Читать книгу Милицейская сага - Семён Данилюк - Страница 6

… Лавейкина сидела всё в той же скорбной позе, в какой оставил её, уезжая в прокуратуру, Тальвинский. Она издалека заслышала приближение следователя, – веселый бас Тальвинского бежал впереди него, словно породистый пес, упреждающий появление хозяина. Заслышала. Но даже головы не подняла. И склонённая покачивающаяся спина, и обвисшие руки, и давно не налаживаемая химзавивка с колючей проседью, – всё говорило о безмерности унижения и отчаяния и готовности нести тяжкий крест до недалекого уже конца.

Но увидел Андрей и другое: она напряжённо ждала, кем-то настроенная на безусловное прекращение уголовного дела, готовая торжествовать, но и страшащаяся непредсказуемого нрава следователя.

– Заходите, – он открыл дверь, приветливо кивнул сидящему за свободным столом Морозу и этим же жестом предложил ему вникать в происходящее.

Шаркая отёчными ногами, втиснутыми в бесформенные боты, Лавейкина тяжело остановилась посреди кабинета.

– Слушайте, вам не надоел этот маскарад? – Андрей рассматривал полинялую её красную кофточку, перекрещённую на спине слёжанным, в скатанных ошмётьях пуха платком. – Что вы сюда, как на помойку, ходите? Помнится, в магазине на вас тряпки куда поприличней были.

– И детям зареку, – невнятно, слизывая потекшие обильно слёзы, забормотала Лавейкина. – Будь оно все проклято. И тряпки эти, правда ваша. И чтоб ещё когда в торговлю…

– О, заблажила, – он достал из шкафа и положил перед Лавейкиной типографский бланк. Заметил, как напряглась она, пытаясь сквозь слёзы разглядеть содержание.

– Стало быть, так, почтенная. В связи с отказом в санкции на ваш арест в качестве меры пресечения избирается подписка о невыезде. Вплоть до приговора суда не имеете права изменять место жительства. В противном случае мера пресечения будет ужесточена.

– Воля ваша, – выдохнула Лавейкина. Спавшая с лица при словах «приговор суда», она вдруг вскинула опухшее лицо к потолку. – Господи! Почему допустил? Почему не отрубил руку мою берущую!

– Не из библии, часом? – поинтересовался следователь. Крепкая фигура его производила впечатление свежести и озорной решительности, проблёскивающей из-под грозного вида.

– Почему помутил мой взалкавший разум? Всё бы отдала, в рубище поползла, только б без позора!

– Прямой намёк на взятку! – Андрей басисто расхохотался, безжалостно глядя в кроткие, страдающие глаза обвиняемой.

– Не любите вы меня, Андрей Иванович. А потому и в невиновность мою не верите.

– Да я скорее в невинность вашу поверю! Ровно полторы недели назад в этом самом кабинете вздевали вы руки, уверяя, что за свою жизнь копейки государственной не усвистали. Теперь, после того как я обнаружил бестоварку, безусловно доказавшую факт хищения девятисот рублей, мы вынуждены выслушивать новую сагу. И это при том, что в магазинчике вашем с общими остатками в восемь тысяч рублёв в советской валюте обнаружено аж на двадцать тысяч дефицитных излишков! Так что в подсобке повернуться негде. Должно, кто сверху подбросил! Через дымоход.

– Злы люди! Верите, ни сном, ни духом!

– Как не верить! – Тальвинский налился свежей яростью. – Да такую как вы за девятьсот рублей сажать, все равно что серийного убийцу за неуплату алиментов!

– Господи! Страсти какие рассказываете.

– Свечку вам, Лавейкина, стоит поставить – повезло. Поздно вы мне попались.

– Смеётесь над старушкой, Андрей Иванович. А ведь едва жива. Ноги вот отказывают. Закупорка вен. А тут ещё на нервной почве сердце. Не жиличка я, видать, на этом свете. Врачи на операцию уговаривают, а я им: раз следователь не велит, раз моему следователю надо, так хоть на костылях, а приползу по вызову. Он у меня такой редкий человек: зря не прикажет.

Подхалимаж Лавейкиной был столь кондовым, что Тальвинский всякий раз исподволь выискивал в её глазах чёртиков. И иногда казалось, – замечал.

– Стало быть, вы подтверждаете, что, кроме вменённой вам суммы в девятьсот рублей, иных хищений не совершали? – сухо уточнил он. – Или появилось дополнительное заявление?

– Не. Не совершала, – осторожная Лавейкина заново наполнилась тревогой.

– В таком случае до послезавтра. Будем направлять дело в суд.

– Ну, уж и ладно. И разом. Все равно позор, – она медленно попятилась, слегка двигая задом, словно нащупывая таким образом дверь. А, нащупав, выдавилась в коридор, откуда ещё какое-то время доносилось тихое её стенание.

– Видал, какова? Бабушка, божий одуванчик, – обратился Тальвинский к Морозу. – Много за ней грешков, ежели на скамью подсудимых на карачках ползти готова, лишь бы побыстрей. Только неправильно это – пробавляться щурятами, когда кругом акулы резвятся. Согласен, крестник?

– Безусловно. С тем и прибыл.

– Тогда споемся. Запомни: главное для нас с тобой в этом деле не хищение на девятьсот рублей – чепуховая по нынешним временам цифра, и даже не таинственные излишки на двадцать тысяч. Это всё наживка… Ты ведь покойного Алексея Владимировича Котовцева должен помнить?

– Еще бы! – Виталий встрепенулся.

– Так вот, акула эта, которую Лавейкина дряблой грудью прикрывает, наверняка не кто иной, как директор Горпромторга Слободян. Когда-то мы на него еще с покойным Алексеем Владимировичем охотились. Теперь Котовцев мёртвый. Доказательства, что собирали, после его смерти, как корова языком. Убийца не найден. Но выгодна его смерть была троим, которые ныне на рынке заправляют. И – все трое в полном порядке. Один из них – Слободян. Понимаешь, к чему я? – Всё, что могу! – выдохнул Мороз. Тальвинский удовлетворённо кивнул. – На самом деле, шансов почти никаких, – нехотя признал он. – Но, говорят, новичкам в первый раз везет. Я сейчас с начальником райотдела еду в УВД на аттестацию. А тебе предстоит некий необычный визит. Так что слушай внимательно…