Читать книгу Сделай ставку и беги - Семён Данилюк - Страница 5

В воскресный сентябрьский полдень в старинном ресторане «Селигер», расположенном в центре Калинина, Иван Андреевич Листопад вкушал солянку. Золотистую мясную солянку на почках, приготовленную стариком Демидычем, о котором шла слава, что секрет необыкновенного блюда перенял он аж от шеф-повара императорской кухни, при которой состоял поваренком. Слава Демидыча и его удивительной целебной солянки растянулась во всю длину Октябрьской железной дороги. Нередко из поездов Ленинградского направления вываливалась угрюмая артистическая братия и спешила к Демидычу подправить самочувствие соляночкой, после чего, сытая и остограмленная, растекалась дальше – кто на съемки в Питер, кто на спектакли в Москву.

Впрочем Иван сегодня не испытывал ни гордости от приобщения к избранному кругу ценителей, ни удовольствия от самой соляночки, – хлебал себе, будто суп-лапшу из военторговской столовой, изредка разбавляя стопарем водки.

Худо было Ивану. Как всякому, кому было слишком хорошо накануне. Что же впрочем произошло накануне? Иван напрягся, припоминая. Ну, то, что надрался без затей, – так это ничего нового. Кажется, какой-то упертый швейцар никак не хотел пропустить его в ресторан «Центральный». Де, не могу-с в пьяном виде. Тогда он многозначительно пошуршал завалявшейся в кармане оберткой от шоколадки, швейцар отодвинулся с дороги и даже поддержал под ручку. После, уже за полночь, шел посреди Советской и, расставив в стороны руки, пытался загрести всех встречных барышень. При этом почему-то кричал: «Хрюшки! Отдаюсь задаром. Доставлю немыслимое блаженство!» И – что ты думаешь? Все-таки отловил какую-то разудалую деваху. И, конечно же, насчет блаженства надул, – добравшись до койки, захрапел, будто обессилевший, достигший берега пловец.

Лишь наутро он разглядел, что пригрела его не кто иная как подруга Феликса Торопина Нинка Митягина. Сама Нинка, оказавшись в постели с дружком любовника, по этому поводу не слишком комплексовала. Она бы выглядела вполне беззаботной, если бы не естественная хмурость неудовлетворенной женщины.

Нинка оставалась всё той же: взрывной и сентиментальной одновременно. Она по-прежнему работала официанткой. Лихо обсчитывала клиентов. Если требовали счет, обижалась и впадала в слезливость. И тогда крупные слезы выкатывались одна за другой, будто вагоны метро из тоннеля – в часы пик. При виде крокодиловых Нинкиных слез клиенты впадали в ступор и – платили беспрекословно.

– Феликс-то пишет? – смущенно поинтересовался Иван.

– Да от него разве дождешься? Так, получаю весточки, – Нинка огладила золотую цепочку.

– Чего ж меня-то тогда в постель затащила?

– А что тебя? Господи, нашел о чем. Я ведь ему верная.

Нинка говорила вполне искренне. Она и впрямь оставалась верна своему Феликсу самой надежной женской верностью: не телом, – душой.

– Говорят, за него проплатили, чтоб досрочно выпустить. Так что со дня на день вернуться должен! – сообщила Нинка. – Может, в Сочи отвезет.

– А может, отметелит, если про гульки узнает.

– Это уж не без того, – она улыбнулась чему-то своему – приятному.

– А потом все-таки в Сочи. Вот погляди, чего доканчиваю.

К возвращению Феликса искусница Нинка вязала ему махеровый джемпер.

Именно Митягина, торопившаяся на смену, и соблазнила Ивана пресловутой соляночкой с почками, над которой он теперь корпел, ощущая себя худо и скверно.

Худо ему было от вчерашнего. А скверно – от всего года, прожитого в ставшем ненавистным Калинине. Скука и однообразие владели Иваном. Он, конечно, помнил о необходимости поскорей написать кандидатскую диссертацию, но – странное дело: оказавшись в обстановке, когда всё, казалось, к этому подталкивало, Иван не мог заставить себя сесть за работу.

То есть поначалу взялся он азартно. Проводить эксперименты, сопоставлять полученные данные с общепризнанными и выстраивать собственные гипотезы показалось любопытным. За каких-то полгода он, не напрягаясь, написал три четверти положенного объема. Оставалось лишь разнести текст по главам, приписать вступление со ссылками на материалы последнего съезда КПСС и подготовить практические предложения. Но на предложениях его и застопорило, потому что увидел то, на что поначалу не обратил внимания. Он решил поставленную задачу. Но реализовать предложения на практике было заведомо нереально. В Советском Союзе просто отсутствовала техника, на которой можно было бы испытать предлагаемые нововведения. Получилось, что он собрал кубик Рубика, – вроде как шахматную композицию решил. И Иван затосковал. Не то, чтоб он вовсе охладел к науке, не то, чтоб забыл, ради чего оказался в провинции, но все это стало казаться пресным, дистиллированным.

Напрасно сам ректор Борис Анатольевич Демченко уговаривал Листопада быстренько оформить написанное и вынести на обсуждение. Одна мысль о бесполезной работе стала вызывать у него рвотный рефлекс, как после перепоя.

Перепои тоже не заставили себя ждать. Поначалу Иван попробовал сблизиться с соседями по Перцовскому общежитию – иногородними аспирантами и неженатыми ассистентами кафедр. Но они оказались скучны и скользки. В их обществе можно было пить, но не напиваться, – непиететные Ивановы высказывания сами собой становились известны на кафедре. А напиться хотелось, – и чем дальше, тем сильнее, так что в какой-то момент он перестал отказывать себе в этом удовольствии. В институте заговорили о громких загулах блатного аспиранта. После гулянки с двумя мутноглазыми подружками, которых Иван подобрал на вокзале и привёз в Перцов, уборщица обнаружила в его комнате закатившийся за кровать шприц. В ректорат стал заглядывать местный участковый.

Собственно, если называть вещи своими именами, только благодаря ректору Ивана еще держали в институте. Сначала Борис Анатольевич Демченко поддерживал молодого аспиранта в силу обещания, данного дядьке. Но, ознакомившись с первыми наработками, вызвался стать научным руководителем. И с тех пор опекал Листопада, неустанно внушая ему, что зарывать такой талант – преступление.

– Не откладывай работу на будущее. Запомни, Иван, научная мысль – она тоже свежесть имеет, – твердил он. – Либо ложится на бумагу, либо вытекает со спермой. А из тебя, судя по жалобам, уже не меньше двух диссертаций вытекло.

В конце концов, дабы сбить страсти, Демченко попросту договорился с Калининским университетом и откомандировал аспиранта Листопада на кафедру прикладной математики – якобы для завершения работы над теоретической главой, а на самом деле – от греха подальше. Все-таки от города до Перцова аж семь километров.

Но для самого Листопада это мало что изменило. Иван чувствовал, как увядает, погружается в топкое, беспросветное болотце, из которого – еще немного и не будет выхода. Все было кисло, мелкокалиберно. Его деятельной, бурной натуре не хватало борьбы и преодоления.

Листопад потянулся к графину.

– Здорово, Ваня, друг старинный! – послышалось сзади.

Иван круто развернулся. Подле стола, опираясь лайковыми перчатками на витую, мореного дуба трость, ему улыбался – легок на помине – Феликс Торопин. В кремовом, ловком на нем костюме и шикарных, остроносых шузах.

– Феликс! Друган! – подогретый выпитым, Иван вскочил, шагнул, распахнув объятия, и – остановился.

Улыбочки Феликса были, как фирменный набор его отмычек и «писок», – на все случаи жизни. Нынешняя улыбочка казалась острой и опасной, будто лезвие отточенной монетки, которой вспарывал он карманы ротозеев.

Причину холодности понял бы и человек, куда менее чуткий, чем Листопад.

– Так, вижу, какую-то пургу про меня нагнали! Ну-ну, – Иван вновь опустился на стул, – оправдываться он не любил. А Торопин ждал именно этого. «Хрена тебе»!

С преувеличенным удовольствием, причавкивая, Листопад вернулся к солянке.

– Чем велик Демидыч, так это почками, – он облизнулся. – Другие почки в солянку не кладут. Потому и золотистого навара нет. А без него солянка не та. Опять же маслина здесь совершенно к месту. Именно маслина, а не оливка. Особенно под «Столичную». Или по-прежнему коньячишко предпочитаешь?

– Как придется, – Феликс опустился-таки напротив, положил поверх скатерти трость. Перчаток впрочем не снял.

Но когда Иван потянулся к графинчику, Торопин, опережая, демонстративно перевернул стоящую перед ним рюмочку.

– Ну-ну, была бы честь оказана! – буркнул Листопад: встреча не складывалась. – Давно «откинулся»?

– Какие ты, оказывается, слова знаешь, – Феликс недобро хмыкнул. – Вчера подъехал. Очень, признаюсь, мне тебя на зоне не хватало.

– С чего бы?

– Скушно без стукачей.

Слово было сказано. Иван побагровел. Почувствовал, что рука его почти бесконтрольно начала сгибаться в локте.

Заметил движение и Феликс и потому предостерегающе кашлянул. Этого хватило, чтоб Листопад опомнился, – не хватало еще проблем с воровским кодлом. Времени хватило и для того, чтобы быстрый, будто калькулятор, Листопадов ум, прикинул, откуда могла пройти информация.

– Замполита Звездина работа, – констатировал он.

Даже мускул на лице Торопина не дрогнул. Но именно отсутствие реакции подтвердило Листопаду – с источником информации он угадал. А потому позволил себе широко и презрительно усмехнуться. Честно говоря, – облегченно. Он уже просчитал все, что будет дальше.

– Мы, между прочим, когда-то корешковали, – сквозь зубы напомнил Листопад. – Так что прежде чем всякую ментовскую туфту на веру принимать, мог меня спросить.

– В корешах у тебя граждане-товарищи из КГБ. Хотя опер стукачу не товарищ. Он его пользует. Использует и – выкинет. А ты с этим жить будешь.

– А ты с чем будешь, после того как я тебя сейчас пошлю по дальнему адресу?! А потом, когда-нибудь, прознаешь, что купился на дешевую лажу мента-взяточника, и – корешка за здорово живешь с грязью смешал. А?! – рыкнул Листопад, заставив редких утренних посетителей испуганно сжаться. – А тебе, паскуде, твой дружок, бывший замполит Звездин, часом, не сказал на параше, как я его на зону умыл?

По слегка озадаченному Торопинскому виду понял, – ничего об этом он не знает.

– Мы с ментами на разные параши ходим, – отругнулся Феликс. Но без прежнего напора.

– Так вот объясняю. Один раз! Тебе! Больше никогда никому. Просто, если кто попробует вякнуть, втюхну в рыло, а там и… Договорились? Тогда слушай, как я из-под ментуры ушел!

Голос начавшего рассказывать Листопада побулькивал. Торопину казалось – от негодования. На самом деле это фонтанировала причудливая смесь, в которой обида перемешалась с облегчением, – оттого, что на этот раз он говорит правду, и все сложилось так, как сложилось.

… – Хоп! Я все сказал! – закончил повествование Листопад, умолчав о единственном – данной подписке о негласном сотрудничестве. Этого замполит Звездин доподлинно знать не мог.

– Положим, – процедил Торопин. – А если бы не эта «кидуха»? Вербанулся бы?

Внезапно взгляд его, острый, как «писка», оказался у Листопадовых глаз.

– Не знаю, – почти честно ответил Листопад. – Прижат был до предела.

«Писка» отодвинулась. Торопин вальяжно откинулся на стуле. Он не то чтоб до конца поверил, – жизнь научила до конца не верить никому, хотя бы потому, что полной правды о себе никто не знает. Но – объяснение принял.

– А теперь, Феликс, – Листопад, прочувствовав, что ситуация переменилась, набычился, – или ты извинишься, или – вставай и свинчивай отсюда втихую, пока я тебе в горячах какой-нибудь фикус на башку не нацепил.

В ответ Торопин поддел рюмку и приглашающим жестом заново перевернул ее. То есть извинился. Затем сделал едва заметное движение шеей в сторону подсобки. Но голову при этом не повернул, – назначением жеста было не стремление обнаружить обслугу, а дать понять, что ей разрешается подойти.

Сомнений, что жест этот будет не то чтоб даже замечен, а – уловлен, Торопин, похоже, не испытывал. В самом деле бездельничавший на другой стороне зала молоденький официант, ранее, по наблюдениям Листопада, безразличный к призывам клиентов, поймал жест и, подхватив по дороге поднос с объедками, припустил в подсобку, бросив на ходу:

– Обслужим в минуту.

Только после этого Торопин неспешно принялся стягивать перчатки со своих изящных трепетных пальцев, коими Всевышний облагодетельствовал три людские профессии: скрипачей, воров-карманников и карточных шуллеров. В этом узком элитном клубе Феликс Торопин состоял членом сразу по двум номинациям. По двум последним.

– Роднуля! Вернулся! – не крик, – восторженный вопль несущейся по проходу Митягиной прорезал ресторан. Торопин поднялся с некоторым волнением и тут же был смят: налетевшая Нинка обхватила его, принялась беспорядочно тыкаться губами. Потом отстранилась, сияющими глазами всмотрелась в обмазанное помадой лицо, рассмеялась увиденному и – своему счастью.

– Уймись, зараза. Люди смотрят, – Феликс с усилием высвободился, стесняясь ее эмоций и собственных чувств. – Вернулся, что ж верещать? Для того и садятся, чтоб вернуться. Сама-то как тут без меня? Поди, направо и налево?

– Господи! Да о чем это ты! – Нинка всё не могла налюбоваться. – Да причем тут!.. Я ж тебя одного!.. Феликсулечка! Если б знал, как мне без тебя плохо было! Как тяжко! Уж как ждала, как ждала!

Усевшись на свободный стул, Митягина зарыдала – взахлёб.

Смущенный Торопин потряс ее за рукав:

– Будет тебе! Что ты, как мужа с войны… Сгоняй-ка живо за коньячком. Помнишь еще?..

– «Арарат»! – торопясь, опередила Нинка. – Как раз заначила, будто знала. И – лимончик под песочком! Просто в минуту!

Она устремилась к подсобке. На выходе обернулась, будто боясь, что Феликс окажется видением, и – исчезла.

– М-да, – Торопин отер кончиками пальцев вспотевшие виски, заметил след помады, усмехнулся растроганно. – Вот бабьё! Знаю, что с половиной города переспала. Но ведь как рада! Без дураков. Не, я еще, когда первый раз в кабаке приметил, сразу определил, – моя баба. Душой моя! Эх, жизнь подлянка! Наливай, Ваня. Как там твой кубанский дружок Рахманин говаривал? Ломанем, пока при памяти.

И – сделалось им хорошо!

Все стало почти как прежде. Они сидели, сбросив пиджаки, в обнимку. Феликс, отбывший наказание в Средней Азии, вынес оттуда идею насчет наркотического трафика из Душанбе. Оставив обычную осторожность, он уговаривал Ивана поучаствовать в новом, сулящем невиданные барыши деле.

Иван слушал, поддакивал. Но – чем больше в Феликсе проступал прежний «ближний его друган», чем приятней – внешне – становилось им друг с другом, тем далее – внутренне – отдалялся он от приятеля. Это никак не проявлялось. Он даже не размышлял об этом. И не было мыслей расстаться и не видеться – как «завязавший» алкоголик бежит распивочных компаний. Зачем не видеться, если встретил он человека под стать самому себе – отвязного, разухабистого, не знающего удержу в желаниях. Но другое крепло в нем твердо – с Феликсом он в гульках, но не в криминале. С этой узловой станции ему посчастливилось отъехать и – возвращаться не собирался. Его состав разгонялся, хоть и медленно, – по другому маршруту.

Через час Нинка договорилась о подмене и уволокла Торопина к себе домой.

Уже попрощавшись с Иваном, Феликс вдруг вернулся, склонился над самым ухом:

– Чуть не забыл насчет Звездина. Похоже, ты не в теме, – он ведь тогда выскользнул. Выпустили за недоказанностью и даже, насколько слышал, опять в ментуру вернули. Так что – бди! Если узнает, что ты в городе, добром не кончится.

Феликс хлопнул его по плечу и исчез.

Оставшийся в одиночестве Иван нахмурился, – положительно, всё подталкивало его к тому, чтобы слинять из ненавистного городка.

* * *

Иван, зажав под мышкой папку с диссертационными набросками, чудом сохранившуюся накануне, брел вдоль Волги по набережной Степана Разина. На другой стороне реки под заходящим солнцем золотился шпиль речного вокзала, из-за которого сгнившим клыком торчала разваленная часовня бывшего Отрочь монастыря.

В начале сентября в Твери всё еще бушевало лето.

Среди буйной, желтеющей листвы исчез покорябанный, унылый губернский городок. Даже знаменитая Казаковская набережная помолодела. Старинные двухэтажные дома, соединенные арками в непрерывную цепочку, – трухлявые, иссеченные трещинами, с сыпящейся штукатуркой, – кокетливо выглядывали из густых тополей, будто молодящееся старичьё восемнадцатого века из-за пышных вееров.

Асфальт к концу дня парил, остывая. Жара спала.

Все живое было исполнено неги и умиротворения.

На ближайшей к Ивану витой скамейке двое парней приобняли с двух сторон грустную девушку с головой, покрытой платочком, и в чем-то горячо ее убеждали. Скучающему Ивану хотелось развлечений.

– Это шо за групповуха в общественном месте!? – гаркнул он.

– Девушка, вы им не верьте. Наобещают, а потом непременно надуют.

Парни подняли готовые к отпору лица, и – Иван узнал обоих. Антон Негрустуев и – удивительно – тот самый патлатый, что когда-то избивал его возле мотеля.

Узнали и его. В следующее мгновение колючее выражение лица Антона Негрустуева начисто смылось. Карие глаза его наполнились радостью.

Ни мало не обращая внимания на прохожих, он вскочил на скамейку и прямо с нее запрыгнул на Ивана, едва не сбив с ног.

– Что ж не позвонил, что в Твери? (Как всякий коренной тверичанин, Антон презрительно игнорировал официальное название города). Или забыл, что у тебя здесь крестник живет? – сбивчиво выкрикивал он. – Да если б не ты, я б сейчас не студентом на юрфаке, а на городском кладбище числился. Ведь я тебя, подлеца, разыскивал!

Иван, в свою очередь, в волнении охлопывал его по раздавшимся плечам и сам удивлялся, как это за целый унылый год не пришло ему в голову навестить непосредственного этого мальчишку. Но зато понял другое: отныне они не скоро расстанутся.

Девушка на скамейке всхлипнула. Из-под сползшей косынки открылись золотистые, в рыжину, пряди.

– Познакомься, Ваня, – Антон отступил. – Это Вика.

– Вика – это только с моего разрешения. А так – Виктория, – быстро забил «вешки» патлатый. – Моя чувиха. Будет хорошо себя вести, доставлю неслыханное счастье, – возьму за себя замуж.

Богатая бровь Златовласки поползла вверх.

– Я пока своего согласия не дала, – отреагировала она, обращаясь отчего-то к Листопаду.

–Как это не дала, когда давно всё дала?! – захохотал Патлатый, подмигивая остальным.

Лицо девушки вспыхнуло стыдом и обидой.

Листопад недоуменно скосился на Антона.

Тот только руки развел:

– Познакомься – Вадим Кириллович Непомнящий! Что называется, человек без комплексов. Недели не проходит, чтоб во что-нибудь не вляпался. На него даже папа рукой махнул. Между прочим, наш секретарь обкома.

Не дослушав, Иван подошел к скамейке, присел на корточки.

– Как же тебя угораздило, девчушка, в такое счастье ввалиться? – посочувствовал он. Вика едва заметно повела плечом, – теперь, спустя полгода после знакомства с Вадичкой, она и сама этого не понимала.

Иван меж тем зацепил в лапищу прядь золотистых волос, потер их меж пальцами:

– Неужто и впрямь настоящие?

Вика польщенно улыбнулась, подняла на него синие заплаканные глаза.

Он осторожно снял пальцем слезинку со щеки:

– Случилось что?

– Угу, – подтвердила девушка.

– Беда у неё, Ваня, – объяснил Антон.

Оказалось, что Вика – групорг первого курса музучилища – собрала у однокурсников сто двадцать рублей на концерт Пугачевой в Москве. Деньги должна была в девять вечера передать проводнику поезда в обмен на билеты. Час назад в троллейбусе деньги вытащили из кармана.

«Жаль, Торопин ушел. Это как раз по его ведомству», – хмыкнул про себя Иван.

– Ещё подумают, что зажилила, – от ужасного предположения Викины губы задрожали.

– Шо ж ты, горлан? – обратился Иван к патлатому. – Не можешь для невесты денег добыть?

– Да я б с чистым сердцем. Только папаша с мамашей как на зло в Крым укатили. Разве что на паперти насобирать.

Со стороны горсада к ним подходило несколько человек.

Вадичка изогнулся, сорвал со лба повязку, отчего длинные сальные волосы разметались по лицу, перетянул ею один глаз и, выставив вперед правую ладонь, прихрамывая, двинулся наперерез.

– Подайте сто двадцать рубчиков на пропитание, – заканючил он.

Перепуганные прохожие боком-боком добавили шагу.

– Жлобье неинтеллигентное! – крикнул вслед Вадичка. Победно повернулся. – Ну, видали?

– Уж сколько раз видали, – Вика равнодушно отвернулась.

– Вань, может, у тебя в заначке завалялось? – с надеждой произнес Антон. – Я б с утра у матушки перехватил, вернул.

Иван насмешливо присвистнул, – слово «заначка» в его лексиконе не значилось. Деньги уходили, как приходили, – в один-два дня.

Он собирался отшутиться. Но Антон смотрел с такой наивной верой, да и полный отчаяния взгляд Златовласки доставал до сердца.

– Где ж я вам за час деньги найду? – нахмурился он. – Если только из асфальта брызнут.

– Если б деньги под асфальтом валялись, так я б из дома без кайла не выходил! – загоготал Вадичка. Но шутка его осталась незамеченной. И это сильно уязвило Вадима.

Вадим Непомнящий привык быть в центре внимания. Всегда и всюду. И вот только что его с легкостью, да что там с легкостью? Походя отодвинули на второй план, кажется, вовсе не заметив этого.

Меж тем Листопад, махнув остальным, двинулся дальше вдоль Казаковской набережной привычным своим, размашистым шагом. Зажав под мышкой папку, обе руки он отбросил за спину, будто отмахивался на ходу от нечистой силы.

Иван продумывал варианты и отбрасывал их один за другим, – все они требовали времени. А времени не оставалось.

Как часто у него бывало, озарение пришло вроде бы ниоткуда. На этот раз из глубокой трещины, рассекшей двухэтажный дом, перед которым на скамеечке в ожидании программы «Время» млело несколько пенсионеров.

Взгляд Ивана вдохновенно закосил.

– Как будто здесь! – внезапно, начальственным голосом объявил он. Остановившись, расстегнул папочку, сверился с чем-то внутри и решительно ткнул в асфальт. – Отсюда копать и начнем.

Он провел в воздухе линию, рассекшую дом надвое. И – будто палку в улей воткнул, – скамейка, до того разморенная, встревоженно загудела.

Листопад оглянулся на сопровождающих. Все трое как остановились, так и стояли остолбенев. И это могло сорвать Иванов план.

– Вы б, молодые люди, посерьезней! – прогремел он. – Выехали на профиль местности, так начинайте работать. Здесь по плану магистраль пройдет? Не слышу!

– Угу, – сообразила Вика. – Как будто.

Уголком глаза Иван заметил, как одна из старушек бочком-бочком припустила под арку, – явно за подмогой.

– Шо значит как будто? – Листопад рассердился. – Вы кальку захватили? Шо, тоже нет?

Вика виновато пожала плечами.

– И никто другой, конечно? – взглядом Иван изничтожил оробевших Антона и Вадичку. – От оно, головотяпство наше рассейское! Никому ни одной мелочи передоверить нельзя. Мы ж завтра с утра этот дом сносить начнем, – доверительно сообщил он жильцам. – За ночь надо подогнать экскаваторы, бульдозеры. А им – всё хаханьки! Повыгоняю на хрен! – рыкнул он на Вику, заставив ее на всякий случай всмотреться, – а вдруг не шутит.

Пенсионеры дружно повскакали на ноги, безошибочно распознав по рыку большое начальство. Мелкое – оно обычно орало дурниной. Рык – удел высокого руководителя.

– Погодите-ка, – Иван озадаченно уперся взглядом в легкомысленные домашние тапочки и тянучки людей. – А вы шо тут вообще делаете?

– Как это? Живем, – робко ответили ему.

– Шо значит живем? – прошипел Иван, всей громадой разворачиваясь к впавшему в ступор Вадичке.

– Вот тебя-то я точно выгоню, – пообещал он, веселея. – Завтра ломать, а тут, оказывается, до сих пор люди живут? Почему не обеспечил?!

Пенсионеров начала колотить коллективная дрожь.

– Это советские люди! – гремел меж тем Иван. – Партия учит, – не они для нас. Мы для них!

Из-под арки в сопровождении старушки показался коренастый мужчина средних лет в надетом на голубую майку пиджаке с университетским «поплавком» на лацкане. Редкие пучки волос тревожно колыхались на ходу. Следом торопились прослышавшие о нежданной беде жильцы в пижамах и халатах. Кто-то выскочил, обмотанный полотенцем, – видно, прямо из ванной, и – почему-то с портфелем.

– Игнатенко! – выпячивая вперед значок, представился мужчина. – Председатель домового комитета. Что здесь, позвольте узнать, происходит?

– Хорошо, что вы оказались на месте, товарищ Игнатенко, – Листопад выставил ладонь. Чтоб пожать ее, низкорослому Игнатенко пришлось привстать на цыпочки. – Поможете при эвакуации!

– Какая еще эвакуация?!.. – взвизгнул Игнатенко, но Иван жестом показал ему место подле себя, оглядел жильцов, которых с каждой минутой прибавлялось. Требуя внимания, поднял руку.

– Товарищи! Мне приятно доложить, что областной исполком депутатов трудящихся отреагировал на ваши жалобы по поводу аварийного состояния дома и принял решение на месте вашего дома провести тепломагистраль!

– А мы? – среди полного обалдения спросил тихий голос.

– Да уж не беспокойтесь. Власть своя, не бросим, – пресекая зарождающийся шум, Иван вновь приподнял руку. – Завтра утром развезем по общежитиям. А после расселим. В самом деле довольно вам ютиться без горячей воды!

– Но позвольте! Ведь никто ни сном, ни духом. И вдруг откуда ни возьмись – здрасте-пожалуйста, – Игнатенко оправился. – У нас в районе вопрос о сносе даже не поднимался. Я на все собрания в домоуправлении хожу!

Голос его наполнился подозрительностью.

– Товарищ прав, – Иван приобнял и прижал к себе председателя домкома, отчего у того перехватило дыхание. – К сожалению, имеют место накладки. По нерадивости отдельных бюрократов решение, как вижу, не было своевременно доведено. И я от лица областных властей заверяю вас, шо виновных накажем по всей строгости!

Листопад погрозил пальцем окончательно перетрусившему Вадичке.

– Но позвольте, товарищ…э? – председатель домкома выжидательно сглотнул.

– Для вас просто Пал Палыч, – разрешил Иван.

– Но позвольте, товарищ Пал Палыч. Зачем же так круто? Мы действительно писали о безобразиях с горячей водой. Но не в смысле же, чтоб нас вовсе… – он оглядел остальных жильцов, слегка отошедших от первой оторопи и готовых сорваться на крик. – К чему нам горячая вода, если нас самих отсюда…того этого? Мы здесь десятки лет…

– Так тут еще…вот! – жилец, обмотанный полотенцем, ткнул портфелем в табличку на углу дома.

– Именно! – Игнатенко, найдя опору, приободрился. – Это, позвольте заметить, Казаковская набережная! То есть памятник архитектуры, охраняемый государством. Сносу не подлежит.

Сплотившиеся вокруг жильцы согласованно загудели.

Игнатенко глубоко задышал, готовясь перейти на повышенные тона. Подметивший это Иван дружески ткнул его в выпирающее из-под майки пузо. И будто проткнул, – набранный воздух с неприличным шумом вышел наружу, заставив председателя домкома побагроветь.

– Ишь ты, сносу не подлежит! – Листопад горько скривился. – Ан – сносился! От властей требовать – это мы всегда готовы. А сами? Захламили, обгадили Казакова, что весь затрухлявился, а чуть что – им же и прикрываетесь. Каким-то духаном из арки тянет. Шо за вонь?!

– Так неделю пищевые отходы не вывозят. Сколь звонили! – выкрикнули из толпы.

– В общем не умеете за собой следить, так нечего и претендовать. Предлагаю разойтись по квартирам и приступить к сборам. А мне еще подсчитать требуется, сколько вызывать экскаваторов. Опять же баба копра, буровые.

Он извлек чистый лист бумаги, ручку и начал озабоченно что-то накидывать.

– Ничего, – успокоил своих Игнатенко. – Время, правда, позднее. Но я дежурному по исполкому позвоню. Ничего! Не допустим.

Он побежал в арку.

К Ивану подошла оробевшая Вика.

– Милицию вызовет, – шепнула она, подрагивая от страха и азарта. Таких приключений в ее жизни никогда не случалось.

– Может, уйдем?

– Жди! – отрубил Листопад. Заметив, что за ними наблюдают, он вновь принялся мерить шагами асфальт.

Меж тем распахнулось окно на втором этаже, и оттуда показалась сконфуженная физиономия Игнатенко.

Дозвонился, – сообщил он. – Из начальства никого нет. А дежурный не в курсе. Но говорит, раз готовятся копать, значит, решение имеется. Так что пока прошу без паники. С утра попробую прояснить. Хотя…что уж там с утра?

Он безысходно махнул рукой и захлопнул окно. Вера в успех из него вышла, должно быть, вместе с воздухом. И это почувствовали.

Стало окончательно ясно, что рассчитывать на помощь государства не приходится.

Растерянные люди, всего двадцать минут назад имевшие какую-никакую крышу над головой и вот теперь внезапно приговоренные к бомжеванию, заметались. И как-то само собой в воздухе прошелестело: «Может, надо дать»?

К вышагивающему Листопаду притерлась полная домохозяйка, побойчей прочих, робко потянула за рукав.

– Простите, товарищ! Мы тут чего подумали. А нельзя ли как-то по-другому?

– Шо значит по-другому? – Листопад неохотно отвлекся от расчетов.

– Ну, в смысле.. – она воровато оглянулась, – слух о нежданном бедствии уже полыхнул по всему Казаковскому комплексу, и из окон начали выглядывать обеспокоенные соседи. В лице домохозяйки проступила отчаянная подлючесть. Она привстала на цыпочки и полушепотом, торопясь, закончила.

– Может, через соседний дом эту вашу магистраль пустить?.. Вам-то не все едино? У них, сволочей, мусор и вовсе месяц не вывозили. И – трещина по фасаду пошла хуже нашей. Только они ее замазали, чтоб не отселили на капремонт! А? А за нами бы не задержалось.

– Был вариант через переулок пустить, – подтвердил Иван. – Но – уже вызвана дополнительная техника, асфальтоукладчики, прочее… Как ни считай, если менять, непредвиденные расходы под двести рублей потянут. Так шо – не отвлекайте!

Сконфуженная домохозяйка вернулась к своим.

Потянулся шепоток: – Чего сказал-то? – Вроде как намекнул. Но боязно. Не возьмет. Больно грозен. Еще и посадит. – А другие? Парни, правда, квелые. Видно, из практикантов. Похоже, сами оглоблю этого до смерти боятся. Разве что с девкой попробовать? Та видать, что пошустрей. – Так наш-то выясняет вроде. – Э, милая, как дом бабой копрой шарахнут, выяснять поздно будет. Да и чего он может против этих? Давай у кого что есть.

По рукам зашелестели бумажки.

Депутация из трех человек робко приблизилась к Вике.

– Девушка, ваш главный сказал, что можно было через переулок, если б не техника. Мы тут собрали на расходы. Только не подумайте чего – от всей души. Ты уж помоги, дочка.

Вика почувствовала, как чья-то неловкая рука втискивается в ее сумочку.

Она отошла к Листопаду, что-то зашептала. Тот несколько раз упрямо отмахивался. До взволнованных людей доносились отголоски энергичной перепалки.

– А сроки? Кто за них отвечать будет? – Зато сохраним здание! А если до зимы не расселим, отвечать придется! Как бы партбилет не положить. – Шо ты меня стращаешь?!

Наконец Листопад шагнул к притихшим в ожидании жильцам.

– Так шо, в самом деле не хотите, чтоб через вас магистраль новой жизни прошла?

– Не хотим! Как угодно!..уж как-нибудь без воды. Волга рядом – проживем! – послышалась разноголосица. – Предки жили.

– О, люди, люди! Гиены, крокодилы, – Листопад тяжко покачал головой. – Сколько десятилетий вас советская власть перемалывает, а вы всё те же, что при царском режиме. Я-то надеялся…Но раз так, живите дальше в своем клоповнике.

Он ткнул пальцем в сторону Вадички, глумливая физиономия которого грозила разоблачением:

– А вы, бездельник, поднимитесь в квартиру председателя домкома и позвоните в ДРСУ. Передайте от моего имени, что даю отбой. Магистраль поведем по варианту Б. И – догоняйте.

Листопад захлопнул папку и, ссутулившись, пошел через радостно загалдевшую толпу. За ним поспешала Виктория. На ходу ей пожимали руки, одна из старух благодарно перекрестила.

– Всё, что смогла. Всё, что смогла, – бормотала Вика, отчего-то и впрямь растроганная.

Сторонкой, вдоль парапета, нырнул в переулок Антон.

На пересечении с улицей Вольного Новгорода Листопад обернулся. Лицо его лучилось весельем, – ему опять стало хорошо. От удачного розыгрыша, от вида осчастливленной девушки, от того, что встретил Антона и теперь уже не будет так одинок в опостылевшем городишке.

Хорошо было и Вике, с восторгом смотревшего на озорного волшебника, влегкую добывшего деньги из асфальта.

Она вытащила деньги, пересчитала:

– Здесь сто семьдесят. Пятьдесят лишних. Возьмите.

– Оставь на конфеты, – Иван сжал ее ладошку с деньгами в кулачок, оглядел коротко остриженные пальчики с подушечками, смятыми, будто стоптанные тапочки.

– Фоно?

– Класс фортепьяно, – подтвердила Вика. Она выжидательно стояла, не отнимая руки.

Так и стояли они, пока не подошел смурной Антон.

– И что хорошего мы сделали? – буркнул он. – Обчистили людей. Вы хоть видели, как старухи по трешке собирали? Как хочешь, Ваня, не дело это. Давай деньги, пойду верну.

Лицо Вики испуганно вытянулось. До сих пор содеянное представлялось ей разудалой хохмой. Иван нахмурился:

– Да? И как ты себе это представляешь?

Скажу, пошутили.

Листопад уничижительно гоготнул:

– Во-первых, оставишь ее без денег. Во-вторых, как только ты им вернешь «бабки», они тебя всем скопом в ментовку доставят. А следом и нас.

– Так и так не сегодня – завтра сообщат.

– Ни-ког-да! – внушительно отчеканил Листопад. Он все еще пребывал во власти счастливого вдохновения.-Никогда они ничего не сообщат и не напишут. Потому что все это – гомо совьетикус. То есть человек дрожащий. Он же от власти любой подлянки ждет. Кстати, правильно делает. Дома-то и впрямь аварийные. Водопровод, поди, тоже от Казакова. Если шум поднять, где гарантия, что та же мыслишка – переселить – не придет в голову какому-нибудь официальному мудриле? А начнут переселять, непременно надуют. Подсунут такую же гниль, только на окраине. Так шо, дети мои, – он покровительственно приобнял обоих, – они еще свечку поставят, что легко отделались. Если вообще догадаются. Среди нас-то нет дураков им это объяснять.

– Один, кажется, есть, – протянул Антон, наполняясь недобрым предчувствием.

Со стороны набережной бежал раскрасневшийся Вадичка, возбужденно размахивая руками.

– Я-таки их раззадорил! – ещё на бегу азартно выкрикнул он. – Еле ноги унес!

– Говори, – потребовал Антон.

– Малек отчебучил, – гордо глядя на Вику, сообщил Вадичка. – Пришел к преду. Он мне телефон. Куда, мол, звонить будете? В рай– или в облисполком? Ах ты думаю, покажу я тебе и рай, и ад, – Вадичка глотнул воздуха, предвкушая эффект. – Ноль два набрал. «Милиция, спрашиваю?» А сам на этого дедка гляжу. Ох, гляжу! «Мы тут лохов, говорю, развели. Сейчас на ихние деньги гульнем! Прошу зачесть как анонимную явку с повинной». И – кидаю трубку. У дедка глаза по пятаку. Верещать чего-то начал, соседей звать. Я ему пламенный привет и – припустил. Как видите, тоже могём блоху подковать!

Он победно подмигнул. Под ошарашенными взглядами обиженно засопел.

– А ништяк! «Наколоть» лоха – полдела. А ты попробуй вот так, чтоб огонь на себя! Вот где главный кайф. Запомнят они Вадичку!

– Удавлю! – Иван ухватил Непомнящего за бицепс, подтащил к себе, заставив приподняться на носки. В ожидании удара Вадичка зажмурился. От страха и унижения в уголках полных его губ непрерывно возникали и лопались мелкие пузырьки. Смотреть на это было противно. К тому же рядом сжалась перепуганная Вика. Бить расхотелось.

– Как будто погоня! – выкрикнул Антон.

В самом деле в конце переулка, со стороны Волги, появились двое мужчин. Оборотившись к другим, пока невидимым, они показывали на беглецов.

– В общем так, – сквозь зубы процедил Иван. – Из-за тебя, пакостника, и впрямь могут розыск объявить. Потому расходимся в разные стороны. Всем надо на время затихнуть, пока пена уляжется. Если кого найдут, остальных он не знает. И больше, шоб ты мне не попадался!

Он с ненавистью оттолкнул незадачливого хохмача, через силу подмигнул посеревшей девушке:

– Не робей, Златовласка. Главное в этой жизни – результат. На вокзал успеешь?

– Д-да. Как будто да, – пробормотала Вика.

– Тогда удачи!

Подхватив под руку Антона, Иван шагнул в ближайший проходной двор.

– А жаль, – пробормотал он. – Вроде, хорошая девка.

– Хорошая, – подтвердил Антон. – По молодой дури говоруну этому в лапы попала. Вот и мыкается.

* * *

Вика и Вадичка пересекли несколько улиц. Убедившись, что опасность больше не угрожает, она остановилась на обочине, выискивая взглядом такси.

Остановился и Вадичка. Он всё не мог успокоиться.

– За пакостника он мне отдельно ответит! Это я при тебе сдержался. А при случае посчитаюсь. Ишь каков! Любит, как погляжу, молоденьким девочкам пыль в глаза пустить. Ему можно хохмить, а другим, видишь ли, нет.

Он скосился на реакцию Вики. Слишком заметно было впечатление, которое произвел на нее Листопад. И это Вадичку сильно беспокоило.

Со стороны Тверского проспекта появилось такси. Заметив поднятую руку, таксист принял к обочине.

Вадичка разудало ощерился:

– Ну что, вечером на хазе?

– Зачем?

– Так, как обычно. Покувыркаемся. Совершим обоюдоострый коитус!

– Не совершим! – Вика отрицательно мотнула головой, уселась на заднее сидение. – Занята я.

– Надолго?

– Навсегда, – услышал Вадичка то, чего боялся.

Машина тронулась.

Ни для Вадички, ни для Вики разрыв не стал полной неожиданностью. Любви к нему она не испытывала никогда, а затем устала и от однообразных приколов, которыми поначалу он ее увлек.

А встречаться продолжала и не изменяла разве что из благодарности за первый сексуальный опыт да из своеобразной женской порядочности – поменять одного нелюбимого на другого мешала брезгливость.

Но об этом Вика не думала. Размылся в памяти Вадичка, как акварельный набросок, облитый водой. Вроде что-то было. Но через расплывшееся пятно и не разберешь. По дороге на вокзал она откинулась на сиденьи и чуть заметно, уголками губ улыбалась, вспоминая косящий взгляд Ивана Листопада. Не нахальный – привыкшего к безнаказанности шкодника, а требовательно-наглый взгляд сильного, не знающего удержу в желаниях мужчины.

Вадичка же глядел вслед уходящей в навсегда любовнице. Знакомство с нею он начал с уверения, что любовь не имеет никакого полового значения. Но за прошедшее время, не признаваясь, привязался к Вике настолько, насколько вообще был способен на привязанность к другому человеку. Он едва сдерживал желание заскулить.

Впрочем и его мысли очень скоро переключились на другое. Шкода и впрямь получилась крутая. Может, и с последствиями. Так что совет на время пересидеть выглядел не таким уж бестолковым. Вадичка задумался.

* * *

Иван стремительно пересек несколько улиц, прежде чем запыхавшийся Антон нагнал его:

– Успокойся, Ваня. Просто он по жизни такой отвязный. Делает, не приходя в сознание, потом думает. Одно слово – Вадичка!

– Поп Гапон он! – непримиримо объявил Листопад. Ярость всё еще бушевала в нем. – Легко выглядеть с фасаду Вадичкой, если с жопы ты – Кириллович. Ладно сам шкодит! Так он других втягивает. А у этих других папеньки обкомовского нет. Ты хоть понимаешь, шо он сделал? Теперь наверняка искать начнут. А чего меня искать? Обком, вокзал, колокольня на Тверской. Я по росту, считай, четвертый. И в ментуру попадать никак нельзя. Назад ходу не будет, – Иван вспомнил про Звездина. Призадумался. – Надо срочно нычку найти. Хотя бы на месячишко, пока всё не утихнет.

Сзади, нарастая, к ним приближалась разудалая многоголосая песня: «Здравствуй, милая картошка-тошка, тошка, тошка!»

Обдав гарью, мимо проскочил автобус, заполненный отъезжающими в колхоз студентами.

Глаз Ивана хитро закосил.

– Антошка, Антошка, пойдем копать карто-ошку! – привирая мотив, пробасил он.

Антон понимающе кивнул.