Читать книгу Темная власть. Как спасти детей от наркотиков - Сергей Баймухаметов - Страница 15

Сразу после института я завел собственное дело. Сейчас у меня предприятие, фирменный магазин. Все – по делу, по образованию, которое я получил. Рынок моих товаров и сейчас-то свободный, а уж тогда – тем более. А раз товар только у тебя, то пошли деньги. Бешеные деньги, я вам скажу.

Ну как – бешеные… Не долларовый миллионер, так, малый бизнес. Детишкам на молочишко и родной стране на налоги. Но для человека из советской семьи, папа – инженер, мама – канцелярская служащая, где рубли до зарплаты считали и каждую обновку за полгода вперед планировали… я ведь все помню, как было. В общем, для человека из такой семьи – бешеные деньги.

А их надо уметь тратить. В доме и в семье у меня все есть. Ну и, разумеется, служебная машина с круглосуточным водителем. Их у меня два, посменно работают. Понимаете, наверно, что это такое, когда тебе двадцать шесть лет.

И начал я вести жизнь московского плейбоя. Но оказалось, что ничего особого в ней нет, все приедается. Или натура у меня такая: все время искал чего-то нового, каких-то острых ощущений, всего, что только можно получить за деньги. И, конечно же, встретился мне человек, который предложил: давай попробуй. Расписал целую гамму чувств, ощущений. Я человек впечатлительный, да и сам ведь искал, так что попался сразу. Скажу так: вверг себя в пучину.

Вначале нормально. А потом начинается такое, что не объяснить, это за гранью, в другой плоскости, нечеловеческой. Если выдержишь – умрешь своей смертью, но опустишься. Не выдержишь – сойдешь с ума и выбросишься в окно.

Можно колоться по-разному. Я кололся – никто представить не может, за два года нагнал такую дозу, каких не было ни у кого из моих знакомых, я даже не слышал…

Конечно, кайф был. Но бывают мгновения, когда начинаешь думать – и это самое страшное. Первый час после укола, после вмазки – самый тяжелый. Наркотическое опьянение еще не наступило, но голова прошла после кумара, ум ясный, начинаешь соображать – и хочется покончить с собой. Потому что ясно видишь тупик жизни. Я, во всяком случае, его видел.

Сейчас пытаюсь выбраться из него. Полтора месяца держусь. Ломки – это боль физическая, это зависимость физиологическая, ее снимают хорошими лекарствами. Страшное – тяга к наркотику, зависимость психологическая. Сидит в голове, точит, грызет мозг: дай! дай! дай! Вот это мне страшно: неужели не выдержу, неужели сломаюсь? Ведь телефон под рукой: стоит позвонить – и через час привезут все, что захочу. Но я держусь полтора месяца, и верю, что выдержу.

Наркоманов-одиночек не бывает. Только группы. У нас была странная группа: и пятидесятилетние холостяки, и семнадцатилетние пацаны, и девчонки, которые только-только присаживались. Считается, что наркоман всегда старается втянуть в это дело других, молодежь, но я – никогда. Наоборот, я разговаривал с этой девочкой, с Леной, когда ее приводили к нам. Кто привел, зачем привел тринадцатилетнюю девочку – не знаю, не помню, там стараются не спрашивать, да я и держался от них на расстоянии: мол, я богатый, обеспеченный, все могу купить, я с вами только ради совместного кайфа, а общего у нас ничего нет. И я с ней разговаривал, с Леночкой. Мне на них, на тринадцатилетних-семнадцатилетних, смотреть было больно. Но говорить с ними – бесполезно, я пытался. Когда человек влезает в эту жизнь, в этот кошмар, то обратного пути у него… не знаю, у кого как получится. И вот эта Лена, судьба, как у всех… Представьте себе двухкомнатную квартиру, в которой живут муж, жена, два ребенка и две собаки, квартиру, которую никогда не подметали и не мыли полы. Муж и жена вечно на кухне, варят мак. Они – барыги. Но из тех барыг, которые и сами колются, всегда в тумане. Можете себе представить мужика и бабу, которые неделями не причесывались, не мылись, не снимали с себя одежду. А тут же и дети, и собаки. Сюда же приходят наркоманы, кто взять дозу, кто – уколоться, а кто и зависает, живет там по несколько дней, да не один. Я не мог… я заходить туда брезговал, получал в прихожей, что надо, и уходил, тошнота к горлу подкатывала от одного только запаха. И вот, зайдя однажды, увидел там Лену. Она там жила, на правах наложницы, черт знает кого. И по виду – как будто родилась и выросла здесь, разве что чуть поумытей. Но еще немного – и не отличить.

В общем, нравы там такие, жестокие. Я хоть к ним только краем прикасался, но знаю, видел. Если есть деньги большие, как у меня, – проживешь. А нет – надо добывать, воровать или присасываться к тому, у кого деньги, кто может достать, ограбить, к тому, кто варит и продает, к барыге. Вот Лена присосалась к барыге: и ей удобно, не надо заботиться о кайфе, не надо бояться, и ему удобно: и сам пользуется, и подкладывает нужным людям.

Конечно, жалко, но что сделаешь, такая судьба, не моя судьба. Я стараюсь не смотреть, не думать, тем более – не переживать. Все это надо мимо себя… Если все, что знал и видел, пропускать через себя, не фильтровать, то с ума сойдешь. Да и скажу вам по небольшому секрету – наркоман не способен за чужих переживать.

Я вовремя остановился, нашел силы. Родители ведь у меня чуть с ума не сошли, в самом прямом смысле. Сын – наркоман! Разве для этого меня рожали?

Дочку не видел, не знаю. Жена уже не то что не разговаривает, а только одно твердит: посмотри на себя, что же ты за человек? Ты же – не-человек!

Но я докажу ей, что я – могу. А то ведь раньше, когда появились деньги, я перед ней был королем, а теперь что? Она как-то мне сказала: а если я сяду на иглу? И только тогда я подумал: а ведь действительно могла. Дома и шприцы стоят, и раствор готовый. Но ведь она не прикоснулась, не потянуло даже. Что она, другой человек? И тогда как я выгляжу, какой же я тогда человек?

В конце концов путь один. В конце концов проширяю все деньги, проширяю свою фирму, свой магазин и пойду кого-нибудь убивать, грабить, воровать, доставать кайф. Это реальный логический путь любого наркомана. Конечно, долларовый миллионер может позволить себе не думать и кайфовать, пока не сдохнет от передозы или отказа организма. Я говорю о таких, как я, мелких бизнесменах. Я же видел, как другие, немногим беднее меня, профукали все деньги, ломанули магазинчик, который стоял на отшибе, и получили срок. Один путь. Любого. Любого! Нет другого пути. Просто его нет. Вот в чем дело. Зачем мне это надо? Что я, хуже других? Нет, жизнь показала, что не хуже, а во многом посильнее, оборотистее. Не каждый ведь сделал такую фирму, как у меня. Так в чем тогда дело? Жизнь наступила жестокая. У меня – жестокая вдвойне. Значит, надо бороться. А если не в состоянии бороться, то надо сделать себе передозняк, пустить по вене максимум – и откинуться. Чтоб не мучить себя и других. И только об одном думаю: на кого дочку оставлю?