Читать книгу Иосиф и Сталина - Семён Ходоров - Страница 3

Должно быть Всевышний на самом деле любил троицу, но, надо полагать, если речь шла о детях, то обожал он их чисто платонически. Потому, как наяву его духовная влюблённость обратилась в тяжёлую изнурительную работу по уходу за младенцами. Бесценный груз, завёрнутый в три белоснежных пододеяльника, обвязанных соответственно двумя синими и одной красной лентами, озабоченные, но счастливые родители внесли в уже новую квартиру. Им казалось, что с этой минуты их будет окутывать безмолвная и одухотворённая идиллия. И в самом деле, какое-то время в квартире стояла, чуть даже пугающая, тишина. Когда же драгоценные свёртки были распакованы, то мальчишечки, как и подобает будущим мужчинам, в полном молчании, не без должного любопытства, устремили свой взгляд на светящийся абажур, нависающий над ними. А вот крошечная белокурая Сталина, желая, наверное, поближе познакомиться с отцом, громко и задиристо закричала во всё своё маленькое горлышко, издавая в своём весёлом крике преимущественно звук «ля». С этой роковой минуты ля-нотоносные рулады прекращались, разве что, с перерывами на сон. Ни Марк, ни Соня ни на минуту не сомневались, что их дочке обеспечена карьера солистки оперного театра.

С рождением тройняшек Марку приходилось брать ночные дежурства, которые редко обходились без работы в операционной. Когда же утром, валясь с ног, он чуть ли не приползал домой в надежде перейти из изнеможённого вертикального положения в расслабленное горизонтальное, он видел перед собой помятое от бессонницы бледное лицо Сони. Тусклый взгляд её голубых глаз отражал лишь невероятную усталость. Радость появления новорождённых постепенно сменилась суетливой поступью хлопотливых буден. Вместо того, чтобы после возвращения с работы плюхнуться в постель, Марк напрягал, неизвестно откуда взявшиеся, силы и заставлял себя пройти в ванную комнату. Обстановка этой крошечной каморки, где надлежало совершать гигиенические процедуры, сейчас больше напоминало участок банно-прачечного комбината. В то счастливое время советским детям равно, как и их родителям, ещё не ведомо было, что в мире существуют очень удобные одноразовые впитывающие подгузники, называемыми незнакомым словом «памперс». Вместо них по уходу за младенцами использовались пелёнки, представляющие собой метровый отрез полотняной ткани. В них ребёнок закупоривался чуть ли не герметично так, чтобы ручки, ножки, грудь и спинка были плотно стянуты этой тканью. Пелёнки эти, в отличие от памперсов, были бесконечно многоразового использования. Разумеется, их надо было ежедневно вываривать и стирать. Для этой цели возле проржавевшего остова небольшой ванны сиротливо громоздились три немаленькие лохани, которые до краёв были наполнены пелёнками, от которых исходил устойчивый, далеко не ароматный, запах. Около пяти десятков таких аксессуаров Марку предстояло простирнуть. Нетягостное звучание этого слова наяву предполагало весьма нелёгкий технологический процесс. Во-первых, дом, где проживали Перельманы, не был газифицирован. По этой причине даже еда готовилась на допотопной плите с использованием дров и угля. Понятно, что и воду в ванной комнате подогреть было нечем. Но и это ещё не всё. Вода в дом, это уже во-вторых, подавалась строго по расписанию: с 7 до 9 утра и с 18 до 20 вечера. Этой воды едва хватало, чтобы кое как помыть маленьких грудничков. Поэтому, воду для стирки (и это в большом городе) приходилось набирать в гидрантной колонке, расположенной в 100 метрах от дома. Помывочные процедуры для себя Марку и Соне, как и подавляющему числу горожан, приходилось проводить в общественных банях, которые они традиционно поочерёдно посещали раз в неделю по субботним вечерам. Исходя из отмеченного, Марком был разработан технологический процесс чистки детских пелёнок, распашонок, марлевых подгузников и ползунков от накопившихся фекалий, который предусматривал: несколько ходок с тяжёлыми вёдрами за водой к колонке, перелив воды из вёдер в огромные 10-литровые баняки, нагрев воды в этих баняках на архаичных крестьянских плитах, собственно стирка, со строгим использованием только хозяйственного мыла, сушку постиранного путём, придуманного Марком, приспособления, а также глажку огромным чугунным утюгом. Поскольку объектов для провешивания было много, а места мало, то умный Марк развесил по всей длине ванны две верёвки, между которыми прикрутил уже маленькие бечёвки по её ширине. Таким образом, место для сушки значительно расширилось. Поистине, голь на выдумки хитра,

Самое интересное заключалось не столько в разработанной технологии, сколько в устойчивой непрерывности самого процесса. Вот и сейчас, когда вконец обессиленный Марк закончил трёхчасовую работу и мечтал, даже не поспать, а просто выкурить вожделенную сигарету, Соня, с виновато опущенными глазами, принесла новую порцию для стирки. Круговорот постирушки в природе тяготел к своему непрерывному повторению, циклично уменьшая количество выкуренных сигарет и гипотетически увеличивая, таким образом, продолжительность жизни доктора Марка Перельмана. Несмотря на это, он всё-таки раскрыл пачку любимого «Беломорканала», намереваясь вытащить папироску. Но уберечь его прокуренные лёгкие решила своим внезапным появлением бабушка Малка, в дрожащих руках которой Марк увидел два очередных таза детского бельишка. Раскрытая пачка папирос выпала из рук вконец расстроенного хирурга. У него непроизвольно вырвалось:

– Бабушка, милая! Когда же это, наконец, закончится? Не то, что вздремнуть часок, а даже покурить не могу.

– Марик, дорогой, – прижала палец к губам бабуля, будто скрывая какую-то важную новость, – да ты и оглянуться не успеешь, как дети вырастут. Время движется вперёд намного быстрее, чем нам хотелось бы. Трудности забудутся быстро, сами по себе. Так что старайся беречь в памяти самые значимые и приятные моменты в развитии своих младенцев.

В справедливости слов многоопытной старушки Марку предстояло убедиться лишь через несколько десятков лет. Пока же из кухни послышался жалобный голосок Сони:

– Марик! Ты не забыл, что подошло время гулять с малышами

Многодетный отец знал, что за этой малозначащей фразой скрывался глубокий только ему ведомый смысл. В то трудное для цивилизованной жизни послевоенное время отечественная промышленность не выпускала колясок для троих маленьких пассажиров. Просто счастье, что сосед, работавший столяром на деревообрабатывающей фабрике, в качестве подарка соорудил громоздкую повозку, с трудом вмещающую трёх младенцев. Перегородок в этом транспортном средстве не было, и поэтому тройняшки чувствовали себя в ней, как жильцы в коммуналке на общей кухне. Сама по себе коляска была достаточно тяжёлой. Когда же она загружалась маленькими пассажирами, в роли самобытного рикши могла выступать только мужская сила, принадлежащая их отцу. Повозка этой самодельной конструкции была неустойчивой, слабо манёвренной и на любом повороте могла опрокинуться. Поэтому, при транспортировке детей следовало соблюдать особую осторожность. За долгие месяцы этим искусством Марк овладел в совершенстве. Поэтому, вывозить детей на свежий воздух мог только он. Когда же ему приходилось задерживаться на какой-либо операции до конца светового дня, то Марк вывозил детей гулять даже при наступлении темноты.

Сегодня же тройняшкам повезло, их ежеминутно зевающий папа вышел с ними на прогулку, когда блики солнечного света ласково касались их симпатичных мордашек. По возвращению домой Соня, стараясь не смотреть в глаза измотанному супругу, с трудом вымолвила:

– Извини, Марик, что напоминаю, но наступило время купать детей.

Сказанное означало, что Марк снова должен набрать из колонки несколько вёдер воды, нагреть её, поочерёдно (три раза) заполнить водой жёлтую пластмассовую ванночку и затем охладить её точно до температуры 36 градусов. Всё это занимало не менее полутора часа по времени и отнимало неизмеренное количество жизненной энергии.

Титаническая непрерывная домашняя работа Марка рано или поздно должна была привести к какому-нибудь непредвиденному коллапсу. Сбой произошёл ночью в операционной. Марк проводил удаление небольшой опухоли на почке у молодой женщины. После того, как анестезиолог ввёл наркоз, доктор Перельман начал операцию привычным разрезом вдоль срединной линии живота. Затем, перекрыв почечную артерию, он начал проводить резекцию опухоли. Вдруг закружилась голова и он не мог припомнить, куда поставил зажим несколько минут назад. Скальпель выпал из рук (хорошо, что не в открытую полость живота, а на пол), глаза мгновенно слиплись и он практически погрузился в сон, облокотившись на грань операционного стола. Звук, выпавшего из рук хирурга скальпеля, одновременно услышали врач, обеспечивающий безболезненность операции и медсестра, ассистирующая Марку. Анестезиолог Валерий Беляев молниеносно оценил создавшуюся ситуацию и, не имея права покидать свой пост у изголовья оперируемой, тут же приказал медсестре:

– Дашенька, немедленно налей стакан холодной воды и быстро напои Марка.

После такого мгновенного и вовремя произведённого охлаждения хирург моментально пришёл в исходное состояние и успешно завершил операцию. Счастье, что как Валерий, так и Даша были, если и не закадычными друзьями, то находились с ним в искренних товарищеских отношениях. По этой причине сообщение о чрезвычайном происшествии в операционной, которое могло закончиться и более плачевно, не дошло до ушей начальства. В противном случае, Марк был бы безоговорочно уволен из больницы с «волчьим билетом» лишения права работать в медицинских учреждениях. Это стало бы не только крахом его медицинской карьеры, а просто катастрофой для всей дальнейшей жизни. Пытаясь не бередить, утерянный после рождения детей, покой Сони, он счёл нужным ничего не рассказывать ей о происшедшем. В то же время во избежание повтора подобного рецидива, он притащил в больницу раскладушку, поместив её в, пустующую ночью, бельевую комнату. Там Марк позволял себе окунуться в царство Морфея, решив перед ночной сменой приходить на работу на три часа раньше.

Постепенно Марк и Соня адаптировались к произошедшим кардинальным изменениям своего жизненного уклада. Время в соответствии с законами существования мира продолжало незаметно двигаться вперёд, а дети, сообразно уже законам природы, вполне заметно увеличивали свои параметры веса и роста. В ежедневной суете сует, разрываясь между ответственной работой оперирующего хирурга и не менее важным трудом по уходу за детьми, Марк не заметил, как наступило 6 марта 1954 года – день когда исполнился первый год пребывания его тройняшек на этой планете. В этот день у него не было ночного дежурства, и он вернулся домой раньше обычного. Он не сразу увидел, что на столе дымилась картошка в мундирах, обрамлённая по бокам кусочками маринованной селёдочки и кружками дорогой копчённой колбасы. Фон этих недешёвых яств украшала позолоченная обёртка бутылки яблочного сидра. Уставший Марк не обратил внимания и на то, что детки были одеты чуть наряднее, чем всегда. Вместо темноватых тонов детской одежды он ползали по ковру в штанишках и распашонках ярких цветов. Когда улыбающаяся Соня попросила мужа откупорить бутылку и разлить её содержимое по гранённым стаканам, Марк встрепенулся и, словно отходя от замороженного состояния, невнятно спросил:

– А собственно по какому такому поводу такой банкет? Сегодня, вроде бы, не 1 Мая и даже не 7 Ноября.

– Сегодня, милый, – рассмеялась Соня, – у нас более знаменательный праздник, чем день солидарности трудящихся и более величественный, чем день октябрьской революции.

– Разве так бывает? – задумчиво протянул Марк, недоумевающе глядя на жену.

– Ещё как бывает! – радостно воскликнула она, прильнув к мужу с высоко поднятым стаканом зажатым в руке, – выпьем, дорогой, за первый день рождения наших детей!

У непьющего Марка на глазах выступили далеко нескупые мужские слёзы, он вдохновенно поцеловал Соню и, импульсивно схватив бутылку вместо стакана, осушил её почти до конца. Забыв про картошку с селёдочкой, он бросился к детишкам, продолжающим хаотично передвигаться по полу. Хватая поочерёдно каждого из них на руки, он осыпал их поцелуями, взволнованно приговаривая:

– Надо же, дожили! Будьте здоровенькими и удачливыми, мои ненаглядные!

«Здоровенькие и удачливые» тем временем продолжали раскидывать простые резиновые и целлулоидные игрушки, которые Марк покупал им по сходной цене с каждой зарплаты. Выбор игрушек для досуга малышей в «Детском мире» был более чем ограничен. Однако малыши не очень-то и задумывались, почему при социалистическом устройстве их страны ощущается острая нехватка в необходимом и поэтому ничего не спрашивали. По правде говоря, не спрашивали ещё и потому, что в небогатом лексиконе каждого из них присутствовало только три слова: мама, папа и бяка. Причём последнее в их фразеологии почему-то доминировало. Возможно, младенцы догадывались, что в окружающем их мире плохого было больше, чем хорошего. Вот и сейчас, самый высокий из детишек, курносенький Фимочка, ни с того ни сего, едва дотянувшись до Сталины, ударил её по кудрявой головке деревянной лопаткой, не забыв при этом произнести магическое слово «Бяка». Сталинка была на три сантиметра ниже Ефима и, по этой веской причине, не могла дотянуться до братика, чтобы нанести ответный удар. Но, видимо, непреодолимое желание наказать обидчика было настолько велико, что она, напрягая все свои силёнки, привстала и, впервые в жизни сделав два шага вперёд, залепила Фиме что-то похожее на пощёчину. Похоже, что даже годовалый ребёнок догадывался, что на каждое действие должно быть своё противодействие. В детском понимании этот закон ретранслировался в понятие «как аукнется, так и откликнется». Отклик Ефима в его младенческом восприятии должен был быть симметричным. Поэтому, он, приложив заметные усилия, вытянулся во весь рост и, тоже впервые, прошёл, держась за стеночку, несколько метров вслед за уползающей сестрой. Иосиф в этот значимый момент занимался более важными делами: он с невозмутимым видом сидел на горшке, размышляя, очевидно, о бренности своего однолетнего бытия. Однако, увидев движущегося в вертикальном положении брата, он, бросив свой детский «унитазик» на произвол судьбы, стал медленно подниматься с помощью стоявшей рядом табуретки. А ещё через полминуты перед ошеломлёнными Марком и Соней открылась невиданная ранее картина: широко расставив маленькие ножки, держась за дверки платяного шкафа, как в почётном карауле, стояли, взирая на них, Ефим и Иосиф, а маленькая Сталина, цепляясь за их ползунки, уже приподнималась, чтобы встать между ними. В этот триумфальный момент изумлённый Марк подхватил улыбающуюся Соню на руки и закружил по комнате приговаривая:

– Дорогая, ты только посмотри, что делается. Разве это не чудо, разве это не феномен, что трое наших детей начали свои похождения по белу свету в один день!

– По сути даже не в один день и даже не в один час, – вторила ему, поражённая увиденным Соня, – а в течение нескольких минут. Символично, что это произошло в их день рождения. Разве такое бывает?

– Расскажешь кому-то, не поверят, – пафосно улыбался Марк.

– А вот и не смей никому рассказывать, – внезапно нахмурилась суеверная Соня, – а то, не дай Бог, ещё сглазят наших милых детишек.

В противовес своей жене, атеистично воспитанный Марк не верил ни в Бога, ни в чёрта и даже ни в кочергу, а слов «дурной глаз» и «порча» в его лексиконе просто не существовали. Поэтому, буквально на следующий день поделился радостью со своими коллегами. И надо же тому случиться, что по возвращению домой уже в дверях застал плачущую жену. Соня, вытирая слёзы подгузником детей, плаксиво полепетала:

– Марик, у нас беда. Я уже давно обратила внимание, что Фимочка не поворачивает голову. И вот сейчас, когда купала его, обнаружила гнойничок на шее. Что будем делать?

Марк мгновенно бросился к сынишке и, осмотрев его, подтвердил слова Сони об инфекционном гнойном абсцессе. Он привлёк к себе жену и бодрым голосом пророкотал:

– Ничего страшного. Надо просто удалить гной. Завтра завезём ребёночка в нашу больничку, и я лично его прооперирую.

Однако, всё оказалось не так просто. Оказывается по каким-то этическим или каким-то другим неписанным соображениям родители не имеют права оперировать своих родственников. Главврач больницы, где работал Марк, укоризненно посмотрел на него и голосом, не допускающим возражения, сказал:

– Я бы ещё мог закрыть глаза, что ты отец оперируемого. Но ты же знаешь, что наша клиника обслуживает только взрослых. Так что потрудись отвезти своего ребёнка в детскую больницу Охмадет (охрана материнства и детства).

При этот шеф Марка снял телефонную трубку и, быстро набрав нужный номер, пробасил:

– Илья Львович, дорогой! У меня просьба: необходимо срочно прооперировать ребёнка одного из моих лучших хирургов. Заранее благодарен, я твой должник.

Уже через неделю Соня с улыбающимся Фимочкой благополучно вернулись домой. Казалось бы всё позади, но нет. Буквально через два дня уже у Иосика определили дакриоцистит – непроходимость слёзного канала. Снова Охмадет, снова больничная палата, снова операционная. Но и на этот раз всё закончилось хорошо: мальчику успешно провели зондирование (прокол) глазного канала.

Но и на этом беды со здоровьем детей не кончились. Семью Перельман подстерегали ещё более трудные испытания. Продолжительное вирусное заболевание одновременно началось у мальчиков, которые по цепочке наградили им же свою сестричку. Если Фима и Иосиф довольно быстро выздоровели, то у Сталинки произошло осложнение болезни, результатом которой явился коклюш – чудовищное и зловещее заболевание, плохо переносимое маленькими детьми. Марк надолго запомнил надрывный лающий и громкий кашель своей милой доченьки, который не излечивался никакими лекарствами. Во время таких приступов, которые повторялись более полусотни раз в день, он не мог без содрогания смотреть, как синело лицо Сталины и выступали вены, как маленький язычок высовывался изо рта и дыхание чуть ли не останавливалось. Так продолжалось около двух месяцев. Марк был известным врачом в медицинских кругах Казани. Чтобы вылечить Сталинку, он подключил все свои многочисленные связи. Одни врачи советовали поднять ребёнка на самолёте в воздух, другие – отправиться в горные районы с большим перепадом высот.

Горы в окрестностях Казани не просматривались даже вооружённым взглядом, но Марк безоговорочно верил рекомендациям опытных и знающих врачей. Поэтому он, не задумываясь, взял десятидневный отпуск, снял с сберкнижки деньги, которые целый год собирал на поездку с детьми на Чёрное море и отправился со Сталиной в аэропорт. Марк не был силён в географии, однако, изучив карту, определил, что ближайшим к Казани, если не принимать во внимание холмистые Жигули, горным массивом является Кавказ. Буквально через день он с дочерью прилетели в Минводы, а оттуда на автобусе добрались до Пятигорска. В течение десяти дней каждое утро он укладывал Сталинку в коляску и отправлялся с ней на известную гору Машук, вздымающую на высоту 994 метра. Поскольку сам город находился на высоте 500 метров, то перепад, преодолеваемый Марком, составлял полкилометра. С трудом переводя дыхание и вытирая носовым платком выступающий пот, он катил коляску по крутому серпантину тропы, уходящей к вершине. За одно гуляние он совершал 4—5 таких спусков и восхождений, чтобы достигать, как советовали врачи, ощутимой разности высот и давлений. Как известно, барометрическая ступень предполагает, что изменение высоты на 11 метров меняет атмосферное давление на 1 мм. Таким образом, Марку удавалось вклиниваться в 40-миллиметровый перепад давления, рекомендуемый одним из казанских профессоров. Чудо-исцеление, прогнозируемое им, свершилось. К концу отпуска кашель значительно уменьшился, а через несколько дней после возвращения в Казань прекратился и Сталина выздоровела.

Но богу было угодно обрушить на Сталину, а значит и на её родителей, ещё одно испытание. В один из тёплых летних дней, сидя на корточках, она игралась в песочнице, ловко орудуя маленьким совком. Вдруг, ни с того, ни сего, эта маленькая девчушка опрокинулась на спину, глазки её закатились, лицо посинело, а дыхание практически не прослушивалось. Марк мгновенно подхватил её на руки, положил на подвернувшуюся скамейку и начал осторожно делать искусственное дыхание. Лишь через несколько минут, которые показались ему вечностью, милый ребёнок открыл глаза и попросила свой игрушечный совок. Второй подобный приступ произошёл с ней в том же парке, когда Марк был на работе, а Соня сама гуляла с детьми. В этот раз сознание потеряла не только Сталина от спазма неизвестного происхождения, а и её мать от нервного срыва. Соня пришла в сознание раньше дочери и обнаружила, что держит её на руках и громко кричит, взывая о помощи. К ней подбежала какая-то дама и, заглянув в потухшие глаза ребёнка, тихо прошептала:

– Женщина, зачем вы трясёте девочку, вы что не видите, что она мертва.

К счастью, в окружившей Соню толпе, нашёлся какой-то кадровый офицер, который, выхватив Сталинку из рук матери, как метеор, помчался к, первому попавшемуся на его пути, дому. Вбежав во двор, он плеснул в лицо малышки холодную воду из, неизвестно кем поданной, эмалированной кружки, после чего к девочке тут же вернулось сознание.

После этих двух случаев Марк понял, что дочку надо лечить. Он опять поднял на ноги лучших врачей города, но все они беспомощно разводили руками, затрудняясь поставить диагноз. Наконец, за лечение взялась женщина-профессор, заведующая кафедрой детской невропатологии Казанского мединститута. Немедленно назначили энцефалограмму – графическое изображение деятельности головного мозга. Для годовалого ребёнка закрепление хитроумных электродов в области головы оказалось совсем непростой процедурой. Но прошли и через это. В результате в головном мозге Сталинки было обнаружено микроскопическое тёмное пятнышко. Вердикт профессора был не очень однозначным, она, под разными углами разглядывая энцефалограмму и вращая её в разные стороны, не очень уверенно произнесла:

– Это маленькое пятнышко может являться процедурным огрехом, так как, наверняка, ребёнок во время обследования плакал, кричал и двигался. Но, вполне возможно, здесь имеется небольшая патология нормального функционирования мозговой деятельности. Что бы там ни было, я выписываю вам сильнодействующие таблетки и серию уколов в голову, которые надо делать в больничных условиях.

Марк знал, что когда есть сомнения в диагнозе, всегда имеет смысл выслушать мнение ещё одного специалиста. Таковым оказался врач-психиатр, приятель Марка, который работал с ним в одной больнице. Внимательно осмотрев девочку, он пришёл к выводу, что с его стороны у неё никаких отклонений нет. В тоже время он посоветовал с большой осторожностью отнестись к выписанным профессором таблеткам, которые могут привести к, необратимым для маленького ребёнка, последствиям. Окончательную точку в лечении дочки поставила Соня. Она, сквозь навернувшиеся на глаза, слёзы подчёркнуто внятно процедила:

– Я не профессор и не дипломированный врач, а простая медсестра. Но эта медсестра, может быть и не очень много, но, всё-таки, кое что понимает в медицине. Я не допущу пичкать дочку ядовитыми таблетками. У нашей любимицы, Марк, имеет место осложнение после коклюша. Может быть оно пройдёт само по себе.

То ли Соня оказалась умнее профессора, то ли прабабушка Сталины усердно молилась в синагоге, Бог смилостивился и ребёнок выздоровел.

Марк смутно помнил, что во время экзамена по небольшому курсу основ педиатрии в мединституте ему попался билет с вопросом «Сензитивный период развития ребёнка». В памяти удержалось только, что он охватывает первые шесть лет жизни детей и что в это время их организм обладает повышенной чувствительностью к воздействиям внешней среды и оказывается готовым к усвоению новых форм поведения и знаний. Из этого вытекало, что надлежало внимательно изучать психологическое поведение ребёнка, выявить, что его интересует, всячески поощрять накопление новых познаний. Переводя это на простой язык, следовало не только ежедневно, а, если и не ежеминутно, то хотя бы ежечасно заниматься с детьми. Возможно, в обеспеченных семьях, где у родителей было много свободного времени, соблюдался этот канон. Марк же, озабоченный добыванием финансов для обеспечения семьи минимальными благами, кроме основной работы, продолжал брать ночные дежурства, которые неплохо оплачивались. Два раза в неделю по вечерам он принимал в поликлинике, брал на себя руководство интернами и давал частные уроки по химии для абитуриентов, поступающих в медицинский институт. Всё остальное, что называлось словом «хозяйство», ложилось на, отнюдь не могучие, плечи Сони. Понятно, что слово это даже в малой степени не отражало огромный спектр того, что она переделывала за день. Если благородная продукция Марка выражалась в количестве больных, которых он излечил, то его хрупкая и милая жена мыла, стирала, чистила, куховарила, покупала, одевала, подметала и совершала ещё кучу незаметных и трудоёмких дел, что не выражалось в исчисляемых единицах. В список перечисленного не входило самое главное. Соня, между ворохом неотложных домашних дел, занималась самым приоритетным делом – воспитанием своих ненаглядных тройняшек в рамках периода, который её учёный муж называл умным словом «сензитивный».

Марк при наличии времени, безусловно, мог бы многое дать своим детям в области познания мира. Однако, действительность вносила свои коррективы в процесс воспитания. Его дети, сменяя друг друга, а иногда и все вместе, часто болели. Благодаря этому он освоил вторую врачебную специальность. Коллеги полушутливо и полусерьёзно называли его педиатрическим хирургом. На самом деле, серьёзного здесь было намного больше. Марк, не обращаясь к врачам в детскую консультацию, лечил своих детей от кори и свинки, краснухи и ветряной оспы, дифтерита и скарлатины. Слух о докторе, успешно лечивших больных детей, быстро разнёсся по всему району, где проживала семья Перельман. Сначала Марк отказывал соседям, убеждая их в том, что он специалист по общей хирургии. Однако те и слушать ничего не хотели, взывая о помощи к их детям. Безотказному доктору зачастую пытались всучить деньги, от которых, несмотря на их острую нехватку, он всегда отказывался. Тогда благодарностью за его услуги стали натуральные продукты. Кто-то из родителей заболевших детей работал на мясокомбинате, кто-то на кондитерской фабрике, кое-кто на овощной базе. Таким образом, обеденный стол семьи стал пополняться бесплатными, иногда даже остродефицитными, продуктами, что позволяло направлять скромный бюджет на другие необходимые цели. Одна из родительниц, детей которых исцелил Марк, занимала должность заведующей детским садом и поэтому его потомство без лишних проволочек было устроено в детское дошкольное заведение. Это имело для него важное значение, поскольку сразу после рождения детей он встал в горисполкоме на очередь для устройства своих младенцев. Как бы курьёзно это не выглядело, но, забегая вперёд, Марк со смехом, который был, разумеется, сквозь горючие слёзы, рассказывал друзьям, что когда его дети уже учились в школе, по почте пришло сообщение из гороно (городской отдел народного образования) об начале их посещения детского сада.

Однако по фатальному стечению обстоятельств пойти в школу было суждено только двоим из его детей. Буквально за месяц до начала учебного года у Марка прямо на операционном столе от внезапно оторвавшегося тромба скончался 80-летний мужчина. Медсестра, которая ассистировала ему на операции, грустным голосом констатировала:

– Жаль, конечно, дедушку. Но гораздо хуже приходится тем, у кого умирает маленький ребёнок.

Расстроенный Марк и подумать не мог, что именно сегодня гораздо хуже придётся ему и Соне. Не успел он выйти из операционной, как его позвали к телефону. В трубке послышался тревожный голос воспитательницы детского сада:

– Приезжайте быстрее! Фимочке очень плохо.

Когда Марк на служебном транспорте больницы, где он работал, подъехал к детскому саду, он увидел две машины «Скорой помощи» и нескольких медиков, столпившихся возле его, лежащего на земле, сына. Марк, расталкивая их в разные стороны, склонился над Фимочкой. Не прощупав пульса, он стал делать искусственное дыхание, а затем прямой массаж сердца. Один их врачей «Скорой», не зная, что Марк отец ребёнка, торопливо проговорил:

– Мужчина, перестаньте реанимировать мальчика. Он уже не жилец. Десять минут назад по всем признакам мы констатировали его смерть.

«Скорая помощь» увезла Марка, потерявшего сознание, в ту же больницу, откуда он приехал. Коллеги быстро привели его в чувство. Один из них, держа, на всякий случай, шприц и ампулу с успокаивающим лекарством, участливо сказал:

– Марк, мужайся! Так бывает. Ты потерял сына. Но тебя дома ждут ещё двое твоих детей. Ты им нужен. Крепись!

Укол всё-таки пришлось сделать. Сквозь обволакивающую дрёму он слышал взволнованный голос своей операционной медсестры, которая, громко плача, приговаривала:

– Не понимаю, как это могло произойти. Такое случается раз в жизни. Говорят, что, когда воспитательница вывела детей на прогулку, сынок Марка наступил на валявшийся на земле высоковольтный провод и через него прошёл разряд в десять тысяч вольт.

Фимочку Перельман хоронили только через неделю, так как всё это время Соня лежала во всё той же больнице, где работал её муж, с диагнозом «острая сердечная недостаточность».

Над могилой безвременно ушедшего из жизни мальчика соорудили небольшой памятник. На его верхней стеле была изображена радуга, которая своим разноцветным спектром пронзает голубое небо. По диагонали искрилась розовым цветом надпись «Фимочка, мы с тобой каждую минуту. Мама. Папа».