Читать книгу Библия смерти - Сергей Фокин - Страница 7

Извилистая тропа не был прекрасным лесом. Вместо раскинувшихся крон деревьев, переливающихся красками осенней радуги, с макушек спадала обуглевшая листва. Солнце не проникало в его загадочный мир печали и скорби. Его просто не существовало в этом месте. Находится в этом лесу опасно даже самой Смерти. Вместо воя ветров, здесь отовсюду доносятся крики без конца умирающих душ (случайно заблудших останков людей, по ошибки оказавшихся не на своем месте). То слева, то справа не затыкаются каркающие вороны, рычат обозленные монстры и завывают голодные адские псы, зачищающие подобные сбои в системе распределения ада. Хуже места не найти. Ад покажется цветочками в сравнение с Чистилищем, но от него никуда не спрятаться и всем уготованным вечно гнить (без права на избавление), придется проходить пересушенный бурелом поваленных бревен и кучи мелких колючих веток снова и снова, пока Извилистая Тропа окончательно не сведет непокаянную душу с ума, отдав в чью-нибудь пасть для растерзания.

Умирая здесь, в этом подавленном лесу, душа лишается всего. Избавляясь от вечных страданий, она исчезает бесследно, и назад дороги уже нет. Чистилище – окраина пропасти памяти личности каждого индивида. Пути всего лишь два: стать пищей сильных, для тех, кому Чистилище как дом родной, или подняться на ступень выше убитого встречного, кем бы он не оказался – демоном, падшим ангелом, либо любой другой мерзопакостной личностью – и покромсав его на ужин, пройтись по его останкам и проложить себе дорогу из свежих костей к дверям Ледяного озера Коцит.

Этот путь желает пройти каждый, но этот миф еще никому не было по силам даже услышать в полной мере. Сказкам здесь подобным, местные не рады. Загоняя гонимых запуганных трусов, считающих себя на «поверхности» Богами, можно без особого напряжения пополнить запасы исчезнувших, с лица всего Сущего, душ. Как бы там ни было, легенды не рождаются сами собой. В каждой тайне, есть доля тайны (и самая малость правды!), возможность, которую, всегда имеет место быть, пытаются развернуть в ее полное величие необузданных загадок.

Треск ломавшихся под ногами веток, послышавшейся где-то вдалеке, заставил Стефана застыть на месте. Шаги были настолько умело обыграны в его разуме, что он не мог в точности понять с какой стороны на него надвигается буря. Спустя крохотный отрезок времени, сумев разглядеть приближающую опасность, страх сменила легкая радость, нигде ранее невиданная этим зловонным местом. Но чувства оказались ошибочны. Подбежавший в лоб, сшиб Шмидта с ног и занеся над его головой непонятное самодельное орудие, был готов срубить ему голову.

Стефан. – Сэм, это я, я! Стефан! Не убивай! Прошу, остановись…

Сэмюель (опустив лезвие вниз). – Стефан? Это-о-о правда ты? Не м-о-о-гу в это-о п-о-о-верить.

Голос Дикенсона был чертовски запуган, ему было куда сложнее обычного вести диалог, но он всеми силами старался выдавить дрожащую улыбку радости.

Стефан (вздохнув от облегчения). – Как же я рад встретить знакомое лицо. Мне было очень страшно. Каждый новый шаг, я боялся быть съеденным или убитым.

Сэмюель. – Ты здесь давн-о-о?

Стефан. – Дня два, может чуть больше.

Сэмюель. – Т-о-о-огда ты еще с-о-о-о-всем зеленый в эт-о-о-м лесу.

Стефан (закатив к небу брови). – Стало быть ты здесь куда дольше?

Сэмюель. – Я третий месяц бегаю о-о-т края в край в п-о-о-исках друзей, или х-о-о-тя бы вых-о-о-о-да о-о-тсюда.

Стефан (удивляясь сказанным ему словам). – Выхода? Ты думаешь отсюда есть выход.

Сэмюель (все так же спокойно). – Я нашел дверь. Перед смертью, о-о-дин из убитых мн-о-о-й о-о-б-о-о-р-о-отней пр-о-о-г-о-в-о-о-рился о-о вратах в о-о-краину ада. Я было-о не поверил, но-о неделю назад личн-о-о наткнулся на дверь с девятнадцатью замками. П-о-о-нять бы, где разд-о-о-быть ключи и м-о-о-жно-о будет свалить о-о-тсюда живыми и невредимыми.

Стефан. – Ты хотел сказать мертвыми и невредимыми.

Сэмюель (начиная подкипать от злости – сказывается долгое пребывание). – Я х-о-о-тел сказать, чт-о-о не за что-о не о-о-тдам это-ому пр-о-о-клят-о-о-о-му лесу св-о-о-ю душу.

Стефан. – Сперва нам стоит найти остальных.

Сэмюель. – Ты видим-о-о меня с-о-овсем не слушаешь! Я же го-ов-о-о-рю, что-о-о нахо-о-ожусь здесь три месяца и ты первый, к-о-о-го-о мне по-осчастливил-о-о-сь п-о-овстречать, не считая бесчисленно-о-е к-о-о-личество-о «бесо-ов», к-о-о-т-о-о-орых мне прихо-о-дило-о-сь с б-о-о-льшим трудо-ом истреблять, что-о-обы выжить.

Стефан. – Господи! Три месяца. Я наверняка был уверен, что вскоре подохну в этих краях. Как тебе это удалось?

Сэмюель. – Сло-ожно-о-о т-о-олько-о сперва. У меня б-о-о-лела г-о-оло-ова о-от по-ост-о-оянн-о-о-ой темени, прихо-о-одил-о-о-сь прибегать к кро-ов-о-о-опусканию. Я не был уверен, что-о эт-о-о п-о-о-мо-ожет здесь, в мире мертвых, но-о как по-оказала практика, жизнь в аду, во-о мно-о-го-ом сх-о-жа с мир-о-о-м живых. Это-о все, что-о мне о-оказало-ось по-о силам, аптек увы здесь нет и аспирино-о-ом нам не о-о-обзавестись.

Стефан (не веря собственным словам). – Ты оказался намного сильнее духом, чем я. Я удивлен твоему рвению. Моя душа совсем разбита, сломлена, я бы даже сказал растоптана.

Сэмюель (не обращая на лесть внимание). – Теперь нас дво-ое. П-о-о-верь в паре у нас куда бо-о-льше шанс-о-ов выжить. Я старался нападать лишь на о-один-о-о-чек. Здесь мно-огие передвигаются стаями и о-очень част-о-о ряд-о-о-м крупно-ого-о ско-опления ско-о-ота, о-обязательно-о есть так-о-о-й симв-ол (Сэм нарисовал куском ветки знак на мокрой земле).

Стефан. – Звезда Давида!

Сэмюель. – Ты имеешь ввиду печать Со-о-л-о-ом-о-о-на? Как я сразу не до-о-огадался!

Стефан. – Да, и ее тоже.

Сэмюель. – О-она давала ему в-о-о-озмо-ожно-о-сть управлять душами, но-о эт-о-о т-о-о-чно-о не ее о-о-ни сто-о-ор-о-о-ожат.

Стефан. – Сколько таких знаков ты уже видел?

Сэмюель (на секунду задумавшись). – Тринадцать.

Стефан. – А ты не думал, что это и могут быть местоположения ключей?

Сэмюель. – А ты прав. То-о-огда все сх-о-одится к л-о-о-гичн-о-о-ому о-объяснению. В о-осно-овн-о-о-ом я видел рядо-ом с печатью группы о-обо-о-ор-о-отней, вампиро-ов, демо-оно-о-ов и левиафано-ов (те еще выро-о-одки). О-одно-ого-о мне даже удал-о-о-ось о-обезглавить, правда о-он чуть было-о-о не о-отгрыз мне руку (показывая свои увечья).

Стефан. – Ужас! Как давно это было?

Сэмюель. – По-олт-о-о-ора месяца назад.

Стефан (подумав о себе на его месте). – Не слабо тебе пришлось.

Сэмюель. – Я начал рисо-овать карту, к-о-о-гда по-о-онял, что-о петляю по-о о-о-одно-ому и то-ому же месту и по-о-омечал все из-о-ображения шестик-о-онечно-о-й звезды.

Стефан. – Нас мало! Если меня ты все-таки нашел…

Сэмюель (не дав ему закончить говорить). – Это-о случайная встреча. Я выслеживал о-огненную птицу, ко-о-огда наткнулся на тв-о-ой шум.

Стефан. – Ты знаешь, твое поведение меня уже слегка пугает, а речь и подавно.

Сэмюель (скрипя зубами). – По-оживи здесь с мо-о-е. Для меня эти три месяца про-ошли сло-о-овн-о-о вечно-ость. Ты не знаешь счета времени, о-оно-о сло-о-вно-о-о о-останавливается. Я не мо-огу спать уже где-то-о пять недель. Руки др-о-ожат о-от каждо-о-ого-о малейшего-о шо-о-ор-ооха. Мысли начинают звереть, и я кр-о-омсаю все на сво-оем пути без разбо-о-ора. По-ото-о-ому что-о мне страшно-о!

Стефан. – Я понимаю тебя, больше, чем кто-либо. Поверь мне.

Сэмюель (шепотом крича). – Да ничего-о ты не по-о-онимаешь! Мне на днях пришло-о-ось убить ребенка – дево-очку. Ей на вид было-о не бо-о-ольше шести. О-она пыталась меня с-о-ожрать. Во-оот и где здесь справедливо-ость!

Стефан (уставив на него свой пристальный взгляд). – Ты и сам прекрасно понимаешь, за что мы все здесь очутились!? Не так ли!?

Сэмюель (не желая рассказывать ничего лишнего). – Даже если и так, разве именн-о-о это-о до-о-лжн-о было-о с нами про-о-оиз-о-о-ойти по-осле смерти?

Стефан. – А ты хорошо помнишь последние годы своей жизни?

Эти слова, как гипноз подействовали на Дикенсона и его взгляд замер, провалившись во тьму своих воспоминаний.

Из воспоминания «Страшного суда» над Сэмюелем Дикенсоном.

Глаза совсем не хотелось открывать. От невыносимого запаха гнили страх стал приходить с большей силой. Каждое движение было скованным, раздражаясь свежими приливами боли. Пересилив полосу глубочайшего испуга, Сэмюель (в дальнейшем Сэм), с осторожностью приоткрыл глаза. Помещение, в котором его держали непонятные на то время нечисти, напоминало ему старый заброшенный дом, вблизи от дедушкиной фермы. Рассматривая каждую деталь интерьера, Дикенсон смог разложить по полочкам букет дивных ароматов: сперва открылась гниль, которая разрослась практически в каждом уголке комнаты; она была слегка прислащена нотками свежего мха вперемешку с затхлостью (из-за заколоченных повсюду окон). Вся постройка была из бревен, давно утративших свой былой вид. Со стен то и дело обваливалась труха ссохшегося дерева, поедаемое термитами. Учуяв под ногами слегка заметную вибрацию, Сэм, до конца не переваривший увиденное, резко наклонил голову вниз и заорал безмолвным голосом. Как выяснилось у него отсутствовал язык, боль от удаления которого тут же показала сознанию, насколько грубо он был удален.

Если на секунду все остановить и заглянуть в глубинку его полости рта, мы сможем увидеть тонкие мясные волокна с кусочками запекшейся крови, и белый налет благодаря хроническому гастриту желудка (на который Сэм забил еще в старших классах, начав злоупотреблять алкоголем). Устроенные самому себе поединки, не всегда заканчивались его нокаутами. И тогда, взяв его тело под контроль желаний самого организма, старательно борющегося с проникшей заразой, глупый парень блевал за углами ночных клубов, в которых любил тратить свое никчёмное время.

Теперь вернемся обратно…

Ноги до самых щиколоток, кишели жирными опарышами, поедающих останки чьей-то плоти. Чуть выше, где-то посередине, между коленом и пяткой, ноги были плотно привязаны колючей проволокой к деревянному стулу, на котором восседал испуганный студент. Слезы лились ручьем. Руки так же были прикреплены к подлокотникам. Из порезов густыми всплесками сочились остатки почерневшей крови. Судя по мокрой, пропитанной липкой жидкостью, одежде, ее там осталось уже совсем немного.

Подняв свой взгляд на уровень глаз, Дикенсон разглядел судебный стол и рядом, сидевших в молчание присяжных (он смог насчитать сорок два). Теперь ему было ясно, где он, лишь непонятно зачем? И как? Но не это так сильно приковало взгляд Сэма. На стене, словно специально для него, висело зеркало, а вот отражение в нем, было не совсем привычным. Если откинуть в сторону его разорванные губы (результат сопротивления во время удаления языка), и смыть всю лишнюю грязь, останется одна приметная деталь – рога!

Ответственный секретарь. – Встать! Суд идет! Прошу всех присутствующих садиться. Подсудимому Сэмюелю Дикенсону следует выдать блокнот и перо с чернилами, для возможной попытки отстоять свои права. Обвинители и защитники в этом деле участвовать не будут из-за своей недосягаемости.

Свет люминесцентных ламп усилился и Сэм, отводя глаза в сторону потрескивания электроэнергии, увидел множество трупов, сшитых между собою толстыми нитями. «Потолочной фреске» стоит отдать должное. Это жуткое творение создавалось веками. Трупы имели сильное расхождение в возрасте: с одних сочился еще свежий гной, другие давно утратили всю разложившуюся плоть, оставив лишь кости, покрытые паутиной. Каждое тело было прибито на три громадные скобы: одна на шее, вторая проходила через грудную клетку, третья приковала ноги, проткнув лучевые косточки.

Ответственный секретарь. – Всех присутствующих присяжных так же прошу записывать ход судебного разбирательства в виде конспекта по предложенному протоколу «Подземелья». В конце заседания записи следует сдать для принятия объективного решения по нашему делу. Итак, начнем судебное заседание. Слово имеет судья «Страшного суда» – Грешник.

Грешник (сделав всем поклон, он уселся на свой трон, находившейся напротив Дикенсона, заслонив своим телом зеркало). – Объявляется к слушанию дело номер ZS386L по обвинению Сэмюеля Дикенсона в совершение ряда тяжких преступлений. На этих весах лежит твое пропитанное грехами сердце с небольшим довеском твоего поганого языка. Как ты смеешь заметить правде с трудом удается сдерживать твои злодеяния на весу и вскоре, она даст слабину.

Сэм внимательно вслушивался в каждое слово Грешника, стараясь сдерживать баланс между страхом и спокойствием. Пока это ему давалось легко, и он марко (от неумения пользоваться пером и чернилами) делал на пожелтевших страницах какие-то зарисовки.

Грешник. – Вы, Сэмюель Дикенсон, сокращенно Сэм, он же Африканец в кругу друзей, являетесь исчадьем ада с самого своего рождения. Столь очерненных проклятых душ осталось небольшая горсть. Вы станете ценным кадром на службе Зевса.

what are they accusing me of?

Сэм все тем же внимательным взглядом, прервал болтовню Грешника, поднятым кверху блокнотом с надписью.

Грешник. – Не любите медлить!? Хорошо. Приступим сразу к обвинению. Вас обвиняют в жестокости, грязном общение с окружающими и убийстве матери, причиной которой и стали перечисленные выше факторы. 8 марта 2007 года она не смогла больше выносить свое проклятое отребье – тебя и в итоге покончила с собой, пытаясь прибрать к своим рукам и твою жизнь. У смерти был четкий приказ, оставить твою жизнь в теле ребенка, чтобы получить возможность насладиться твоим судом в полной мере. И вот ты здесь! Полностью созревшая душа, готовая к адскому суду.

it’s all a lie!!!

Вместо ответа, в голове послышался голос стен, издававший знакомый Сэму голос. Заигравшая песня ввела тело студента в сон, и он, не удержавшись закрыл глаза.

…Спит на подушке тигренок давно. Ночь на дворе и повсюду темно. Спи мой родной, засыпай побыстрей. Крепче укутай себя потеплей. В сказке ночной погуляй на коне. Сладостей съешь и домой поскорей. Утро придет, и ты станешь взрослей. Но, а пока сладких снов мой храбрец…

…

Дедушка. – Можно войти?

Хриплый голос старика проник в комнату внука.

После похорон матери прошло четыре часа. Все еще были одеты в траурные костюмы, а на лицах не унывала скорбь. Так, любящий своего единственного внука дедушка, являлся отцом его матери и ему было больнее остальных. Год назад он проводил в последний путь жену. Теперь единственная дочь (а спустя еще три месяца, при возвращении из магазина, остановится и его сердце).

Вся родня недоумевала над случившимся – убить себя и попытаться прихватить с собой свое дитя! Все, что известно последним видящим ее глазам – глупый мальчишка довел своим поведением мать до нервного срыва. Через пятнадцать минут произошло то, что произошло. В предсмертной записке было только три слова:

Прости меня, Боже

Никто тогда не понимал их смысл (да и после тоже). Она не извинялась за содеянное, слова прощения были за то, что она породила, ведь до последнего верила, что все это, вина ее и только ее. Правда открывается не всегда. Девятилетнему негоднику, неконтролирующему свои эмоции (в частности, это относится к злоупотреблению отвратности своего поведения), было больно в душе так сильно, как даже не было при ударе об бревно (да, велосипед ему дался не сразу). Глаза покраснели от беспрерывных двухдневных слез, которые уже давно были сухи.

Сэмюель. – Я ждал тебя.

Дедушка. – Мне пришлось задержаться. Я не мог не проводить гостей. Твоему отцу сейчас «нездоровится».

Сэмюель. – Не стоило ему столько пить этой гадости. Я переживаю за него.

Дедушка. – Сегодня я останусь у вас. Помогу завтра прибраться и сделаю тебе твою любимую запеканку.

Сэмюель. – Спасибо тебе, дедушка, но я не голоден.

Дедушка. – Я понимаю твое состояние, больше, чем кто-либо, но нам все равно нужно чем-то питаться.

Сэмюель. – Тогда я съем с утра хлопья.

Дедушка. – Хорошо, пусть будут хлопья.

Сэмюель. – Что ты мне хотел сказать, там внизу, когда нас прервали?

Дедушка. – Я хотел отдать тебе это письмо. Мы нашли его с отцом в вещах твоей матери.

Сэмюель. – И что в нем?

Дедушка. – Это предстоит узнать тебе. Мы не решились вскрывать то, что было адресовано лишь тебе одному.

Сэмюель. – Давай вместе. Мне страшно!

Дедушка. – Извини, но я, пожалуй, оставлю вас наедине. Если захочешь, расскажешь после. Я еще загляну к тебе, позже.

Сэмюель. – Спасибо тебе.

Дедушка. – Я люблю тебя Сэмюель.

Сэмюель. – И я тебя, дедушка.

*ПИСЬМО*

Мать должна быть сильной, чтобы при первой возможности прикрыть собой свое дитя от бед. Я всегда была слаба! Стоило сделать все намного раньше. Такое исчадье ада как ты, должен был сдохнуть еще в моем утробе. Но нет же! Ты умудрился выжить тогда, когда твою шею сковала пуповина, видящая уже тогда в тебе зло. И так всегда! Всякий раз, оказавшись в любой из возникавших на твоем пути неприятностей, угрожающих так или иначе твоей жизни, ты выходил сухим из воды. Всегда! Мне лишь оставалось терпеть твои вечные издевки в мой адрес, наглядно радуясь твоим успехам. Из года в год, вот уже как на протяжение четырех лет я вынашивала в голове план отмщения, за оказанный подарок свыше, но ничего путного в голову мне не приходило. И тут снова подворачиваешься ты, Сэмюель, со своими капризами, чуть не сведших меня с ума. Благодаря полученному от тебя нервному срыву, мне наконец открылись глаза. Всему виной был не ты! Казалось бы. А я! Ведь это именно я давала все эти годы тебе воспитание. А это значит, что вся ответственность за сотворенное тобою зло, лежит на мне. Я решилась на содеянное не сразу, но пару прощальных бокалов моего любимого красного сухого вина, подтолкнули меня к действиям. Если ты все же читаешь все эти строки, значит ты в очередной раз избежал собственной кармы и выжил. Чертов везунчик! Так же это значит, что меня уже нет в живых и это самое прекрасное, что со мной могло произойти. Прости меня за то, что сделала тебя подобным монстром. Только не изведи отца! Ему сейчас одиноко.

Надеюсь, ты проживешь счастливую жизнь!!!

P. S. Придет день, когда мы обязательно встретимся и тогда я загляну в твои глаза подготовленной к предстоящему ужасу. Это будет твой ужас!

Дедушка (зайдя в комнату внука спустя сорок минут). – Тук-тук. Ты еще не спишь?

В одежде, в полном умиротворение, Сэмюель тихо посапывал, уткнувшись лицом в подушку. Письма рядом не было, но деду оно было и не нужно.

Грешник. – Сэмюель Дикенсон, чаша ваших весов опустилась в пользу грехов. От правды не осталось и следа. Ваш грязный язык оказался тяжелее, чем я думал.

Go to hell! Bastard!

Грешник. – Прошу всех встать! Суд удаляется для вынесения вердикта. Перерыв двадцать минут. После чего я зачитаю приговор, вынесенный нашими верными присяжными. Прошу принять к сведению очерненность его души чрезмерно завышена и ценна.

Сэм был крайне спокоен. Его лицо горело от злости, а по скулам бегали желваки. Не смотря на оказавшуюся ситуацию (которая, скажем так, была сыграна не в его пользу), его нервная система была самим умиротворением. Дело было сделано, решение принято. Дикенсона не заботила смерть и даже результат присяжного вердикта. Все, о чем он сейчас думал, это месть, ярость и желание достичь высот в новом мире. Вечность требует сместить верха.

Грешник. – Встать! Суд идет! Прошу всех присутствующих сесть. Присяжные вынесли свой вердикт! Осудить! Доставить в место заключения, прямо из зала суда.

Пока Грешник произносил слова, сердце Сэмюеля Дикенсона успело раствориться на субатомном уровне, смешавшись с затхлым воздухом зала суда. Смерть бетонным грузом легла на грудь студента, сдавив тисками виски. Черная кровь прилилась к глазным яблокам, раскрасив белок самыми темными красками ада. Демон возродился!

Грешник (обращаясь к одному из присяжных). – Сабнак, спасибо Вам за предоставленные апартаменты. Именно Вам выпал жребий стать Поводырем Сэмюеля Дикенсона. Развлекайтесь! Можете расходиться! Суд окончен.

Сабнак:

Сабнак – должность демона, ответственного за гниение трупов.

Его имя, полученное при рождении – Дмитрий Юрьевич Темный.

Родился 8 сентября 1380 года. Умер 31 августа 1449 (в возрасте 68 лет). Цвет глаз – кари-зеленый. Был князем Великого княжества Владимирского. Дмитрий с ранних лет панически неравнодушен к умершим человеческим телам. За огромные деньги (когда после смерти отца, деньги перешли в его руки), он скупал убитых солдат и мог днями наблюдать, как разлагаются их тела. Он тестировал подобное увлечение под воздействием различной температуры, каждый раз удивляясь индивидуальности разлагающегося трупа.

Был пойман 27 июня 1411 года в храме Святой Богородицы, за зверское издевательство над телами умерших мужчин. Каждый день, на протяжение двадцати шести суток, ему доставляли по одному умершему. Так, по его словам, он строил собственный «календарь гнили». Был осужден на пожизненное заключение в специально сконструированной крепости. Тогда был его последний день, когда ему довелось своими глазами увидеть свет. Еду ему доставляли через узкое отверстие в двери (которая тем же первым днем была заложена камнем). Туалет находился внизу уличной стены (это была самая обыкновенная прорезь, которая углублялась до самого основания башни – 137 метров). Дата смерти является приблизительной. О его смерти узнали лишь по разлагающемуся запаху его тела. Похоронен там же (его мертвые останки было решено не трогать, чтобы не будить демона отмщения).

При поступлении в ад, был с места «Страшного суда» назначен ответственным за гниение трупов. Ему было приятно заняться любимым делом, и он подошел к данному вопросу со всей строгостью своего закона. В дальнейшем внес вклад, пополнив страницы «Супродемуса» воссозданным с нуля «календарем гнили».