Читать книгу Чудовище Ихтео. Фэнтези, триллер - Сергей Бесф - Страница 5

Дома Эйден прежде всего накормила своего гостя. Заполненный продуктами холодильник после отъезда постояльцев оставался невостребованным.

– Ты что предпочитаешь из еды? – спросила Эйден, «притащив» Морского на кухню.

Тот неопределенно пожал плечами.

– У меня есть мясо птицы, тушеная говядина, свинина, овощи, макароны. Могу сварить специально для тебя рыбный суп. Ведь ты – Морской!.. А морские, насколько мне известно, предпочитают питаться продуктами моря, – улыбнулась Эйден.

– Рыбный суп хочу, – тщательно выговаривая каждое слово, ответил Юнг.

Когда Эйден готовила, позвонил Коман.

– Ну, что скажешь? У вас все постояльцы разъехались? – спросил Коман заунывным голосом.

– Да… Вчера мои последние клиенты уехали. Никто не хочет отдыхать там, где однажды произошло такое. Кто может поручиться, что чудовище не появится снова? Некоторые постояльцы торопились так, что даже деньги не просили вернуть, – в тон вопроса своего приятеля ответила Эйден.

Коман был владельцем известного в Анагории отеля «Фрегат». Он ворочал приличными суммами и всегда подспудно посмеивался над родителями Эйден, которые, владея небольшим гостевым домом на окраине города, в деньгах явно не купались.

По своим соображениям, Коман частенько одалживал родителям Эйден на развитие их семейного бизнеса, чем снискал репутацию друга семьи.

– У меня то же самое… Всех клиентов распугал змей… Почти все уехали, – Коман говорил в несвойственной себе манере: медленно, меланхолично, старательно подчеркивая сходство их незавидных положений, – остались только трое дайверов, которые пьют с утра до вечера и змея не боятся. Они собираются вечером устроить на змея охоту. «Подстрелим чудовище, говорят, а его змеиную шкуру повесим над воротами твоего Фрегата», – Коман притворно рассмеялся из динамика телефона Эйден.

– Ты знаешь, я сегодня была на пляже – картину рисовала, – Эйден, чтобы поддержать разговор интересной историей, стала рассказывать Коману о происшествии на море, – на нашем пляже ни души, ни одного человека. Так необычно… Там летом всегда яблоку негде было упасть, а теперь никого, как в пустыне.

– Ты не боишься ходить на пляж? А если снова змей появится? Куда твои родители смотрят? – с укором спросил Коман.

– Родители уехали на старую дачу. Что им тут делать без постояльцев?.. Представляешь, Коман? Когда я рисовала картину, в море, вдали появились дельфины. Вели они себя странно, беспокойно очень. Сначала я на них не обращала внимания, но, когда оказалось, что дельфины несут на себе человека… Так вот, у этого человека голова висела, как у неживого, а руки болтались, как плети. Дельфины вытолкнули его из моря прямо передо мной на пляж. Я чуть с ума не сошла от страха. Этот человек лежал какое-то время неподвижно, а потом вдруг ожил, начал кашлять и извиваться, как змея. Представляешь себе мой ужас? …Я смотрела на него и ревела, а затем, ты знаешь, перестала бояться, и мне даже стало жаль его. Он показался мне безобидным и беззащитным. А еще он так трогательно разговаривал с морем… В общем, я нашла ему одежду и привела домой… Все равно же постояльцев нет – все комнаты свободные. Пусть поживет у нас. Он совершенно необыкновенный: робкий, пугливый такой. Всего боится. Сейчас я готовлю ему пищу. Еды в холодильниках осталось тьма-тьмущая.

Эйден услышала, как Коман в телефоне недовольно засопел.

– Как это – дельфины вынесли? А ты в документы его заглядывала? Он, вообще, платежеспособный? – спросил Коман. В том, что он задаст подобные вопросы, Эйден нисколько не сомневалась.

Коман был верен себе. Для него деньги всегда являлись выдающейся материей. Даже в период жесточайшего курортного кризиса, когда змей распугал всех гостиничных клиентов, мысли Комана сохраняли прежнее устойчивое направление, неизменно связанное с извлечением прибыли.

– Не думаю, что он платежеспособный, – с неохотой ответила Эйден, хорошо понимая, что она сейчас вызовет у Комана бурю негативных эмоций, – когда дельфины выбросили его на берег, он был совсем без одежды. Спрашивать в подобной ситуации про деньги или документы было бы нелепо с моей стороны.

– А что он говорит? Как объясняет тот факт, что оказался в открытом море? – Коман спросил с нескрываемым раздражением.

– Никак не объясняет. Я думаю, что он моряк, случайно выпавший за борт своего корабля, но…

– Что, но?

– У него кожа совершенно незагорелая, белая. Ты видел когда-нибудь незагорелых моряков?

– Может, он в трюме работал мотористом каким-нибудь? – раздражение Комана достигло критической точки. Он не мог понять – зачем Эйден взяла полоумного постояльца.

– Нет, Коман. Он не моряк. Моряки другие.

– А, кто же он тогда? Водоплавающий лебедь в образе человека? – съязвил Коман.

– Я не знаю, – ответила Эйден с той интонацией, с которой стараются дать понять, что разговор уже исчерпал себя.

– Я сейчас приеду, – буркнул в телефон Коман, – возьму у тебя часть продуктов по закупочной цене для дайверов. Ну и посмотрю заодно на твоего морского прохиндея.

В телефоне прозвучали протяжные гудки. Эйден сделала недовольную гримасу.

Коман приехал, когда Юнг уже поел. Две тарелки ухи из размороженного хека подняли ему настроение.

По достоинству была оценена и речная жареная рыба, поданная Эйден на второе. Понравился Юнгу и сладкий чай. Морской как-то сразу подобрел. Его бледное лицо порозовело.

Коман широкими шагами вошел в столовую, назвал свое имя и протянул Морскому руку для знакомства. Юнг очень неловко ответил на приветствие.

– Два часа назад его принесли к нам в бухту дельфины. Я тебе рассказывала, – Эйден пришла на помощь своему постояльцу.

Коман в свойственной себе раскрепощенной манере подошел к окну, присел на старый деревянный подоконник, скрестил руки на груди и громко рассмеялся.

– Ты кто такой? – спросил Коман Юнга, сильно повышая на него голос.

Юнг от неожиданности вздрогнул и покраснел, как будто он совершил нечто предосудительное.

– Видишь ли, – интонация Комана смягчилась, – без паспорта мы не можем тебя поселить. Может, ты незаконный мигрант или, чего доброго, преступник, скрывающийся от возмездия.

На это было трудно возразить чем-то существенным.

– Я не помню, забыл, – только и нашел чем ответить Юнг.

Эйден хотела было снова заступиться за своего Морского. Она старательно вспоминала пример, когда человек терял память после какого-нибудь несчастного случая. Пример как-то не находился, и Эйден, закусив губу, теребила пальцами тесемки на своей тенниске.

– Я думаю, что тебе, Эйден, не следует его поселять, чтобы не создавать себе проблем. Пусть он идет своей дорогой, – Коман оглянулся и махнул рукой в открытое окно.

Его взгляд невольно пришелся на стоящего под окном невысокого полного человека в белом, свободного покроя летнем костюме и широкополой соломенной шляпе.

Сквозь мощные линзы больших круглых очков человек с любопытством смотрел на Комана и красноречивым жестом показывал, что ему нужно войти.

– К тебе пришли, – Коман повернулся к Эйден.

Хозяйка дома торопливо подошла к окну. Ее лицо тут же осветилось улыбкой, сродни той, которую она подарила Юнгу на пляже.

– Здравствуйте, Эйден. Я приехал и хочу остановиться у вас, – человек помахал ей рукой, напоминая о старых приятельских отношениях.

– Почему вы не позвонили? Я сейчас, – приветливо ответила Эйден.

– Это – Бони, ученый – биолог из столицы. Он отдыхал у нас в прошлом году. Такой забавный человек, столько всего интересного знает, – проходя мимо Комана, пояснила ему Эйден.

Она сбежала по железной винтовой лестнице, пересекла маленький, закрытый со всех сторон строениями двор и открыла калитку.

Бони снял шляпу перед хозяйкой дома.

– Анагорию не узнать. Город будто вымер: безлюдные улицы, закрытые отели… Неужели всех отдыхающих распугал морской змей? – спросил Бони, входя на территорию гостевого дома.

– Даже не говорите, Бони. Мы все так расстроены. Такой хороший сезон был. У нас все комнаты были заняты. А теперь, вот, никого, – Эйден, рассказывая, провела Бони через двор к своему лучшему стейджинговому номеру, который являлся семейной гордостью, поскольку неизменно приносил высокий доход.

Бони вошел в комнату, поставил на стул сумку, вытер испарину со лба и с удовольствием вдохнул порцию гостиничного воздуха, насыщенного ароматом свежего постельного белья.

– Приходите обедать, Бони. Уха еще не остыла, – вежливо предложила Эйден. Придирчиво осматривая номер, она по привычке выискивала в нем незначительные изъяны, которые следовало бы при случае исправить.

После обеда Бони делился своими мыслями с Эйден и Команом.

– Я приехал сюда не отдыхать. Я приехал работать, как частное лицо… Произошло ведь уникальное событие, имеющее для науки, для ученых, для меня лично огромное значение… – Бони посмотрел в сторону Юнга, который с угрюмым видом сидел в углу столовой. – Подобные чудовища вымерли миллионы лет назад. В настоящее время появление в мировом океане гигантской живой рептилии не поддается объяснению. До появления змея не было ничего известно о реальном существовании столь масштабного чудовища… Масса рептилии больше, чем у крупнейшего кашалота. Вы только представьте… – ученый поднял вытянутый указательный палец, – предполагаемый вес чудовища свыше пятидесяти тонн… Принимая во внимание еще и агрессивный нрав змея, можно в дальнейшем ожидать от него чего угодно. В столице просто шокированы случившимся. Растерянность наблюдается не только среди ученых, но даже и в правительстве. Все объяснения большей частью строятся на уровне догадок и предположений, – Бони перешел на едва уловимый шепот, как будто он не очень хотел, чтобы его слышали.

Коман с весьма заинтересованным видом слушал ученого. Бони ему понравился своим горячим желанием разобраться в случившемся.

Ученый же, в свою очередь, интуитивно принял Комана за соратника в своем деле. Разговор обещал быть полезным и конструктивным.

– Я слышал, что змей – это своеобразная кара, наказание нашему курорту за то, что мы тут цены гнем, – с болью в голосе высказался Коман.

– Да нет, – резко возразил Бони, – не надо чьи-то инсинуации выдавать за чистую монету. Ваши высокие цены тут ни при чем. Нет же никакой связи между ростом цен на курорте и появлением змея в вашей бухте. К счастью, уже существуют и вполне обоснованные версии. Большинство наших ученых полагает, что чудовище Ихтео – это некий мутирующий комплекс, возникший вследствие выбросов химических отходов в мировой океан.

Коман ответил с глубокой досадой:

– Это хорошо, что уже есть версии. Но вот лично у меня сложилось мнение, что в столице все пребывают в каком-то необъяснимом ступоре. Пора бы уже перейти от слов к делу и начать, наконец, принимать хоть какие-то меры. Ведь кроме закрытия Анагории и оголтелой информационной шумихи вокруг этого события ничего не сделано.

Вопреки ожиданию Комана Бони не стал ему противоречить.

– К сожалению, насчет шумихи, вы правы. Телевидение и интернет хлебом не корми, только дай возможность посмаковать подобное событие… – Бони с пониманием посмотрел Комана, – рейтинг популярности каналов и сайтов на такой кричащей информации растет как на дрожжах. А вот насчет принятия мер… не знаю. Событие ведь беспрецедентное, сенсационное. Ничего подобного в реальном мире никогда не происходило. Никто толком не знает, что нужно делать, какого рода меры следует принимать… Я хочу провести собственное расследование и попробовать доказать, что однажды появившийся в бухте Ихтео змей – не мифический сверхгигант, не своеобразный мутант, а всего лишь, скажем, рептилия – переросток, случайный экземпляр, так сказать. Мне нужна информация из первых рук.

Коман не скрывал своего желания быть полезным Бони:

– Я видел чудовище своими глазами, поскольку находился на набережной в момент его появления. Могу поделиться с вами впечатлениями.

– Так расскажите, – с огромной заинтересованностью попросил Бони.

Коман вспоминал подробности того страшного вечера:

– Я выехал к набережной на машине, чтобы забрать выручку из своего небольшого продуктового магазинчика. Настроение было благостное: народу на курорте – тьма-тьмущая, доходы выше ожидаемых. Ничто ведь не предвещало бедствия… Когда посреди бухты в наступающих сумерках вдруг выросла огромная змеиная голова, а через долю секунды появилась вторая, я не поверил своим глазам. Да и никто на набережной сразу не поверил. Народ при виде змея оживился, как это бывает при появлении на публике популярных актеров. В первые секунды люди даже приветствовали чудовище. Многие щелкали фотоаппаратами, полагая, что змей – это какая-то новая необыкновенная анимация… Машина моя остановилась – мотор заглох. Я смотрел на чудовище через открытое окно и, к своему ужасу, быстро осознавал, что это не какое-то масштабное реалити-шоу, а настоящее живое чудовище. Когда я это понял, у меня сердце ушло в пятки, коленки и руки затряслись. Да что там руки, меня всего зателепало от страха. Дрожь быстро превратилась в ступор. Я будто остолбенел, и тут же пришла мысль о смерти… Еще помню, что в тот момент поднялся необычно сильный для наших мест ветер. Со всех сторон полетел и закружил веером мусор: стаканчики, бумажки, салфетки и прочее… Вся наша набережная задвигалась, как сумасшедшая река с бешеными порогами. Народ побежал по единственной дороге, ведущей от набережной в город. Сталкиваясь друг с другом, люди падали, поднимались и снова падали. Женские голоса выли от ужаса, как будто вовсю работали десятки спецсигналов…

Вы запомнили какие-нибудь внешние особенности чудовища? Ведь вы же вживую видели змея! – Бони с нескрываемым воодушевлением попросил Комана дополнить рассказ.

Особенности?.. – Коман напряг память, – Когда змей раскрыл одну из своих пастей, я увидел два его белых клыка. Затем он вытянул язык: белый, длинный – мерзостней никогда ничего не приходилось наблюдать. А когда он поднялся на своем вибрирующем хвосте, от страха я сполз под руль, – Коман побледнел, вспоминая подробности самого страшного в его жизни события.

– А фонтан?! – спросил Бони, – репортеры передали, что набережную едва не смыло потоками воды с гор.

Коман тяжело дышал и держал руки на голове.

– Фонтан я не видел, поскольку выскочил из машины и, как ошпаренный, побежал в сторону города вместе со всеми. Набережная у нас большая, широкая. Я бежал по краю, стараясь никому не мешать… Помню, что помог какой-то молодой женщине, обезумевшей от страха. С ней ребенок был… Я взял женщину за руку, мы подбежали к полицейским, которые тоже были напуганы. Пытаясь отогнать Змея, они беспорядочно стреляли в воздух… Дома я выпил виски, потом еще… Всю ночь в городе была страшная паника, шум, гам. Отовсюду доносились истеричные вопли. Люди боялись, что змей выйдет на сушу и всех нас съест… Утром в новостях объявили, что змей ушел из бухты под водой в неизвестном направлении. Нашлась куча свидетелей, которые подтвердили, что видели змея, покидающего бухту. Сообщили также о прибытии спасателей и экстренных медбригад. Информировали об открытии пунктов психологической помощи. Утром по телевидению выступил президент, заявивший, что мыслями он со всеми пострадавшими…

– Невероятно. Уж сколько дней прошло, а все еще невозможно во все это поверить, – заключил Бони, примериваясь взглядом к Эйден, ожидая от нее не менее интересного отчета.

Эйден, вспоминая, едва не плакала:

– Мне было легче, чем Коману. Змея своими глазами я не видела, поскольку весь вечер провела дома. Если бы тогда я была на набережной, точно бы с ума сошла. У меня впечатлительность дикая. Каждый раз, когда я включаю телевизор и смотрю передачи про змея, меня дрожь берет и я плачу. Мне жалко людей, которые приехали к нам отдыхать и так сильно пострадали. Наш курорт закрыли… Никто к нам больше не приедет…

– Эйден, милая. Я понимаю ваши переживания. Но, все-таки, найдите в себе силы и расскажите, что вы видели в тот вечер? – Бони по отношению к Эйден был гораздо более снисходительным, чем к Коману. Тем не менее, он ожидал от нее не проявления женских эмоций, а вполне объективного рассказа о том страшном событии, которое она пережила.

Эйден не без сожаления посмотрела на Бони.

– Я в тот вечер была дома. Досмотрела фильм по «онлайн» и вышла на балкон. По улице как никогда резво разъезжали машины. Водители, как сумасшедшие, то жали на газ, то давили по тормозам. Со стороны набережной выли сирены, раздавались выстрелы. Кто-то испуганно кричал: «Змей, змей». Я ничего не понимала: Какой змей? Откуда змей? И только когда постояльцы стали хватать свои вещи и драпать, оставляя оплаченные номера, я поняла, что произошло нечто ужасное. До сих пор не могу свыкнуться с мыслью, что все это произошло на самом деле.

Ничего существенного к рассказу Комана Эйден добавить не смогла.

Весьма взыскательный взгляд Бони плавно, органично переместился к Юнгу, который прислушиваясь к разговору, проявлял очевидные признаки заинтересованности.

– А вы, молодой человек. Где вы были в момент пришествия змея? Чем вы можете поделиться? – мягко, но при этом весьма требовательно спросил Бони.

Юнг молчал, а Эйден как-то по особенному заулыбалась, предваряя улыбкой необычайную сенсацию, которую она сейчас сотворит, повествуя столичному ученому уникальную в своем роде историю.

Она едва сдержалась, чтобы не щелкнуть пальцем, и не закричать «але», как цирковой артист перед своим лучшим, коронным номером.

– А этот молодой человек не был в Анагории в тот вечер. Он и не мог там быть… – Эйден будто извинялась, что именно ей довелось стать носительницей новой сенсации, – ведь всего три часа назад его в бессознательном состоянии принесли на наш пляж дельфины.

Бони вытянулся в лице.

– Дельфины?! Принесли в бессознательном состоянии. Не может быть. Хотя, впрочем, да… такие случаи имели место. Они описаны в литературе. Моряков спасали дельфины после кораблекрушений. Но бывало и противоположное, когда дельфины не давали людям спастись… А что он сам говорит, этот ваш, спасенный? – спросил Бони у Эйден, не очень рассчитывая, разговорить самого Юнга.

– Ничего не говорит. Он не помнит, что с ним произошло. Единственное, что Морской вразумительно сказал мне по дороге домой, так это то, что морское чудовище здесь больше никогда не появится, – Эйден знала, что попала в самую точку. При ненасытном любопытстве Бони и его несомненных коммуникативных способностях она не сомневалась, что ученый сможет вытянуть из Юнга все, что тот знает.

– Бони буквально подскочил к спасенному.

– Так-так, молодой человек. Объясните нам, откуда у вас такая уверенность, что змей больше не пожалует сюда? Ведь никто не знает, что у него на уме, у змея этого. Никто не знает, что ему придет в голову. Я, например, полагаю, основываясь на научной базе, что возвращение змея более чем вероятное событие. Поведение рептилий достаточно хорошо изучено. Из противности они возвращаются в те места, где уже были, чтобы просто напомнить о себе.

Юнг перед ответом на вопрос Бони, поднялся со своего места, поправил на себе мятую майку и шорты. Эйден с удовлетворением отметила, что выглядел Морской вполне адекватно той сложной ситуации, в которой он оказался.

– Змей не вернется сюда, я знаю… Этот змей не опасен. Да, он причинил людям зло. Но он не хотел, понимаете, – Юнг после своих слов опустил голову, как нерадивый школьник, который на вопрос учителя дал заведомо неверный ответ.

От внимания Эйден не ускользнуло то обстоятельство, что у Бони после ответа Юнга попросту отвисла челюсть и, чтобы скрыть сей нелицеприятный факт, ученый прикрыл ее своей белой пухлой рукой.

– Что вы говорите? Змей не опасен. Он не хотел. Да откуда вы знаете? А как быть с теми несчастьями, которые змей причинил? Хорошо еще, что никто не погиб. Но есть раненые, есть серьезно пострадавшие люди. Вы пойдите в больницу и скажите там, что змей не опасен, что он не хотел. Слабое оправдание… А почему вы его защищаете? – Бони с таким пристрастием посмотрел на Юнга, как будто увидел в нем лицо, способное в будущем стать едва ли не адвокатом чудовища.

– Я защищаю змея, потому что знаю, что он опасен для людей не более чем обыкновенный океанский кит… В любом случае, змей сам исправит положение.

После ответа Юнга у Бони нервный ком подкатил к горлу. А потом вдруг к нему пришла несусветная мысль, что этот Юнг и есть тот самый змей, перевоплощенный в человека какой-то высшей силой.

Прогоняя от себя эту бездоказательную мысль, ученый только и нашел, что сказать:

– Да это же, знаете ли, бред. Да, бред, то есть, ничем не подтвержденные инсинуации. Каким это образом, позвольте вас спросить, змей исправит положение? Да и зачем ему исправлять положение? – почти без эмоций, выхолощенным голосом спросил Бони. Ученый хорошо понимал, что он устал и нуждается в отдыхе. Иначе как было объяснить сам факт вступления в серьезный разговор с безумцем?

Юнг от обиды, что его не воспринимают всерьез, потряс головой, как юный бычок. При этом на его голове сбились в копну аккуратно расчесанные длинные волосы.

– Ага. Я понимаю, молодой человек, теперь я вас очень хорошо понимаю. Вы обладаете тайной, экстрасенсорной связью со змеем. Он посылает вам какие-то смысловые сигналы. Вы их принимаете, по своему интерпретируете и передаете нам, – Бони подмигнул Эйден и приставил палец к своему виску, показывая, что сомнений в сумасшествии Юнга у него осталось немного.

Понимая, что с Юнгом он теряет время, ученый переключился к Эйден и Коману.

– Ну а ваши друзья, знакомые, сослуживцы? Ведь кто-то из них наверняка в тот вечер был на набережной? – осиплым голосом спросил Бони. Безуспешно пытаясь справиться со своим носом, ученый довольно сильно чихнул.

Первым ответил Коман:

– На набережной в тот день работала моя продавщица Соня. Она оставалась в магазине до последнего момента. Дуреха боялась бросить товар. Ее едва в море не смыло. Швырнуло потоком воды так, что мало не покажется… Когда я с ней на следующий день разговаривал, она находилась в некоторой прострации.

– Где сейчас ваша продавщица? – спросил Бони, рассчитывая на очередное сенсационное сообщение.

– Я выплатил ей зарплату, такую, как если бы она до конца сезона у меня отработала, ну и… отпустил домой. Она же приезжая.

– Ладно, хорошо. Оставим вашу продавщицу. А друзья, знакомые? Наверняка кто-то из них во время пришествия змея был на набережной? – Бони не унимался со своими расспросами.

Ответила Эйден, которая всем своим видом показывала желание быть полезной для Бони:

– Все мои знакомые были дома. Мы, местные, без дела на набережную не ходим. Разве только соседский мальчишка – Гарник. Он точно был там. Я знаю. Если только детские впечатления будут интересны для вас?

– Мальчишка! Детские впечатления! Да они самые точные бывают, не зашоренные никакими предрассудками. У детей другое восприятие событий. Эйден, дорогая моя, зовите его скорей, – Бони едва не закричал, поторапливая Эйден.

– Хорошо. Сейчас приведу вам Гарника, если он дома.

Эйден ушла. Минут через десять она вернулась с рыжим круглолицым мальчуганом лет двенадцати. Его озорные любопытствующие глаза быстро окинули комнату и остановились на Бони. Он безошибочно определил, кто здесь главный.

– Здравствуй, Гарник. Присаживайся, чтобы тебе было удобно, – Бони улыбался, предвкушая нечто необыкновенное. Такой парнишка, будучи тем вечером на набережной, мог увидеть там больше, чем любой взрослый.

Гарник забрался на высоковатый для него стул.

– Ты был на набережной, когда там появился Змей? – спросил Бони с выраженным снисхождением в голосе, которое обыкновенно применяют преподаватели младших классов в школах.

– Да, я был там. Мы с пацанами – постояльцами катались по набережной на великах. Я на своем, а они в аренду брали, – непринужденно болтая ногами, ответил Гарник. Он смотрел только на Бони, как будто в комнате кроме ученого больше никого и не было.

– Ты сильно испугался змея? – спросил Бони, почему-то ничуть не сомневаясь, что Гарник даст ему отрицательный ответ.

– Кого я испугался? Змея?.. Да я его вообще не испугался. Только засмотрелся, блин, и врезался в парапет. Колесо погнулось у меня, восьмеркой сделалось.

– Колесо ты выровнял, я надеюсь? – спросил Бони, удивляясь тому обстоятельству, что Гарника больше интересовало колесо своего велосипеда.

– Да выровнял я колесо, конечно же. В тот же вечер и выровнял. Я умею. У меня дома есть такая штучка, которая спицы вытягивает.

– Ну а змей тебе понравился, я надеюсь? – Бони попытался вернуть Гарника в тему, чтобы вытянуть из него впечатления о чудовище.

Мальчуган сморщил усыпанный конопушками нос. После чего зрачки его небольших глаз сделались крошечными острыми точками.

– Так себе змей… Немного был похож на настоящего. Но, на самом деле, это вовсе не змей был, – ответил Гарник. При этом выражение его лица сделалось таким отвлеченным, будто змей, как таковой, его мало интересовал.

Бони, у которого самых разных впечатлений за весь этот день накопилось более чем в избытке, на сей раз даже не улыбнулся.

– Вот как? А кто же тогда это был? – спросил ученый с родившейся в его сознании реальной надеждой. Ему вдруг показалось, что разгадка тайны морского змея близка как никогда, что сейчас этот совершенно необыкновенный мальчуган возьмет, да и раскроет ее.

Ожидание новой невероятной сенсации сделалось утомительным, поскольку Гарник никуда не торопился.

– Да вы сами подумайте, откуда ему взяться, змею этому… Таких больших змеев в природе не бывает… – Гарник говорил медленно, поясняя свои мысли последовательными рассуждениями. Он явно наслаждался производимым на Бони эффектом.

Эйден и Коман тихонько хихикали.

Бони с укором на них посмотрел, а ответил Гарнику на этот раз со строгой научной авторитетностью в голосе:

– Да, действительно. О происхождении змея-гиганта пока мало что известно. Правильнее было бы сказать, что ничего не известно. Его появление в бухте Ихтео стало невероятной научной сенсацией и застало всех нас врасплох. Никто не знает, как совладать с таким огромным агрессивным существом, как обезопасить людей, как предотвратить его возможное повторное вторжение. Требуются невероятные усилия всех ученых – теоретиков, практиков, специализирующихся в изучении современного животного мира.

Гарник нахмурил лоб и провел рукой по голове, приглаживая торчащие в разные стороны рыжеватые волосы. Тихо, но так, чтобы его обязательно услышали, он с акцентом заговорщика сказал:

– Ничего не требуется, не надо прилагать никаких усилий, потому что змея в бухте не было… Его, вообще, не существует. Я точно знаю. Вы посмотрите видео про змея. Очертания у него нечеткие, размытые. Да и слишком большой он… Я читал и знаю, что морские змеи большими не вырастают.

Коман на этот раз не сдержался:

– Как это не бывает, когда я сам его видел. Да что там я, сотни людей видели. Не надо говорить глупости.

– В том-то и дело, что змея все видели, но руками то его никто не трогал. Я уверен, змея не было, – таким же тихим голосом, но теперь уже по той причине, что ему не верят, возразил Гарник.

И в самом этом возражении, в самом его тоне, прозвучала такая уверенность в своей правоте, что Бони решил сразу не отвергать эту незрелую детскую мысль, а досконально все для себя выяснить и проверить.

– Я согласен с тобой, – ответил Бони Гарнику, неожиданно поддержав мальчугана, – я согласен, что змея никто руками не трогал, что очертания чудовища на всех снимках, действительно, какие-то нечеткие. Но, если взять и очень смело предположить, что змей – это мираж, обман зрения, то как тогда быть с разрушениями и пострадавшими людьми? Иллюзия, какая-бы невероятная она ни была, не способна совершить ничего подобного. С этим, я надеюсь, ты спорить не станешь?

Гарник будто ожидал подобного утверждения от Бони.

– Вот! В том-то и дело! – воскликнул Гарник, – разрушал набережную вовсе не змей.

– А кто тогда, если не змей? – почти синхронно спросили Коман и Бони.

Гарник продолжал торжествовать.

– В тот вечер и последующие дни все взрослые были заняты только змеем. Никаких других версий ни у кого и не возникло. Никто даже в сводки погоды не заглядывал. А ведь я об этом читал, в тот самый вечер в районе Анагории был зафиксирован необычно сильный ветер, и произошло несколько подземных толчков.

Бони переглянулся с Команом.

– Ты предполагаешь, что землетрясение могло спровоцировать потоки воды с гор? – спросил Бони, пораженный не столько проницательностью Гарника, сколько тем обстоятельством, что к нему самому до сих пор не приходила подобная мысль.

Гарник со значением посмотрел на Бони и поучительным, как у взрослого тоном, ответил:

– Я не предполагаю, а точно знаю, что так все и было. Землетрясение повредило берега нашего высокогорного озера, и оттуда на набережную хлынула вода.

В разговоре наступила пауза. Напевая про себя известную популярную мелодию, Бони анализировал новую для себя информацию.

Гарнику стало скучно. Он слез со стула и уперев руки в бока, сказал:

– Я пойду. Сейчас кататься на велике самое время – народу-то нет. Все уехали. Улицы свободные. Красота!

– А как ты думаешь, Гарник, когда народ в Анагорию вернется? – спросила Эйден, ожидая от необыкновенно проницательного соседского мальчугана особых рассуждений на этот счет.

– Скоро опять понаедут, – не без сожаления ответил Гарник, – страх быстро пройдет. А если поймут, что змея не было, тогда еще раньше вернутся.

Когда Гарник ушел, Бони некоторое время смотрел в одну точку.

– Пожалуй, я тоже пойду. Отдохну с дороги… Конечно, это невероятно, с научной точки зрения просто дико. Слишком смелое предположение, которое ни под какие правила не подпадает. Просто бред какой-то. Нет, этого не может быть… – бормотал про себя Бони, покидая гостеприимную столовую Эйден.

Когда дверь за ученым закрылась, на улице зазвенел громкий переливчатый колокольчик. Из окна гостиницы было хорошо видно, как к воротам гостиницы подъехал довольно странного вида велосипедист.

– Эйден, тебе на постояльцев сегодня везет, – попробовал пошутить Коман.

Эйден буквально уставилась на велосипедиста.

Несмотря на жару, одет он был в кожаный, облегающий высокое плотное тело, костюм.

На шее велосипедиста висела массивная золотая цепь с большими янтарными вставками в виде трезубцев. На его голову была нахлобучена модная морская фуражка с искрящейся на солнце кокардой в виде морского краба.

Прислонив велосипед к забору гостиницы, он отошел ближе к середине улицы и приветственно махнул рукой Эйден, которая продолжала с удивлением разглядывать его из окна.

Лицо незнакомца, с густой окладистой бородой, своим строгим суровым выражением походило на лицо полярника из школьного учебника Эйден.

– Здравствуйте. Я ваш новый почтальон. Привез ценное письмо вашему морскому пришельцу. Скажите ему, пожалуйста, чтобы он вышел и расписался в получении, – велосипедист крикнул осиплым голосом, как будто у него пересохло в горле.

– Разве такие почтальоны бывают? И откуда он знает, что Юнг здесь? – спросила Эйден Комана, который смотрел на почтальона, как на инопланетянина.

Юнг уже бежал по лестнице вниз. Через минуту другую он вернулся с объемным желтым конвертом, оклеенным многочисленными марками.

– Мне письмо прислали, – перехваченным волнением голосом выговорил Юнг.

Морской разорвал конверт и вынул оттуда содержимое: красного цвета паспорт, цветастую банковскую карту и довольно объемное письмо, отпечатанное на нескольких листах мелким убористым шрифтом.

Коман выхватил паспорт из рук Юнга и бегло просмотрел его содержание.

– Так… Ты – Юнг Ч.. Вот и фотография твоя. Фамилия у тебя, брат, странная, состоит из единственной буквы и точки.

Юнг в ответ неопределенно пожал плечами.

Глаза у него беспокойно забегали, как будто его уличили во лжи. В носу совершенно не к месту зачесалось, и он самым неприличным образом чихнул.

Коману же явно доставлял удовольствие процесс уличения Юнга во лжи.

– Как почтальон тебя здесь нашел? Это же уму непостижимо. Сплошные загадки с тобой, – Коман взял конверт и поискал на нем дату отправления. Он нашел почтовый штамп, но дата отправления по какой-то причине отсутствовала.

Разорвав пакет, Коман развернул письмо. Вчитываясь в содержание текста, он от удивления сводил брови, хмурился, иногда отрывался от чтения, поднимал глаза и с пристрастием смотрел на Юнга.

– Так, мне все ясно, – дочитав письмо, Коман свернул его вчетверо и отдал Юнгу.

– Что тебе ясно? – спросила Эйден, недоумевая, почему Коман так изменился в лице.

– Потом объясню, – Коман поднялся, собираясь уходить, – Кстати, твоего Морского я забираю с собой. Жить он будет у меня в отеле и, причем, за весьма умеренную плату.

Коман подмигнул Юнгу и похлопал его рукой по плечу.

– Собирайся, дружище. Поедем со мной.

Эйден ничего не понимала.