Читать книгу Всегда что-нибудь остается (сборник) - Сергей Ерофеевский - Страница 4

Бабушка. Безгранично любимый и очень дорогой человек. Жизнь бабушки состоит из отрезков. Отрезок – детство. Отрезок – замужество. Отрезок – арест и советские концлагеря. Отрезок – Сережа. Отрезок – Сережа – до самой смерти. После смерти – небольшой мраморный памятник на клочке земли и память.

– Здравствуй, бабуля, – говорит Сергей Иванович, приходя на могилу.

Шелестят листья, рядом с кладбищем проезжают автомобили, видны городские постройки. Все просто. Отсутствуют поэтичность и пафос романтизма. Да и какой романтизм в повсеместно разбросанных могилах? А на душе спокойно. Нет ярких эмоций и отсутствует тяжесть горя. Может, душа бабушки своей мягкой рукой, как в детстве, успокаивает мятежную душу внука?

Сергей Иванович присаживается на скамейку, закуривает сигарету и рассуждает:

– В принципе, бабуль, все нормально. Жив, относительно здоров. Родители в порядке. Вот женился повторно. Жену – люблю. Правда, с работой незначительные проблемы, но справлюсь.

Годы, смущаясь, летят назад. В пути останавливаются; фиксируют свое прошлое наличие.

Вот Сережа маленький мальчик, в шортах и пистолетиком в руках.

– Бабуль, можно я пойду погуляю?

– Иди, Сереженька, иди. Только не теряйся.

– Бабуль, а что обедать будем?

– Беляши, сынок. Я состряпаю твои любимые беляши.

Сережа бежит во двор. Рядом, на самодельной клумбе, растут любимые бабушкой, анютины глазки. Цветы подмигивают ребенку своими сиреневыми корзинками. На завалинке греется подушка. На подушке располагаются бабушкины очки. В них очень интересно смотреть на мир. Предметы становятся расплывчатыми и смешными; напоминают сказочные персонажи.

– Глаза испортишь, – ругается бабушка.

– Ну и что, – смеется Сережа.

– Вот вырастешь и будешь плохо видеть.

– А я нескоро вырасту.

В обед Сережа прибегает домой. На столе, в большой тарелке, горой свалены беляши. Такие поджаристые, с мясом в центре, источающие ароматы детской свободы и бабушкиной доброты.

Сережа хватает беляш, вгрызается в него зубами, аж до самой середины; чувствует мягкую податливость теста и обжигающую сочность мяса. По подбородку стекает жир и капает на рубашку, оставляя масляные пятна.

– Ну и грязнуля ты, Сережа, – бабушка качает головой, надевает очки и рассматривает жирные кляксы.

– Я не грязнуля, я маленький, – смеется Сережа.

– Переодень рубашку, надень чистую, – строго произносит бабушка.

Сережа вбегает в прохладную комнату, на ходу снимает рубашку через голову. Взгляд останавливается на гобелене, изображающем отдыхающего пастуха на фоне разноцветной природы. От гобелена исходят запахи старости, столь непонятной ребенку. Белый фарфоровый слон с поднятым хоботом расположился на тумбочке, расставил ноги на белой кружевной салфетке. Часы, тикая, совершают движения стрелками. Железная кровать с набалдашниками скрипит пружинами и благодушно потягивается. Муха, хлопая крыльями, совершает бессмысленные перелеты. Мухобойка стонет резиновой площадкой, желая действовать. Пахнет бабушкиным мылом и деревянными стенами. В тайнике под печкой спрятан фонарик и разноцветные шарики от бабушкиных бус. Это дом детства. Верное пристанище уставшей души.

…Вечером бабушка и внук направляются в гости, к родове. В шумном доме в разных направлениях двигаются тетушки. Дядюшка, в единственном числе, чмокая, спит в кресле. Пьют чай из блюдечек с сахаром в прикуску. Хлюпают, ахают, хрустят, переговариваются, затягиваясь ароматами дыма. Сереже скучно. Он сидит на стуле, болтает ногами и смотрит в окно. Через стекло виден двор, собака Дружок и дядюшкин мотоцикл. Напившись чаю, тетушки направляются в гостиную. Дядюшка, чмокая, просыпается. Бессмысленно осматривает окружающих и, чмокая, вновь засыпает. Теперь уже с храпом. Тетушки оживленно обсуждают текущие события…

* * *

…Годы резво пробежали отрезок пути от пункта А до пункта В и остановились. Сережа – подросток лет четырнадцати. Шорты сменились брюками из джинсовой ткани. В руках – спичечный коробок и складной ножик.

– Бабуль, можно я пойду погуляю?

– Иди, сынок, только не задерживайся.

– Бабуль, а что у нас будет на обед?

– Твои любимые беляши, Сереженька.

Анютины глазки в клумбе подмигивают сиреневыми корзинками. На завалинке греются бабушкины очки. В них интересно смотреть на мир. Предметы искажаются и напоминают смешно – измененных одноклассников.

– Сережа, зрение испортишь, – повторяет бабушка.

– Да фиг с ним, со зрением. Главное – интересно. Прикольно.

На обед, соблюдая требования голода, Сережа прибегает домой. На столе в сенях в огромной тарелке дрыхнут беляши. Ждут своего, голодно-пригодного часа. Сережа хватает беляш и заталкивает его практически полностью в рот. Время не изменило вкус продукта. Только тесто местами обгорело и мясо в центре сыровато. По подбородку стекает жир. Капает на рубашку.

– Ну и грязнуля, ты сынок. Иди переоденься.

– Лень, бабуль. Фиг с ним, с пятном. Меня ребята ждут.

– Подождут. Я тебя с грязным пятном гулять не пущу.

Сережа неохотно заходит в комнату. Расстегивает рубашку и бросает ее на стул.

Слон на тумбочке блестит и не стареет. Гобелен потускнел, местами износился, но пастух продолжает отдыхать на фоне разноцветной природы. Железная кровать несколько прогнулась и местами жалобно обнажила ржавеющие пружины. Часы тикают, отсчитывая время. Муха продолжает летать, уклоняясь от мухобойки.

Комната дополнилась проигрывателем для пластинок и фотографиями Битлов. Одиноко висит портрет Хемингуэя. Умные глаза черно-белого цвета. В тайнике под печкой у Сережи хранится пачка сигарет. Здесь же лежит завернутая в бумагу фотография порнографического характера.

Вечером внук с бабушкой направляются в гости, к родове. Тетушки бегают по комнатам, задевая стулья и спотыкаясь. Дядюшка, громко храпя, спит в кресле. Пьют чай. Сереже скучно. Он выходит во двор и выкуривает в туалете подряд две сигареты. Закусывает семечками, чтоб не пахло. Выходит на улицу. Разглядывает проходящих мимо восхитительных девушек. Радуют оголенные ноги и вырезы на груди. Симпатичные эротические сцены носятся в голове. Хочется целоваться и лапать молодое девичье тело.