Читать книгу Божественное стадо - Сергей Акчурин - Страница 23

Между тем округа значительно изменилась: впереди зазеленели наплывы травы, тут и там засеребрились лужи и озерца, и поверхность черно-бурого цвета теперь как бы окаймляла все это. Появились деревья с круглыми кронами, редко и в беспорядке разбросанные по всему видимому пространству, далеко слева возникла белая колышущаяся полоса, похожая на прибой, а справа начались и пошли небольшие холмы, цепочкой уходящие за предел коровьего видения.

Миновав столб номер двадцать один, телки незамедлительно свернули на первый же довольно обширный луг с густой, невысокой, аппетитной травой, в которой проглядывали мелкие голубые, красные и оранжевые цветки, и плавно разбрелись по нему, занявшись поглощением еды. Пастух сбросил сумку и бич и принялся собирать цветы, срывая их так, чтобы оставались длинные стебли. Вскоре, с охапкой цветов, он устроился в центре луга и взялся за плетение венка.

Когда первый аппетит удовлетворился и жевание травы стало задумчиво-медленным, несколько телок, руководимые Идой, отправились к ближайшему озерцу, попутно учась у взрослой коровы правильному мычанию, которое она начала издавать на ходу, для наглядности повторяя одну и ту же коровью фразу по нескольку раз, другие же телки постепенно собрались вокруг Пастуха и разлеглись на траве, продолжая отрыгивать и жевать свою жвачку, то проваливаясь в короткий сон, то выныривая из него.

Джума и Елена, оставшиеся стоять, спрашивали Пастуха про окружающее пространство:

– А что это за белая полоса, Пастух, там, вдали, – как будто какой-то прибой? Мы даже заспорили: море это или большое волнистое озеро?

– Там, вдали, – отвечал Пастух, заплетая стебли цветов в косичку, – не озеро и не море – которого на поверхности нет, и, разумеется, не прибой, а ковыльные степи – пастбища гордых кобылиц и коней, граница которых и обозначена полосой, похожей на пену.

– А что, Пастух, находится там, за холмами? Кажется, там очертания чего-то высокого…

– Холмы эти, по которым ходят бараны и овцы, совершая свои круги по тропинкам на склонах, – отвечал телкам Пастух, – постепенно превращаются в горы, где обитают турихи и туры, то есть быки и коровы, прошедшие больше, чем бесконечно много кругов. Вершины же этих гор возносятся так высоко, что уходят за свод и достигают уровня звезд, и, взбираясь на эти вершины, турихи и туры и сами становятся звездами, приумножая тем самым возможное количество особей в Божественном стаде. Но превращением этим руководит ваша великая звездная Мать – из недоступных реальному пониманию сфер и объемов, одна только мысль о которых даже нас, Пастухов, может свести с ума.

Задумавшись над ответами Пастуха, Джума и Елена больше ничего не спросили, а повалились в траву и вытянули копыта, в полной мере и отрешенно наслаждаясь сытостью и раздумьями.

От состояния этого Джуму и Елену, правда, то и дело отрывало мычание Иды и телок, доносившееся со стороны озерца и похожее на диалог, который ведут между собой на своем языке коровы. Джума и Елена прислушивались к этим звукам, пытаясь понять, о чем говорят их согуртницы со взрослой коровой, но ничего из уже известного им на коровьем они не услышали, за исключением нескольких фраз, со стороны телок выражавших непонимание чего-то, со стороны же коровы – просьбу сосредоточиться и внимательно слушать. Пастух отложил плетение венка и нравоучительно произнес для тех, кто находился вокруг:

– Вам, телки, нужно более серьезно отнестись к умению мычать и понимать этот реальный язык, поскольку после нулевого столба никто, кроме нас, пастухов, не будет общаться с вами потусторонними звуками, которые начиная с круга второго теряют значение из-за своей примитивности. Поэтому почаще держитесь поближе к Иде и слушайте и старайтесь запомнить, что и как она говорит… Хотя сейчас, впрочем, она рассуждает о том, чего не знает сама, – такое, во всяком случае, доносится до меня со стороны водопоя…

Телки повставали с поверхности на дрожащие после отдыха ноги, пустили тонкие струи и хотели было уже двигаться к Иде, чтобы учиться коровьему языку, но вместо этого снова жадно принялись за траву, поскольку ненасытность коров, и особенно телок, не имеет границ, поглощая собой все остальные намерения и желания.

Тут скоро подошла со стороны озерца затихшая теперь, но мычащая до того компания телок, притащившая с собою запутавшиеся в ногах стебли фиолетовых и желтых цветков, которые Пастух тут же выпутал и отложил для плетения венка. Компания эта расположилась вокруг, лежа и стоя, несколько отупело наблюдая процесс изготовления венка, как будто пытаясь разглядеть в нем что-то чрезвычайно значительное, а затем те, что стояли, подключились к поглощению травы, другие – лежащие – стали проваливаться в свои короткие сны. Ида же, еще у озера отделившись от стада, отправилась на другой конец луга и, промычав там в одиночестве какую-то длинную фразу, начала просто пастись, со стороны представляя собой прекрасное зрелище полноценной, с выдающимся выменем, черно-белой коровы, пасущейся на зеленом лугу.

Беззвездная телка Ромашка, оставшаяся стоять, пожаловалась на Иду:

– Мы, Пастух, хотели узнать кое-какие подробности об увиденном там, у озера, но Ида как перешла на мычание – так и мычала, как будто бы потеряв доступный нам проекционный язык. Но на коровьем мы различаем пока что лишь примитивные фразы и поэтому мало что и даже почти ничего так и не поняли.

– Да, Пастух, – подхватила Малинка, – может быть, вы объясните нам кое-что увиденное у озера.

– Что же вам объяснить – недоступное вашему пониманию?

– Мы, Пастух, – взялась рассказывать Роза, – попили воды, оказавшейся очень вкусной, постояли и попили еще, а потом обратили внимание на торчащее из поверхности дерево неподалеку от озера и корову, привязанную к стволу. Корова эта стоит не двигаясь и, подняв голову, смотрит, не отрываясь, на свод, как будто что-то там видит, хотя мы, сколько ни всматривались, ничего не увидели. Мы промычали – правда, не знаем что, – но корова не среагировала. Но еще дальше этого дерева мы разглядели еще одно дерево и быка, тоже, как нам показалось, привязанного к стволу. Бык этот не отрываясь, как и корова, тоже смотрит куда-то ввысь, но силуэт его так страшен своими выдающимися в стороны рогами, различимыми даже издалека, что мы побоялись сделать и шаг вперед, чтобы рассмотреть этих двоих получше. Корова вроде пятнистая, а бык рыжеватый… Почему, Пастух, эти двое привязаны и куда они смотрят?

– То, что вы хотите узнать, действительно сложно, и Ида – корова – не сможет вам этого правильно объяснить не только проекционными звуками, но даже мычанием. Поэтому до нас тут доносилась какая-то мычащая околесица, которую несли и вы, почти не знающие коровий, и Ида, знающая его блестяще, но, как корова и сущность, не знающая того, что она, собственно, пыталась вам объяснить. Дело тут в том, будущие коровы, что область, в которую вы вступили после очередного столба и на которой сейчас пасетесь, предшествует той части поверхности, где молодая скотина обретает более глубокие знания в отношении реального мира, связи этого мира с проекционной иллюзией, а также о других плоскостях и объемах, прилегающих своими великими гранями к Божественной плоскости. Так что вы находитесь в данный момент движения между глубоким непониманием окружающей вас реальности, которое вы успешно прошли, и тем частичным пониманием ее, которое вас ждет впереди. Область эту, или пространство, растянувшееся на более чем десять столбов, мы, Пастухи, называем областью последних иллюзий скотины. Это единственное место на плоскости, где возникают в эфире проекционные миражи, и те быки и коровы, бараны и прочие, которым по тем или иным причинам запрещено уходить сущностью в проекционную ирреальность и за нарушение запрета грозит серьезное наказание, убегают сюда со своих великих кругов, чтобы понаблюдать эти миражи и если не мысленно, то хотя бы зрительно побывать в потусторонней иллюзии, поскольку любой скотине требуется иногда развлечься и отдохнуть от насущных забот и дел в Божественном стаде, и лучший способ для этого – погружение в фантастические миры, чем и является потусторонняя ирреальность. Но это опасные миражи, наблюдая которые скотина теряет память, забывает, кто она есть, зрительность у нее переходит в мысленность, она рвется в несуществующее увиденное: скачет на одном месте, подпрыгивает, словно пытаясь преодолеть барьер или даже взлететь, ревет и воет, а когда миражи исчезают, и вовсе наступает психоз: коровы, к примеру, падают на спину и болтают ногами, издавая при этом странные звуки, существующие, наверное, только в потустороннем нигде… Но это единственное место на плоскости, откуда не может передавать Хозяину о происходящем здесь вездесущий Подслушиватель, и поэтому Пастухи, жалея скотину и оберегая ее от строгого наказания, втайне, ничего не сообщая Хозяину, привязывают парнокопытных к деревьям, чтобы они не прыгали в миражи, а после просмотра стараются успокоить, применяя для этого разные методы. Все это, правда, не касается непарнокопытных, а именно лошадей, которые наблюдают другие – небесные миражи, по ту сторону ковыльных степей, на границе этих степей и пустыни, но не теряют при этом рассудка, поскольку все происходящее в небесной загадочной плоскости существует реально, а существующее реально не порождает в мыслях скотины невидимые барьеры, которые больное воображение хочет преодолеть, и не приводит к психозам.

Все телки тут сосредоточились на услышанном: лежащие повставали, а пасшиеся вокруг приблизились к Пастуху и перестали жевать.

– А как успокаивают парнокопытных? – тревожно спросила светло-рыжая Сонька, которая еще с первых столбов волновалась, когда речь шла о каком-то воздействии на сущность.

– Парнокопытных успокаивает либо Пастух уговорами, убеждая трезво взглянуть на вещи и подкармливая особой травой, которая отрезвляет разум скотины, либо ваша звездная Мать, одно появление которой на своде возвращает любую сущность к реальному ощущению себя и окружающего пространства, или, не дожидаясь тьмы, поскольку последняя наступает с непредсказуемым интервалом, Пастухи приводят издалека избранную корову из числа тех коров, которые обладают даром магического воздействия на любую скотскую сущность, даже козлиную, которая обычно противится всякому на нее воздействию, и корова эта мысленно разговаривает с потерявшими ощущение реальности, после чего последние просят их отвязать и, как ни в чем не бывало, сами покорно возвращаются на круги. Но вам, телкам, стремящимся стать коровами, все это не грозит, поскольку головы ваши и без того забиты картинами мертворожденной иллюзии, забиты настолько, что в них уже нету места ни для каких миражей. Но с наступлением тьмы, которую вам необходимо дождаться именно в этой области, телки первого круга избавляются от этих картин и больше не возвращаются к ним, переставая путать воображаемое с реальным. Стоит напомнить идущим с первых столбов, а также сообщить присоединившимся возле воловни: там, на земле, лишь ваши несчастные проекции, здесь же – ваша настоящая жизнь.

– Но вы, Пастух, говорили, что тем, кому это не запрещено, можно уходить сущностью в проекционную нереальность, а разве это не возобновление в головах этих самых картин? – спросила Елена.

– В нереальность, Елена, уходят коровы кругов, следующих за первым, то есть миновавшие нулевой столб, в момент прохождения которого полностью меняется восприятие скотины, и поэтому чувствуют себя в потусторонней иллюзии полноценными сущностями, воспринимая проекционный мир глазами Божественных особей, но не мертворожденных теней, – а это уже совсем другие картины, не те, что сейчас у вас в головах.