Читать книгу Русский штык на чужой войне - Сергей Балмасов - Страница 13

Глава I
Ближний Восток и Африка
На защите территориальной целостности Ирана
Разложение казаков, проступки и наказания

Оглавление

Уже к концу Первой мировой войны среди чинов Персидской казачьей дивизии, в том числе и русских, стало заметно разложение, заметно ослаблявшее ее боеспособность. Нередким явлением тогда среди добровольцев-казаков стало дезертирство, особенно среди новобранцев. За это виновных сурово карали, даже если они одумывались и возвращались в часть. Например, в таких случаях сердазов разжаловали в рядовые казаки и держали под арестом семь суток[138].

Подобным образом наказывался за неявку на службу и младший командный состав. Например, за подобные преступления наибов также арестовывали на семь суток.

Кроме того, казаки неоднократно грабили местных жителей. Например, на станции Зенджан русские чины дивизии самовольно захватили два фургона, а в другом случае персидские казаки ограбили зажиточных граждан, закопав по шею в песок нескольких людей известного местного авторитета Морад-хана, и разгромили один дом[139].

Также нередко в Тегеране казаки массово ходили к проституткам. После этого они сильно напивались, ходили пьяными по улицам и «злодействовали». Ситуация достигла такой остроты, что 27 ноября 1919 г. решено было отныне судить таких дебоширов[140].

Кроме того, в марте 1920 г. в Тавризе казак убил местного жителя. Начальство и власти не смогли его осудить, поскольку жертву быстро похоронили до заката солнца по мусульманскому обычаю и не провели освидетельствование относительно причин его смерти[141].

А 27 апреля эта история фактически повторилась в городе Зенджане, где якобы в хлебопекарне казак во время массовой давки убивает кинжалом пекаря. Местное население поймало его и жестоко избило, несмотря на то, что вина конкретного человека не была доподлинно установлена.

Как бы там ни было, но после этого здесь настроение к казакам было крайне враждебно, и жители города даже хотели отомстить товарищам задержанного, напав на них.

Впрочем, и сами казаки нередко страдали в результате своих «гуляний». Так, в мае 1920 г. в пьяном состоянии покончил с собой казак Нестроевой команды Сеид-Гасан[142].

В результате буйства казаков и осложнения внутренней ситуации в стране появление их в крупных населенных пунктах становилось все более опасным. Осознавая это, командир Тавризского отряда в июне 1920 г. написал предписание: «Прошу всех русских чинов отряда по возможности избегать посещения города и в случае такового посещения возвращаться засветло»[143].

О том, что такое предостережение было нелишним, свидетельствует июльское избиение тавризскими жандармами группы казаков, на которых напал их караул, стоявший возле жандармского штаба, представители которого заявили о недопустимости нахождения посторонних возле данного объекта. Примечательно, что они еще до этого проявляли к казачеству явно враждебное отношение[144].

Многие из казаков не всегда хорошо исполняли порученную им службу и задания командиров, опаздывали на строевые и стрелковые занятия и даже прогуливали их, что наказывалось лишь «строгим выговором»[145].

В свою очередь, чины дивизии, обязанные также выполнять работы в отрядных саду и поле, как оказалось в середине апреля 1920 г., делали это плохо, и командованию тавризского отряда пришлось специально назначать наиба для контроля над ними[146].

Также казаки порой совершали преступления и в отношении друг друга. Например, кражи[147].

Более того – некоторые из них совершали явные должностные преступления, например, читали секретную почту их русских командиров[148].

При этом русские также допускали злоупотребления. Так, начальник казаков полковник Старосельский отмечал, что в дивизионных пекарнях хлеб выпекают хорошего качества, а казаков кормят плохим.

Это объяснялось тем, что интенданты продавали хорошую продукцию на сторону, а подчиненных кормили более дешевой и худшей по качеству. Поэтому начдив поставил раздачу хлеба под строгий надзор и организовал расследование этого злоупотребления с обещанием «строгого взыскания» с виновных[149].

Впрочем, подобная ситуация отмечалась и в отрядных хлебопекарнях в отдаленных районах с подачи представителей русского командования, которое нередко злоупотребляло не только с хлебом, но и с прочим вверенным ему имуществом[150].

Старосельский стал активно бороться против этих непорядков и вообще начавшегося разложения во всех его формах. Положение действительно было серьезным. Так, например, несмотря на то, что большая часть казаков была персами-мусульманами, это не мешало им регулярно буйствовать и пьянствовать[151].

В марте 1920 г. был разжалован в казаки и исключен из состава дивизии за пьянство и стрельбу в городе сердаз (урядник) Гасаид-Мехмед.

В таких случаях жалование увольняемых удерживалось в казну. Подобные случаи наказаний за чрезмерное употребление алкоголя и злостное нарушение по службе были нередки.

Однако во взаимоотношениях с рядовым составом русское начальство в большинстве случаев было строгим, но справедливым. И нередко ранее разжалованных за разные проступки не только восстанавливали в сердазах[152] «за усердную службу» и «боевые отличия», но и производили в более высокие чины, например, в наибы, если они показали своё рвение к службе.

Например, 2 мая 1920 г. «за незнание устава караульной службы» были разжалованы в рядовые сразу несколько сердазов дивизии, а казак Аскер-Мовли Кули, напротив, был произведен в «урядники». Будучи часовым, он стоял на посту несколько лишних часов. Сердазы его хотели сменить не по уставу караульной службы. Однако он отказался им сдать пост, пока его не приняли по установленным правилам[153].

Так русское командование поощряло казаков, которые исправно несли службу и наказывало относящихся к ней халатно, не исключая и офицеров. Так, 26 мая 1920 г. «за неисправимо дурное поведение» был отстранен от командования ротой Мамед Али Хан.

Это свидетельствовало о том, что русское командование стало гораздо более сурово реагировать на малейшие нарушения службы, предпочитая избавляться от негодного элемента. Например, был разжалован в казаки и исключен из состава дивизии сердаз, который подменил казенные патроны более худшими по качеству (кустарными).

При этом даже боевой успех не гарантировал провинившимся прощения. Так, несмотря на победу над мятежниками в 1920 г., наиб 3-го ранга Мамед-хан получил от российских офицеров выговор. Взыскание на него было наложено за то, что он вовремя не известил вышестоящее начальство о ходе боя и оставил у себя трофеи, в том числе лошадь, которую по правилам должен был отослать в распоряжение командования дивизии[154].

Отчасти подобное положение дел можно было объяснить неудовлетворительной ситуацией со снабжением чинов дивизии, как офицеров, так и рядовых казаков, денежным довольствием. В 1920 г. обычным делом были задержки жалования на один – два месяца. Например, за 9 августа – 9 сентября того же года персидским казачьим офицерам не выплатили 1390 кран, казакам – 24 660 кран, запасным офицерам – 1860 кран, русским офицерам – 25 860 кран[155].

Впрочем, реально положение дел было еще хуже, поскольку из-за сильно ухудшившегося снабжения казаков из «центра» в 1920 г. командование дивизии пошло на экстренную меру – заимствование жалования на нужды соединения у ее же чинов[156]. Подобная ситуация стала наблюдаться не позднее марта 1920 г.[157]

Так, на октябрь только у офицеров для этого были заняты более 150 тысяч кран[158].

В результате к концу 1920 г. соответствующие задержки составили четыре – пять месяцев, а некоторым и больше, причем казакам долги отдавали гораздо реже и меньше, чем офицерам. Так, только делопроизводитель Ченчиковский, находившийся продолжительное время в Ардебильской экспедиции (с 18 августа 1920 г.) при увольнении 23 декабря того же года получил 5040 кран задержанных ранее денег[159].

Отчасти подобное положение скрашивало лишь безвозмездное выделение на проживание офицеров достаточно крупных сумм. В частности, в делах дивизии отложилось распоряжение командования, согласно которому «пришедшую в негодность на квартире № 5 железную кровать с сеткой выписать в расход по книге квартирной обстановки»[160].

Соответствующим образом меняли и «пришедшие в негодность стулья», в том числе и сравнительно дорогие по сравнению с остальными – венские[161], и даже за счет казны были оплачены «переданные в Российское консульство три портрета царских особ», также «выписанные в расход по книге квартирной обстановки из квартиры № 1»[162].

138

Там же. Ф.4715. Оп.1. Д. 2. Л.141 об.

139

Там же. Лл.16, 20, 21.

140

ГАРФ. Ф.4723. Оп.1. Д.11. Лл. 6–7.

141

Там же. Л.12.

142

Там же. Л.48об.

143

Там же. Л.29.

144

Там же. Лл.56–57.

145

Там же. Ф.4723. Оп.1. Д.6. Л.18.

146

Там же. Д.11. Л.19.

147

Там же. Л.79.

148

Там же. Л.47.

149

Там же. Л. 20 об.

150

Там же. Л.82.

151

Там же. Ф.4739. Оп.1. Д.1. Л.26а.

152

Там же. Ф.4723. Оп.1. Д.6. Лл.9, 11.

153

Там же. Л.44.

154

Там же. Л.167.

155

Там же. Ф.4723. Оп.1. Д.7. Лл. 28об. – 30 об.

156

Там же. Л.38.

157

Там же. Д.6. Л.9.

158

Там же. Л.5 об.

159

Там же. Л.38.

160

Там же. Л.35 об.

161

Там же.

162

Там же. Л.36 об.

Русский штык на чужой войне

Подняться наверх