Читать книгу Убийство номер двадцать - Сэм Холланд - Страница 20

Адам добирается до дома только после десяти вечера.

Он допоздна засиделся в отделе, окопавшись в своем кабинете и просматривая поспешно набросанные за день рапорты. Продвинуться удалось не особо – и отсутствие прогресса беспокоит его. Никаких зацепок. Хмурые детективы все так же копаются в мусоре на пустыре, из лаборатории ничего, а от патрульных, продолжающих обходить окрестные дома, по-прежнему поступает лишь всякая дребедень.

Он понял, что не сможет торчать здесь всю ночь. Уже резало глаза, все тело сковала усталость – без отдыха ничего полезного не сделаешь.

Адам приезжает домой, принимает душ, а потом, устроившись перед телевизором, съедает разогретый в микроволновке ужин и выпивает пару бутылок пива. Уже чувствует, как закрываются глаза, когда вдруг слышит звонок в дверь.

Смотрит на часы – десять минут двенадцатого, – медленно подходит к двери и открывает ее. На пороге стоит его бывшая жена с папкой в руке. И протягивает ее ему.

– Откуда ты знаешь, где я живу? – возмущенно восклицает он.

– Из документов на развод.

– А это еще что такое? Опять чувство?

Она хмурится.

– Не будь таким придурком, Адам… Я во всем разобралась.

Он вздыхает, почти не надеясь, что она будет полезна в этом деле, но зная по предыдущему опыту, что Ромилли не уйдет, пока он ее не выслушает.

Уже был похожий эпизод, еще когда они были женаты. Один из многих, но сегодня вечером на ум приходит именно тот случай. Они прогуливались по городскому центру, держась за руки. Ярко светило солнце. Уличные музыканты задорно развлекали нагруженных покупками прохожих; он чувствовал себя совершенно счастливым и с оптимизмом смотрел в будущее. Пока она не заметила его. Какого-то старика. Седого, высокого, но слегка сутуловатого, быстро пробирающегося сквозь толпу. Ромилли остановилась как вкопанная – так неожиданно, что кто-то из идущих позади пешеходов негромко ругнулся, возмущенный задержкой. Адам недоуменно обернулся – ее лицо было мертвенно-бледным.

– Это он, – прошептала она, показывая пальцем. – Это он!

Адам не сразу понял, что она имеет в виду. Бросил взгляд в сторону удаляющейся фигуры, которая вскоре свернула за угол и скрылась из виду, а затем вновь повернулся к Ромилли.

– Он вышел! Это он! – Она вся так и дрожала, задыхаясь.

– Каким образом? – Адам встал перед ней, взяв ее потные руки в свои. – Милли, посмотри на меня! Как он мог выйти из тюрьмы?

– Его выпустили. Досрочно. За хорошее поведение.

– Мы бы знали. Тебе бы сообщили.

– А вдруг они забыли? – Тут она впервые подняла на него глаза – расширившиеся и темные, полные страха. – Такое случается. Каждый день. Перепутали документы. Чего-нибудь упустили.

Он пытался убедить ее, но ничто не могло заставить ее передумать. Они отправились домой, и лишь после того, как Адам лично позвонил в тюрьму и подергал за пару ниточек, чтобы убедиться, что этот человек и вправду надежно сидит под замком, Ромилли смирилась с поражением и позвонила доктору Джонс.

Так что он знает, что она этого так просто не оставит.

– Тогда заходи, – ворчливо соглашается Адам.

Ромилли переступает порог, изучая окружающую обстановку. Он с болью осознает, что его нынешнее жилище совсем не похоже на то, что было у них когда-то. Дом после развода достался ей – он не хотел жить там, где все постоянно напоминало бы ему о неудавшемся браке. Мебель, декор, все остальное там выбирала она, а его подобные материи совершенно не интересуют, теперь это совершенно очевидно.

Ромилли правильно угадывает местоположение кухни и проходит туда. Немытая тарелка отставлена в сторону, рядом – пустые бутылки из-под пива.

– Не хочешь чего-нибудь выпить? – с принужденной любезностью интересуется Адам, указывая на кухонный стол. Сдвигает вбок газеты, кипы счетов, прочие наносы повседневной жизни, расчищая немного свободного пространства.

– Нет, спасибо. – Она осторожно садится, как будто опасаясь запачкаться, и кладет перед собой папку.

Он намеренно заставляет ее ждать – приносит себе еще пива и садится на стул рядом с ней.

Ромилли сразу переходит к делу, открывая папку и вытаскивая из нее распечатку с сайта Би-би-си.

– Вот. Эти фото просуществовали недолго, – быстро говорит она.

Адам кивает.

– Сегодня утром мы заставили их убрать. Там были подробности, которыми мы не хотели делиться с общественностью.

– Римские цифры.

– Да.

– У каждого из тел.

Адам надолго останавливает на ней взгляд – слишком надолго.

– Да, – наконец подтверждает он.

– Он поступал точно так же.

Адам моргает. Впервые замечает румянец у нее щеках, нервное подрагивание рук.

– Я ознакомился со всеми документами, Ромилли. Тогда. Сама знаешь. И не припомню, чтобы…

– Этого нет в материалах дела. Были кое-какие факты, которые они не хотели выдавать прессе. Детектива, который вел его, беспокоили подражатели, всякие психи… – Она делает паузу. – Которые могут пойти по его стопам. И всё отредактировали. Всё, кроме этого. Должно быть, это пропустили.

Она опять роется в папке, раскладывая бумаги по столу. Адам узнает новостные статьи того времени. Документы официального вида… На некоторых листках лишь какие-то неразборчивые каракули, которые он не может толком прочесть. Ромилли находит то, что ищет, и передает ему.

– Они не могли так рисковать, – говорит она. – Но я знала. Сама видела. Я была там.

– Что видела, Ромилли? – медленно спрашивает Адам. Смотрит на документ, который она ему подсунула: криминалистический отчет от 1995 года. Касательно обнаруженного во флигеле.

– Там на стене были такие же отметины.

– Такие же, как эти? – Он встает, идет к своей сумке, оставленной в коридоре, приносит досье на всех пятерых жертв в кухню, открывает верхнюю папку и вынимает из нее свои собственные фотографии с места преступления. Адам раздражен. Он устал и знает, что утром придется встать ни свет ни заря. И вернуться к расследованию этих убийств с реальными уликами, а не сомнительными связями, которые померещились его бывшей жене. Адам быстро просматривает снимки, после чего кладет перед ней один из них – римские цифры, выведенные зеленой краской из баллончика прямо над телом.

Ромилли замирает, уставившись на фотографию.

– Нет. Не такие, – говорит она уже тише. – Там были царапины. На стене.

– Царапины? В той камере пыток? – Адам не может скрыть покровительственных интонаций в своем голосе. Сейчас он потакает ей. Она это понимает, и ей это не нравится.

– Они были совершенно четкие, Адам. На самом виду.

– И ты никогда раньше об этом не упоминала?

– Нет. Это было не важно…

– Какая это была цифра?

– Двадцать. Два икса. Вплоть до…

– Выходит, просто черточки. Нацарапанные на стене?

– Да, но… – Она смотрит на него, прикусив губу. – Я не сошла с ума, – шепчет Ромилли. Выглядит она так, словно вот-вот расплачется, и он чувствует волну сочувствия.

– Я никогда такого не говорил! – Лицо его смягчается, тело расслабляется. – Милли, – мягко произносит Адам. – Это не он. Это какой-то другой псих. Он в тюрьме, ты же знаешь.

Она медленно кивает, вжимая переплетенные пальцы в колени.

– Вот, – говорит он, протягивая свою бутылку пива. – Лично мне помогает.

Ромилли слабо улыбается, берет ее, подносит к губам и делает большой глоток. Переводит дух и тут же прикладывается к бутылке еще раз.

Тут у нее в кармане пищит телефон.

– Это твой приятель?

– Наверное.

Достав телефон, она читает сообщение. Потом ставит пиво обратно на стол и встает, подхватывая пальто.

– Мне пора.

– Конечно. – Адам следует за ней к двери, наклоняется и открывает ее. – Сейчас ты оставишь все как есть. Договорились, Милли? – говорит он.

– Но…

– Прошу тебя. Это полицейское расследование. Я очень ценю твою… помощь. Но теперь предоставь все это мне. Пожалуйста.

Ромилли кивает. Он смотрит, как она идет к своей машине, опустив голову и понурив плечи. Ему жаль ее, и в самом деле жаль. Но, мать твою, это не имеет к ней никакого отношения! То, что тогда произошло.

Закрыв входную дверь, Адам возвращается в свой теплый дом. Смотрит на кухонный стул, усыпанный беспорядочной кучей бумаг, и вновь берет тот криминалистический отчет.

Он не помнит, чтобы читал его, – и она права. Там и вправду говорится о царапинах – римских цифрах рядом с дверью. Числах от двадцати до восемнадцати. Правда, всего жертв, как он помнит, было четыре, так что недостающее число семнадцать вполне может оказаться связующим звеном к новым убийствам – с шестнадцатого по двенадцатое. Пожалуй, стоит подумать об этом. Пожалуй…

Адам решительно качает головой. Нет. Нет, ни к чему. Это не одно и то же. И этот человек сидит в тюрьме. Пожизненно. Это совершенно исключено.

Совершенно, блин, исключено.

* * *

* * *

Раньше

Катастрофа случается сразу же после полуночи. Грохот с силой открытой двери, брякнувшейся о стену. Он лежит в постели – сердце упруго бьется в груди, все тело тревожно сжалось.

И тут же голос его матери – ласковый, успокаивающий. Но даже отсюда он слышит в нем панику. Шипение вскрытой банки пива, бубнеж телевизора… А потом голос отца, грубый и заплетающийся.

Тон разговора повышается. Темп убыстряется. Он слышит шаги. Сначала матери – быстрый топоток вверх по лестнице. Затем другие им вслед: громкие тяжелые удары жестких подметок, по две ступеньки за раз. Хлопанье дверей, крики… Обрывки ссоры, не имеющие для семилетнего мальчишки никакого смысла. «…Ложись спать… завтра… Не сейчас, Морис, только не сейчас… прошу тебя…»

Затем звук пощечины, глухой звук падения. Слышно, как плачет мать, тихонько всхлипывая. Он знает, что она пытается подавить слезы, – гнев отца при таком открытом проявлении чувств всегда лишь усиливается.

Подкравшись к двери своей спальни, он слегка приоткрывает ее. Сквозь узкую щель видит коридор, свою мать, лежащую на грязном ковре – волосы закрывают ей лицо. Над ней стоит его отец, все еще в своих заляпанных грязью черных рабочих ботинках и плотном комбинезоне. После работы он явно отправился прямиком в паб, оставив там только что полученную месячную зарплату, прежде чем мать успела хоть что-то потратить на еду.

На глазах у него отец наклоняется и хватает мать за волосы. Она вскрикивает, и он тащит ее в спальню – ее босые ноги волочатся по ковру, руки беспомощно хватаются за его предплечья. Он замахивается свободной рукой, чтобы ударить ее по лицу – раз, другой. Кровь капает на пол.

Он не может отвести взгляд, хотя знает, что должен. Отец грубо швыряет мать на кровать. Хватается за ее одежду, разрывает ее, разбрасывая по сторонам. Насильно раздвигает ей ноги. Возится с ремнем, спускает брюки, пока они не оказываются у него на коленях.

Он не понимает, что происходит, но много раз слышал эти звуки через стену. Скрип старого матраса, гортанные мужские стоны… А потом рыдания матери.

Он присаживается на корточки на ковре, неподвижно застыв. На лице отца – неприкрытая злоба и сосредоточенность. Тот полностью поглощен тем, что делает, волосатый живот колышется в такт его резким толчкам, глаза зажмурены, все мышцы напряжены.

Мать поворачивается лицом к двери. Левый глаз у нее заплыл, под носом кровяная корка. Она замечает его, и ее здоровый глаз расширяется от страха. Произносит что-то одними губами, но он качает головой, не в силах понять.

Мать пытается снова, и на сей раз он понимает.

– Спрячься, – говорит она. – Спрячься!

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

ВТОРНИК