Читать книгу Хирургическое вмешательство - Серена Никки - Страница 12

– Сегодня утром, проснувшись, я почувствовала на себе теплые майские лучики солнца, что просачивались через окно. Встав с кровати, я устремилась к окну. Глянула и увидела зеленую листву, почти безоблачное голубое небо, – процитировал Павел строки сочинения, когда-то придуманные его любимой Анечкой.

Он наслаждался видом собственного сада: зеленая листва с капельками росы. Видимо, ночью прошел кратковременный дождь, но сейчас его взору предстало почти безоблачное голубое небо. Птички поют, слышится лай собак, звуки деревни дарят умиротворение и спокойствие и, как говориться, навеяло.

Аня лежала на боку, смотрела на Павла и улыбалась. Муж стоял к ней спиной, он уже держался за ручки рам и приготовился распахнуть их настежь, но почему-то медлил. Он проговаривал строки сочинения медленно, смакуя каждое слово, с расстановками и невероятно выразительно.

– Паш, – тихо позвала Аня мужа, – вообще-то уже далеко не май.

Павел глянул на жену, развернувшись в пол оборота, и широко улыбнулся, показав свои идеально ровные зубы.

– Ты помнишь? – иронично отозвался мужчина.

Аня вздохнула и посмотрела на часы. Праздник закончился поздно, Марьяна помогла убрать со столов, но на посуду сил не хватило у обеих. Аня лежала, а в голове уже крутился план всех дел на сегодня, и план этот явно не на один лист.

Конечно, она помнила свое детское школьное сочинение по литературе. Тогда еще совсем юный Павлушка решил, что именно в тот момент, когда она читала его у доски, он в нее и влюбился.

Он часто повторял эту историю в компании, и она заходила на ура. Все, в особенности женская половина, считали его романтичным и чувствительным человеком, только имелось одно маленькое «но», о котором не принято было говорить – Паша не мог влюбиться в Аню в тот день, и причина была до крайности банальна: Анечка на тот момент училась в пятом классе, а Пашка ходил в восьмой. Но кто будет на селе вдаваться в такие тонкости? Главное, что Паша, когда хорошо выпьет, такой нежный и романтичный становится.

Память у романтика и отца многодетного семейства оказалась избирательной. Он отлично помнит только тот самый момент, когда воспылал нежными чувствами к жене, опуская подробности того, что он вообще-то периодически пылал не только нежными, но и страстными чувствами к каждой второй девчонке. И это как бы не в счет.

На момент, когда он вскружил голову Ане, являлся уже прожженным ловеласом и самым видным парнем на селе. Он единственный носил крутую кожаную куртку-косуху с заклепками. Кошмар, на что пойдет малолетка ради того, чтобы крутой парень накинул ей на плечи эту куртку и посадил на свой мотоцикл. Аня тоже не устояла перед Пашкиным обаянием.

Как говорит Марьяна: «В юности за нас думают гормоны». Аня влюбилась в него без памяти, сердце было готово выпрыгнуть из груди в те моменты, когда он на нее смотрел, а уж когда позволил объятия и поцелуи, Аня просто плавилась в его руках. Жаркие ночи, долгие свидания и, как говориться, все бы ничего, но юная Анечка залетела. Она еще училась в школе, когда начал расти живот.

– Паш, прекрати, – скривилась Аня. Он врал в компаниях, и она терпела, но наедине у нее не было ни малейшего желания все это выслушивать, – иногда мне кажется, тот эпизод – единственное, что ты способен запомнить наизусть.

Павел так погрузился в свои мысли, что даже не услышал слов Ани. Он с наслаждением потянулся, громко зевнул и все же распахнул окно. В комнату сразу ворвалась утренняя прохлада.

– Я открыла окно, – продолжил Павел, как ни в чем не бывало, декламировать предложения из давнего детского сочинения, – и комната наполнилась сладким запахом… навоза.

Пашка скривился, фукнул и загоготал.

– Вообще-то, – Аня тоже уже встала и уже одевалась, – цветущей сирени.

– Ох, – еще раз сладко зевнул Павел, – отвык я от села и его запахов. Хочется свежего воздуха, а получаешь амбре коровников и свинарников.

– Нормальный воздух, – подошла Аня к мужу и тронула его руками в области груди, – а ты давай не зазнавайся. Кстати, коровник тебя очень ждет сегодня.

– После тех мест, где я был, наше село кажется таким захолустьем. Мне уже скучно. Я теперь вижу, какая дыра это наше Марьино.

– А мне нравится, – не согласилась Аня, – это наша Родина. Я люблю свое село, но сменить место жительства на более развитое была бы не прочь. Пашунь, а и правда, давай присмотрим домик в Новолабинской? Там газ, асфальтированные улицы, для детей всего больше, там. – Павел снисходительно глянул на жену и обнял ее.

– Дурашка моя, Анька. Для тебя Новолабинская – вышка цивилизации. Ну да! Там же газ! Асфальта больше. Ох, – тяжело вздохнул он, – после тех мест, где побывал я, все это кажется такой «жопой мира», что даже возвращаться не хочется. Я вот уже подал резюме в несколько крупных строительных компаний в Подмосковье и в Находку, там новый газовый трубопровод тянуть собираются к заводу удобрений. Спецы-электрики нужны.

Сердце Ани сжалось в болезненный комок. Она отодвинулась и подозрительно посмотрела на Пашу, не шутит ли он. Не шутит.

– И ты поедешь? Если примут? – настороженно спросила Аня. Сейчас женщине стало не до иронии и сантиментов.

– Семью-то надо содержать, – постарался как можно тверже ответить он, при этом прямо в глаза не смотрел.

– В Находку? – почти шепотом с округлившимися глазами спросила Аня.

– А что? – вдруг с вызовом глянул на жену Павел, – нормально, что я уже полтора года в Крым мотаюсь? Тебе ведь нравится деньги от меня каждый месяц получать? Нравится?!

Павел не любил споров, особенно с женщинами. Он привык их покорять, и они после этого должны просто боготворить его и восхищаться. Но с Аней это не работало. Его жене постоянно всего было мало: мало времени, денег, внимания. Она все время с ним спорила и пыталась отстаивать свою позицию.

Женщина, по мнению Павла, это слабое, крикливое, сварливое существо, которое хлебом не корми, дай посплетничать. Он когда женился на ней, думал, ему будет не сложно, но вышло иначе. Анне постоянно хочется иметь что-то свое: свое дело, машину, хозяйство развела – целую мини ферму. У нее душа предпринимателя, у него – вольного гуляки-повесы. Женщина ему интересна исключительно в постели.

В его понимании идеальный брак это когда он принес жене зарплату, она его вкусно накормила, в постели удовлетворила и не спросила, куда он с утра собрался. Анька же постоянно задает вопросы: а ты куда, а зачем, а почему, а можно я учиться пойду?

Аня с ошарашенным взглядом развела руки в стороны, правой она указала на запад.

– Нет, ну нормально! Одно дело, когда ты мотаешься в Крым, и мы без тебя по два месяца живем, – потом ее левая рука метнулась, и указательный палец ткнул в сторону востока, – и совершенно другое, когда ты собрался в Находку. Паша, это пипец, какая разница! Паша!

– Не начинай, женщина, – недовольно скривился он, – чего тебе снова не так? Крым, Находка – одна селедка.

Он хохотнул, как ему показалась, над удачно придуманной шуткой, только жена тут же встрепенулась. Павел своей новостью вывел ее из себя настолько, что его остроумия она совсем не разделяла.

– Ты! – постучала она себя кулаком по виску, – Ты, Паша, совсем ку-ку?! Какая к чертям селедка?! Ты на уроках географии вообще присутствовал хоть раз?! Или как обычно за туалетами штаны протирал?! Это больше девяти тысяч километров от дома! Мы тебя как минимум полгода дома не увидим! Ты вообще планировал со мной посоветоваться?! Или мое мнение тут не имеет значения?

– А каком еще мнении ты говоришь, Анька? Ты, между прочим, вообще учиться надумала, – пошел в атаку Павел, – мое мнение тебя тут не волнует! Так на что мне тогда твое? Да, и кстати, хорошо, что далеко работа моя новая! – выкрикнул он в сердцах, – Реже твою вечно кислую морду видеть буду. Вечно как курица под себя гребешь…

Аня всхлипнула и расплакалась.

– Не кричи… – сказала она почти шепотом, – детей разбудишь. Я у тебя разрешения прошу, мне это очень важно, понимаешь? Я для семьи. Ты сам отучился четыре года на электрика, и я слова тебе не сказала. А я когда образование получу? Хоть какое-нибудь…

– Раньше головой думать надо было, – добивал жену жестокими словами Павел, – все надо вовремя делать, а не наоборот. Твое время учиться ушло. Когда одни образование получали, тебе приспичило каждые два года рожать. Расплодилась как свиноматка, а ко мне теперь какие претензии? Хватит и того, что на права тебе потратился.

Аня осталась заплаканная в спальне, а Павел смерил жену каким-то презрительным взглядом, быстро вышел и остановился на крыльце. Они ни о чем не договорились.

Павел не понимал, как она себе представляет свое обучение? А на ком дети, дом, хозяйство будут во время сессий? На нем? Он сам себе боялся признаться, что совершенно не готов к таким испытаниям. Легче накричать на жену и запретить, чем разрешить и потом мучиться.

Аня хоть и расплакалась горько, но с ним так и не согласилась, не в ее характере отступать от намеченных планов. Только вот образ любимого Паши постепенно становился не таким любимым. Больно, когда тебя оскорбляют, особенно если ты этого не заслужила. А когда это делает самый близкий человек – вдвойне больней. И снова неприятное чувство одиночества, оно словно инеем покрывало сердце, душу, и тепло к любимому остывало. Постепенно, очень медленно, но остывало.

– Приехал домой, называется – добро пожаловать, – пробурчал Павел себе под нос недовольно, – мнения её мне нужно спрашивать. Много чести. Дура.

Когда Аня вышла на веранду, у мойки уже стоял Федор, он растирал пенку по тарелкам и аккуратно ставил их стопкой. На стульчике рядом стоял Джеджик, рукавчики его рубашки закатаны выше локтей. Он был маленького роста и не доставал до стола, Федя ему для удобства приставил стул, и младший братишка с удовольствием помогал.

Один брат напенивал тарелочки, другой аккуратно и медленно ополаскивал по одной в соседнем поддоне, затем так же медленно укладывал их на расстеленном полотенце.

– Половина шестого утра, – подошла Аня и поцеловала обоих сыновей в щечки, – чего не спите?

– Утло ялкое, – ответил Джеджик, – я наспался.

Федя не ответил, только глянул на слегка опухшие глаза матери и отвернулся. Мальчик очень любил свою маму, она для него самая-самая, а приехал отец и обижает ее. Точно знал, что папа заставляет маму плакать и это не в первый раз, и чем старше становился мальчик, тем тяжелее он переживал ссоры родителей.

– Завтракать сейчас хотите или попозже?

– Когда все проснутся, – сказал Федя, не отвлекаясь от работы, – все и позавтракаем.

Джеджик поставил очередную тарелку и сильно кивнул головой.

– Да, – сказал он, – потом позам-тлам-каем.

– Ну хорошо, – сдалась Аня, – я тогда побежала, делами займусь. – Анна запрятала глубоко свои переживания и переключилась на дела насущные.

Когда женщину превращают практически в рабыню, она чувствует себя истощенной, уставшей, но сегодня она поняла, что ничего не изменится в ближайшем будущем, а, возможно, станет еще хуже.

«Я сильная. Я справлюсь. И никакая я не курица, и не свиноматка. Мои дети, мои сыночки, каждого из них очень люблю, и все будет хорошо».

Вздохнула немного прерывисто, так как снова комок к горлу поступил, но Аня смогла, наконец, успокоиться и принялась за работу.

Павел посматривал на суетящуюся в сараях жену и думал. Ему не было стыдно, он однозначно прав.

«Ни к чему ей это образование. Похвастать разве что дипломом. Типа, самая крутая на селе. Анька это любит, везде свой ум показать. Только тут, в Марьино, ее ум никому не нужен. Все, кто его имеет хоть чуть, давно уже сбежали в Ростов. Ничего», – думал Павел, – «она отходчивая. Подуется, да и успокоится. Придумает себе новую забаву. Вон у нас теплицы еще нет, а Прутковы уже поставили. Моя увидит и тоже загорится. Надо что-то такое придумать, чтобы ей понравилось, только вот что?».

Аня и Павел полдня работали в одном дворе, но при этом они ни одним словом не перебросились за это время. Павла это угнетало, он не мог долго терпеть обиды жены.

Жуков вычистил и вывез на компостную кучу весь накопленный за три дня навоз, прошел мотоблоком несколько рядков картошки. При этом все время его голова так и крутилась в поисках жены.

Аня как заведенная суетилась одновременно везде. Она без устали хваталась за несколько дел одновременно, и, что удивительно, у нее все всегда получалось. Эта ее работоспособность всегда восхищала Павла. Если бы к ней приложить неприхотливый характер – цены бы ей не было как жене.

Видел, как к воротам подъехала машина, из которой вышла Марьянка и зыркнула во двор. Его видно высматривала, но не нашла. Долго не разговаривали, значит, не успела Анька рассказать о ссоре. Да она может и вообще не рассказать, Анька не любит жаловаться. Открыли багажник и загрузили какие-то коробки, и еще на заднее сиденье несколько закинули.

На обед его позвал Сашка, он больше всех любил отца, и когда тот находился дома, не отходил от него ни на шаг.

– Ну что, мой самый главный помощник? – намыливал руки хозяйственным мылом Павел, – отпустит нас мамка на пруд после обеда?

– Зачем на пруд? – деловито рассуждал Шурик. – Пошли на речку, там лучше. Костер запалим.

Павел цокнул и отрицательно мотнул головой.

– Не сегодня. На речку в ночное время позже отпросимся. А сегодня всех пацанов берем и идем на пруд раков ловить.

Шурка даже рот прикрыл, чтобы не завизжать от радости. Он прыгал на месте и трусил полотенцем.

– Рыбалка-рыбалка, – твердил он постоянно.

Павел вытер насухо руки, закинул полотенце на плечо, перехватил сына за талию и поднял. Сашка чуть не перекрутился головой вниз, а ногами кверху. Павел его перехватил так, чтобы голова не перевешивала, но при этом сын находился в горизонтальном положении. Сашка от радости подергивал ногами и хохотал.

– Все, пошли обедать, мать заждалась.

– Вот она обрадуется, – пыхтел снизу Сашка.

– А что мама тете Марьяне дала, ты не знаешь?

– Знаю.

Из Сашки вышел отличный «Павлик Морозов». Готов все всегда рассказать и, если надо, даже проследить за тем, что делает или говорит мать. Это у старшего ничего невозможно добиться, а Шурка – открытая книга.

– И что это?

– Тетя Марьяна маме помогает в большом городе молочку продавать. Мама сама делает сыр, творог и масло, а тетя Марьяна, она же в большой больнице с недавних пор работает, там людей много, все сыр любят.

– Ясно, ну пошли быстрее…

Сборы вышли недолгими: удочки, садок для раков, много еды, несколько полотенец, покрывало и пару пачек детского пюре для Макарона. Павел демонстративно поцеловал жену при детях в щеку и сказал: «Пока».

– Всем пока, – замахала Аня рукой и улыбнулась попытке мужа извиниться, – домой когда?

– Вечером, – деловито ответил Шурка, – эх, жаль нельзя до утра.

– Нельзя, – строго повторила Аня, – чтобы у некоторых не возникло недопонимания.

– Вечелом плидем с лаками, – махал пустым садком и оборачивался Джеджик.

Федя шел немного впереди с удочками и пакетами. Макар сидел на руках у отца. Он постоянно смотрел на мать через его плечо, улыбался и посылал Ане воздушные поцелуи. Анна тоже ему послала поцелуйчик и помахала рукой.

Два часа спустя Аня заварила любимый кофе в турке, достала из холодильника тарелочку с нарезанными ломтиками колбасы и сыра и раскрыла книгу.

«– Мистер Сайрес, как Вы думаете, существуют ли острова для потерпевших крушение?

– Что Вы хотите этим сказать, Пенкроф?

– Я хочу сказать, острова, которые созданы специально для того, чтобы около них было удобно терпеть крушение, и чтобы бедняги вроде нас могли легко выйти из всякого затруднения.

– Возможно, что такие острова и существуют.»

Аня не успела прочитать и нескольких строк, как рядом на столе зазвонил телефон. Она вздохнула, отпила быстро глоточек кофе и взяла трубку.

– Добрый день, баб Нюр.

Это звонила бабушка Нюра, у которой Аня арендовала шатер. С утра его разобрали отец и свекор и вернули хозяйке, поэтому женщина удивилась звонку и немного забеспокоилась.

– Анечка, – звучал приятный располагающий голос старушки, – я не могу найти гирлянды. Не знаю, куда их успела уже спрятать. Мастера собрали шатер, ты же знаешь, у меня скоро день рождения, и я хотела, чтобы они и огоньки повесили сразу, но вот незадача, потеряла их.

Анна встала и подошла к окну. В саду теперь стало пусто, трава зеленая и аккуратно выстриженная Аниным папой, деревья, красивые и пушистые, радовали глаз.

– Извините, баб Нюр, в саду ничего не осталось. Я, правда, не пойму, куда они могли деться.

– А ничего, детка, поищу. Я помню, твой папа все заносил. Ох и память у меня стала, а все года-года…

Старушка отключила мобильник, и Аня снова села за стол. Она взяла книгу в руки и притянула к себе. Легкий ветерок ворвался в распахнутые двери и развеял занавески, Аня глянула вперед и тут же подскочила. Вышла во двор и приподнялась на цыпочки, стоя на крыльце. Вдалеке, в конце огорода, около куста сирени, там, где располагалась калитка на противоположную улицу, на столбе стояла светлая, одиноко забытая картонная коробка.

Аня еще раз тяжело вздохнула, метнулась к столу, захлопнула книгу, ловко закинула ее на привычную полку и выбежала во двор.

«К концу года может быть и дочитаю» – промелькнула мысль в ее голове.