Читать книгу Опись имущества одинокого человека - Сергей Есин - Страница 33

Мельком я уже упоминал об его существовании. В чем необходимость еще раз описать это собрание вещей? Мне, воспитанному в тотальной бедности военного времени и в скромности коммунального быта перед войной, открылся целый иной мир, когда я оказался у тети Вали в квартире – название «квартира» условное, в комнате, – на улице Горького. Это был и быт, и мебель, и обстановка еще той, навсегда, казалось, утонувшей эпохи. С тех пор прошло по крайней мере шестьдесят пять лет, сколько всего отмерло и навсегда утонуло! Но я люблю и быт той еще интеллигенции, и вещи, которые ее окружали, а может быть, и возвышали в ее собственных глазах.

Письменный прибор уже лет тридцать лежал у меня в подвале дачи, на полке, в картонной большой коробке из-под электрической двухконфорочной плиты. Он совершенно в век компьютеров и шариковых ручек не нужен, разве только для киносъемки или в коллекцию подлинного любителя старины. Однако совсем недавно я поднял его в комнату жены, где я в основном среди вещей, оставшихся после нее, и пишу эту книгу никому не нужных воспоминаний о никому не нужных забытых вещах. И все же для чего я все это достал, если до сих пор помню все досконально? Может быть, хочу заслониться от времени или опускаюсь в свои детские воспоминания и не осуществившиеся надежды? А может быть, во мне просто сидит дух каталогизатора? Но вот я притащил все по довольно крутым лестницам наверх, обмахнул пыль и, как в детстве, принялся мыть, опуская современную синтетическую тряпку в пластмассовое ведерко с водой. Естественно, разные картины сейчас встают передо мной. Но их разве опишешь и даже разве сосчитаешь?

Сначала отмывается от наслоений эпохи застоя и эпохи перестройки большая, почти в форме желудя, гранитная, а значит, тяжелая доска. Спереди, где сгиб более крут, в этой доске в два сантиметра толщиной имеется просторный желоб. Это чтобы класть уставшее перо и разные мелочи. В каменном массиве есть еще невысокие окаймления из бронзы, куда вставляются тяжелые, литые, стеклянные, так же, как и окаймления, квадратные чернильницы. По большому счету, это все мелочи имперского стиля и его бюрократии. Довольно сложно было очистить весь бронзовый узор в виде дубовых веток с этих окаймлений. На чернильницах сидят крышки, похожие на шишаки воинов, резко сужающиеся кверху. Крышки берегут чернила от высыхания. Наверное, в то время какой-нибудь бюрократ-столоначальник наливал – простите, ему по заведенному порядку наливали – в одну стеклянную емкость обычные фиолетовые или черные чернила – для раздумий и переписки, а во вторую – чернила красные или синие, для резолюций. Возможно, каждый цвет чернил что-нибудь означал: красный – не исполнять, фиолетовый – исполнить с усердием. Когда я служил начальником в Радиокомитете, я вполне обходился обычной шариковой ручкой. Но то уже совсем другая эпоха.

В комплект к письменному прибору входило еще несколько предметов, о которых современный человек не имеет представления. Во-первых, пресс-папье. Это черная, такого же материала, что и основание, на котором стоит чернильница, с ладонь величиной небольшая продолговатая гранитная плитка. К ней снизу, через штырь с навинчивающейся на него бронзовой круглой ручкой, прилагается деревянный, разрезанный пополам кругляш. На него, на полукругляш, наматывается так называемая промокательная бумага, и все это зажимается между гранитной плиткой и деревяшкой. Назначение, по-моему, понятное – чтобы промокнуть излишек не высохших на рукописи чернил. Бюрократы пишут быстро, листы бумаги летят у них из-под руки. Еще раньше, до изобретения пористой, быстро впитывающей излишек влаги промокательной бумаги, свежие рукописи, чтобы они быстрее сохли, посыпали мелким песком.

На письменном столе обязательно находились еще два приспособления, о которых не знающему о них современному молодому читателю ни за что не догадаться. Попробую описать. Это опять темное каменное основание, но уже вполладони. Толщина камня во всех предметах одинаковая: два сантиметра. И вот на этом основании стоит, опять увлекая тусклой бронзой, бронзовый же стаканчик. Не ясно? Добавлю подсказку, как в телевизионной игре «Как стать миллионером»: внутри стаканчика вставлена небольшая, с коротким ворсом щетка. Для чего? Не догадались? Это чтобы чистить перо. Писали в описываемое время уже не гусиным, а стальным пером, и оно царапало несовершенную бумагу, цеплялось, и почерк делался размытым, а иногда возникала клякса.

Ну, что касается внешнего вида четвертого предмета – опять основание, некий бронзовый, со стержнем, цветок и на вершине – эдакая раздвоенная держалка. Здесь сразу становится все ясно: это приспособление для того, чтобы в него вставлять полураскрытый спичечный коробок. Все верно, но зачем коробок за рабочим столом? Тогда почему же нет просторной гранитной или бронзовой, поставленной на граните, пепельницы? Очень просто. Не забыл ли мой читатель, что раньше письма, и не только как сейчас секретные пакеты, которые развозят фельдъегеря, запечатывались сургучом?

Вымытый и чистенький, стоит теперь извлеченный из подвала письменный прибор у меня на втором этаже на даче. Как, интересно, дальше сложится его судьба?

Удивительно, но свою дипломную работу в университете – «Западноевропейские заимствования в Петровскую эпоху» – написал я, когда шариковая ручка уже давно любезно шагала по планете, все же ручкой перьевой, окуная каждый раз перо 76-го номера в одну из чернильниц этого самого прибора. На пресс-папье тогда была намотана и промокательная бумага.