Читать книгу Константинов крест (сборник) - Семён Данилюк - Страница 7

1.

По счастью, Гусева оказалась жива, – нашлась в Первомайском поселке Калинина. И даже работала – на станции переливания крови. Эстонские «экспедиторы» выехали за ней с утра пораньше и уже должны бы вот-вот подъехать. Понизов поглядывал на часы. Его, розыскника по натуре, всё больше увлекала история поиска, что вели упорные эстонцы, и которая, кажется, близилась к счастливой развязке.

Наконец подъехал знакомый «фольксваген». В сопровождении эстонцев в кабинет вошла оживленная пожилая женщина. Несмотря на возраст, сохранившая осанку и привычку к ухоженности. Небогатая цигейковая шубка выглядела на ней добротной, и даже стильной. Из-под кокетливого берета выбивались крашенные под рыжину густые волосы.

На свету она проморгалась.

Николай Понизов шагнул навстречу, протянул лапу, в которой утонула покрытая мелкими морщинками и пятнышками рука. Жадный, изучающий взгляд Гусевой буквально вонзился в председателя поссовета. И – попритух.

– Не похож? – догадался Николай.

– Посмотрим, – непонятно ответила Гусева. – А насчет захоронения… Помогу! – она приободрилась. – Конечно, помогу! Еще бы не помочь. Наконец-то пришло время-времечко, когда начали вспоминать своих мертвых. А ведь как ты к мертвым, так и живые к тебе. Правда? – обратилась она к Николаю.

Озадаченный неожиданной меткостью формулировки, Пони-зов кивнул.

– Вот и мы знали, что обязательно станут разыскивать. Я уж товарищам по дороге рассказала, как всё было. И костюм надели, и ботинки, как сейчас помню, фабрики «Скороход». Ничего ж по тем временам не найти. Так Константин Александрович, ваш батюшка, свое отдал. Он и похоронить достойно скомандовал. Вы запомните фамилию, – обратилась она беспокойно к эстонцам. – А лучше запишите, чтоб не забыть. Сейчас про него, знаю, гадости распускают. А без него ничего бы не было.

Николай про себя улыбался, видя, как трогательно старается старушка подчеркнуть роль любимого человека.

– Место-то не забыли? – забеспокоился Алекс. Поиски близились к концу, и привычная выдержка стала изменять ледяному эстонцу.

– Чай, не выжила еще из ума! – Гусева весело обиделась. – Сама выбирала. Специально, чтоб поприметнее. Меж двух лесочков, с видом на Калинин. Мы гроб на лошади привезли. Крест на могиле поставили, хоть и деревянный. Рядом, помню, лежал летчик – полковник. Тоже, кстати, ориентир. Так что не сомневайтесь: и найдем, и опознаем. По костюму, по обуви. Да, манжетные запонки! И еще верная примета есть! – прибавила она с лукавством. – Крестик нательный у него был. Сама на шее поправляла, перед тем как гроб заколотили. Он-то уж точно не сгнил.

Она в нетерпении глянула на часики:

– Так, может, пойдемте? Чего время теряем? А то смеркаться станет.

2.

Все, воодушевленные, поднялись. Собрался с ними и Николай Понизов, полный любопытства. Но тут заглянувшая Любаня передала: звонили из города. В Бурашево выехал председатель райисполкома Корытько. Велел дожидаться его на месте.

В самом деле, в ту минуту, как «экспедиторы» принялись рассаживаться в «фольксваген», к поссовету подкатила черная «Волга». Лихо, со свистом затормозила. Из машины выбрался худощавый молодящийся мужчина в бежевом вельветовом пальто и длинном, через плечо шарфе – фривольность, какой прежде руководители среднего звена себе не позволяли. Вдохнул раннего весеннего воздуха, с подозрением пригляделся к отъезжающей машине с незнакомыми номерами, потянулся, то ли разминая затекшее тело, то ли давая время председателю поссовета встретить начальство.

Меж тем Николай Понизов, укрытый за занавеской, пытался догадаться, с чем на сей раз приехал председатель райисполкома. Корытько не слишком любил ездить по району и, когда возникала нужда, предпочитал вызывать подчиненных к себе, на ковер. Сам ехал или для публичного разноса, или если хотел подчеркнуть особую доверительность встречи.

Наконец, неодобрительно мотнув головой, он вбежал на крыльцо, и через пару секунд пружинистой походкой вошел к председателю поссовета. Стремительность выдавала в нем спортсмена: Корытько был председателем Калининского яхтклуба.

– Нас не беспокоить, – бросил он на ходу поднявшейся навытяжку Любане.

Тщательно закрыл дверь, – привычку Понизова держать двери нараспашку не одобрял.

– Здравствуй, здравствуй, друже. В какой раз смотрю и дивлюсь твоей хозяйской хватке. Славный домишко отгрохал. Для кого только?

Со значением мазнул взглядом по хозяину. Прошелся вдоль рамок на стене. Постучал желтоватым ногтем сначала о постановление о возбуждении уголовного дела, следом – о постановление о его прекращении.

– Специально на всеобщее обозрение?

– Прокурор приезжал. Он же депутат от нашего округа. К его приезду и повесил.

– И как?

– Пятнами пошел.

– Да, умыли мы их! – с удовольствием припомнил Корытько. – Они тебя уж в тюрьме видели. А тут я им ход конем: раз – и подследственного в председатели и депутаты. И кукиш им в виде депутатской неприкосновенности. Ценишь?

– Ценю, – подтвердил Понизов без особого энтузиазма.

Корытько чуть нахмурился.

– Я ведь до сих пор подробности того случая не знаю. Торопился помочь.

– Подробности нехитрые. Преследовал на мотоцикле группу по вооруженному грабежу. Они на машине, помощней. Понимаю, – уходят. Стреляю по колесам. Машина – в кювет. Труп. Внешне – облом под два метра. А оказалось, месяца до совершеннолетия не хватает. Ну и принялась прокуратура дело вертеть за превышение должностных полномочий в отношении малолетки.

– Да, этих деталей не знал, – подтвердил Корытько. – Зато знаю то, чего ты, кажется, до сих пор не знаешь, – почему прокуратура так рвалась тебя посадить.

– Так они вообще любят ментов сажать.

– Но не всех же! Всё у тебя, Николай, есть, чтоб в большие руководители выйти. Но до чего ж наивен, – Корытько поцокал. – Тебя ведь тогда, сколько знаю, в академию планировали направить – на двухгодичный факультет, на котором начальство лепят. Место от области считанное. И кто вместо тебя поехал?.. А кто начальником райотдела вернулся?.. А чей сын Сипагин – это хоть знаешь?

Понизов угрюмо кивнул.

– То-то, – снисходительно уел его Корытько. – А не спрашивал себя, почему я против такой силы полез? Потому что тоже добро помню. И помню, что не был бы я сейчас тем, кем стал, если б когда-то пацаненок-участковый не покрыл секретарю райкома комсомола пьяную аварию. Я после еще года два приглядывался: станет ли языком полоскать или с просьбами домогаться? А ты нет. Гордый! Будто ничего и не было. Вот тогда и понял, что на такого можно поставить… Ты ведь мой человек?

– Я в вашей команде, – деликатно уточнил Понизов.

– И это хорошо. Потому что командой далеко шагнем. А кто отломится, тот в одиночку и переломится.

Корытько вернулся к окну. Неодобрительно кивнул на гниющий под окнами понизовский ушастый «запорожец»:

– Машина-то не по чину!

– Подумываю о «копейке», – признался Понизов. – Сосед продает подержанную. Подкопить только всё никак не выходит.

– О чем ты, Николай? Погоди немного, – на иномарках ездить станем.

Он вернулся к двери, еще подергал, убеждаясь, что не осталось щели:

– Я днями из Москвы. Приглашали. Я ведь тоже в команде. Они меня поднимают, я – тебя. Так и подпираем друг друга как бусинки на ожерелье. Бусинка снизу ту, что сверху, никогда, может, и не видела. Но важно, что в одной связке. В мае, как помнишь, состоится съезд Верховного Совета РСФСР. Есть мнение поддержать Ельцина. Рисковая, конечно, затея. Но если проскочит, перспективы головокружительные. Я сразу во главе облисполкома встану. Тебя планирую для начала на свое место двинуть, чтоб кому чужому не отдать. После за собой дальше потащу. Не против?

– Не против, конечно, – сдержанно подтвердил Понизов, хотя от головокружительной перспективы аж зубы свело. Это ж какие масштабы!

– Пора, пора прежних поджать. Свежего воздуха подпустить, – мечтательно произнес Корытько.

Спохватился, что наговорил лишнего:

– Но тем важнее эти два месяца не дать, как говорится, повода.

Он погрозил пальцем в то место, откуда отъехала машина прибалтов.

Понизов, понявший, наконец, с чем прибыл председатель райисполкома, нахмурился:

– Что? Кайдалова из психбольницы настучала?

– Если б мне напрямую, – полбеды! Она в комитет госбезопасности, в райком сигнализировала. Словом, с утра был у Первого… А что делать? Пока приходится считаться. Собирались тебя на ковер чуть ли не с партбилетом вызывать. Но я заверил, что ситуация под контролем и несанкционированных действий не будет… С чем и приехал. Но не один. Со мной присланы Сипагин и оперуполномоченный КГБ по району Острецов. Они проскочили на кладбище сделать, так сказать, рекогносцировку на местности…

Возле крыльца как раз притормозила «шестерка», из которой выбрались краснолицый, рано облысевший начальник райотдела милиции Сипагин и следом – тучнеющий бодрячок, протиравший на ходу очки.

Вошедший первым Сипагин радушно, по-свойски приобнял Понизова, представил успевшему запыхаться Острецову. Тоненькие золоченые очочки на одутловатом, лоснящемся лице комитетчика смотрелись некстати, будто полосочка бикини на ломовой заднице. Но маленькие глазки из-под стекол постреливали пытливо и недоверчиво.

– Так что обнаружили, мужики? – поинтересовался Корытько.

Сипагин скривился, как человек, жалеющий о потерянном впустую времени. Ответил Острецов:

– Пока ничего опасного. Там на кладбище такая каша, что черт следов не сыщет. Но если что попробуют, мимо нас не проскочат, – сообщил он неожиданным баском. – Рытье могил, эксгумация, коснись, – куда им без разрешения? Первым на председателя поссовета выйдут. Думаю, на нем и сгорят. Как мыслишь, Голова? Выстоишь на передовом рубеже? А то нам уже доложили, что чуть ли не хлопочешь за них. – Он стрельнул острым взглядом.

– Вот этого не надо! За Николая ручаюсь, – жестко вступился Корытько. – И если скажем, как надо, так и будет. Как, Коля?

– Да так, конечно, – добродушно подсказал Сипагин.

Но просто поддакнуть у Понизова не лежала душа.

– Понятно, что указание шефа я выполню, – подтвердил он. – Но, по-моему, мы что-то накручиваем. Мужики разыскивают тело своего соотечественника. В чем криминал-то?

– Вот только не прикидывайся! – Острецов вскинулся с неожиданной в тучном теле энергией. – Не какого-то соотечественника. А буржуазного президента – яростного врага советской власти. С ореолом мученика! Которого осудили и посадили. Ишь, ты, – мужики! Сепаратисты, стремящиеся развалить Союз на части. И которым каждый лишний предлог – на зубок. И не нам им в этом содействовать! Ты погляди на ход событий. Восемьдесят восьмой – Декларация о суверенитете Эстонии; восемьдесят девятый – Народные Прибалтийские фронты. Дальше – больше. Ноябрь восемьдесят девятого – Постановление «О незаконности вхождения Эстонии в СССР 22.07.40 года»! Эва куда! И следом раскручивается – об аннулировании вхождения в СССР. Тенденция, однако! А кто ее идейный вдохновитель? Да вот он, треклятый! В твоей земле упокоен! И письма эти зэковские, что проворонили. С них еще в семидесятые смута началась!

Молчание Понизова ему решительно не нравилось.

– Может, ты против единства СССР?

Но Понизов с изъявлением верноподданичества не спешил:

– Да нет, конечно, – он огладил усики, как делал в моменты колебаний и раздумий. – Но, сколько помню, прибалты всегда на сторону смотрели. Вот мы с вами вроде демократы. Но и они демократы. Тут бы диалог, аргументы. А мы, получается, опять через колено норовим.

– Да, демократы, – нехотя согласился комитетчик. – Но еще и государственники! И не можем допустить, чтоб державу в лохмотья порвали. В одном месте послабку дашь, и – пошла вода в хату!

Он неодобрительно запыхтел.

– В общем, вижу: геополитика – не сельского масштаба дело. Потому давай так! Если начнут наседать насчет разрешений и почувствуешь, что кишка тонка, просто отсылай за согласованием наверх. А дальше они уж сами уткнутся в кого надо! Ну что, по рукам и побежали?

Он перевернул пухлую ручку, лежащую на столе, ладонью вверх.

– По рукам, – прижал его ладонь Корытько.

– По рукам, – прихлопнул их руки своей Сипагин. Подозвал Понизова.

Лапа Понизова обрушилась сверху на пирамиду, так что притиснутая к дереву ладошка комитетчика аж хрустнула. Острецов вскрикнул от боли.

– По рукам! – подтвердил Понизов. На сей раз, – с удовольствием.

– Вот и славненько! – обрадовался Сипагин. – Тем более у меня еще просьбишка образовалась.

Доверительно приобнял Понизова за талию:

– У тебя на Щербатова по кличке Борода компромат есть?

– Зачем он тебе? Нормальный мужик, – Понизов деликатно освободился от дружеских объятий.

– Жалобы на него. Налоги не платит. Наемную силу использует без оформления.

– Не туфти. Говори прямо, кому дорогу перешел?

– Перешел, – неопределенно подтвердил Сипагин. – Так поможешь? Нужны сведения о «левых» памятниках. Хотя бы с десяток-другой. Ты ведь его еще участковым пас. А у тебя, слышал, глаз-алмаз. Что раз увидел, то накрепко. Нам бы краешком зацепиться. Дальше уж сами.

Не дождавшись ответа, хмуро прикусил губу:

– Подумай! У нас любая помощь зачтется!.. Ну, пора по коням?

Обернулся вопросительно к Корытько.

– Езжайте вдвоем! Я еще по району поезжу, – отказался тот. Проводил взглядом попутчиков.

– А этот Борода. Он кто тебе? – осторожно поинтересовался Корытько, оставшись с Понизовым наедине.

– Да никто.

– Так сдай. Нам с милицией ссориться не ко времени.

Понизов поморщился, огладил усики.

– Валентин Васильевич, честно говоря…

– Мне они тоже не по сердцу, – согласился Корытько. – И насчет Сипагина тебя понимаю, – сам глаза раскрыл. Но ныне оба за нас играют. Приходится лавировать. Парус, он тоже нос по ветру держит. Но для чего? Да чтоб яхта в нужный момент была готова перестроиться и ускориться. Не всяк маневр плох. Уступи в малом. После отыграешься, когда он у тебя под ногами заместо коврика ляжет. Добро?

Понизов неопределенно повел плечом. Корытько, стараясь не выказать недовольства, ткнул его на прощанье в грудь:

– Если что – в любое время суток! Обязательно мне первому. Чтоб подконтрольно!

3.

Николай Понизов взглядом проводил исполкомовскую «Волгу», на повороте едва не въехавшую в «фольксваген» прибалтов.

По тому, как вылезали они из машины, как, сгорбившись по-старушечьи, семенила к поссовету Гусева, понял, что поисковая экспедиция закончилась неудачей. Понял и – ощутил в себе липкое чувство успокоенности, – проблемы разрешились сами собой. И тут же – гадливость к самому себе. Трусящему. А себя, трусящего, Николай не любил.

Отчего-то первой вошла Гусева. Виновато протянула руки к председателю поссовета.

– Всё изменилось. Всё! – осипшим от огорчения голосом выпалила она. – Там же два леска было. И дорога меж ними… Я была уверена… Я точно помню. Ну поверьте!

От прежнего пятна, что запомнила Гусева как ориентир, не осталось и следа. Лес одичал, кладбище разрослось. Захоронения, подзахоронения. Старые, тут же поновее. Тут же и совсем свежие.

К тому же во время войны бесчинствовавшие на территории Бурашева фашисты превратили психиатрическую больницу в руины, а больных закалывали штыками, расстреливали в палатах, умерщвляли смертельными дозами морфия, скопаламина, веронала, амиалнатрия. Погибших – а их насчитали порядка 700 человек – сваливали в ямы, будто в скотомогильник, неподалеку от больничных захоронений. Закапывали в спешке, даже не обыскивая. Конечно, прошел слух, что в захоронении полно драгоценностей. Объявились «черные» археологи, принявшиеся за беспорядочные раскопки, так что к девяностым годам фашистское захоронение и больничное кладбище смешались меж собой.

– Ужасно! Ужасно! – без устали причитала Гусева, чувствуя себя безмерно виноватой. Кажется, этого дня она ждала едва ли не больше, чем сами эстонцы. И вот всё в одночасье рухнуло.

Алекс, безмерно удрученный, подвел старушку к стулу, бережно усадил. Успокаивающе погладил по плечу:

– Вы не виноваты, мать.

Гусева кивала, благодарная за поддержку, но безутешная.

Валк, привлекая внимание, торжественно набрал по обыкновению воздуха:

– Много могил, да! Но можно нанять людей! У нас на это выделен бюджет. Да!

– Ребят, вы с головой дружите? – раздраженно отреагировал Понизов. – Несанкционированные раскопки…

– Понимаем, что нельзя без официального разрешения. Но нам очень, очень надо, – включился Вальк.

Оба – и Валк, и Вальк, – подавшись вперед, принялись внимательно изучать председателя поссовета.

Понизов растерялся:

– Вот от этой мысли отдохните. Это не мой уровень. За разрешением на раскопки вам надо в район, область. Только…

Он поцокал, давая понять бессмысленность попытки. Но Валк и Вальк, не сговариваясь, поднялись бок о бок.

– Мы поедем, – объявил Хенни Валк.

– Мы будем добиваться, – согласился Густав Вальк.

– И как долго? – Понизов не сдержал сарказма.

– Сколько надо долго, – ответил Валк. – Нас направили. Нам доверили.

– Мы обязаны, – поддержал Вальк.

Оба отставника коротко, по-офицерски кивнули и вышли энергичным шагом.

Алекса, по молчаливому соглашению, оставили в поссовете, – видимо, в качестве офицера при штабе. То, что поселковый совет рассматривался как штаб экспедиции, с Понизовым даже не обсуждалось. Подразумевалось само собой.

– И таких бойцов отправляют в отставку. Богатая же у вас республика, – сыронизировал с невольным уважением Понизов.

Заметил беспросветную тоску в глазах Гусевой:

– Вы-то отчего так переживаете, Ксения Сергеевна? Не нашли. Бывает.

– Константин Александрович! Наш бывший главврач, – объяснилась она невнятно. – Понимаете, Николай, на вашего отца много несправедливого сейчас наговаривают. При жизни клевали за то, что с больными по-человечески обращался. После смерти решили память изуродовать, – придумали, будто чуть ли не пытал. А при нем на самом деле пациенты-старики годами содержались. Сравните хоть с тем, как нынче. Сегодня поступил. Через неделю-другую, глядишь, на погост везут. А это дело, если до конца довести, оно б совсем с другой стороны человека высветило. Ведь он тогда на себя всю ответственность взвалил. И… в конечном итоге жизнью поплатился.

Ей почудилась на лице Понизова-младшего недоверчивая ухмылка.

– Да, да! И нечего с умным видом кривиться, – рассердилась она. – Вместо того, чтоб слушать всякую гадость о собственном отце, которого даже не знали, потрудились бы вникнуть! Нынче все смельчаки да весельчаки задним числом судить. Вы б сами попробовали в то время!

Алекс, изумленный внезапной вспышкой, переглянувшись с другом, повел налитым плечом, успокоительно огладил старушечье запястье.

Николай Понизов подошел к бару, на нижней полке которого стояла початая бутылка коньяка, разлил по двум стопкам. С верхней полки достал конверт, что накануне принес из дома. Стопки поделил с Алексом, конверт протянул Гусевой.

– Возьмите. Это ваше… Нашел среди отцовских книг.

Старушка приняла пачку. Не понимая, глянула на почерк на конверте. Губы задрожали. Неверными пальцами извлекла письма. Перебрала. Подняла влажное лицо:

– Откуда? У меня же ничего не сохранилось.

Жадно ухватила письма, отошла к окну. Протирая глаза, впилась в расползающиеся строки.

– Господи! Костенька! С того света! Родненький мой!

Николай Понизов и Алекс Тоомс переглянулись.

– Кто б меня на полстолько полюбил, – Алекс завистливо причмокнул. – Веришь? Душу бы заложил.

Мрачный Николай согласно кивнул.

– Наверное, разведусь всё-таки, – ответил он на незаданный вопрос. – Дети, конечно… Как якорем держат. Но и придумывать дела допоздна, только чтоб не домой, – это не жизнь. Уговариваю себя. Но, похоже, там уж выжженная земля. А тут под сорок лет мертвый, а она всё им живет.

– Может, и нам попробовать помереть? – в бесстрастной своей манере пошутил Алекс.

4.

С улицы донесся игривый женский смех. На крыльце участковый Хурадов любезничал с женским составом поссовета. Смеялись охотно и от души, – ладненький кавказец пользовался успехом.

– Еще один великий поисковик явился, – процедил Понизов. – Сейчас начнет пургу гнать.

Хурадов и впрямь был неподдельно оживлен. С любопытством кивнул светловолосому прибалту, которого видел здесь уже второй раз.

– Что светишься, будто сразу начальником ОБХСС назначили? – буркнул Понизов, искавший, на ком бы выместить дурное настроение. Удивительное дело, но теперь, когда поиски зашли в тупик, Понизов вместо удовлетворения испытывал жгучую досаду.

– На рамешковском кладбище две щербатовские плиты обнаружил! – похвастался Хурадов. – Свеженькие. Года не прошло.

Понизов запунцовел:

– Ты делом начнешь заниматься? Помнишь, куда тебя вчера послал? Или еще дальше послать?!

– Зачем ругаетесь? Сделал, как сказали.

Хурадов с шиком распахнул задвижки объемистого крокодиловой кожи портфеля, что таскал через плечо на длинном ремне, извлек позвякивающий пакет, и под удивленными взглядами высыпал содержимое на полировку председательского стола.

– Вот! – он разровнял горку из бижутерии, цепочек, медных крестиков, перемешанных с засохшей глиной.

– Здесь тебе чего, ломбард? – Понизов почувствовал, что свирепеет.

– Так обыск сделал, как велели, – заторопился струсивший участковый. – Порешало и других на месте не оказалось. А я обыскал… Замочек хлипкий, зашел. Посмотрел по шкафам, по тумбочкам. Что нашел, сгреб и привез.

Понизов брезгливо тронул кучку пальцем.

– Хурадов! Ты хоть помнишь, что искать надо? Поссовет подломали: документы, печати. А это… Будто лавку старьевщика обчистил.

– Тут женского много. Подумал, может, сотрудницы что-нибудь из своего опознают? Если правильно объяснить, – глаза Хурадова сделались хитрющими. – Тогда арестуем.

Понизов удержался от стона.

– Хурадов, нельзя ж быть таким… недотепой. Вези назад пулей, где взял. Может, успеешь до их возвращения. А то у зэков свои понятия. Не поглядят, что участковый. Отбуцкают в ночи так, что мама не горюй.

– Как скажете, – пробурчал Хурадов. – Для вас же старался.

Страдая от незаслуженной обиды, подставил пакет, зачерпнул горсть.

Внезапно Александр Тоомс, ленивым пальчиком теребивший кучку, изумленно вскрикнул, ухватил участкового за запястье, резко вывернул. Субтильный Хурадов, ойкнув от боли, разжал ладонь. Как искатель алмазов, обнаруживший на дне лотка знакомый блеск, тянется к нему неверной рукой, так Тоомс выхватил что-то, лежавшее на ладони, поднес к глазам. Нащупал выключатель настольной лампы. Посреди яркого пятна выложил недорогой крестик с подстершимся вензелем «КП».

– Он! – сдавленным голосом объявил Алекс. Торжествующе глянул на друга. – Это крест Пятса. Понимаешь ты?!

Понизов вытаращил глаза.

– Вензель видишь? КП – Константин Пятс.

– А почему не какая-нибудь Клавдия Пелипенко?

– Не понимаешь! – Алекс любовно огладил крестик. – Это не просто так. На, убедись! – он вытащил из портмоне сложенную кальку, волнуясь, развернул. Внутри оказался рисунок креста. Алекс наложил на него крестик из кучки. Торжествуя, разогнулся, – кресты и впрямь казались один в один.

– Спроси, откуда, – предложил он. – У нас в Эстонии есть человек – Урмас Поски. Старый человек. Старый диссидент. Очень закрытый. Сидел, страдал. Проходил по делу о письмах Пятса. Вышел в начале семидесятых. «Контора» после освобождения пыталась его заново на семьдесят седьмую раскрутить. Я помог, затихарил. Мы с тех пор… – он свел пальцы. – Так вот, чтоб ты понял! Он с Пятсом работал еще до сорокового. И он последний, кто общался с президентом в лечебнице Ямеяла. От него я о кресте и узнал, когда уже экспедицию организовали. Рассказал мне на случай, если удастся найти, чтоб лишние ориентиры были. Он сам его для Пятса заказал и успел передать – президент хотел иметь православный крест. Специально недорогой, чтоб не отняли. А кальку эту для меня нарисовал по памяти. Как раз для опознания.

– Но, Алекс! – Понизов с сомнением повертел крест. – Сам же говоришь, – по памяти. Старый человек. Разве не бывает похожих? К тому же – дешевка. Да их десятками могли наштамповать. Может, просто уверил себя, потому что очень хочешь? Сам подумай, откуда кресту Пятса взяться в тумбочке у тургиновских зэков?!

– Из могилы! – подошедшая незаметно Гусева приняла крест из рук Понизова, всмотрелась напряженно, часто моргая. – Похож! На нем, умершем, на шее был. И вензелек в середке точно запомнила. С ним и похоронили.

– Да что говорить?! – в нетерпении подхватил Тоомс. – Он это. Он!

– Но тогда что получается?.. – Понизов озадаченно потеребил усики.

Алекс сгреб к себе прочие безделушки, принялся разглядывать, обнюхивать.

– Ты думаешь?! – сообразил Понизов.

Теперь уж подтверждающе закивал обрадованный Хурадов:

– Я тоже слышал про них разговоры, будто ночами на кладбище копают. Днем плиты для Бороды тешут, а ночью, выходит… Там, где фашистские захоронения. Пустили слух, будто расстрелянных зарывали наспех, кто в чем был. И с чем был. Только это всё-таки в стороне.

– Могли сбиться, тем более ночью. Залезли не на тот участок! – бодро закивала Гусева. В ней вновь зажглась надежда.

– Ну, брат?! Время теряем, – Алекс требовательно потянул Понизова за рукав.

Тот, и сам ощутивший азарт, глянул на Хурадова:

– Где они?!.. На какой срок ты их в Москву отпустил?

– Как то есть отпустил? – Хурадов растерялся.

Понизов нахмурился:

– Ваньку не валяй. О сервелате, что тебе из Москвы возят, уже в поселке болтают. Ну?

Хурадов сглотнул:

– Должны были к вечеру вернуться.

Алекс Тоомс, торопясь, принялся натягивать плащ. Хурадов испугался.

– Но ведь наверняка пьяные. Как бы поножовщиной не обернулось. Такие беспредельщики! Может, до утра? Группу захвата из района вызовем.

– Обойдемся! – нервик у правого глаза Алекса весело затикал в предвкушении опасности.

– Но я не могу! Рабочий день закончился… Ночное время суток. Потом не имею права без письменного приказа! – при мысли, что через полчаса окажется среди ночи в бандитском логове, Хурадов понес полную околесицу.

Понизов с Тоомсом переглянулись. Алекс брезгливо скривился.

– Стало быть так, Хурадов, получаешь боевое поручение, – строго обратился Понизов к перетрусившему участковому. – Тебе доверяется забота о Ксении Сергеевне.

Показал на старушку, завороженно замершую, – давненько не выпадало ей подобных приключений.

– Отвезешь в гостиницу, разместишь за счет поссовета. Сумеешь?

– Уж это-то… – Хурадов просиял. Но, поняв двусмысленный подтекст, запунцовел и только уныло кивнул.

– Но их же там пятеро! – выдохнул он.

– Так поехали, наконец? – поторопил друга Тоомс. Понизов для вида заколебался.

– Слышал же, – пятеро!

– Слышал, слышал. Но нас-то двое!

Не найдя что возразить против такого сногсшибательного аргумента, Понизов, и сам ощутивший знакомый приятный холодок, вытянул сборную дубинку из гибкого металла, сунул в запасной карман куртки.

В Тургиново бросили машину, не доехав до барака, в котором размещалось так называемое совхозное общежитие.

Понизов заглянул в окно с улицы: в комнате было четверо. Похоже, только вернулись. Низкорослый, юркий, как язь, Петро Лещик, дважды судимый за хулиганство, вытаскивал из сумок и расставлял на столе водку, консервные банки, раскладывал палки колбасы. Трое других, побросав на кровати куртки, бурно жестикулировали возле раскрытых тумбочек, – заметили пропажу. Порешало среди них не было.

– Считай, повезло, – шепнул Понизов Алексу. – Водку еще не распечатывали.

– А что? Выпив, лучше дерутся? – душа Алекса рвалась в драку.

– Вот только не нарывайся, – предупредил Понизов. – Мы сюда не с мечом, а с крестом приехали.

Хмыкнул довольно, – каламбур самому понравился.

Рывком распахнув щелястую дверь, Понизов первым вошел в комнату. Прошагал к столу, брезгливо переступая окурки и кучки мусора на немытом полу. Тоомс остался у входа, беззаботно привалившись к косяку.

– Что, братва? – Понизов кивнул на раскрытые тумбочки. – Могильное «рыжье» пропало?

Зэки с недобрым удивлением переглянулись.

– Какое еще?!.. Чего пургу гонишь?! – задиристый Лещик попер по привычке на скандал.

– Где Порешало? – оборвал его Понизов.

– А мы почем знаем?! – Лещик сцыкнул, как умел только он, – метра на три. – Кто ты вообще такой, чтоб в чужое жилище под ночь влезать? Натоптал тут на чистом полу. Да еще с вопросиками! С подковырочкой. Ты больше не мент, так что сваливай по-быстрому, пока не пощекотали.

Он со значением опробовал острие кухонного ножа. Понизов взял со стола бутылку водки, оглядел.

– Хорошо живете. «Столичная»! – позавидовал он. – А у председателя поссовета едва на «паленку» хватает. Мертвецы, поди, кормят?.. Так что, будем разговаривать?

– Слушай! Ты чего прилип, как банный лист? Могилы какие-то. – Лещик незаметно кивнул своим. – Да хоть бы и были. Ты-то тут с какого припеку?

– Как это? – Понизов удивился. – На моей земле, в Бурашево, объявились «черные археологи» (он вытащил из сумки пакетик с бижутерией, потряс). А за разрешением в поссовет никто не обращался. Налоги не платятся! Народ задает своему председателю недоуменные вопросы… Так что, давно копаете?

– Да пошел ты! – ответил за всех Лещик.

– Значит, разговор не получился, – вздохнул Понизов. Коротким движением расколотил бутылку об угол стола. Взялся за другую. По комнате остро потянуло невыпитым спиртным.

От такого беспредела Лещик утратил всякую осторожность. С коротким злым криком метнулся он на Понизова. Бросился на помощь еще один. Но Тоомс, оказавшийся рядом, ловко перехватил его на бегу, развернул и любимым броском через бедро шмякнул об пол. Грохот и слабый стон упавшего остановили двух остальных. Один из этих двоих потянулся было к карману. Но Алекс так сладко ему улыбнулся, что рука сама собой замерла. Лещик, отчаянно ругаясь, трепыхался под мышкой Понизова.

Крик его: «Лягво поганое!» – вывел Понизова из себя.

– За «лягво» ответишь, как прежде! – процедил он. Резким движением скрутив Лещику локоть, погнал его перед собой к вы ход у.

– Пригляди за остальными, – бросил он Алексу.

Протащил, упирающегося, лягающегося, по коридору, снеся по дороге лбом Лещика звонкое, как колокол, корыто, спустил с крыльца. Подхватил, прижал к забору. Оглянулся.

– Ну, привет, Лещик! – без всякой злобы произнес он.

– Мог бы поаккуратней, облом! – Лещик ощупал плечо, лоб, повел шеей.

– У кого теперь на связи?

– Да, считай, после тебя в отвязке… Ты был правильный мент. Потому и пошел на связь. А нынешние ваши… – Лещик сцыкнул. – Ты-то с какого бодуна объявился? Или поссоветы теперь тоже с агентурой работают?

– На фашистском захоронении давно копаете?

Лещик молчал выжидающе.

– А на больничное кладбище зачем залезли?

– Куда?! – Лещик озадаченно сцыкнул. – Там-то в чем интерес?

Понизов достал из кармана, показал крестик. Лещик внимательно осмотрел.

– Это вообще не с кладбища, – изрек он.

– Только не гони!

Лещик еще раз пригляделся:

– Говорю тебе! Я ж у них за ревизора. Всё через мои руки. А это… Это Бороды.

– Ч-чего?! – от неожиданного поворота Понизов опешил.

– Бороды! – подтвердил Лещик. – Он нас по зарплате давно поджимает. Вот Порешало в конторе ему стол подломал. Поглядеть, – может, деньжата, ценности. А там всего пара цепочек из золота. Остальное – висюльки. Порешало сгреб, что было. Принес.

– Какая еще контора?! – на сей раз Понизов разозлился не на шутку. – Крест этот из могилы. С покойника снят!

Лещик опасливо отодвинулся.

– Ну, не знаю, – буркнул он. – Порешало сказал, что взял у Бороды. Может, натуфтил? Хотя он без нас не копает. Да если б и копал, с какого резона ему «левый» навар в общак отдавать? Наоборот, затихарил бы.

– Когда появится?

Лещик повел плечом:

– Если только к утру. Он как-то все больше с московскими затусовался. Явно чего-то замутить хочет. А вот насчет Бороды… Зуб не дам. Но под ночь его раза два у кладбища видели.

– Будет дураковать-то. Нашел себе гробокопателя. При его-то деньгах.

Уже собираясь расстаться, припомнил:

– А для чего анонимку на Бороду написали? Это-то наверняка твоя работа?

Лещик широко ощерился, будто вышла наружу остроумная проказа.

– Не я один…

– За что?

– За дело. Такие бабки огроменные огребает.

– Ну, огребает, – согласился Понизов. – Так не за просто так, за руки золотые. Но ведь и вам прилично платит.

– Платит, – неохотно подтвердил Лещик. – Но себе-то больше берет. Порешало насоветовал, чтоб посадили.

– Так если его посадят, вы сами заработка лишитесь!

– Зато по справедливости, – Лещик длинно и точно харкнул на почтовый ящик.

В какой раз поразился Николай Понизов причудливым извивам российской логики.

5.

Когда наутро Понизов с Алексом подъехали к поссовету, Гусева, полная нетерпения, уже прохаживалась у крыльца.

– Так что, мальчики?! – бросилась она навстречу. – Они?

– Пока не признались, – огорчил ее Николай. – Валят всё на своего работодателя. Будто бы он на кладбище копает.

– Кто?

– Да ерунда это, – Понизов завел Гусеву в кабинет, помог раздеться, усадил. – Они его посадить пытаются. Вот и наговаривают.

Из коридора донесся приветливый баритон Бороды.

– Говорят, просили заглянуть, Николай Константинович? – он поздоровался с хозяином кабинета.

– Господи! Князюшка, – прошелестел потрясенный старушечий голос. Гусева неловкими движениями принялась выкарабкиваться из глубокого кресла.

Щербатов всмотрелся.

– Ксения Сергеевна! – бросился навстречу. Обхватил. Склонившись, поцеловал в печеную щечку.

– Князюшка! – она уткнулась головой ему в шею.

Отстранилась:

– Ой, как постарел! Пооплешивел. А худющий-то, хлеще прежнего… Надо же, – живой!

Ее усадили на место. Но она так и не выпустила узкую руку Щербатова, будто боялась, что он исчезнет, как видение. И всё поглаживала, поглаживала.

– Тоже мой пациент! – сообщила она остальным. – Уж как мы его баловали. И было за что. Семь лет без суда и следствия в психушке. Иные и впрямь ума лишались. А этот молодец, – еще и других поддерживал. Вечно щебечет что-то, по хозяйству приспособился помогать – и за плотника, и за завхоза. И помню, всё рисовал. Уж такие пейзажи были! А портреты! Меня рисовал. Жаль, затерялось при переездах. Я всё гадала, где он. Может, в Академии художеств выставляется. Фамилию на выставках искала… Не забросил ли?

– Не забросил, – глухим голосом подтвердил Борода. – Я теперь на плитах портреты выбиваю. Всё больше на граните. Иногда на мраморе.

Простодушная Гусева закивала:

– Я всегда знала! Дар-то божий пробьется!.. Покажешь ли?

– Покажу, – пообещал помрачневший Борода. – Сейчас с председателем поговорим. И – прошу ко мне в гости. Всё покажу. Всё расскажу.

Вопросительно поглядел на Понизова.

– Знаете, что ваши, со сто первого, копают на кладбище? – спросил тот.

– Конечно, – подтвердил Щербатов. – На фашистском захоронении. Слышал не раз. И копают-то, будто свиньи на огороде. Пройдитесь, – кости с тряпьем вперемешку. Пытался вразумить, достучаться, – какое там! Гогочут себе. Давно пора бы этот вандализм пресечь.

– Пресечем, – пообещал Понизов. – Вчера у них изъяли кой-какую мелочевку. Часть, похоже, ворованная. Утверждают, что кое-что ваше.

Он протянул руку к красной коробочке на столе. Извлек крестик.

– Поглядите, может, доводилось видеть?

– Слава богу! Нашелся, – прошептал Князь. – Так и подозревал, что их работа. Разгоню я эту банду. И пусть хоть в ООН пишут!

– Значит, и впрямь у вас украли? – Понизов с Алексом переглянулись, озадаченные. – Но тогда как этот крест к вам попал?

– Крест этот – память. Подарил мне его товарищ по психбольнице, что умер у меня на руках в пятьдесят шестом. Звали его… – Щербатов намекающе глянул на Гусеву.

– Константин Пятс! – выпалила та.

Щербатов закивал, довольный тем, что она вспомнила эту фамилию.

– Так-таки подарил? – уточнил Тоомс.

– Не то чтоб подарил, – Щербатов смутился. – Передал как опознавательный знак. Он знал, что меня выпускают. Хотел, чтоб я после его смерти сообщил в Эстонию родственникам, где он умер. А крест – что-то вроде пароля. Что не вру.

– И что ж не сообщил? – сухо поинтересовался Понизов.

Щербатов пошел пятнами.

– Испугался. Меня, когда выпустили, предупредили, что, хоть формально и свободен, но если из области куда уеду, заново посадят. А я-то понимал, что родственники там, в Эстонии, тоже под приглядом. И чуть засвечусь… Я ж больше десяти лет за решеткой провел!

– Складная легенда! – протянул Понизов.

Щербатов осекся.

– И прошла бы! – подхватил Тоомс. – Только неувязочка. Крест этот вместе с покойным Константином Пятсом в гробу был заколочен. И иметь его, следовательно, мог только тот, кто могилу эту разрыл.

– Как говорю, так и было! – вспыхнул Щербатов. – Крест получил от самого Пятса!

Но тут Гусева, дотоле притихшая, охнула:

– Господи! Да что ж это? Да как у тебя язык поворачивается такое говорить, когда я сама его с этим крестом похоронила! Вместе ж на лошади везли. Сам и гроб заколачивал. Разве не при тебе на шее поправляла?

– Не видел, – буркнул Щербатов, вовсе растерянный.

– Как же ты мог, святотатец? На что польстился? – она задохнулась.

Алекс поспешил подать разволновавшейся старухе воды.

Щербатов подошел к Гусевой, взял за руку.

– Ксения Сергеевна! – произнес он с чувством. – Времени-то сколько прошло. Память слабеет. Может, перепутали.

Гусева негодующе выдернула руку.

– Будет за дурочку держать! Я и вензелек помню, что был!.. Как же мог-то? Ведь за сынка считали! Надо же! Таким чистым мальчишкой казался.

Борода озадаченно отступился.

– Это называется, с больной головы на здоровую, – Понизов уничижительно скривился. – Вас, Щербатов, видели ночью на кладбище. Можете объясниться, что делали?

– Почему только ночью? Я и днем ходил, – с вызовом объявил Щербатов. – Искал могилу Константина Пятса.

– И – нашел! – Понизов пристукнул лапой стол, будто штемпель на решение поссовета поставил. – В том-то и фишка, что нашел! Но зачем вскрыл? Что искал?!

– Я не нашел могилу, – устало произнес Князь. – Искал, но не нашел. Там всё переменилось.

– А зачем искали? – уточнил Тоомс.

– Теперь это не важно.

– Нет, важно, – зловеще возразил Понизов. – Помнишь, сколько раз я тебя покрывал?.. Потому что за человека держал и величал не иначе, как на «вы» и по имени-отчеству. А щас ты повел себя как дешевка! И за это придется ответить. Или показываешь, где могила… Вот им нужны останки!.. Они за этим приехали, понимаешь?! Покажи, где! Остальное спишется! Или ты меня знаешь: с друзьями – друг. Но дальше: каждый волен, пока волен.

– Но я не знаю, где! – закричал Щербатов. – Говорю же: не нашел!

– Для чего же всё-таки искали? – повторил вопрос Тоомс.

Щербатов вздохнул:

– Знал, что приехали эстонцы. Знал, что ищут Константина Якобовича. Хотел помочь. Я же его должником остался.

– Свежо предание, – Понизов осклабился.

– Другого не услышите, – Щербатов закусил удила. – Не из-за креста же в самом деле. Постойте же! Да, конечно, крест с вензелем! – кровь бросилась ему в лицо. Подбежал к столу, схватил лист бумаги, карандаш, верной рукой художника накидал рисунок. Повернул его к Гусевой. – Ну-ка гляньте, может, этот?!

На рисунке был выведен крест с вензелем «кн. В. Щ.»

Гусева смешалась. Подняла испуганное лицо на Тоомса:

– Тоже похож! Ей-богу, похож!

– Что такое «кн. В. Щ.»? – хмуро уточнил Тоомс.

Борода отбросил карандаш:

– Князь Владислав Щербатов. Мой отец. От него ко мне. От меня к Пятсу. Мы в ту ночь с ним обменялись. Он мне свой – как знак. Я ему. Вроде, как похристосовались. Так что, найдем – значит, и я свое фамильное верну.

Понизов помялся.

– Борис Вениаминович! Черт его знает, как получилось… – выдавил он виновато. – Уж больно всё сошлось один к одному!

– Пустое! – суховато извинил Щербатов. – Я уж вычислил квадрат, где в пятидесятых хоронили умерших из судебно-психиатрического отделения. Беда в том, что одному не управиться.

Он достал кальку с размеченными участками. Ткнул.

– Площадь больно велика. Как ни отсекай. Может, организуем через поссовет общественность? Что-то вроде субботника!

Понизов хохотнул.

– Думаете, в районе не откликнутся? – обеспокоился князь.

– Откликнутся, не сомневайтесь. Таких звездюлей наваляют… Как только первый штык в землю воткнется, меня снимут, вас посадят.

Он спохватился.

– Кстати, насчет анонимки… Не приезжали еще?

– Хурадов подходил. Грозился, что какие-то мои старые плиты разыскал. Турнул я его. После звонили из ОБХСС. На той неделе вызывают.

Понизов куснул губу.

– И что думаете?

– Чего думать? Власть вызывает. Съезжу. Мне скрывать нечего. Всё по закону. Время на дворе не прежнее. Не могут ни за что посадить.

У Понизова от такого перла аж морщины волнами заходили по лбу.

– Ни за что не могут. А вот когда есть что, – он пошуршал пальцами, – схавают за милую душу. Послушайте, наивный вы человек. Время, может, не прежнее. Но люди-то точно – те, что и раньше. Кому как не вам знать, что сажают у нас не по закону, а по интересу. Очень прошу, – не надо ездить. Съездите лучше в Прибалтику.

– Куда?!

– В Таллинн. Вот к нему, – он показал на Алекса. – Команду даст, устроят в лучшем виде. Поживете как на фазенде. А я пока здесь разрулю. Выясню, чей интерес, сколько стоит. Короче, это мои проблемы. Уложусь в две-три недели. Закрою вопрос, и – вернетесь чистым, как свежеотполированный памятник.

Он ухватил Щербатова за костистую руку.

– Не могу! – отказался князь. – У меня своя вина перед покойным президентом. И пока не разыщу его могилу, никуда не уеду. Помогу вашим эстонцам найти могилу, глядишь, спишется старый грех… Но больно площадь велика, – повторил он сокрушенно.

Понизов заглянул в ящик стола, где в уголке, завернутый, лежал мундштук вора Порешало, потерянный им при краже из поссовета.

– Будет вам помощь, – пообещал Понизов.

Щербатов, откланявшись, повез к себе в гости старого врача. Было любопытно смотреть в окно, как идут они к машине. Старушка, не знавшая, как загладить свою оплошность, хлопотала вокруг постаревшего князя, забегая то справа, то слева.

– Теперь и мне самое время в Таллинн отъехать, – объявил Алекс.

Понизов удивленно скосился.

– Помнишь, я тебе рассказывал о трех письмах президента Пятса, что сумел он передать из заключения? Три письма: в ООН с требованием не признавать оккупацию Прибалтики, о своих мытарствах и призыв народу Эстонии не смиряться. После они всплыли на Западе. Аж двадцать лет спустя.

Понизов невнимательно кивнул.

– До сих пор толком неизвестно, где именно написал, как передал. Ходит разговор, будто через каких-то литовцев, с которыми в одной камере был. Но – смутно. А для эстонцев всё это важно. Когда письма опубликовали, это такой мощный толчок дало. Так вот появилась у меня одна версия. Надо проверить. Хочу переговорить со своим старичком-боровичком. Он, конечно, темнило редкостный. Но, может, расколю.

Понизов придвинул к нему телефон.

– Он даже в помещении со мной об этом не разговаривает, – возразил Алекс. – На улицу выходим. А чтоб по телефону!.. Старая школа. Да и письмо от Верховного Совета насчет эксгумации пробить надо. В неделю уложусь!

6.

Алекс перезвонил уже на следующий день. Сообщил, что на некоторое время задерживается в Эстонии. Готовится запрос по эксгумации. А также ведутся переговоры с потомками Пятса, и экипируется спецавтобус с персоналом и оборудованием для проведения генетической экспертизы на месте – сразу после извлечения останков.

Понизов подивился такой спешке:

– Не боишься опростоволоситься? Пока и на полшага не приблизились.

Алекс засмеялся, будто шутке:

– Тот же вопрос мне в нашем Верховном Совете задали. Я ответил, что делом этим занимается мой друг. А это, считай, всё равно, что сделано.

Хитрюга Тоомс отсоединился.

Понизов показал печальную рожицу собственному отражению в зеркале: «Похоже, нас с тобой схомутали».

В гранитной мастерской, куда заглянул Понизов, Щербатова не было. Зато на месте оказалась тургиновская бригада во главе с самим Порешало, – угрюмо тесали гранит. Должно быть, иссякли деньги.

При виде Понизова Порешало вопросительно повел шеей. Понизов издалека сделал приглашающий жест в сторону строительной будки – конторы Бороды.

День, хоть и майский, выдался холодным. Электрообогреватель в щелястом вагончике был отключен. На электроплитке остывала медная кружка с кипятком.

Понизов, не скинув куртку, подсел к хлипкому, заваленному чертежами столу. Осторожно опробовал непрочный стул.

Дверь скрипнула, – вошел Порешало. Сорокалетний армавирский вор. Плечистый. Неспешный. С обманчиво добродушной усмешкой сильного и коварного человека.

Не здороваясь, опустился на маленький диванчик. Выжидательно прищурился.

Понизов порылся в ящике стола:

– Крест отсюда взял?

– Что еще за крест? Ты зачем звал? – поторопил Порешало. – Слышал, насчет кладбища к нам заходил. Забудь. Никто из моих ни о каких раскопках слыхом не слыхивал. Цацки эти дешевые Лещику кто-то сплавил. А кто сплавил и где сам взял, не в курсах. Да я и лопату-то забыл, каким концом держать. У меня вообще, если помнишь, сроки вышли. Так что в ближайшее время перебираюсь куда подальше. Чтоб ни одну ментовскую рожу, вроде твоей, больше не видеть. Это тебе на прощание. От сердца. Если у тебя всё?.. – Порешало потянулся подняться.

– Далеко собрался? – Понизов выудил из кармана янтарный мундштук, покачал в воздухе.

Завидев утерянный мундштук, Порешало посерел.

– Вот чего и боялся, – протянул он. – Выходит, всё-таки в поссовете обронил.

Уточнил осторожно:

– Чего с этим делать думаешь?

На этот раз паузу взял Понизов.

Порешало скрипнул зубами:

– С поссоветом твоим, конечно, глупость вышла несусветная. Борода на понт взял, а я купился. Хотел напоследок куш срубить. Но, Константиныч! Ты ведь всегда правильным ментом был. Послушай, что скажу, – он скосился на окно. – Завязываю я, понимаешь? Этим бакланам не говорил. Но – не хочу больше отсидок. Да и времена нынешние, – как раз для таких, как я.

– А я всё в толк не мог взять, для кого перестройку замутили, – не удержался от насмешки Понизов.

Порешало подался вперед, навалился пузом на стол.

– В Москве с бывшими корешами пересекся. Крышуют помаленьку. Предложили смотровым на Савеловском рынке. Ты ведь тоже, похоже, вот-вот окрас сменишь. Глядишь, пригожусь… Так чем ответишь?

– Давно на кладбище копаете? – вернулся к тому, с чего начал, Понизов.

Порешало непонимающе нахмурился:

– Что оно тебе далось? Попробовали. Да там ничего ценного. Больше языком трепали. Так что, считай, – пустые хлопоты.

– Это копия, – Понизов извлек рисунок крестика, сделанный Щербатовым. – Оригинал в одной из могил на больничном захоронении. И его надо найти среди полусотни других! Но имей в виду, – копать придется на свой страх и риск. Я, случись что, – в стороне. Так что? – он поднял демонстративно обе руки. – Крест против мундштука! По рукам?

Порешало озадаченно повел массивной шеей, неохотно кивнул.

– Тогда подсаживайся, – Понизов достал переданную Щербатовым кальку, разгладил на столе.

Через неделю из Эстонии прибыла передвижная автолаборатория с целым обслуживающим штатом. Вновь прибывшие разместились в гостинице «Волга», в центре Калинина. В предвкушении удачи, гуляли по городу, громогласно обсуждали подробности предстоящей эксгумации и репатриации. Ежедневные сходки происходили в помещении правления региональной «Эстонской общины», а вечером – в ресторанах. Когда же к подготовке празднества подключился региональный финский национально-культурный центр, стало ясно, что скрывать происходящие раскопки от властей долго не получится.

Тем более что забурлило и Бурашево. Правда, благодаря тому, что безымянное кладбище находилось на отшибе и родственниками не навещалось, сами раскопки пока оставались втайне. Но нехорошие слухи, что в районе старых захоронений наблюдается подозрительное оживление, доползли до района.

Отныне Понизов каждый день начинал со звонка председателю райисполкома. Бодро рапортовал, что растерянные эстонцы действительно мечутся по поселку. Но без дозволения районных властей к реальным раскопкам не приступают. Отчитавшись, спешил к Щербатову поторопить.

Поторапливал больше для собственного успокоения. И Щербатов, и Порешало работали, не теряя времени. Пятно быстро сужалось. Весь вопрос заключался в том, что произойдет прежде: поисковики доберутся до могилы Пятса или калининские власти доберутся до самих поисковиков, после чего раскопки будут свернуты самым решительным образом.

Счет пошел на дни.

7.

Понизов припарковал машину на набережной Волги, возле памятника Афанасию Никитину. Напротив, через дорогу, стояла опрятная церквушка, в которой размещалось Калининское бюро экскурсий и путешествий, – цель его поездки.

В прохладном, из нескольких комнаток, помещении было тихо.

Экскурсоводы с утра выходят «на линию» – проводят экскурсии. Незанятые в этот день сотрудники засели по библиотекам. Разрабатывают новые маршруты: автобусные, трамвайные, пешеходные. Без работы не сидят. Да это и невозможно, потому что возглавляет бюро Лева Псахис. Леву знает весь город. Полненький, рыжеволосый, с живым смуглым лицом, с которого не сходит заинтересованное выражение. У Левы две страсти. Основная – он едва ли не лучший по области краевед, влюбленный в ее историю. И если узнает про что-то неизведанное, на подвижном Левином лице азарт быстро сменяется беспокойством, – ему не терпится пуститься по новому следу, пока не обогнал кто-то другой. Вторая Левина страсть, еще со времен Дворца пионеров, – фото- и видеосъемка. Собственно, благодаря ей Понизов с ним в свое время и познакомился. Надо было сделать очень качественную фотосъемку места убийства. Вспомнили о Псахисе. И тот здорово помог. На цветном панорамном снимке отчетливо различались даже зыбкие следы ног на речном песке. Расстались они, как у Понизова часто бывало, добрыми приятелями. Изредка созванивались.

В Левушкиной помощи Понизов нуждался и сейчас. Чтоб не возникло поводов для инсинуаций, эксгумацию необходимо задокументировать на месте: на видео, на фото.

Распахнутый директорский кабинет был пуст. Понизов принялся озираться.

– Вы, наверное, насчет проведения экскурсии? – окликнули его. Из-за перегородки поднялась изящная фигурка с раскосыми глазами и длинноватым носом, придававшим лицу необъяснимое обаяние. Пшеничные волосы оттенялись легким загаром. Глаза и особенно нос показались Понизову смутно знакомыми. В свою очередь, сотрудница мельком, из вежливости глянула на визитера, вдруг сощурилась, заморгала и – отчего-то зарделась.

– Я, собственно, к директору по личному вопросу, – Пони-зов как-то растерялся. Нереальное ощущение овладело им: не запомнить такое необычное лицо было невозможно. Но он не помнил. И всё-таки где-то видел! Может, в другой жизни?

– Ба! Да у нас гости, – из санузла вышел, вытирая на ходу руки носовым платком, сам директор. – Познакомься, Светик! Не приходилось прежде сталкиваться с сыщиками? Так вот он, собственной персоной! Правда, бывший, но бывший лучший.

Левушка с чувством потряс лапу Понизова.

– Менты бывшими не бывают, – привычно отшутился Понизов.

– В какой ипостаси понадобился на сей раз? Как фотограф или?..

– В обоих. Есть очень интересная тема для краеведа.

Левушка оседлал ближайший стул, жестом пригласил поближе девушку.

– Света – наша сотрудница. Не помешает? – поинтересовался он вскользь.

Тревожащий Светин взгляд мешал Понизову отчаянно. Но, конечно, он согласно кивнул.

Зная любопытную Левушкину натуру, Понизов постарался с порога заинтриговать фигурой президента Пятса, тяжкой судьбой его, историей розысков.

Левушка слушал с приоткрытым ртом, посапывая от возбуждения. То и дело подскакивал, подталкивал свою помощницу. Но когда Понизов закончил, задал вполне логичный вопрос:

– Раскопки санкционированы?

Врать Понизову не хотелось:

– Для тебя – да. Если что, сошлетесь на председателя поссовета.

– А для вас? – не поднимая глаз, уточнила Светлана.

Понизов нахмурился:

– Это уже мои дела. Соглашайся, Лева! Оба окажемся в выигрыше. Первооткрыватель – это знак на всю жизнь.

На румяном лице Псахиса проступила мука. В нем боролись азарт поисковика и опасливость чиновника, которого втягивают в сомнительную несанкционированную авантюру. Риск показался слишком велик. Лева огорченно воздел полненькие рыжеватые руки.

– Мы согласны! – опередила его Света.

Ручки Левушки опустились.

– Свет не видывал такой авантюристки! – пожаловался он. – И чего я, простофиля, на ней женюсь. Кстати, забыл представить, – моя невеста!

При слове «невеста» у Понизова всё разом срослось.

…Это было лет восемь назад. Только в июне.

Николай Понизов вышел из здания УВД на площадь Мира. Подмигнул постовому у входа. Глубоко вдохнул теплый, пахнущий Волгой воздух. Выдался чудный денек. Только что лейтенанта милиции Понизова за задержание вооруженного особо опасного преступника – знаменитого Порешало – премировали почетной грамотой и денежной премией и перевели из участковых в уголовный розыск. К тому же Пашка Гулькин из кадров догнал в коридоре и нежданно-негаданно вернул шестимесячный долг.

В кармане вдруг образовалась невиданная сумма, которой хватало, чтоб заменить движок на «Яве».

Понизов верил в судьбу и удачу. И сегодня она просто ломилась к молодому лейтенанту. А когда нам сопутствует удача, окружающие ощущают ее кожей и стремятся хотя бы прикоснуться. Встречные девушки с интересом постреливали глазками на ладного парня в водолазке, повторяющей рельеф фигуры, и, даже разминувшись, с надеждой оборачивались.

Сокращая маршрут, Понизов пошел к Волге наискосок, через территорию школы. За трехэтажным зданием гремела музыка, на асфальтированной площадке выстроилась школьная линейка. Толпились разодетые выпускницы, – по всему городу шел последний звонок.

В кустах у тропинки всхлипнули. Понизов заглянул. На скамейке, съежившись, подрагивала закутанная в плащ-болонью девчушка.

– Отставить плач! – потребовал бодрый Понизов. Приподнял за подбородок головку. Припухлое от слез личико с потеками дешевой косметики. Длинный, шмыгающий нос.

Девушка сердито мотнула головкой:

– Слушайте! Чего хапаете? Идите своей дорогой!

– Твои? – догадался Понизов, показав в сторону линейки.

Девушка кивнула.

– А ты чего?

– Платье сожгла. Гладила и сожгла!

– Что? Из-за этого?! – Понизов удивился женской неадекватности. – Неприятно, конечно. Но надела бы другое.

Она зарыдала с новой силой.

Только сейчас до Понизова дошло, какую сморозил бестактность: нет там никакого другого. И это-то, может, сама пошила.

– Ничего страшного! Завтра схожу к директору. Заберу аттестат. Подумаешь! – девушка отерла от потеков глаза, оказавшиеся большими и раскосыми. С тоской скосилась в сторону линейки и, помимо воли, хлюпнула.

Колю пронзила жалость к этой трепетной гордой пичужке.

– Поехали! – потребовал он.

– Ч-чего?

Понизов бесцеремонно поднял ее со скамейки, повлек на набережную.

– Но я не понимаю… – девушка вяло сопротивлялась. – Кто вы? Зачем?

– Бюро добрых услуг! – невразумительно представился Понизов.

Энергичным взмахом остановил легковушку. Усадил на заднее сидение ошарашенную девушку, втиснулся следом.

Через три остановки машина по знаку Понизова прижалась к бордюру. Они выбрались наружу.

– Приехали! – сообщил Понизов.

Девушка подняла головку. Ротик ее непроизвольно открылся. Перед ними сияла вывеска – «Салон для новобрачных». Мечта юности семидесятых-восьмидесятых. Многие специально подавали заявления в загс, чтобы получить заветную справку, дающую право «отовариться» в «мире грез». А, отоварившись, забирали заявления обратно.

В витринах красовались разодетые манекены.

Девушка сглотнула слюну и попятилась.

– Что вы хотите? – пролепетала она. – У меня всё равно нет денег!

– А у меня нет времени! – отбрил Понизов. – Гляди веселей, принцесса!

Провел пальцем вдоль позвоночника, заставив распрямиться. Подхватил под руку.

В утренний час посетителей в салоне не было. Несколько продавщиц щебетали у входа, обсуждая вчерашние похождения. С удивлением оглядели бравого усача в сопровождении заплаканной, закутанной в дешевую болонью девочки-подростка.

– Моя невеста, – представил Понизов. – Надо одеть.

– Уж больно молода, – усомнилась дородная, лет тридцати, женщина с биркой на халате «Старший администратор».

– Зато свежа, – отпарировал Понизов.

Администраторша усмехнулась. Протянула руку, требуя справку.

– Я сам вместо справки, – огорошил ее Понизов. Подхватив под пухлый локоток, отвел в сторону. Доверительно пригнулся. – А вот ответьте, вы родную милицию любите?

– Ну-у, – неопределенно протянула администраторша.

– По справке или всей душой? Вот если завтра вы вдруг позвоните: «Коля, беда», как, по-вашему, я пойду справки собирать или примчусь на помощь?

Администраторша хмыкнула, выдернула из-под прилавка бланк справки с печатью:

– Что одеваем? Платье, конечно?

Понизов глянул на переступающую стертыми босоножками, пунцовую от волнения девчушку:

– Вааще!

– В копеечку станет.

– А ништяк! Кто за нами считает?

– Девочки, одевайте невесту, – приказала администраторша. Бросила руку сверху вниз. – От и до!

Девчушка метнулась к Понизову. Жалобно зашептала:

– Но послушайте! Если вы рассчитываете…

– Полно блажить! Там уж линейка вот-вот закончится, – оборвал ее суровый опекун.

– Давайте, пока народ не пошел! – поторопила администраторша. – Как вашу невесту зовут?

Понизов вопросительно вздернул подбородок.

– Света! – выдохнула девчушка.

Трепещущую Свету повлекли в кабину.

Довольный Понизов хлопнул в ладоши:

– Девчата! За чашку кофе продаю свежий анекдот.

Через пятнадцать минут невесту вывели на всеобщее обозрение. Прежняя пичужка испарилась. Появилась светловолосая раскосая, в платье колоколом, на каблучках хрупкая невеста. Длинноватый нос придавал тонкому вытянутому личику особенное обаяние.

– Статуэтка! – с легкой завистью оценила администраторша. – Может, упаковать?

Смущенная, счастливая, юная Света смотрела на доброго волшебника. Он подошел, и сам пораженный:

– Какая ж ты Света? Свет полно. Только не светят. Нарекаю тебя Светланкой! Вырастешь, может, хоть кому-то счастье выпадет.

На секунду взгрустнул. Подставив локоть, гордо вывел на улицу. Взмахом подозвал дежурящий у входа «жигуль». Усадил:

– Удачи!

Светланка вдруг испугалась, заметалась:

– Но подождите! Это же всё не так… Я отработаю, отдам. Не сразу, конечно! Хотя бы телефон…

Понизов сунул водителю купюру:

– Езжай, невеста! И – умой их всех!

Машина тронулась. Из окошка высунулось жалобное личико:

– Но хоть кто вы?!

Через полминуты «трешка» проскочила светофор и замешалась в общем потоке.

Понизов сунул руку в карман, извлек единственную затерявшуюся десятку.

– Нормальный ход! Еще и деньги остались, чтоб отметить, – порадовался он.

Положительно, сегодня он сам себе нравился.

…Понизов скосился влево.

– Светланка! – удостоверился он. – Как же повзрослела-то!

– Так вы знакомы? – забеспокоился Левушка.

– Можно сказать, что нет, – успокоил его Понизов.

Зазвонивший телефон избавил обоих от объяснений.

Левушка послушал. Глаза сделались удивленными. Протянул трубку Понизову:

– Это… тебя почему-то.

– Я оставлял координаты!.. Слушаю… Когда?! Без ошибки?.. Ни в коем случае! Наоборот, засыпьте как было. Сами никому! И своим передай, чтоб рты не открывать. Оставь одного-двух для присмотра. Через пару часов подгоню всю экспедицию. Как раз ближе к вечеру! И помните, – ни гу-гу!

Он положил трубку. Заблестевшими от азарта глазами оглядел собеседников:

– Похоже, всё срастается.

– Хорошо бы согласовать, – протянул Левушка.

– Некогда согласовывать. Эксгумация – сегодня вечером.

Левушка вдруг обрадовался:

– Как раз сегодня не могу. Вечером веду спецкурс в университете.

Понизов, поморщившись, протянул руку для прощания.

– Тогда я смогу! – вступила Светланка с вызовом. – Фото, видеокамера есть! Не так, конечно, как Лев Максимович, владею. Но, думаю, получится. Как оформим, Лев Максимович? Как командировку от бюро или за свой счет?

– Что ж, – Левушка, боявшийся чего-то подобного, уныло вздохнул. – Придется перенести семинар. А что делать? Сам такую выбрал, что того и гляди под цугундер подведет.

8.

Эксгумация едва не сорвалась. Неожиданно воспротивились руководители экспедиции Валк и Вальк. Оба категорически отказывались извлечь тело до получения необходимых согласований. Все эти дни они безуспешно ходили по областным инстанциям, предъявляли справки, запросы. От них требовали новых. Они собирали. Их направляли в другие кабинеты, где они возбужденно трясли новыми справками и получали новые запросы. Теперь они с надеждой ждали ходатайства от правительства Эстонии, что должен со дня на день подвезти Александр Тоомс.

К удивлению Понизова, на немедленной эксгумации и идентификации останков настояла Гусева, вместе с «экспедиторами» хлопотавшая по начальству. В отличии от правильных эстонских эмиссаров она понимала, чем может закончиться проволочка, и настаивала с удивительной для старого человека энергией. В отсутствие Александра Тоомса именно старушка превратилась в двигатель всего дела. Ее убежденность поколебала даже Валка и Валька.

На кладбище с остальными Понизов намеренно не поехал, – памятуя, что несогласованные раскопки совершались как бы помимо него. Но, занимаясь другими делами, с беспокойством поглядывал в окно.

Наконец к поссовету подъехал автобус, посыпались наружу люди, большей частью – незнакомые. Валк и Вальк, подхватив с двух сторон, помогли сойти Гусевой. Не было отчего-то Щербатова. Видно, укатил по своим делам. По общему оживлению стало понятно, – предприятие увенчалось успехом. В кабинет ввалились, шумные, праздничные. Расселись без приглашения.

Понизов вопросительно вздернул голову. Валк с Вальком принялись переглядываться, уступая один другому право похвастаться.

В результате рассказывали все, перебивая и подправляя друг друга.

О могильщиках, что ждали у раскопанной могилы. Об изъятии образцов, что произвели под видеозапись. О генетической экспертизе прямо на месте, в автобусе, подтвердившей, что извлеченные останки безусловно принадлежат Константину Якобовичу Пятсу. Об извлеченных крестике и запонках.

Большинство участников, в том числе внук президента Пятса, с кладбища уехали в Калинин и сегодня же вечером возвращаются в Эстонию, увозя с собой несомненные доказательства, что место захоронения первого президента страны установлено.

– В Эстонии уже знают, – выдохнул наконец Хенни Валк.

– Мы сделали людям праздник, – вдохнул следом Густав Вальк.

– Что ж, – Понизов поднялся. – Поздравляю всех с удачей. Дабы не возникло недоразумений, выезжайте поскорей. Еще лучше – прямо сейчас.

Хенни и Густав переглянулись.

– Куда? – спросили в унисон.

Понизова нехорошо кольнуло.

– Останки в автобусе?!

– Почему в автобусе? – переспросили оба.

– Так они опять зарыли! – сообщила Гусева. – Я им тоже говорила, – забирайте! Так нет, присыпали холмиком. Дощечку поставили красивую!.. Всё у них по правилам, – не как у людей.

Понизов вперился в торжествующих экспедиторов.

– Почему не вывозите?! – грозно потребовал он объяснения.

Оба экспедитора насупились.

– Мы согласились на проведение идентификации останков, да! Мы сделали это нарушение. Этого очень ждали в республике. Но проводить репатриацию без официального разрешения не имеем права. Такого разрешения мы пока не получили.

– И не получите! – не удержался Понизов.

Эстонцы, обескураженные, переглянулись.

– Нет, мы добьемся, – возразил Валк. – Мы всё делаем по процедуре.

Понизов взъярился:

– Ребята, вы здесь уже чертову уйму времени. И, сколько могу судить, едва ли не все дни тратите на хождения по инстанциям. Много вам наразрешали?!

– Нет, – признали эстонцы. – Но теперь, когда мы получим ходатайство от правительства республики…

– Вы что, вообще не въезжаете, в какие игры играете?! – не сдержался Понизов. – Впрочем, как угодно. Ездите, хлопочите. Хлопотуны! Через годик-другой, глядишь, добьетесь.

– Но мы не можем без разрешения! – едва не в отчаянии выкрикнул Валк. – Это незаконно… Если только?

Валк и Вальк, не сговариваясь, с умоляющими лицами подступились к председателю поссовета, намекающе закивали на печать.

Понизов демонстративно стряхнул печать в ящик стола:

– Ребята, не нахальничайте! Чем мог, помог. И так подставился сверх меры.

Удрученные «экспедиторы», признавая его правоту, отступились. Но внезапно вмешалась Гусева.

– Что ж, – горько произнесла она. – Видно, и впрямь каждый отмеряет меру по себе.

– Да поймите, упрямая женщина! – вскричал задетый за живое Понизов. – То, чего вы требуете, это действительно не уровень поселкового главы. И почему на самом деле, если сами эстонцы не желают нарушать чужой закон, я должен идти против собственного государства и подставлять голову?

– А почему свою голову подставил главврач больницы Понизов? – отчеканила Гусева, подрагивающим, неожиданно молодым голосом. – Его-то дело вообще была сторона. А он вступился и погиб.

Николай от неожиданности поперхнулся.

– Что значит, погиб? Умер на рабочем месте. Сердце износилось, и – взорвалось. Пуф!

– Да! Взорвалось, – насмешливо подтвердила Гусева. – А отчего? От мины? Снаряда?

Генеральному секретарю Организации Объединенных Наций.

Я обращаюсь к ООН и ко всему цивилизованному миру с просьбой помочь народам Эстонии, Латвии и Литвы, по отношению к которым русские оккупанты применяют жестокое насилие и которые поэтому могут погибнуть. Я объявляю аннексию Балтийских государств, осуществленную в 1940 году, грубым нарушением международных законов и фальсификацией свободного волеизъявления порабощенных народов. Спасите эти народы от полного уничтожения и дайте им возможность свободно решать свою судьбу… Пусть Эстония, Латвия и Литва станут свободными и независимыми государствами.

К. Пятс. Подпись. Отпечаток пальца.

Из обращения к Генеральному Секретарю ООН, написанного в заключении.