Читать книгу Арвеарт. Верона и Лээст. Том I - Серафима Ледо - Страница 5

В проёме двери – заскрипевшей – возник силуэт входящего – мужчины в джинсах и свитере – высокого и взлохмаченного. Войдя, он застыл на месте. Лицо его – горбоносое – молодое и привлекательное – отразило его состояние – изумления и смятения, на что Верона подумала: «Неожиданная реакция. Он как будто в растерянности, но со мной это точно не связано». Сделав подобный вывод, она чуть присела, кланяясь, а Маклохлан шагнул в её сторону и спросил в напряжённой тональности:

– Мисс Блэкуотер? Простите. Здравствуйте. Вы давно?.. Вы кого-нибудь видели? Вы были готовы заранее?

– Здравствуйте, мистер Маклохлан. Нет, я никого не видела и, кроме того, я не думаю, что «была готова заранее». Готова к чему, простите?

Джош недоверчиво хмыкнул:

– Вам что, ничего не рассказывали?

Поскольку на то мгновение он уже успел к ней приблизиться – весь окутанный запахом алкоголя, сигаретного дыма – въевшегося, и «Минотавра» – рассеянного, но все ещё уловимого, она, покраснев невольно, ответила: «Нет, не рассказывали». Астролог, опять растерявшись – по причине того, что Верона проявила такое смущение, сам проявил смущение и пробормотал:

– Вы знаете, я просто неправильно выразился. Я просто хотел узнать у вас…

– Что? – спросила Верона, так как экдор Маклохлан, не справившись с восприятием, замолчал, отвернулся в сторону и вызвал тем самым паузу – не долгую, но существенную – для неё – в отношении прошлого, для него – в отношении будущего, уже однозначно вершащегося.

– Ничего, – произнёс астролог, опуская на стойку сумку – спортивную, с прочными лямками. – Как вам мой дом в Лисканноре? Вы заскучали, наверное?

– Напротив, мне там понравилось. И соседи очень приятные. Очень доброжелательные.

Джош представил её в Лисканноре: как она ходит по лестнице, читает старые книги, смотрит в окно на мельницу, варит кофе в медном кофейнике, изучает его фотографии – те, что он делал в юности, спит на его кровати, разговаривает с соседями… Взгляд его, чуть потерянный, обратился к папке с бумагами.

– Интересная каллиграфия. А что за язык, простите? Я раньше с таким не сталкивался.

– Сэр, язык португальский, но просто я с детства кодируюсь. Это – система записи.

– Вот как? – спросил Маклохлан. – Храните секреты в тайне? Но всё – до поры до времени…

Верона кивнула с согласием. Вновь послышалось треньканье. Створка двери распахнулась и в пабе возникли трое: медноволосый парень – красивый, зеленоглазый, атлетического сложения, шатен с древнегреческим профилем – кудрявый, с большими наушниками, и круглый блондин в бейсболке, мало чем примечательный на фоне своих сотоварищей.

– Первый курс, – информировал Джошуа. – Присмотритесь к ним повнимательнее.

Возникшие в пабе юноши проявили себя по-разному. Медноволосый парень моментально сориентировался, поклонился в виде приветствия и, после кивка профессора, посмотрел на своих однокурсников. Смуглый шатен в наушниках не сумел удержать удивления, а третий буквально рухнул – упал на колени, скрючился и застыл в таком положении.

– Джентльмены, – сказал астролог, – сегодня мы тут без формальностей! Маккафрей, встаньте, пожалуйста! С этим ещё успеется! И, кстати, прошу познакомиться! Это – ваша сокурсница! Мисс Верона Блэкуотер! Из Иртара, как вы понимаете!

Медноволосый парень поклонился повторным образом, второй произнёс: «Bon giorno!» – и тоже склонился в приветствии, а третий поднялся с пола, пролепетал: «П-простите…» – и согнулся с таким выражением, словно ему за шиворот подбросили псеудехиса. Джошуа усмехнулся:

– По-моему, мистер Маккафрей нескольку перенервничал. Пожалуйста, мистер Девидсон, требуется вмешательство. А вы, Аримани, присаживайтесь. Ждать ещё час, как минимум.

Привычный к подобному Девидсон взял Маккафрея за руку – для прямой контактной суггестии, а эффектный шатен с наушниками подошёл к ближайшему столику и сел, улыбнувшись Вероне – открыто и по-приятельски. Маклохлан, шепнув ей в ухо: «У него восемьсот по Эйверу. Я имею в виду – у рыжего…» – извлёк из кармана книжку – журнальчик, сложенный вчетверо и пояснил:

– Судоку. Дошёл до последнего уровня и застрял с позапрошлого вечера.

– Не страшно, – сказала Верона. – С судоку такое случается, – и, пока профессор усаживался, успела за три секунды обменяться короткими взглядами и с Аримани, и с Девидсоном, в результате чего продолжила: – Простите, мистер Маклохлан, я могу пообщаться с ними, если это не воспрещается?

Джош обернулся на столик, что выбрали первокурсники, и ответил с излишней серьёзностью: «Общайтесь, если вам хочется». Бровь его изогнулась и он добавил с иронией:

– Полагаю, что вас, в силу молодости, тянет пока на общение не с мужчинами, а со сверстниками.

Поскольку слова его – тихие, вряд ли могли быть услышаны юными первокурсниками, Верона, подумав пророчески: «С ним будет проблем не меньше, чем с этим несчастным Гренаром», – ответила – тоже тихо, оставляя чувства профессора вне компетенции юношей:

– Полагаю, что вам, в силу возраста и вашего положения, действительно лучше заняться вашими головоломками, а не уделять публично внимание первокурснице.

– Простите, – сказал Маклохлан, после короткой паузы и осознания факта, что точки уже расставлены – те, что определяют их дальнейшие отношения. – Я просто ревнив по характеру и не могу с этим справиться.

Верона, ответив мягко: «Я буду это учитывать», – убрала свой Volume Двенадцатый и, как только парни расселись, а Маклохлан – пылающий внутренне, уткнулся в квадратик с цифрами, покинула своё место – с предчувствием, резко усиливающимся, что вскоре случится что-то – что-то предельно важное. Пока она шла между столиками, Девидсон, покрасневший – благодаря освещению – не самым заметным образом, поднялся, одёрнул джемпер, поправил узел на галстуке и, как только она приблизилась, представился в первую очередь:

– Томас Девидсон Джуниор. Портсмут, Южная Англия.

– Арриго, – назвался следующий, – Аримани. Я из Италии. Из Тревисо, если ты слышала.

– Конечно! – сказала Верона. – Тревисо – город в Венето, непосредственно рядом с Венецией.

Итальянец кивнул оживлённо и спросил, пока Томас усаживался:

– А сама ты из Штатов?! Верно?!

– Из Гамлета, штат Калифорния.

Третий стащил бейсболку, встал и промямлил в смущении: «Мисс Блэ… уотэр, п-поольтепреаиться… Я – Ээээ… …амон Ма… афри…» Щёки его запылали, а лоб покрылся испариной.

– Амон?! – удивилась Верона. – Тот самый «Амон», бог солнца?!

– Эамон, – скорректировал Томас. – Наш Эамон Маккафрей, доблестный сын Ирландии.

Маккафрей присел осторожно. Румянец его усилился.

– Слушай, – спросил Арриго, – тебе ведь пришлось, наверное, тайно связаться с кем-нибудь?

– Я обратилась к проректору.

– Как?! К самому Эртебрану?!

– Пришлось, – подтвердила Верона. – И он отправил к нам Марвенсена – решать вопросы с финансами и всякими документами.

– Полагаю, – заметил Томас, – господин Эртебран при этом заручился поддержкой Кураторов. Без их непосредственной санкции семёрки не согласились бы на твою учёбу в Коаскиерсе.

Верона села чуть собраннее. Взгляд её сконцентрировался:

– Можно узнать подробнее, кто такие эти «Кураторы» и кто такие «семёрки»? Представители госбезопасности?

Парни переглянулись. Томас ответил: «Вроде как. Я расскажу, но вкратце…»

– Спасибо! – сказала Верона. – Буду очень признательна! Я ни разу о них не слышала!

Арриго стащил наушники, чтобы тоже послушать приятеля. Эамон заблестел от пота. Девидсон тихо откашлялся:

– Можно сперва о «семёрках»?

Верона кивнула молча. Аримани взглянул на Джошуа. Тот занимался цифрами – с явной демонстративностью. Эамон прошептал: «Нас накажут…» В глазах его – круглых как пуговицы – отразилась явная паника.

– Начинай! – попросил Арриго.

Томас – спокойный внешне – произнёс с уловимым волнением:

– В Арвеарте есть Департаменты, и при каждом есть министерства – структурные подразделения. Департаменты – это органы государственного управления. Главы всех Департаментов называются здесь сенаторами. Наш искомый Седьмой департамент, если мы проведём аналогию, – ФБР, ЦРУ и так далее. Здесь они занимаются финансовыми преступлениями, начиная борьбой с коррупцией, борьбой с контрабандой наркотиков, внутренним терроризмом, преследуют инакомыслящих, карают за преступления, за несоблюдение норм и существующей этики и являются, одним словом, органом, контролирующим жизнь всего населения.

– Да! – подтвердил Арриго. – Все они – ультраправые! И что хуже всего при этом – Вретгреенское отделение – самое радикальное!

Девидсон резко прервал его:

– Хватит! Об этом достаточно! Теперь, говоря о Кураторах…

Эамон прошептал: «О господи…» – и быстро перекрестился. Аримани сказал: «Их шестеро!» Объяснения были продолжены:

– Да, – сказал Томас, – их шестеро, и это не те кураторы, в известном тебе значении. Это – другие Кураторы, и они – не совсем арвеартцы…

– А кто же? – спросила Верона.

Трусоватый Маккафрей зажмурился. Томас понизил голос:

– В общем, они – гуманоиды…

– Да! – перебил Арриго. – Внеземного происхождения!

Девидсон усмехнулся:

– Понятно, что внеземного. И они управляют материей на всех существующих уровнях. По сути, они – всесильны, и в силу своих способностей пребывают в сознании каждого.

Над столом воцарилось молчание – достаточно продолжительное. Дрова в каминах потрескивали. Томас длинными пальцами подвигал на столике перечницу.

– Любопытно, – сказала Верона, взглянув перед этим над Джошуа, что так и корпел над квадратиками, причём – безуспешным образом. – Марвенсен упомянул их, когда мы с ним разговаривали. Так – в двух словах, не больше. Они – эртаоны, правильно? «Эртаоны» – самоназвание?

Аримани кивнул:

– Вот именно!

– И как широко их влияние?

Томас раскрыл бумажник:

– Валюта уже поменяна. У меня были фунты стерлингов, а теперь – берсеконы, пожалуйста. Такого примера достаточно?

– Вполне, – улыбнулась Верона. – И Виргарт ещё заметил, что они представлены уровнями…

– Да, – сказал Томас, – верно. У них – своя иерархия. Во главе пребывают Создатели – Эркадор со своими Советниками. Советники – Артвенгары. Их у него двенадцать…

Маклохлан решил вмешаться и повернулся резко, двинув журнальчик в сторону:

– Джентльмены, хочу напомнить! Эти темы не обсуждаются! Мисс Блэкуотер, вернитесь, пожалуйста! Вы увлеклись разговорами!

– Ну нет, – усмехнулся Томас, – эти темы «не обсуждаются» не нами, а арвеартцами.

Верона вернулась к стойке. Как только она уселась, астролог прочистил горло и снизил голос до шёпота:

– Я сожалею, конечно, но темы такого рода действительно здесь не приняты.

– А почему, простите?

Маклохлан ответил нервно:

– Создатели – высшая сила. Из соображений этики.

Верона скользнула взглядом по барным полкам с бутылками – коньяками, виски, ликёрами – новыми – неоткупоренными, неясно кому предназначенными. Взгляд её сконцентрировался. От глаз, замерцавших ярко, ощутимо повеяло холодом:

– Сэр, я всё понимаю, но, может быть, вы поделитесь? Может быть, вы расскажете мне? Самое незначительное. Что-нибудь общеизвестное…

Джошуа, чьё сознание оказалось под страшным прессингом, потерял над собой управление и предложил с готовностью:

– Ну раз вы об этом просите!

– Вы пользуетесь «Минотавром»?

– Да, – сказал Джош. – Вы заметили?

– У вас это с чем-нибудь связано? С какими-то воспоминаниями?

– Нет, мисс Блэкуотер, не связано. Мне просто его посоветовали. Господин Эртебран, проректор. Кажется, в мае месяце. У нас как раз год заканчивался, и я уезжал на каникулы. Я купил флакончик в Италии.

– Продолжайте его использовать. И что там у нас с эртаонами? Откуда они? Вы знаете?

Астролог развёл руками и ответил: «Таить тут нечего. Информация общедоступная». Затем он извлёк сигареты – бело-синюю пачку «Парламента», закурил и начал рассказывать:

– Они – из другой галактики. Это мы знаем точно, но не вполне уверены, из какой галактики именно. И они, как вы понимаете, могут перемещаться на огромные расстояния. Трансгрессия, телепортация – это всё из числа их способностей. К тому же они в состоянии проходить через измерения. И в начале седьмого века по нашему исчислению они выбрали то измерение, где разумная жизнь не развилась, отобрали из нашего мира несколько тысяч девушек, затем их осеменили, на свет появились мальчики, им опять подобрали девушек, затем появились девочки и дальше никто не вмешивался в естественное развитие.

– Значит, мы в состоянии скрещиваться?!

– Да, – подтвердил Маклохлан.

– Получается, все арвеартцы являются их наследниками?!

Джошуа затянулся, выпустил дым и ответил:

– Да, мисс Блэкуотер, являются. Но арвеартская раса никак до них не дотягивает – ни умственно, ни физически. Мы для них – кроманьонцы, простите за выражение.

– Хорошо хоть не питекантропы.

Джошуа ухмыльнулся, вытащил из кармана портативного типа пепельницу, откинул фигурную крышку и постучал сигаретой по краю изящной коробочки.

– А цель? – спросила Верона. – Создание цивилизации? Расширяют свои территории или просто экспериментируют?

Профессор захлопнул пепельницу – достаточно нервным движением. Крышечка звонко щёлкнула, а сам он ответил:

– Не думаю! Возможно, экспериментируют, но не в научных целях! Насколько мы понимаем, цели у них иные…

– Попытка воспроизводства?

– Да. Что-то вроде этого, но пока она не сработала. Их раса сейчас представлена только одними мужчинами. То есть не вся их раса, а несколько миллионов. В точных данных мы затрудняемся. Деталей никто не знает, но известно примерно следующее. На заре их цивилизации группа первопроходцев оказалась случайно отрезанной от собственного измерения. Из-за мощной магнитной бури у них там случилось смещение в заданных ими параметрах. Восстановить параметры возможным не представляется. Вариантов бессчётное множество. Позже они научились делать порталы стабильными, но вернуться в своё измерение – это выше любых их возможностей.

– Мой бог… – прошептала Верона.

– Мисс Блэкуотер, не надо расстраиваться. Возможно, мы ошибаемся. Возможно, однажды, со временем, что-нибудь да получится.

– Больше они не скрещивались?

– Они сами? Нет, по всей видимости. А их дети от первого скрещивания и поныне живут и здравствуют и продолжают скрещиваться, но только не в Арвеарте, а за его пределами.

– Сэр, вы сейчас говорите…

– Да, – сказал Джош, – они самые. Эртаоны третьего уровня, известные как «Наблюдатели».

– И с кем они у нас скрещиваются?

Профессор, слегка помедлив, затушил свой окурок в пепельнице, зачем-то понюхал пальцы, скривился, сказал: «Подделка. Табак низкосортного качества», – и наконец ответил:

– С теми, кто им понравится.

– О нет… – прошептала Верона, уже холодея внутренне – от пришедшего к ней понимания.

– О да! – сказал Джош. – Представьте себе! Вы никогда не задумывались, откуда у вас способности? Всё это очень просто. Наши отцы – Наблюдатели. Мы все – эртаоны на четверть. Все наши альтернативщики и сами мы непосредственно.

Через пару секунд он воскликнул: «Мисс Блэкуотер, стойте! Куда же вы?!» Верона, не реагируя, быстро прошла мимо столиков и троицы первокурсников, толкнула створку ладонями и бросилась прочь – рыдая, проникаясь страшным отчаянием, проникаясь вспыхнувшей ненавистью – к экдору Генри Блэкуотеру, эртаону третьего уровня.

– А где находится Англия?!

– Англия – за океанами.

– А когда мы поедем к папе?!

– Он сам к нам приедет когда-нибудь…

«Проклятье… – подумал Джошуа. – Зря я сболтнул ей лишнего. А с другой стороны – всё правильно. Правду скрывать бессмысленно. Пусть не сегодня-завтра, но она с этим свыкнется как-нибудь…»

* * *

Виргарт возник на Abbey, когда Джошуа нервно расхаживал – от старой двери с колокольчиком – взад и вперёд – до улицы. После обмена приветствиями, более чем приятельскими, профессор поведал Марвенсену о сложившейся ситуации и затем резюмировал фразой:

– Положение просто критическое! Ты знаешь, как она выглядит! Давай отправляйся искать её!

Отправив Вирго на поиски, астролог прошёл в туалетную – тёплую и уютную, где умылся, тщательно вытерся и примерно с минуту, не меньше, изучал своё отражение, мрачно осознавая, что хочет остаться в Дублине и послать всё к чёртовой матери. Марвенсен в это время, призвав на помощь способности, вдобавок к обычной логике, двинул в левую сторону, мимо арок и магазинчиков, и через три квартала увидел Верону на лавочке, на перекрёстной улице. Подойдя, он присел с ней рядом, проследил, как она высмаркивается, вытирает глаза – слезящиеся, и спросил наконец: «В чём дело?» – находя её состояние если уж не критическим, то достаточно близким к этому. В ответ она огрызнулась:

– Ни в чём! Это вас не касается!

– Хорошо, – согласился Виргарт. – Можешь и не рассказывать, но дальше тянуть уже некуда. Портал без нас не откроется. Уже все собрались практически. Нет только Джины Уайтстоун, но она извечно опаздывает.

Верона, не отвечая, закурила Capri – последнюю, а опустевшую пачку отправила в урну поблизости. Так протекла минута. Виргарт вздохнул:

– Ну ладно. Не подставляй Маклохлана. Он и так уже весь издёргался.

– Плевала я на Маклохлана!

– Прими это всё, как должное. Для тебя это шок, естественно…

Верона оборвала его:

– Тема не обсуждается!

– Хорошо, – согласился Марвенсен. – Пошли перекусим где-нибудь. Я не успел позавтракать.

Минут через пять после этого он уже покупал себе сэндвич с холодной копчёной бараниной, а Верона – салат из фруктов и кофе – двойную порцию. Разделив с ней высокий столик, Виргарт молчал с минуту, но, умяв половину сэндвича, решился сказать о Джошуа – с целью развеять молчание:

– Кстати, экдор Маклохлан запал на тебя, по-моему.

– Предлагаете сделать суггестию?

– Предлагаю к нему приглядеться. Он – прекрасный скрипач, между прочим. И прекрасный лингвист вдобавок. Знаток японской поэзии. Одним словом, если захочется чего-нибудь романтического… Правда, есть ещё старшекурсники, но Маклохлан вне конкуренции.

– Даже так? – ухмыльнулась Верона. – «Чего-нибудь романтического»? Моста Мирабо, к примеру? Или трюфелей и шампанского?

– Шампанского однозначно, – ответил смятенный Марвенсен. – То есть я не конкретизировал. Я просто хотел сказать тебе, что он – человек с талантами.

Верона повторно хмыкнула: «Я уже это заметила! Человек с большими талантами, начиная с математического!» На этом их завтрак закончился. Ощущая себя разбитой, уставшей до крайней степени, она допила эспрессо и направилась вслед за Марвенсеном, с прежним чувством обиды и горечи – с прежними – страшными мыслями: «Отец, как ты мог оставить нас? Ты предал нас, получается. И не в финансах дело, а в том, что мама отчаялась. В том, что она любила тебя…»

Их появление в пабе было встречено общим молчанием. Томас вздохнул облегчённо. Арриго, слушавший музыку – «Концерт для трубы» Торелли, подумал: «Кажется, справилась. Нагрузка, конечно, страшная, чисто психологически». Маклохлан сперва собрался подойти и сделать внушение, но передумал тут же, представив её реакцию: «Зануда он в высшей степени», – и просто кивнул им издали. Остальные альтернативщики уставились на Верону примерно с той же реакцией, что однажды возникла у Виргарта, когда он впервые увидел её – в Гоэр-Двере, при встрече с Гренаром. Пройдя с ней к свободному столику, он объявил:

– Внимание! Это – Верона Блэкуотер, наша новая первокурсница! Выпускница иртарской школы! Из Гамлета, штат Калифорния! Долго была в дороге и прошу не дёргать поэтому! Если кто-то хочет представиться, то делаем на расстоянии!

Представился только Джимми – ещё один первокурсник – развязная личность с дредами и наглой физиономией:

– Джеймс Брайтон! Я из Голландии! Надеюсь, Блэкуотер, ты в курсе, где она расположена?! Могу подсказать, что не в Африке! Там только её колонии! Я имею в виду – экс-колонии! Слышала о масаях?! Они – мои дальние родственники!

Тут колокольчик звякнул, прерывая его излияния, и в проёме возникла Джина – прекрасная, рыжеволосая и очень нарядно одетая – в красный джемпер ажурной вязки и чёрного цвета юбку – вязаную, до щиколоток, и с вышивкой в виде розочек. Маклохлан закрыл судоку и спросил с бесконечной язвительностью:

– Мисс Уайтстоун? Опять с опозданием? И какое у вас оправдание? Землетрясение в Нурланде? Цунами в Ирландском море? Или ольстерские террористы захватили вас в виде заложницы?

Брайтон расхохотался:

– Землетрясение в Нурланде! Я помню! Это – из «Карлсона»!

Джина, застыв у входа, решила хранить молчание.

– Я жду! – произнёс астролог. – Мне любопытно, поверьте! Почему вы всё время опаздываете?! Вы же всех постоянно подводите!

Прошло секунд пять примерно. Профессор, с глубоким вздохом, означавшим, что ждать бессмысленно, направился к тому столику, где сидели Верона с Марвенсеном, а к Джине в ту же секунду подошли её однокурсники – её главный поклонник Матио, староста Лазариди и Гийом – лионец из Франции. Верона, глядя на Джошуа – узколицего и заросшего, вдохнула в себя «Минотавр» и подумала: «Он мне нравится. Я не буду делать суггестию. И пусть он в меня влюбляется. Он – мятый, небритый, подвыпивший, но он – человек – обычный, и это в нём самое главное…» Маклохлан одёрнул свитер, раз в десятый сказал себе мысленно: «Идиот! Надо было побриться! И одеться приличным образом!» – и, скосившись на стул – свободный, приглушённо спросил:

– Вы позволите?

«Бедный Джош, – констатировал Марвенсен, наблюдая, как Джош закуривает – не своим устоявшимся способом, а слишком сильно затягиваясь, слишком резко чиркая камушком; как, боясь смотреть на Верону, отворачивается в сторону. – Бедный Джош. Он пропал, по-моему. Она что – совсем ненормальная?! Ведь надо же суггестировать, пока всё это в ранней стадии…»

– Мисс Блэкуотер, запомните следующее, – решился сказать профессор. – Приветствуя эртаонов, мы не кланяемся по-обычному, а сначала встаём на колени и затем склоняемся к полу. Упор на локти с ладонями. Выражаем свою покорность, пока с нами не поздороваются. И также прошу запомнить, что когда мы к ним обращаемся, то слова «экдор» недостаточно. «Великий Экдор», не иначе. И в лицо им смотреть не стоит. Это можно делать формально, но в ваших же интересах не видеть их лиц, понятно? Пока вы к ним не привыкните, что случится не скоро, я думаю. Их внешность – большая нагрузка для человеческой психики. Вернее, для женской психики. Могу сказать, для сравнения, что ваша внешность, простите, тоже нагрузка для психики и тоже требует времени, чтобы к ней адаптироваться…

– Вот как? – спросила Верона, не скрывая иронии в голосе. – Посмотрю и влюблюсь безумно, исходя из предупреждения?

И Маклохлан, и следом Марвенсен позеленели от ужаса: Виргарт – с невольной мыслью, что Верону дезинтегрируют, а Джошуа – с ощущением, что стены вокруг качаются. Так протекла минута, доносившая смех, разговоры, крики Джеймса Брайтона: «Уайтстоун, хочешь батончик? У меня тут есть ананасовый!» Верону не дезинтегрировали. Сама она в эту минуту наблюдала за Томасом Девидсоном, окружённом толпой старшекурсников, что однозначно выказывали нескрываемый интерес к нему. Виргарт перекрестился и прошептал: «Помиловали». Джош затушил сигарету о крышку карманной пепельницы:

– Да. Влюбитесь, разумеется, а это, как вы понимаете, ничем хорошим не кончится. Примеры у нас имеются…

– Нет, – возразила Верона, – боюсь, что не понимаю. Сэр, я мечтаю влюбиться, тем более – в гуманоида, так как здесь мне влюбляться не в кого. Тем более – если учитывать текущую ситуацию.

Джош, с мыслью: «Помимо Лээста», – сделал вид, что не слышал этого, и закончил свои пояснения:

– Они здесь обычно присутствуют, но сегодняшний день – особенный. И, кроме того, возможно, что кто-то из них находится на той стороне портала, поэтому не забывайте о формальной части приветствия.

– Не волнуйтесь, – сказала Верона. – Забывчивость мне не свойственна.

«Проклятье! – подумал Джошуа. – Такие способности в женщине – это бомба с замедленным действием, и пружина уже раскручивается».

В кирпичной стене у бара проявилась арка – высокая, и дверь из тёмного дерева с искусной резьбой по центру в виде лозы – виноградной, с круглыми спелыми ягодами. Астролог поднялся с места:

– Господа-студенты, внимание! Шлюз уже открывается! Приготовились к переходу! Начинаем с первого курса! Аримани, Брайтон, Маккафрей, мистер Девидсон, не затягиваем!

Джимми рванулся к арке. Следом прошёл Арриго. Томас сказал старшекурсникам: «Обсудим вопрос на Паруснике», – и направился к барной стойке, чтобы взять там рюкзак Вероны, оставленный возле стульчика. У двери с виноградными гроздьями он оказался третьим – наперёд Эамона Маккафрея, что подошёл четвёртым, подъедая по ходу булочку – предпоследнюю из имевшихся, а Верона, покинув Виргарта, дополнила их компанию – со словами: «Портал в пивнушке. Возникает ассоциация».

– Хе-хе! – засмеялся Брайтон. – С этим, с Поттером, что ли?! В таком случае, ты – Гермиона, я – Гарри, Маккафрей – Нейл, Девидсон будет Уизли, Арриго пусть будет Малфоем, а Крючконосый – Снейпом, с этими чёрными патлами!

– Да, – произнёс Аримани, – Маклохлан – Снейп, разумеется, но ты, извини, не Поттер. Ты – как раз Малфой, классический, со всеми твоими замашками.

– Чего?! – возмутился Джимми. – Какими такими «замашками»?! Аримани, ты чё наговариваешь?!

– Брайтон, уймись, придурок, – тихо потребовал Девидсон. – Мы на портале, по-моему. Веди себя соответственно.

– Хе! – ухмыльнулся Джимми. – Давай-ка мне не указывай! Последнее, что мне нужно, это слушать твои наставления! Для моего достоинства подобное унизительно! Моего мужского достоинства! Так что можешь заткнуться в тряпочку!

Девидсон стиснул челюсти и отвернулся в сторону. Эамон, поперхнувшись крошкой, на несколько раз прокашлялся, а Арриго спросил – поражённый: «Брайтон, ты что?! Рехнулся?! Ты обкурился, наверное?!» – на что Джимми ответил тут же:

– Хотите совет на будущее?! Я, между прочим, знаю всю вашу подноготную, так что лучше меня не трогайте, чтобы потом не раскаиваться!

Верона, решив вмешаться, достаточно резко заметила:

– Ты – Петтигрю, не более! До Малфоя ты не дотягиваешь!

Джимми тут же парировал:

– А тебя, иртарская выскочка, пока что никто не спрашивает! Я вообще удивляюсь, с чего вдруг тебя зачислили! Сомневаюсь, что за способности! За смазливую рожу, видимо!

Эамон прошептал: «Создатели…» Верона взглянула на Томаса, который на ту секунду опять повернулся к сокурсникам. Лицо его посерело:

– Ещё одно слово, Брайтон, – процедил он с холодной ненавистью, – и я забуду об этике.

– Рискни, – засмеялся Джимми, – и расстанешься с Академией!

– Смотри, как бы сам не расстался, – сказала Верона глухо, с устрашающим выражением – беспощадным в своей экспрессии, толкнула створку – поддавшуюся, и вошла в темноту за дверью, под окрик астролога: «Стойте!» – и брайтоновское: «Придурошная! Вот ей сейчас достанется!» Створка резко захлопнулась. Щеколда – не внешняя – внутренняя – закрылась с тяжёлым лязганьем. Маклохлан бросился к двери, надавил на неё всей тяжестью, крикнул: «Верона, где вы?!» – хотя понимал прекрасно, что Верона уже находится в совершенно ином измерении, и, поскольку дверь не открылась, достал из кармана курево ощутимо дрожавшими пальцами. С минуту длилось молчание – глубокое и тяжёлое. Эамон озирался беспомощно. Томас думал: «Прямое вмешательство. Перекрыли портал намеренно. Возможно, им просто хочется встретить её без свидетелей…»

– Арверы, – сказал Маклохлан, – прошу оставаться в группах. Скоро портал откроется. Ситуация нестандартная, но, как вы прекрасно знаете, в Арвеарте возможно всякое…

* * *

Как только створка захлопнулась, а щеколда, закрывшись, лязгнула, пространство – до этого тёмное, вдруг залило сиянием. Верона, выждав мгновение и сказав себе: «Дело привычное», – направилась коридором с простыми кирпичными стенами, по полу с истёртыми досками, под потолком – высоким, рустикально заштукатуренным, через время – несуществующее, через толщи пространств – спрессованных – не имеющих расстояния, и когда свечение – синее – вдруг померкло, сгустившись сумерками, прошептала: «Проход заканчивается…» Дверь в конце коридора – дубовая, с идентичной щеколдой – бронзовой, была уже арвеартской – не той, что осталась в Дублине. Подняв язычок щеколды, Верона взялась за ручку, бесстрашно открыла створку, вошла – в тот же паб как будто бы – с тем же запахом кофе и пряностей, с каминами, ярко пылающими, с весёлым пламенем в факелах, и сразу – ошеломлённая – замерла, не справляясь с увиденным – не выдерживая сознанием. Виновный в её ощущениях – безумных – тех, что обрушивались, поднялся со стула стремительно, кинулся к ней навстречу и, обхватив её крепко, предупредил падение. Она подняла к нему голову и прошептала с усилием, исполняясь стыдом – безмерным, вперемешку с иными чувствами – ранее ей неведомыми – пьянящими и эйфорическими:

– Великий Экдор, простите…

Он улыбнулся мягко:

– Нет, экдор – хорошо, разумеется, но «великий» здесь явно лишнее. «Мой экдор» – в приватном общении. Поняла, моя драгоценная?

Верона вздохнула судорожно и глядя в лицо – прекрасное, в глаза – глубокие – синие, отражавшие пламя факелов, прошептала:

– О нет, не может быть…

Экдор Эртебран отпустил её, поправил ей чёлку пальцами – слишком уже отросшую, и произнёс: «Ты плакала?» Верона кивнула молча, силясь хоть как-то справиться со своей на него реакцией, вскипятившей в ней кровь за мгновение, и уже понимая внутренне, что сопротивляться бессмысленно; что теперь она – в том состоянии, в каком оказалась Режина, встретившись с Генри на «Гамлете». Сам Лээст, естественно, чувствуя, насколько она взволнована, насколько она проникнута ощущениями и эмоциями, старался в эти мгновения держаться как можно спокойнее, но выдал себя – и голосом с неровными интонациями, и пальцами – чуть подрагивающими, и сбившимся вдруг дыханием. Его на неё реакции вышли из-под контроля, лишая его возможности обставить их встречу – первую – по намеченному сценарию. Осознав, едва ли не с ужасом, что видеть её астрально, видеть на фотографиях и общаться с нею физически, ощущать её всеми сенсорами – совсем не одно и то же, и её красота, по сути, – красота за гранью возможного, он осознал иное – что вступает в права владения и для него это будет не просто большой ответственностью, а комплексом – крайне сложным и проникнутым противоречиями.

– Что случилось? – спросил он. – Рассказывай. Полагаю, причина в Джошуа? Он мог сказать тебе лишнее, попав под твоё влияние. И объясни перед этим, почему ты одна, без матери? Насколько я понимаю, она ещё не приехала?

Верона, залившись краской, пролепетала:

– Вы знаете, там что-то случилось с дедушкой… то есть с моим прадедушкой… Он случайно свалился с лестницы и теперь он не может двигаться… то есть временно, разумеется.

Лээст потёр переносицу – в явном недоумении, кивнул на один из стульев, расстегнул макинтош на все пуговицы, переколол заколку, собиравшую в хвост его волосы, и достал платок из кармана, комментируя свои действия:

– Здесь становится жарко, по-моему. У тебя там круги от туши. Я их вытру. Давай присаживайся.

Верона села – пылающая. Проректор, недолго думая, скомкал платок, смочил его – прижав к языку на мгновение, и стал оттирать ей пятна. Так протекла минута – минута предельной близости, настолько её возбудившая на гормональном уровне, что она едва не заплакала – от стыда за своё состояние, на что он сказал:

– Позволь-ка… Я, конечно, не стал бы вмешиваться, но, боюсь, ты опять разрыдаешься.

Где-то через минуту Верона – безмерно смятенная по факту стабилизации, вдруг ощутила раскаяние – из-за вранья о матери:

– Экдор, я должна сказать вам…

Лээст присел напротив и с улыбкой сказал: «Я слушаю», – в такой сердечной тональности, что она, подумав: «О господи… Я не должна огорчать его», – не осмелилась на признание:

– Нет, мой экдор, простите. Это – не важно, наверное.

– Нет, – возразил он, – важно. Говори, моя драгоценная.

Ей снова пришлось выкручиваться. Глаза её покраснели. Обида, немного угасшая, нашла себе выход заново:

– Я узнала об эртаонах, и ещё меня информировали, что отцы у альтернативщиков – эртаоны третьего уровня, и они то и дело скрещиваются… И папа скрестился с мамой… – выдав эту сентенцию, Верона горестно всхлипнула, вытерла слёзы пальцами и, слегка запинаясь, добавила: – То есть отец нас обманывал. Просто бросил нас, понимаете?..

Эртебран побледнел – заметно:

– Папа… скрестился… с мамой? – повторил он осевшим голосом. – Папа… скрестился… с мамой?! «Скрестился» – термин Маклохлана?!

– Мой, – прошептала Верона, – но профессор им тоже воспользовался.

Проректор секунду-другую размышлял над теми вопросами, что касались не сколько будущего, сколько прошлого – неизменяемого, в результате чего поднялся, сжал ей плечи ладонями и тихо сказал:

– Послушай, кем бы ни был экдор Блэкуотер – человеком ли, эртаоном, ты не должна сомневаться ни в его любви к твоей матери, ни к тебе самой, соответственно. И чтобы ты знала на будущее – эртаоны в моральном плане намного опережают всех тех, кто является смертными. К этому их обязывает собственное бессмертие…

* * *

На другой стороне портала щеколда пришла в движение, и дверь с виноградными гроздьями приоткрылась – на дюйм или около. Это увидел Джимми и крикнул: «Шлюз открывается!» Маклохлан – бледный, страдающий, объявил подопечным: «Внимание! Я должен пойти и выяснить, какая там ситуация! Минут через пять, пожалуйста, начинаем перемещение! В шлюз проходим по курсам! Ответственный – Виргарт Марвенсен!» На этом – готовый к худшему – к тому, что альтернативщица наказана за непочтительность, он проник в коридор за дверью и минуту спустя обнаружил, что беспокоиться не о чем – мисс Блэкуотер была с проректором – живая и невредимая. Джош прошептал: «Слава богу…» – но тут же дрогнул от ужаса, осознав, что ладонь Эртебрана лежит на плече первокурсницы. По истечении паузы, возникшей невольным образом, Лээст спросил с улыбкой:

– Объясните, ардор Маклохлан, как вы смогли оставить вверенных вам учащихся?

Джошуа, потрясённый эртебрановским поведением – даже не сколько вольным, сколько буквально кощунственным, ответил: «Прошу простить меня. Я взял на себя ответственность оставить их с Виргартом Марвенсеном. Я просто хотел убедиться, что рэа Блэкуотер в порядке и её не дезинтегрировали».

– Неужели? – спросил проректор. – А теперь приведите, пожалуйста, хоть один пример из истории по части дезинтеграции. Эртаоны, ардор Маклохлан, отличаются крайней гуманностью. Не надо пугать студентов глупыми суевериями. Арвеартцу бы было простительно, с их бесконечной набожностью, но лично вам – я не думаю.

– Экдор Эртебран, простите, – смиренно ответил Джошуа, – но просто мне показалось, что, поскольку рэа Блэкуотер пока что не подготовлена к общению с эртаонами, то, в случае их присутствия, я имею в виду – визуального, могла бы возникнуть в принципе нежелательная ситуация…

– Которую вы в результате решили предотвратить?

«Предотвращать уже поздно, – невольно подумал Джошуа. – Его она встретила первым, и случилось самое страшное…» Молчание затянулось. Глаза у проректора сузились. Астролог тут же почувствовал, что ему не хватает дыхания. Он прохрипел через силу:

– П-приношу свои извинения…

Эртебран прекратил воздействие и велел в бесстрастной тональности:

– Ардор, выполняйте, пожалуйста, свои прямые обязанности. Что до всего остального, то помните, где вы находитесь и кем вы при этом являетесь, и ведите себя соответственно. Остальное вас не касается.

Джошуа поклонился – униженный в высшей степени. Именно в это мгновение Марвенсен крикнул: «Внимание! Брайтон, умерь эмоции! Томас, первым, пожалуйста! Маккафрей, забыл бейсболку! Третий курс, передайте кепку! Второкурсники, не наваливайте…»

* * *

Когда стрелки на часиках Джины указали на восемь одиннадцать, Лээст, встречавший студентов, поздоровался за руку с Виргартом и объявил:

– Арверы, покидаем портал по курсам! Быстро распределяемся! Уайтстоун, прошу с первокурсниками! И местное время, кстати, двадцать минут девятого!

Джина, невольно ахнув, принялась подкручивать стрелочки, а Марвенсен, снизив голос, тихо сказал проректору, что на той стороне портала Верона сильно расстроилась, в результате сбежала на улицу и что он кое-как отыскал её и обнаружил зарёванной. На это Лээст ответил, что в курсе происходящего.

– Экдор, – подскочил к ним Джимми, – а вы, случайно, не знаете, почему эртаоны отсутствуют?! С чем это может быть связано?! С ослаблением их влияния?!

Проректор слегка опешил, но вспомнил характеристику из школьного файла Брайтона – отнюдь не комплементарную, и с мыслью: «Мы отшлифуем», – ответил нахалу фразой:

– Ардор, потрудитесь запомнить одно золотое правило. Нельзя прерывать беседующих, не принося извинения. И хочу напомнить другое — эта тема не обсуждается.

Джимми воскликнул: «Простите!» – и быстро сместился к выходу.

– Да уж, – вздохнул проректор, – с этим фруктом мы точно намаемся.

– Факт, – согласился Виргарт. – Как ваша модель? Заканчиваете?

Лээст кивнул с согласием:

– Остался один показатель. Самый главный. Выведу к августу.

Семикурсник вздохнул с тревогой и посмотрел на Джошуа. Профессор сидел за баром. Лицо его было хмурым, правая бровь подёргивалась. Верона сидела рядом и решала его судоку – вернее, уже решила, поскольку на ту секунду возвращала журнальчик астрологу. Маклохлан, с кривой ухмылкой, сунул журнальчик в сумку и пошёл выводить первокурсников, выполняя свои обязанности. Таким образом, первыми вышли: астролог – крайне подавленный, Джина – в мечтах и надеждах романтического характера, Арриго – опять в наушниках, Джимми – с коварными планами подсунуть Томасу «пукалку» или ампулу с серным запахом и Томас с двумя рюкзаками – коричневым и оранжевым. Следом прошли второкурсники и далее – все по очереди, вплоть до седьмого курса во главе с опечаленным Марвенсеном. Эамон, застрявший у арки – из-за собственной нерешительности, был обнаружен проректором и препровождён на выход с напутствием быть решительнее:

– Смелее, смелее, юноша! – сказал Эртебран, посмеиваясь.

Как только Маккафрей вышел, а Лээст – ещё улыбающийся, прислонился к стене – между факелами, Верона встала со стула, быстро прошла мимо столиков и замерла напротив.

– Ну как ты? – спросил он. – Лучше? Утрясается потихонечку?

Она опустила голову, опять не справляясь – физически – ни с его красотой, ни с чувствами – теми, что он спровоцировал – глубокими и безудержными. Эртебран протянул к ней руку, положил на плечо, привлёк к себе – хрупкую и дрожащую, и прошептал: «Мы вместе. Это – самое главное. Сейчас это самое главное…» – а Верона, крепко зажмурившись, перестала дышать от волнения – вновь её окатившего, жаркого и пульсирующего. Проректор погладил ей волосы – от узла, высоко подколотого, – до косточек позвоночника, и прошептал:

– Ты знаешь, я должен сказать тебе кое-что…

Признание было прервано – просигналившим деквиантером. Со словами: «Прости. Секундочку…» – он чуть двинулся в сторону и ответил:

– Папа, я слушаю… Нет, ещё нет… Разумеется… Посмотрим по обстоятельствам… Да… Хорошо… Сегодня же… Нет, ожидаем Парусника…

Послышалось звонкое треньканье. Дверь отворилась, скрипнув, и заглянувший Джошуа прервал их уединение – само по себе недолгое, но много чего засвидетельствовавшее в аспекте вопросов будущего:

– Простите меня, пожалуйста, но фрегат уже приближается…

* * *

Покинув портал вслед за Лээстом, Верона – недоумевающая – по части его изречения: «Нет, ожидаем Парусника», – и фразы экдора Маклохлана: «Фрегат уже приближается», – увидела небо – синее, такое же яркое море – закатное, в красных подпалинах, и плывущий вдали по небу прекрасный огромный трёхмачтовик. Картина – сюрреалистичная, связалась в её сознании с тем обещанием Джона, что было дано в реальности, совмещённой с другой реальностью: «Следующая встреча превзойдёт твои ожидания…»

Проректор остановился:

– Смотри, – произнёс он, – корабль. Такой мы зовём «фрегатом», хотя сходство, конечно, условное. Но парусник – настоящий. На нём, согласно традиции, они доставляют до Замка студентов-альтернативщиков.

– Эртаоны? – спросила Верона.

– Да, – подтвердил проректор.

– А где мы? На уровне Дублина?

– Нет, мы гораздо севернее. И к северу от Игеварта. До города семь энкатеров. Место, как видишь, красивое, но иногда слишком ветреное, – последнее было добавлено, поскольку Верона прищурилась, а полы плаща его – длинного – распахнулись в разные стороны. – Очки бы не помешали, – высказал он в заключение, параллельно начав застёгиваться. – Ты привезла какие-нибудь?

Оторвавшись глазами от Парусника, Верона смущённо ответила:

– Экдор Эртебран, вы знаете, я ими как-то не пользуюсь. То есть не слишком часто. Они у меня ломаются.

– Понятно, – сказал проректор, застегнув свой плащ на все пуговицы, – но вот эти не поломаются…

«Эти» очки оказались тёмного цвета полоской с красивыми узкими дужками, инкрустированными бриллиантами – чёрной сверкающей россыпью.

– Вот, – сказал Лээст, – надень их и носи в своё удовольствие.

– Нет! – отказалась Верона. – Экдор Эртебран, простите, но такие вещи не дарятся!

– Нет, возьми. Я настаиваю. Очки здесь – необходимость, с учётом полётов на Ястребах.

Возражать Эртебрану вторично Верона уже не осмелилась. Очки, как сразу же выяснилось, обладали тремя достоинствами – они приглушали яркость, высветляли все затемнённое и прибавляли резкости предметам на расстоянии.

Марвенсен и Маклохлан, наблюдавшие сцену издали, обменялись короткими взглядами.

– Эртебран рискует по-крупному, – откомментировал Джошуа в наиболее мрачной тональности. – И, кстати, я не сказал тебе. Я тут успел рассчитать на него… самую приблизительную. Данных, увы, недостаточно.

– И что? – спросил Виргарт. – Вписывается?

– Верона? Естественно, вписывается. У него появляется женщина, и в августе всё заканчивается невообразимым хаосом. После августа не просчитывается.

В тот момент с подлетавшего Парусника послышались звуки – чудесные – высокие и протяжные.

– Это – рог, – пояснил проректор. – Эртаонский сигнал прибытия. Каждый раз, когда я его слышу, внутри всё переворачивается.

Верона секунд пятнадцать зачарованно слушала музыку, а затем, прглядевшись, спросила:

– Там ведь корона на парусе? У них что, такая символика?

Эртебран прошептал: «Не может быть…» – но смог, напрягая зрение, разглядеть и корону со стрелами, и форштевень в хрустале – сверкающем, и стаксели на бушприте – не белые, а золотистые, в результате чего, теряясь, сначала шепнул Вероне: «Ты подходи к первокурсникам, надо уже выстраиваться», – а затем объявил:

– Внимание! Арверы, пожалуйста, слушаем!..

«Что за чёрт?! – удивился Джошуа. – Во время сигнала не принято… Неужели случилось что-нибудь?!»

Студенты умолкли разом, в полном недоумении. Проректор слегка прокашлялся и произнёс – торжественно, но с ощутимым волнением:

– Парусник, что мы видим, из эркадорской флотилии! Соответственно, форма приветствия отличается от привычной вам!..

Новость была шокирующей. Джимми вскричал: «Ни фига себе!» – музыкальный Арриго присвистнул, Маккафрей в страхе зажмурился, а Томас шепнул Вероне:

– Фрегат одного из Создателей. Прецедентов в истории не было.

– Арверы, – призвал проректор, – прошу вас занять позиции!

Студенты, стоявшие курсами, отставили вещи в сторону, перестроились в ровные линии и замерли в ожидании. Звучание рога усилилось. Корабль стал разворачиваться, сверкая в закатном солнце – и золотыми символами, и светящимися кристаллами. Борт прекрасного Парусника украшала корона из золота и огромная надпись – сияющая – из объёмных по виду символов – загадочных иероглифов, на что Джимми воскликнул:

– Wow! Это ж хрусталь! Риззгиррский! На сто триллионов, как минимум!

Томас взглянул на Верону, чей взгляд был прикован к надписи. «Слово на эртаане, – информировал он вполголоса. – Мы немного знакомы с их письменностью, но толком не представляем, как он звучит в действительности». Сама она, констатируя, что точно же такая надпись была на бутылке «шампанского», служившей им лампой в Гамлете, подумала: «Джон, вы рядом? Ведь вы наконец проявитесь?»

– Модели подобных Парусников, – продолжал рассказывать Девидсон, – есть в каждом музее истории, но мы из смертных – единственные, кто увидел фрегат воочию.

– Да! – подтвердил Арриго. – Мы оказались первыми! Прецедентов до этого не было!

– Теперь попадём в анналы! – воскликнул Джимми с уверенностью.

Корабль, развернувшись полностью, замер – завис в отдалении, в полусотне метров от берега – во всем своём великолепии, с парусами, от солнца чуть розовыми, вызывая, помимо прочего, ощущение чуда – вершащегося – небывалого и невиданного. Мелодия рога – торжественная – достигла своей кульминации – по красоте и силе, и смолкла, растаяв в воздухе.

– Арверы, – сказал проректор, – выполняем форму приветствия Эртаона Первого Уровня, Величайшего из Великих, Сына Первой Звезды – Эркадора, и его Высочайших Советников. Первый курс, начинайте, пожалуйста…

Верона – крайняя в линии – стоящая слева от Томаса, повторила за ним его действия – те, что одновременно выполняли Арриго с Брайтоном и, встав на колени, как юноши, сместила очки повыше и опустила голову – лбом к каменистой поверхности. Эамон, преисполненный ужаса – от мысли, что Артвенгары – Великие Артвенгары – в курсе происходящего и видят его, возможно, – толстого и неуклюжего, бездарного и нелепого, склонился – последним в компании, и умудрился удариться. Следом за первой линией, представленной первокурсниками, форму приветствия выполнили студенты второго курса – гораздо более собранные, и так – постепенно – по очереди – остальные альтернативщики – с отрадной для Лээста слаженностью, на что он сказал:

– Прекрасно! Ардор Маклохлан, пожалуйста…

Джош, выполняя приветствие, опустился в футе от Марвенсена и, не удержавшись, шепнул ему: «Пока не визуализируются. Берегут наши нервы, видимо».

– Подожди! – отозвался Виргарт. – Сейчас как возьмут да появятся!

– В жизни бы не подумал, что с нами случится подобное!

Пока они перешёптывались, Эртебран посчитал своим долгом произнести в завершение:

– Вознесём хвалу Эркадору, Сыну Первой Звезды, Всесильному, Величайшему из Великих – Эртаону Первого Уровня и его Высочайшим Советникам!

Затем он встал на колени и склонился – с теми идеями, что его объяснению в пабе могли помешать умышленно по причине такого события – более чем выдающегося: «Это в связи с юбилеем. Честь, конечно, невиданная. Объясниться придётся завтра. Хотя будет лучше, наверное, отложить до начала августа. Рассчитаю модель и скажу ей… Ось сместилась на три семнадцатых. Не нравится мне всё это… Эркадору Великому слава… Надеюсь, погрешность, не более. И слава Великим Создателям… Надо будет спросить у Джошуа…»

Верона в эти мгновения пыталась осмыслить главное, начиная со встречи с Джоном – той самой, месячной давности, и кончая короной и стрелами – простым лаконичным символом – слишком простым, казалось бы, для тех, кто правит материей на всех существующих уровнях: «Вот „паруса“ и „музыка“… Джон, вы точно появитесь? Папа, ты жив… прости меня… если б я знала заранее… просто всё это так неожиданно… И экдор Эртебран… о боже мой… мама не преувеличивала: „Когда я его увидела, то чуть не упала в обморок…“ Я тоже чуть не упала… то есть упала бы сразу же, но он меня стабилизировал… Что он хотел сказать мне? Какой он красивый, господи… Такой же, как Джон, наверное… Долго нас телепортируют… Наверное, слушают каждого… Как они к нам относятся? Действительно как к „питекантропам“? Хотя нет, по-другому, естественно, поскольку мы их наследники… Символика очень странная… слишком уж человеческая… и все эти преклонения… „Сын Первой Звезды“, „Всесильный…“ как-то по-древнеегипетски… Аменхотеп Четвёртый… Хвала Эхнатону Великому и его Высочайшим Советникам…»

На секунду ей показалось, что земля вдруг стала проваливаться. Она вздрогнула от неожиданности и тут же услышала брайтоновское: «Блэкуотер, нас перекинули!» Открыв глаза – с убеждением, что «хвала Эркадору с Советниками» – не просто вопрос формальности, а требование – реальное, что мысли их контролируются и что сам Эркадор, вероятно, в курсе происходящего, она прошептала: «Простите меня», – и начала осматриваться. Двухуровневая палуба, канаты, бочонки, ванты, паруса в пол-неба – огромные. Эамон продолжал выкликивать:

– Эркадору-Властителю слава! Великому Эркадору! Сыну Первой Звезды! Величайшему! Всемогущему и Всесильному!

– Маккафрей, ну-ка вставайте! – обратился к нему Аримани, имитируя голос проректора, отчего Эамон подпрыгнул и стал озираться в ужасе, чем вызвал веселье у Брайтона и скептический взгляд у Девидсона.

Так потекли секунды. Томас хранил молчание. Эамон, обливаясь потом, бормотал: «Святые Создатели…» Джимми потрогал палубу и произнёс с уверенностью:

– Должно быть тик или лиственница.

– Нет, – возразил Аримани. – Это – риззгиррское дерево. Эртаоны не стали бы пользоваться земными материалами. И, кстати, к слову о птичках… Они уже здесь, по-моему. Ощущаете их присутствие?

– Ощущаем! – воскликнул Джимми. – Блэкуотер, мурашки! Чувствуешь?!

Верона, глаза которой обращались к корме трёхмачтовика – самой высокой палубе, последнюю треть минуты, согласно потоку энергии, резко возникшему в воздухе, спросила: «Да неужели?!» – и посмотрела на Томаса, который сам, в свою очередь, перестал сканировать палубу и тихо сказал:

– Команда. Ребята, я предлагаю повторить процедуру приветствия.

Предложение было принято – от каждого с разной реакцией. Эамон повалился первым и вернулся к своим причитаниям: «Эркадору Великому слава!» Арриго кивнул с согласием, а Джимми, напротив, высказал:

– Кланяйся тут не кланяйся, им это всё до лампочки! Эй, подтверди, Блэкуотер, в Иртаре небось не кланяются и живут себе припеваючи!

Верона, вспомнив период, когда ей и другим первоклассницам приходилось разучивать книксены – разные виды книксенов на разные ситуации, выполнила приветствие одновременно с Томасом, всегда принимавшим решения, оптимальные по характеру, и никак на отреагировала на предположение Брайтона.

Через тридцать секунд примерно к грот-мачте телепортировали всех прочих альтернативщиков, а также – последним – Лээста, который, поднявшись быстро, осмотрелся с предельным вниманием и объявил после этого:

– Арверы, встаём, пожалуйста! Места вам известны, я думаю! Стараемся их придерживаться, но перемещаться по палубе в целом не возбраняется!

Не успел он закончить высказывание, как Джимми, воскликнув: «Мы первые!» – понёсся к правому борту и просунулся между вантами, в ожидании отправления. Томас и Аримани объединились с приятелями – студентами-второкурсниками. Верона сместилась к мачте – рассмотреть «риззгиррское дерево», насыщенное узорами и сверкающее вкраплениями – вероятно – тоже хрустальными, а все остальные студенты, исключая «сына Ирландии», а также Джину и Виргарта, перешли от центральной мачты на переднюю часть – закруглённую, с углублением по периметру. Отследив их перемещение, проректор, а с ним и Джошуа, встали у левого борта – рядом с двумя бочонками, подходящими для сидения. Джош вытащил сигареты, а Лээст спросил: «Как там в Дублине?»

– Да всё так же, – ответил Джошуа. – Я там пробыл до июля, а потом уехал в Австралию. Джон там жил, по последним сведениям, но я не сумел разыскать его.

Эамон кое-как поднялся и застыл в неподдельном ужасе, в результате чего Верона повторила совет проректора:

– Смелее, смелее, юноша! Пройдите к ардору Девидсону!

Эамон отправился к Томасу, пытаясь идти на цыпочках, дабы не пачкать палубу, а сама Верона, похмыкивая, направилась к Джине и Виргарту, что выбрали себе место у правого борта Парусника. Знакомство было оформлено улыбками и объятием. После обмена фразами – общими по характеру – Джина поправила волосы – красиво подвитые локоны, несколько растрепавшиеся, кинула взгляд на Лээста и спросила:

– Как ты осмелилась?! Виргарт тут поделился. Ты сама написала проректору?!

– Сама, – подтвердила Верона. – Положение было безвыходным.

– Да уж! – вмешался Марвенсен. – С твоим-то баллом по Эйверу?!

Эртаонский корабль тем временем ускорил своё движение и, рассекая воздух, устремился в южную сторону. Пока Джина, в своей манере, со свойственной ей медлительностью и достаточно долгим осмысливанием, расспрашивала Верону об Иртаре и Калифорнии, белые скалы вдоль берега неожиданно стали ажурными. Навстречу поплыли башни – гирляндой, причудливо вырезанной, с устремлёнными в небо шпилями и с прозрачными галереями. Марвенсен оживился и сказал с воодушевлением: «Наш Игеварт! Столица! Самый красивый город! Аналогов не имеется!» Верона не стала оспаривать, хотя пребывала в уверенности, что нет красивее места, чем Реевард в Иртаре, а Виргарт решил продолжить, бравируя компетентностью:

– Игевартская архитектура – дело рук Отцов-Прародителей. Его со́здали в первом веке. Технология уникальная…

Пока он просвещал своих слушательниц о строительных технологиях, корабль поднялся выше и белые башни города утонули в закатном мареве. Джина, слегка озябшая, достала из сумки пончо и быстро в него закуталась, на что Лээст подумал с тревогой: «Чёрт! Уже холодает! Верона, боюсь, замёрзнет! Эта курточка слишком лёгкая!» Джош, давно убедившийся, что проректор, не отрываясь, постоянно глядит в её сторону и в глазах его то и дело проявляются те эмоции, которых никто до этого пока ещё в нём не свидетельствовал, посчитал своим долгом отвлечь его:

– Я в июне чуть не женился, – поведал он в мрачной тональности. – Подвернулась одна красавица. Вроде бы скульптор, по-моему. Художник по декорациям.

– И что? – спросил Лээст. – Всё кончено?

– Ага, – ухмыльнулся Джошуа. – Застукал её случайно, ну и выставил после этого.

– С кем-то или за чем-то?

Маклохлан извлёк бумажник, помахал им с пренебрежением и ответил: «Пятнадцать тысяч! Взяла их без разрешения!»

– Бывает, – вздохнул проректор. – Хорошо, что заметил вовремя. Жениться всегда успеется.

«А лучше вообще не жениться…» – хотел было высказать Джошуа, но, покосившись на девушек, стоявших в компании Марвенсена, тоже вздохнул и промолвил:

– Если есть на ком, разумеется…

* * *

Через какое-то время Виргарт оставил красавиц и отправился к семикурсникам. Как только он отдалился – в направлении носа Парусника, Верона спросила тихо:

– Так что тут у вас с эртаонами? Я, конечно, была шокирована, когда узнала от Томаса, что Арвеарт был создан какими-то гуманоидами.

– Ты что?! – испугалась Джина. – О них говорить запрещается! Если узнает кто-нибудь, то нас отчислят сегодня же!

Верона, взглянув направо – на корму, уже затемнённую – оседавшими быстро сумерками, села на тёплую палубу и заметила саркастически:

– Между прочим, Маклохлан слышал, как мы о них разговаривали, но никак не отреагировал, так что я сомневаюсь в истинности подобного утверждения.

Джина сперва задумалась, но тут же нашла оправдание:

– Вы говорили в Дублине! Это – большая разница!

Верона, как в случае с Джошуа, осознав, что деваться некуда, кроме как применить суггестию, извинилась мысленным образом перед командой Парусника и спросила с прежней иронией:

– Ты действительно полагаешь, что мы никогда не будем обсуждать их каким-либо образом? Насколько ты в этом уверена?

Джина тут же воскликнула: «Уверена стопроцентно!» – но спустя секунду почувствовала, что на деле бояться нечего и что – больше того – Верона нуждается в объяснениях. Осознание этого факта, сопряжённое с тем обстоятельством, что Джина сообразила, что сможет найти в Вероне достойного конфидента по вопросам любого характера, изменило её отношение весьма кардинальным образом.

– А что ты о них узнала? – спросила она интонацией, означавшей её согласие.

– Только то, что они представлены какими-то разными уровнями. И ещё – что они прекрасны, и что мы для них – питекантропы. Маклохлан предупредил меня не смотреть на них по возможности.

– Так и есть, – подтвердила Джина, скосив глаза на астролога, чей вид вполне соответствовал термину «доисторический» – в силу его небритости, угрюмости и лохматости: – Они – как экдор проректор, но только моложе физически. Им всем – двадцать пять примерно, даже тем, кто третьего уровня.

Верона, стараясь не выдать возникшего в ней отношения – отношения к Эртебрану – переставшего быть платоническим и ставшего неуправляемым, спросила:

– А он – единственный? Я имею в виду… арвеартцы… Внешне они обычные или всё-таки есть исключения?

– Есть, – подтвердила Джина, – но они – такие, как Марвенсен. Вроде бы всё на месте, но если сравнивать с Лээстом… Чего-то им не хватает. Чего-то самого важного.

– Интеллекта, по всей вероятности. Интеллект, при прочих достоинствах, в мужчине самое главное.

Джина немного подумала, кинула взгляд на Томаса – с оценивающим значением, и спросила: «А как его выявить? Как ты, к примеру, вычислишь, что Томас умнее Брайтона? То есть интеллектуальнее?»

– Ничего вычислять не надо. Исходи из их поведения. Но мы отвлеклись, по-моему.

– Да! – спохватилась Джина. Глаза её засверкали от нервного возбуждения: – В общем, слушай! Самое главное! Арвеарт был создан искусственно! Говорят, эртаоны хотели воссоздать свою цивилизацию! У них там случилось что-то на межгалактическом уровне, они оказались без женщин и жили так очень долго, а потом они нас обнаружили и тогда они выбрали девушек! Самых красивых, считается, и забрали их в то измерение, в котором всё это создали!

Верона, внимательно слушая все эти пояснения, продолжала смотреть – не на Лээста, а на корму фрегата, и пыталась себе представить, каково это – быть бессмертными, и остаться вдруг одинокими, и отыскать случайно вполне подходящих для скрещивания красивых, но глупых девушек…

– И те, кто у них родился, тоже были мужчинами и это как раз и были эртаоны третьего уровня! Им опять подобрали девушек, а дальше всё уже было, как при обычном развитии! – выпалив это залпом, Джина чуть успокоилась, перевела дыхание, подтянула поближе сумку с монограммой Prada Milano и извлекла косметичку, чтобы немного подкраситься.

– Ясно, – сказала Верона. – Так значит, ты полагаешь, что из этой затеи с девушками совсем ничего не вышло? Всё было зря, получается?

Джина накрасила губы, невзирая на то обстоятельство, что в темноте – сгущавшейся – оттенки теряли значение, и ответила в новой тональности – теперь уже опечаленной:

– Ну да. Ничего, естественно. Они же нас игнорируют.

Верона, память которой воскрешала недавние образы Эрвеартвеарона Терстдарана – как он ходил, смеялся, пил «Гиннесс» и ел баранину, с азартом водил машину, бродил босиком по берегу, и давние образы Джона – как он поливал помидоры, расставлял на столе тарелки, рвал спелые сливы с веток, разбирал с ней схемы к конструкторам, объяснял, как рисуются лошади, учил, как делать мороженое, копался в моторе Форда, – тысячи разных образов, возразила:

– Не игнорируют. Мы для них – жизнь, Джина. Мы для них – самое главное. Ты никогда не думала, что «естественное развитие» с подачи такого рода – более чем искусственное? Эксперимент не закончен. Возможно, он только начат, с учётом того аспекта, что с точки зрения вечности их время неограниченно.

– Закончен, – вздохнула Джина. – Способности арвеартцев из века в век деградируют.

– А как же экдор проректор?! Он что – пример деградации?!

– Экдор Эртебран – исключение! Это яснее ясного!

– Джина, яснее ясного, что мы знаем о них ровно столько же, сколько знают простейшие в склянке о жизни микробиологов!

– Чушь! – возразила Джина. – Мы знаем, конечно, мало, но мы можем делать выводы, исходя из их отношения! Им всё теперь безразлично! И Арвеарт, и Коаскиерс!

– Им это всё «безразлично», и поэтому нас встречают на таком бесподобном Паруснике?! Прости, но поверить сложно! Всё это не случайно! Всё должно иметь основание, с первого дня до последнего, даже наше с тобой рождение!

– Нет! – закричала Джина. – Наше с тобой рождение – случайное из случайного!

– Тише! Не надо так нервничать! Подойдём к вопросу иначе. Послушай меня внимательно. Эртаоны третьего уровня обретаются в том измерении, к которому мы относимся, и у них иногда возникают отношения с разными девушками. Возможно, очень серьёзные. Тогда рождаются дети – эртаоны четвёртого уровня…

– Да, – согласилась Джина. – Рождаются и рождаются, но что из этого следует?

– Из этого следует многое. Ты встречалась с отцом когда-нибудь?

Джина, медля с ответом, раскрыла свой клатч с косметикой, извлекла из него сигареты, прикурила от длинной спички и, видя перед глазами не тонкую пачку Vogue, а снег и высокого парня на малиновых лыжах Kästle, ответила наконец-то:

– Хвастаться нечем особенно. Мама была с ним месяц, а потом она в лотерею выиграла уйму денег… пять миллионов фунтов. И как только это случилось, он сразу исчез куда-то. И я родилась после этого. А потом они снова встретились, но только не в Эдинбурге, а на курорте в Альпах. И мама опять забеременела. И он там пробыл неделю и больше не появлялся. Я его помню, но плохо. Только помню, что он высокий, красивый и синеглазый. Фотографий у нас не осталось, они все пропали куда-то. А Монике скоро семнадцать, она перешла в одиннадцатый… – на этом она затянулась – так сильно, что сразу закашлялась.

Верона дала ей минуту – прочистить горло и высморкаться, после чего спросила:

– А тебе не известно, случайно? Наши Отцы-Наблюдатели слышат нас телепатически?

Джина немного подумала, вспоминая примеры из прошлого:

– Слышат, я полагаю, с учётом всех их способностей, но точно я не уверена. Сама я с этим не сталкивалась, но Марвенсен мне рассказывал, что когда он был совсем маленьким, лет пять или шесть примерно, он однажды сорвался с крыши. Причём – с высотного здания. Он там с мальчишками лазил, а отец его появился, поймал его прямо в руки и пробыл с ним до самого вечера.

Верона крепко зажмурилась. Ромашки – крыша сарая – застывшее в небе солнце – дорога, покрытая пылью – бесконечное ожидание, длившееся минутами, часами, днями, годами – до слов экдор проректора: «Кем бы ни был экдор Блэкуотер – человеком ли, эртаоном, ты не должна сомневаться ни в его любви к твоей матери, ни к тебе самой, соответственно…»

Часы на людских запястьях продолжали вращать колёсиками – минута-другая-третья… между ними текли секунды, уносившие время жизни – человеческой – смертной жизни – абсолютно несоизмеримой с эртаонской бессмертной жизнью – бесконечной в своём исчислении.

Джина, с глубоким вздохом, означавшим: «Всё перемелется», – протянула к Вероне руку, погладила ей колено и прошептала тихо:

– Наши матери были счастливы. Полюбили. Смогли родить от них. Для женщины это – главное. Я бы всё отдала, наверное…

Смысл слов был прозрачен, как воздух. Верона подумала: «Боже мой. Так вот в чем дело, оказывается», – а Джина чиркнула спичкой из коробочки с надписью Marriott и, глядя на пламя – слабое – нервное и трепещущее, продолжила отстранённо, словно это не означало ни боли, ни унижений, ни бесконечных раскаяний, ни попыток лишить себя жизни, ни любви – бесконечной, глубокой – обрёкшей её на страдания:

– Знаешь, сколько я мучаюсь? Ровно четыре года. С нашего Дня Посвящения…

– Кто он? Один из Кураторов?

– Да. Старший Куратор Коаскиерса… Эрвеартвеарон Четвёртый. Ты его завтра увидишь. Он будет вести церемонию…

– Как?! – прервала Верона. – Эрвеартвеарон?! Терстдаран?! Ты влюблена в Терстдарана?!

– «Терстдаран» на эртаане. Ты про него уже слышала?

Возникла короткая пауза, что у Джины ушла на прикуривание, а у самой Вероны на вопрос: «Что делать?! Рассказывать?!» – к себе же и адресованный, и принятое решение: «Лучше сначала выслушать и сделать какие-то выводы». В результате она ответила:

– Да, от Томаса Девидсона. Он сообщил мне вкратце, что шесть эртаонов-Кураторов наблюдают за Академией и выдают свои санкции при проблемах с Седьмым департаментом.

– Возможно, – кивнула Джина. – Хотя я ни разу не слышала о каких-то конкретных санкциях. Эртаоны в такое не вмешиваются. Семёрки творят что им хочется, и всё это – безнаказанно.

– Меня уже информировали, что Вретгреенское отделение – самое реакционное…

– Да! Они просто ужасные! Меня раз пять арестовывали!

– За что?! – поразилась Верона.

Джина слегка замялась:

– Ну-у… в основном – за косметику. И ещё – за короткие юбки… Ну то есть не арестовывали, а делали предупреждение…

– Понятно, – Верона хмыкнула. – Полиция нравов в действии. Давай вернёмся к Терстдарану. Как часто ты с ним встречаешься?

– Редко, – вздохнула Джина. – На разных мероприятиях официального уровня.

– Он хоть раз с тобой разговаривал?

Джина сперва усмехнулась – но жалобно, а не презрительно, потом развела руками и ответила: «Нет, разумеется!»

– Почему это – «нет, разумеется»?

– Подобное исключается!

– Кем это исключается?

– Эртаоны второго уровня, и элагары тем более, со смертными не общаются!

– «Элагары»? А кто – «элагары»?

– Тебе лучше спросить у проректора.

Вероне пришлось усилить суггестическое вмешательство. Джина, подумав: «Бог с ним», – посмотрела на Джоша и Лээста, чьи силуэты – тёмные, были слегка подсвечены золотящимся полумесяцем, и пояснила сдержанно:

– Элагары – те эртаоны, которые лично связаны с эртаоном первого уровня.

– С Эркадором? – спросила Верона.

Джина кивнула молча, избавилась от окурка, достала духи из сумки и, брызнув себе на шею, поделилась предупреждением:

– Нельзя говорить без эпитетов. Сын Первой Звезды – как минимум.

– Эпитеты устоявшиеся?

– Да, – подтвердила Джина и с почтением перечислила: – Величайший из всех Великих, Всесильный, Не Знающий Равных, Властвующий Безраздельно…

– А их кто-нибудь видел когда-нибудь? Сына Первой Звезды с Советниками. Чем они занимаются? Есть какие-то сведения? Раз их называют «Создателями», то это они, получается, осеменяли девушек? А сколько там было девушек? Кто-то когда-то просчитывал? Занимался генеологией?

Джина – в стиле Маккафрея – сжалась в комок, зажмурилась и пробормотала: «Господи, прости мои прегрешения…» – на что Верона заметила, снимая сабо – тяжёлые – и отставляя их в сторону:

– Значит, никто не просчитывал. Устала от этой обуви. Платформа у них убойная. Можно орехи раскалывать.

Молчание длилось долго. Верона, вытянув ноги, с видимым наслаждением шевелила уставшими пальчиками, а Джина, выждав немного, сначала удостоверилась, что её не дезинтегрировали, и даже, для пущей уверенности, встала, прошлась по палубе, уселась – чуть успокоенная, и нервно пробормотала:

– На землю они не спускаются, но там у нас есть, в Академии, их портреты в центральном холле. В принципе можно составить какое-то представление…

– Что значит – «составить какое-то»? Портреты не лучшего качества?

– Нет, – прояснила Джина, – качество безукоризненное, но они там представлены в шлемах и забрала у них опущены.

– И фигуры у всех одинаковые?

– Да, у них всё одинаковое. И фигуры, и фреззды со шлемами.

– А что является «фрезздами»?

– Это такие туники. И ещё у них есть эртафраззы. Это плащи до пола, без пуговиц, но с застёжками.

Верона представила Джона облачённым в нечто подобное и, рассмеявшись, спросила:

– Это – как у Дарт Вейдера?! А мечи у них тоже имеются?! Обычные или лазерные?!

Джина воскликнула в ужасе:

– Сейчас нас разложат на атомы!

– Кто из них непосредственно?! Старший Куратор Коаскиерса?! Представляешь, какая сенсация! «Эрвеартвеарон Терстдаран самолично дезинтегрировал студентку пятого курса…»

– Прекрати! – закричала Джина. – Подобное оскорбительно!

– Подобное просто глупо! Вас всех тут так прозомбировали, что вы не видите главного! «Создатели»! «Величайшие»! Пора уже с этим заканчивать!

Джина зажмурилась в ужасе, а Верона – разгорячённая – продолжила в резкой тональности:

– Если любишь, пойди объяснись с ним! Посмотри на его реакцию. Попроси его сделать что-нибудь! Предложи ему выпить кофе! Предложи ему съесть пирожное! Предложи смотаться в Ирландию! Я знаю, что он не откажется! Их тошнит от всех этих почестей! От всех этих преклонений! Любого бы затошнило! Ничего у них не получится, никакая цивилизация, пока вы тут все пресмыкаетесь как ничтожные пресмыкающиеся!

– А мы и есть пресмыкающиеся, – прошептала Джина с отчаянием. – Мы для них – инфузории.

– Ну нет! – возразила Верона. – Мы для них – не инфузории! Не ходя далеко за примерами, мы – равные им по сути особи женского пола, способные на зачатие! Эксперимент не окончен! Джина, слушай внимательно!..

– Нет! – закричала Джина и закрыла уши ладонями.

– Ну ладно, – сказала Верона. – Я объясню, как получится. Ты изучала генетику? Генетически мы подготовлены. В нас заложена их информация. Проблема – как ею воспользоваться. Здесь нужен скачок в развитии и, чтобы его спровоцировать, возникает потребность в факторе. И любовь как подобный фактор идеальна в любом отношении. Если смотреть фактически, ты находишься в том состоянии, когда в тебе происходит масса особых реакций, изменяющих состояние и твоих нейронных рецепторов, и гликально-липидных ансамблей, и в первую очередь – матрикса. Значит, они влияют, на молекулярном уровне, на все основные рецепторы, принимающие участие в физическом обеспечении свойственных им способностей… к трансгрессии, к телепатии, к изменению свойств материи. И чем больше ты его любишь, тем больше в тебе реакций. Любовь – как апгрейд, понятно? Однажды ты с ним сравняешься.

– Бред… – прошептала Джина. – Ты должна просить о прощении… Ты должна просить о помиловании…

Верона, прервав её жестом, встала, одёрнула курточку и произнесла с улыбкой:

– Я попрошу, пожалуй, о частной аудиенции. Ты посиди подумай, а я тут пройдусь немного. Экдор Эртебран сказал нам, что это не возбраняется…

Джина, почти лишившись своих речевых способностей, проследила, дрожа всем телом, как Верона уходит по палубе – не в сторону бака Парусника, а к корме – в обратную сторону, а затем, напрягая зрение, обернулась на Лээста с Джошуа. «Надо пойти и сказать им. Они ничего не заметили. Хотя уже поздно, наверное. Её теперь дезинтегрируют. Теперь ничего не поделаешь…»