Читать книгу КУКУ-ОБА. Дневники 90-х. Роман - Сергей Е. Динов - Страница 12

Пока Лемков споласкивал свое бренное тело под душем, компания гостей не бездельничала. Артур прибирал со стола, сгребал крышкой от банки остатки съестной массы в полиэтиленовый пакет. Точилин накидал на пол газет, хоть как-то прикрывая липкий вонючий бетонный пол. Мокрый костюм топорщился на обычно выглаженном, аккуратном Точилине, будто картонный. Пришлось снять пиджак, галстук. Он остался в серой рубашке. Белой на похороны не нашлось. Черный Тима отнес поближе к лестнице все пустые бутылки, подсветил себе зажигалкой и воскликнул:

– Есть еще водка?! Много водки?! Хорошо!

Принес, поставил на лавку полную бутылку «Посольской» с винтом. С завинчивающейся пробкой.

Тамара так и стояла, вжавшись спиной в опустевший стеллаж, отчего напоминала носовую корабельную статую. Брючный костюмчик у нее был из тонкого, фактурного материала, соблазнительно облегал ее рельефную фигурку. Чуть скуластое ее личико, с раскосыми татарскими глазами было бы очень милым, если бы его не коробила гримаса испуга, ненависти и злобы.

На обеденной лавке с неприхотливой снедью обходительным негром Тимой были культурно установлены три новые стеариновые свечи в стеклянных литровых банках из-под солений. Свечи красиво высветили изумрудное стекло банок и осветили убогое, опустевшее прибежище художников и бомжей, названной Лемковым «ковчегом изгоев» еще во времена Олимпиады-80, когда власти выселяли из столицы всех пьющих, бомжей и малоимущих за сто первый километр. Под самым потолком мастерской на дощатых ставнях узких окон едва обозначились солнечными лучами щели. Мрачное цинковое корыто, доверху наполненное воском, по-прежнему громоздилось поверх шашлычного мангала посередине мастерской. Тамара иногда посматривала на это загадочное сооружение, пыталась определить, что бы это могло быть.

Когда прекратилось шипение воды в душе, Точилин, Ягодкин и черный Тима втроем уселись на диван, приготовились к выходу главного прокуратора – Тимофея Лемкова. Тамара, как и положено осужденной, осталась стоять.

Тимофей вышел в залу в старом драном, махровом халате. Ожесточенно пошебуршил руками мокрые волосы под серым вафельным полотенцем. Ноги его шаркали по полу в кожаных сандалиях времен счастливого детства.

– Выкладывай все, как есть, миф-универсал, – обратился он к нежданной гостье, но даже не взглянул на нее, уселся верхом на табурет, свернул головку с «Посольской» и разлил по четырем чистым пластиковым стаканчикам горячительную жидкость. – Какую подлянку еще задумала?

Точилин глянул на Тамару, с горечью осознавая, что так и не смог разлюбить эту великолепную стерву. Он ожидал, что нежданная гостья возмутится, возможно, прояснит, почему Тимофей небрежно называет ее мифом-универсалом.

– Ладно, – неожиданно бодро ответила Тамара, точно так же уселась верхом на второй табурет, придвинулась к лавке. Лихо опрокинула в себя водку, налитую, вероятно, для Артура. Тот лишь похватал пальцами воздух, в то время, как Точилин и черный Тима последовали примеру решительной женщины.

Однако, Тамара не отважилась закусить наваленной в тазик снедью, осевшим от выпитой водки голосом она заговорила:

– Давайте прекратим балаган. Я обещала, что устрою тебе новую жизнь? – обратилась она к Тимофею. С полотенцем на голове, сгорбленный, жалкий, Лемков выглядел как бедуин в чалме, что растерял всех своих верблюдов и засыхает в пустыне от жажды.

– Обещала, – продолжила она. – Я долго ждала твоего решения. Не дождалась. Тогда я поступила решительно и резко…

– Резко, – повторил черный Тима и удивленно хмыкнул. – Резко. Хорошо сказала. Запомню.

– Вместо того, чтоб твоему барахлу пылиться еще тысячу лет, я его реализовала.

– Реализовала, – вторил ей черный Тима. – Файн! – и шутливо пропел:

– Ай лайк ит…. Мув ит, мув ит!8

– И представь, – Тамара зыркнула прекрасными, но злыми глазами в сторону черного Тимы, но обращалась к Лемкову. – Получилась очень приличная сумма, с которой ты можешь начинать совершенно новую жизнь.

– Сколько? – спросил с набитым ртом Тимофей.

– Коммерческая тайна, – понизив голос, ответила Тамара. – Скажу только тебе, Тима, тет-а-тет.

– Говори, – потребовал Тимофей. – От сына и друзей у меня тайн нет.

– Да, – ввернул оживший Артур. – У друзей нет тайн от друзей.

– Помолчи, – грозно потребовал черный Тима.

– Не стоит озвучивать, – засомневалась Тамара, – это очень приличная сумма.

– Сколько? – настаивал Тимофей.

– Ну, как хочешь, – проворчала Тамара. – Только на этой кредитке – сто десять тысяч с небольшим, – и она вновь выложила перед Тимофеем на лавку блескучую карточку.

– Долларов? – восторженно прошептал Точилин.

– Гривен! – огрызнулась Тамара. – Конечно, долларов, Точила. Ферштейн?!

– Заладила: ферштейн-ферштейн, – огрызнулся Точилин. – Слов других не выучила, фройля?! Нихт фирштейн!

– Это за все? – зловеще усмехнулся Тимофей.

– Ах, ты – оборвыш! – заблажила вдруг Тамара. – Алкаш непросыхающий! У тебя в жизни больше червонца баксов на руках никогда не водилось! Что ты корчишь из себя Рокфеллера, идиот?!

– Вот оно – поперло настоящим, смердящим, – тяжко вздохнул Тимофей. – Э-э, хе-хе. Миф-универсал, одно слово.

– Вот – Раша! – прохрипел черный Тима. – Сумансшешая страна! Рокфеллеры подвале сидят.

– Чего тебя корежит, рванина драная?! – продолжала злобствовать отважная Тамара. – Ты должен броситься мне на шею и умолять увезти отсюда! Тебя же лечить надо, облезлый! Ты скоро сдохнешь от пьянства и своих болячек!

– Заткнись, – спокойно попросил Лемков.

– Да, – поддержал Тима. – Замолкни, женщина. Что разоралась, не знаю, как… кондуктор?! Есть еще Москва кондукторы автобусах, нет, а, Жора?

– Послушай, – продолжил Лемков, низко наклонился к сведенным коленям некогда любимой женщины, но прикоснуться руками не посмел. – Одна картина в золоченой раме, что ты сперла, потянет на поллимона гринов. Это в первом прикиде. И не на аукционе. Ведь это – подлинник.

– Отдала через посредника за сотню. Поторопилась, знаю, – попыталась оправдаться Тамара. – Но ты же сказал: это копия, что ни один эксперт не докопается, что подделка!

– Ты – полная дура! – злобно прошипел Лемков. – Я сказал: копия, чтоб ты губы не сильно раскатывала! Это был подлинник. Чужой. Я должен был сделать копию. Не успел. Теперь мне башку оторвут и закопают. Дальше, – он остановил жестом Тамару, которая выпрямилась на табурете для решительного объяснения. – Ты унесла все мои копии: Коровина, Репина, Дейнеки, Петрова-Водкина…

– О! Водкина! – воскликнул осоловелый Артур и будто ожил для радостей жизни. – Налейте водкина, друзья! Не стесняйся, пьяница, носа своего, он ведь с нашим знаменем цвета одного! – процитировал он «нетленки» Губермана.

– Заткнись! – потребовал черный Тима. – Папа говорит.

– А мои картины? Куда дела мои картины?! – встряхнул полотенцем на голове Тимофей.

– Сдала в банк, на ответственное хранение. Мои друзья, по первому нашему требованию, переправят их в любую галерею Европы, – ответила Тамара.

– По нашему? – возмутился Лемков. – Нашему?

– Да, нужны две подписи под заверение нотариуса, – тихо и терпеливо пояснила Тамара.

– А я тебе разрешал все это, – Лемков махнул рукой в сторону двери, – выносить?!

Тамара смиренно склонила голову.

– Ты б никогда не разрешил и… подох бы от пьянства в своем вонючем подвале! – воскликнула она. По ее щекам покатились крупные… восковые слезы.

Точилин удивленно глянул на корыто с воском, поверхность которого затуманилась и теперь действительно напоминала холодец, сваренный из свиных ножек.

– Что ж теперь?! – всхлипнула Тамара. – Что?! Ну, убейте меня!

– Папа тебя резал на куски, – усмехнулся Тима. – Мы тебя пожарили, отправили в ад. Прощай.

– Что ты несешь, ниг-гер? – злобно фыркнула слюнями Тамара во всю благообразную троицу, чинно сидевшую на диване.

– За нигера ударю даже белую женщину, – проворчал черный Тима.

– Давай, – смело сказала Тамара и выпрямилась.

Тима коротко взмахнул длинной рукой. Клацнули зубы. Лицо молодой женщины завесилось растрепавшимися волосами. Стукнулась о цемент пола отлетевшая тяжелая заколка. Тамара медленно вернулась в исходную позицию, повернувшись к ошалевшим зрителям на табурете всем телом, долго и злобно смотрела на черного Тиму, сверкая белками глаз сквозь завесу черных блестящих волос.

– Ты мне ответишь за все, негр, – прошипела Тамара.

– Негр – это лучше, – согласился Тима и заложил ногу на ногу. – Давай, рассказывай, как ограбила моего папу. Рассказывай. Я буду слушать, потом советовать, как с тобой поступать, наглая женщина. Своровала все. Пришла. Сидит, за-ра-за. Ругается еще. Папа чуть не умер. Написал записку. Я летел из Европа. Один день делал визу через амэрикэн посольство в Германия. Разрыв сердца получил. Папа тут лежит свеча руке. За что ты довела папу? Отвечай.

Лемков, Точилин и Ягодкин остались потрясены решительным поступком черного Тимы, но никто не посмел прокомментировать.

– Убьем ее? – спросил черный Тима всю компанию. – Разрежем куски, пожарим корыто? Репетиция был.

Нарушил, как говорится затасканным литературным штампом, повисшую зловещую тишину, сам болезненный Лемков. Он хрипло откашлялся, кротко взглянул из-под чалмы полотенца на приемного сына и попросил:

– Не надо, сынок. Грех это.

– В Америке я грохнул бы эта женщина, не задумался. Бросил труп Гудзон и плыви себе Раша.

Черный Тима помолчал, потом широко улыбнулся, сообразил, видимо, что изрядно всех напугал, сказал:

– Шутка, – и задорно рассмеялся.

Точилин с Ягодкиным задвигались, заерзали задницами на колких пружинах продавленного дивана, облегченно похмыкали.

Тамара убрала с лица волосы царственным жестом усталой матроны.

– Понятно. Шутники собрались. Давайте думать, придурки, что дальше делать, – устало предложила она.

– За придурков точно глаз дам! – обозлился уже серьезно черный Тима. – Держит нас за придурков, стерва! Отдай папе всё! Картины, деньги и – вали! Куда хочешь, с кем хочешь.

– А если я захочу с тобой, негр, – неожиданно смело заявила Тамара. – Поедешь?

– С тобой?! – презрительно прищурился Тима. – Твар! Никогда! Я лучше с улица за сто долларз сниму девушка, воспитывать буду, в Америка увезу. Но с тобой, стьерва и продажная простьитутка, – никогда!

– На том и порешим, – устало согласилась Тамара. – Кончайте валять комедию. Расходитесь. Нам надо с Тимошей потолковать. Послезавтра утром мы улетаем через Афины в… Не важно. Улетаем в другой мир. В другую жизнь. Все свободны, господа. Паспорта, визы… я все сделала, Тима. Вот твой паспорт, – она выложила потрепанную красную книжицу Лемкова на обеденную лавку. – Собирать тебя – только умыть. Всё. Повторяю: все свободны! Переговоры окончены. Сейчас, – она глянула на золотые часики на своем запястье, – почти десять. Полчасика разрешаю надо мной издеваться. Морально. Потом подъедут мои ребятки и рассчитаются с вами сполна. С каждым. С тобой негр – особый расчет!

– Плевал я на твоих ребьяток! – ответил Тима. – Убьем ее сейчас, папа! Такой наглый женщьина, одурьеваю!

– Не стоит о нее мараться, сынок, – вяло возразил Лемков.

– Вот! – вскрикнула Тамара и вытянула над лавкой кулачок с зажатым мобильным телефоном. – Уже вызвала ребят. Будут с минуты на минуту. Они знают, где я!

Черный Тима мгновенно перехватил ее руку и выдернул синий телефончик с короткой антеннкой. Глянул на дисплей, повернув к банке со свечой, хмыкнул.

– Врет эта женщина! Все врет, – вздохнул он. – Нет сети. Не достает в этом подвале твой «Сименс». Не достает. – Он вынул из внутреннего кармана пиджака крохотный сотовый, откинул крышечку, пиликнул по клавишам. – «Моторола» – другой дело! Работает. Черную братву позвать с Лумумба? С унивьера, а? Водку попьем вместе твое здоровье, папа. Что будем делать? Говори.

– Сваливать, – коротко ответил Тимофей.