Читать книгу Опись имущества одинокого человека - Сергей Есин - Страница 29

Практически левую тумбу я никогда не открываю. Я прекрасно знаю, что там лежит. С точки зрения обыденного смысла в этом сделанном из грушевого дерева коробе нет ничего ценного. Но резная дверца с медной ручкой всегда закрыта на ключ, ключ лежит здесь же, в трельяже, почти наружу, в одном из верхних отделений. Мне кажется, я закрываю не замок, а самое дорогое, что у меня есть, и какие-то свои семейные тайны. Но все тайны под обстоятельствами жизни легко разламываются. На двух полках тумбы находятся предметы и вещи, принадлежавшие моей матери и тете Вале. Иногда мне кажется, что это не тумба, а высокая деревянная башня, в которой в темноте реет одинокий белый голубь. Я искренне и всю жизнь любил обеих этих женщин. Ну, мать есть мать, и, вспоминая ее, я снова становлюсь маленьким мальчиком, который во мне никогда не умирал. С другой стороны – с тетей Валей я связываю не только одни из самых трагических дней жизни моей и всей нашей семьи, но первое обращение к иному миру и быту. Здесь тоже много загадок, как я все это познавал и какие тайны витали над моей головой. Знала ли тогда тетка моей матери, что ее муж дядя Федя всю жизнь любил ее племянницу? Через много лет вынужденного терпения не тетка ли завещала племяннице своего мужа?

Запутанность семейной истории заключается в том, что моя мать замужем была, как я уже сказал, трижды. Теперь я понимаю, что каждый раз это была не только растерянность женщины, оставшейся в войну без жилища и с двумя детьми, которых надо было поднимать. Написать бы по этому поводу героическую эпопею, но тогда речь шла только о спасении.

Меньше всего мне хотелось бы сейчас писать разветвленную историю одной семьи, но все настолько заплетено в единое, что разрезать и разделить на дольки возможности почти нет.

Мой отец – мне кажется, он тоже любил мою мать всю жизнь, но здесь вступают в силу обстоятельства. Не наступил ли у моих родителей разлад, когда в лагере у отца появился еще один сын и отец написал матери: не возьмет ли она еще и этого ребенка на воспитание?

Мать, как я, наверное, сказал в главке «Портрет», была ослепительно красивой женщиной. Возможно, моему отцу дали 58.10, измену родине и антисоветскую агитацию, а не присудили расстрел, потому что знаменитый следователь, который вел его дело и который жил в соседнем подъезде, в доме в Померанцевом переулке, где жили и мы, тоже был влюблен в мою мать.

Первый мой отчим – Николай Константинович – был инженером-геодезистом. Я думаю, он был старше моей матери лет на двадцать, а значит, родился до революции. Потом геодезистом стал мой брат. Возможно, если бы мать не сошлась с Никстинычем – так мы его звали, – брат ушел бы в послевоенную шпану. До смерти Никстиныча мы жили в его квартире в Гороховом переулке. Мне тогда было 17 или 18 лет, мне Никстиныча пришлось хоронить. Это был первый раз, когда пришлось иметь дело с похоронщиками, с взятками на кладбище, с поминками. Потом это стало привычным.

Мой отец вернулся из лагеря вскоре после похорон Сталина. Отец несколько дней жил у нас. Тайно 101-й километр существовал. Брат выносил за ним в общую уборную горшок, прикрытый газетой. Тогда отец и мать так снова и не сошлись. Вскоре отец уехал на свой 101-й, работать на спичечную фабрику в Балабаново. Через двадцать пять лет почти в этих же местах я построил дачу.

Моим вторым отчимом стал дядя Федя. Называя каждое имя, я словно поднимаю человека из могилы. А есть ли что-либо, кроме пепла, в любой могиле?

Покойники остаются живыми, пока бродят по закоулкам нашей памяти и наша память передает их в другую. И мама, и дядя Федя, и мой брат Юрий, и Никстиныч, и тетя Валя для меня теперь живее и осязаемее, чем были раньше. Теперь я острее осознаю, что каждый сделал для меня и кем каждый был. Мы постоянно платим долг благодарности.

Мама переехала к тете Вале, они уже не жили на улице Строителей – постепенно, я надеюсь, все непонятное в этом тексте постепенно уяснится, элементы мозаики встанут в назначенные им гнезда – именно когда той стало совсем плохо и сделался необходим ежедневный женский уход. Долг был красен платежом.

Я был занят собой, уехал работать в Ташкент, потом служил в армии.

Кого я только не хоронил в своей семье! В решающий момент всегда у меня находились и силы, и время, и сила духа, чтобы все вытерпеть.

Брат так и не пришел на похороны нашей матери.

После смерти тети Вали мама навсегда осталась на улице Строителей. Через двадцать лет и я остался там – совсем один. Ключи от шкафов и квартиры тоже остались мне. Слишком много ключей! Как же редко я ими пользуюсь! Но голубь внутри башни все летает.