Читать книгу Когда мы танцевали на Пирсе - Сэнди Тейлор - Страница 15

Приближалось Рождество. В доме обосновался промозглый холод. Каждый вечер папа тащил из шкафа пальто и укутывал нас поверх одеяла, но толку от его усилий было мало.

Однажды утром папа вбежал к нам в спальню и говорит:

– Ну-ка, девочки, гляньте скорее в окошко!

Мы с Брендой вылезли из постели и раздвинули шторы. Во дворах, нашем и соседском, и дальше, на улице, было белым-бело. Пока мы спали, выпал снег, укрыл траву, деревья и заборы – словом, перенес нас всех в волшебное королевство, где на троне восседает сама Зима.

– Ура, снег! – закричали мы.

Живо оделись и бегом вниз. Мама дала нам по целой тарелке овсянки, сказала, гулять не пустит, пока все не съедим. После завтрака мы надели пальтишки, шапки и перчатки и распахнули заднюю дверь, но на крыльце застыли. Всюду такая дивная чистота, разве не кощунство – ступить на снег ботинками?

– Ах, Морин! – выдохнула Бренда. – До чего красиво!

– Да, чертовски, – согласилась я.

– Чего ждете, девочки? – спросил папа.

Бренда обернулась к нему:

– Я не жду, папочка, а любуюсь. Я бы так могла вечно стоять.

– Нет, насчет «вечно» – это не по мне! – И папа спрыгнул с крыльца прямо в снег. – Идите же сюда!

Я взяла Бренду за ручку, и вместе мы помчались садом, визжа от восторга, оставляя две цепочки четких следов на заснеженной дорожке. Вдруг через забор перелетел снежок – и прямо мне по затылку!

– Это ты, что ли, хулиганишь, Джек Форрест?

– Кто ж еще-то, Морин О’Коннелл? Собирайтесь с Брендой, сейчас все вместе пойдем гулять по холмам!

– Можно, папа? Отпустишь нас с Джеком?

– Разумеется. В такую погоду что может быть лучше холмов Саут-Даунса! Ступайте и повеселитесь на славу.

Мы с Брендой побежали к калитке. Джек нас поджидал, перекатывая в ладонях новый снежок.

– Только попробуй, Джек Форрест! – предупредила я.

Он усмехнулся, однако снежок бросил на землю.

– Я за Моникой, а ты к Нельсону беги, – сказала я.

– Это лишнее, Морин. Глянь-ка вон туда.

И впрямь, к нам спешили Нельсон и Моника, причем на Нельсоне был только дырявый джемпер. Джек молча скрылся за дверью и вскоре вынес свое старое пальтишко, а заодно и ломоть хлеба с повидлом.

– Я завтракал, – произнес Нельсон, впрочем, без уверенности.

– А кто говорит, что не завтракал? Зато я второй сэндвич не осилил, а мама очень не любит, когда еда остается. Давай выручай.

– Ладно, друг, – сказал Нельсон. – Спасибо.

«Ладно»? Как бы не так! Никаким «ладно» тут и не пахло, а спрашивать было нельзя, это-то я понимала. Почему Нельсонова мама выпустила его без пальто? Почему Джек принес ему хлеб с повидлом? У меня в животе заныло совсем как от папиных чудачеств.

Нет, все-таки по-другому. О папе я давно привыкла тревожиться, не то что о Нельсоне. Случайно я перехватила Джеков взгляд, хотела улыбнуться – и не смогла. Мне показалось даже, что и Джек тщетно старается выдавить улыбку.

– Раз мы идем кататься, значит, нам нужны санки, – заявила Моника. – У кого они есть?

Я побежала обратно в дом. Папа сидел в кухне и чистил башмаки.

– Ты чего вернулась, Морин? Я думал, ты давно катаешься с горки!

– А кататься-то и не на чем, папа!

– Погоди-ка, милая, дай подумать. – И папа заскреб голову.

– Не забывай про маргарин, папа.

– Спасибо, родная.

Я все ждала. Вдруг папа улыбнулся:

– Давай, Морин, я сниму колеса с нашей коляски? Еще послужит старушка, не находишь?

– Нахожу, папочка.

Я поспешила на улицу обрадовать остальных. Бренда расплылась в улыбке:

– Моя колясочка! Она будет скрипеть, как раньше?

– Нет, без колес не будет.

– Помню я вашу развалюху, сёстры О’Коннелл, – фыркнула Моника. – От ее скрипа у меня зубы ныли.

Бывало, за полдюжины миль ее слыхать, скрипучку старую!

Мы уселись на заборе и ждали, пока папа справится с коляской.

– Обожаю снег, – сказал Нельсон. – После снегопада кажется, что ночью пришли маляры, обмакнули кисти в белую известку и все вокруг обновили.

Мы так и уставились на Нельсона. Раньше он подобным образом не выражался.

– Ты прямо как поэт, – сказала Моника, а Нельсон покраснел и принялся чесать в затылке. Мы невольно рассмеялись.

Наконец появился папа с коляской. Колес на ней уже не было.

– Ну, как вам новые санки?

– Вы отлично придумали и сделали, мистер О’Коннелл, – выдал Джек. – Теперь никому из ребят за нами не угнаться.

Папа так и просиял. В этот миг я чувствовала что-то очень похожее на гордость. Наша компания двинулась к холмам, но я все оглядывалась, потому что папа словно в землю врос у калитки. Может, позвать его? Он бы с радостью согласился; да он только и ждет приглашения! И так каждый раз, когда мы с Брендой уходим: папа ждет, я разрываюсь, но все-таки не зову его. Вот и теперь я посмотрела вслед друзьям. Моника вела Бренду за ручку – вдруг она поскользнется? Джек с Нельсоном тащили импровизированные санки. Все правильно: это мои друзья, мое место рядом с ними, и папа тут лишний. Не беда: завтра мы снова пойдем в Саут-Даунс, только своей семьей – я, Бренда и папа. От этой мысли мне полегчало, и я бросилась догонять ребят.

Ах, как в тот день сияло солнце! Как искрились под снегом холмы – словно были усыпаны миллионами хрустальных осколков! Я остановилась и долго втягивала носом холодный воздух. От этого защекотало в горле, я закашлялась. Здорово, думала я, в такой день быть с друзьями. Вон они бегают в догонялки, вон Бренда затеяла игру: набирает полные ладошки снега, швыряет вверх. Снежинки медленно падают, Бренда словно в сверкающем облаке. И тут мои мысли перекинулись на папу. Жаль, что он не со мной. Пусть бы он был рядом, держал бы меня за руку, пусть бы тоже весь пропитался волшебной белизной холмов, сохранил бы в памяти этот день, единственный и неповторимый, а значит, тоже волшебный. Пусть бы распробовал, как я, тишину на вкус, пусть бы она проникла ему в самое сердце. Может, если бы папа надышался безмятежностью, в его душе настали бы мир и покой?

Вспомнилась череда других снежных дней, когда папа брал нас гулять на взморье – меня за ручку вел, Бренду катил в скрипучей коляске. Мы повисали на ограждении пирса и смотрели, как море накатывает на песок, захватывая и уволакивая за собой целые пласты снега, и как возвращает их на берег изъеденными, серо-желтыми. То ли дело здесь, среди холмов!.. Тоска по папе, до сих пор тупая и смутная, внезапно пронзила меня ледяным холодом. Честное слово, даже воздух, вдыхаемый мною, – и тот был теплее. Да что ж это такое? Я тоскую по папе всегда – и если он рядом, и если его нет. Ни черта не поймешь, совсем как про Святую Троицу.

Я побежала к ребятам. Мы улеглись прямо на снег и сквозь ветви, отяжеленные снегом, стали глядеть в небо.

Потом вскочили и давай кататься с горки. Коляска всех разом не вмещала, приходилось соблюдать очередь. У некоторых детей были настоящие санки, только мы никому не завидовали, потому что лучше нас никто не веселился. Снег летел нам в лица, наши пальцы сжимали бортики коляски, и она мчалась по склону под оглушительный, восторженный визг пассажира и зрителей. Скоро наши пальтишки и шапки стали одинакового белого цвета, но небесам этого показалось мало – они выдали новую порцию снежинок, точнее, снежных хлопьев, и побелели даже наши ресницы. Я перехватила взгляд Джека, мы улыбнулись друг другу – лишь этих улыбок и недоставало мне для полного счастья. На холмах мы были до темноты – растягивали этот восхитительный день, даром что у каждого из нас зуб на зуб не попадал от холода. Наконец, уже в Качельном тупике, мы попрощались с Нельсоном и Моникой и втроем пошли домой, еле волоча старую коляску.