Читать книгу Красно-белые волны в Царицыне и окрест. Волна первая - Сергей Гордиенко - Страница 2

Приёмная генерала Алексеева напоминала обычный штаб Императорской Армии России: офицеры одеты по форме, держат выправку, приветствуют друг друга по уставу. Выделяюсь только я – гражданская одежда и недельная небритость. Офицеры бросают в мою сторону быстрые взгляды. Кажется, угадывают сослуживца.

Адъютант изучает мои документы. Наконец, решается подать генералу. Входит в кабинет и через минуту возвращается без них. Значит, генерал согласился рассмотреть мою кандидатуру. Ожидаю более часа с четвертью. Наконец, у адъютанта звонит телефон.

– Исполняю, Ваше превосходительство. Проходите в кабинет, господин Истомин. Генерал желает с Вами беседовать.

Поднимаюсь, привожу себя в порядок насколько могу и вхожу в кабинет. Передо мной за широким массивным столом в стареньком засаленном мундире сидит маленький старичок с высоким лбом, курносым носом и пышными усами, кончиками расправленными в стороны. В глазах как будто с детства застыла печаль.

– Значит, Вы унтер-офицер кавалерии, закончили Николаевское кавалерийское училище и служили на Западном фронте? А теперь желаете вступить в Добровольческую Армию?

– Именно так, Ваше превосходительство.

– Армия только формируется. Как узнали?

– Из Вашей телеграммы, отправленной в штаб Петроградского Военного округа в минувшем месяце.

– Как оказались в штабе? С каких пор туда пускают унтер-офицеров кавалерии?

– Так сложились обстоятельства, – отвечаю первое, что приходит в голову, и понимаю, что ответ совершенно бездарный.

Генерал Алексеев вновь пролистывает мои документы.

– Телеграмма была зашифрована. Её могли прочитать только офицеры штаба.

Молчу. Сказать нечего.

– У Вас чистые, опрятные руки кабинетного офицера, без следов от поводьев. Походка не вразвалку, как у кавалеристов. Ноги держите вместе и немного сутулитесь, как-будто просиживали над бумагами многие часы. К тому же чувствуется привычка общения с высокими чинами. Так что? Вы по-прежнему кавалерист?

Ну что ж, придётся раскрыться, иначе будет отказ в службе.

– Документы не мои. Использовал для конспирации. Я – штабс-капитан Петроградской Военной контрразведки Проскурин. Служил в отделе подполковника Истомина, разрабатывал связи большевиков с германской разведкой. Документы принадлежат его сыну. Подполковник посчитал, что мне так будет легче пройти проверки новой власти и уехать заграницу. Но прочитав телеграмму, решил отправиться к Вам добровольцем.

– Где настоящие документы?

– Спрятаны.

– Можете предъявить?

– Никак нет! Они в Петрограде, а там большевики.

– Каков результат Ваших изысканий в отделе подполковника Истомина?

– Большевики получали огромные средства от германского командования для подготовки революции. Их вожди были доставлены на поезде из Швейцарии по прямому приказу германского Генштаба. Ими управляли немцы, в основном через революционера Парвуса. Он на этом успел заработать несколько миллионов марок, но позже был отстранён от операции.

– Я был знаком с подполковником Истоминым. Можете назвать одну из его привычек?

– Так точно, Ваше превосходительство. Гладит бороду перед тем, как начать говорить.

Алексеев искренне рассмеялся.

– Бесподобно! Меня сие забавляло.

Кажется, мне поверили. Отменно!

– Откуда Вы родом?

– Царицын.

Генерал удивлённо посмотрел на меня.

– Саратовская губерния, – пояснил я.

Алексеев продолжал молча смотреть на меня.

– Знаю, – обернулся на карту, висевшую у него за спиной, затем снова повернулся ко мне. – Отужинаете со мной?

– Почту за честь!

Вечером того же дня сижу напротив Алексеева. На столе уха из судака, отварной картофель, копчёная колбаса с кардамоном и салат и маринады. Невиданное роскошество после голодного Петрограда и Москвы! Композицию дополнял графин водки в центре стола.

Алексеев расспрашивал о моём детстве, семье, учебе в Николаевском училище и царицынской жизни. Этикет, подумал я и ошибся.

– А теперь попрошу Вас набраться терпения и выслушать меня старика, – задумчиво произнёс генерал после трапезы. – Во время октябрьского переворота большевиков я в Петрограде создавал новую армию. Жил на Галерной улице в квартире, снятой специально для меня Советом Общественных Деятелей. Мы готовились противостоять надвигающейся анархии и немецко-большевистскому нашествию. Знаете, никогда ещё не охватывала душу такая давящая тоска, как в те дни. Вокруг бессилие, продажность, предательство! Это особенно чувствовалось в Петрограде, ставшем осиным гнездом и источником нравственного и духовного разложения государства. Как будто по чьему-то приказу исполнялся предательский план по развалу Отечества. Когда Вы упомянули Парвуса и германский штаб, у меня в голове всё расставилось по местам. Действительно был план уничтожения России! Власть бездействовала, зато говоренья было бесконечно много. Явное предательство господствовало во всём.

Генерал тяжело вздохнул.

– В день выступления большевиков я, не зная о происходившем в городе, пошёл на заседание Временного Совета Республики в Мариинском дворце, но не был допущен конвоем, выставленным большевиками. Тогда направился в штаб Петроградского Военного округа, где мне настоятельно порекомендовали срочно скрыться, ибо по всему городу расклеили листовки с призывом арестовать меня. Близкие друзья спрятали у себя на квартире. Затем перевезли на другую квартиру, так как, выйдя на улицу, я был узнан случайным прохожим. Купили билеты на поезд до Ростова и вечером 30 октября в штатской одежде мы отправились на вокзал. Признаться, от штатской одежды я совершенно отвык. Представьте себе генерала в потёртом осеннем пальто тёмно-шоколадного цвета, не по росту длинного, и чёрные брюки, натянутые поверх военных сапог. На голове синяя фетровая шляпа, опоясанная чёрной лентой. Я натянул её по самые брови. В кармане паспорт отца жены моего друга, тайного советника в отставке. Но всё было тщетно – в поезде меня узнали пассажиры, но до Ростова, слава Богу, добрались благополучно.

Алексеев перекрестился.

– В это время на Дону атаман Войска Донского генерал Каледин уже ввёл военное положение и выгнал большевиков. Я встретился с ним сразу же по прибытии сюда, в Новочеркасск. Представьте себе, он отказал в моей просьбе дать приют русскому офицерству! Сослался на то, что казаки-фронтовики устали от войны и ненавидят старый режим, а потому донские полки, что возвращаются с фронта, будут защищать от большевиков только Донскую область. Просил меня не задерживаться в городе более недели и не формировать добровольческие силы. Я был вне себя от негодования! Конечно же, не послушал его и опубликовал воззвание к офицерам, призывая спасти Отечество.

Генерал наполнил рюмки водкой и продолжил.

– Через месяц ко мне присоединился генерал Корнилов, Лавр Георгиевич. Думаю, Вы о нём слышали, – Алексеев недвусмысленно улыбнулся, первый раз в моём присутствии.

– Конечно! Командующий Петроградским Военным округом!

– Именно. Приехал в Новочеркасск, имея в виду не только найти временный приют, но и начать работу по спасению Отечества, как и я. К нам стали прибывать офицеры самых разных родов войск, а также юнкера и гардемарины из разгромленных училищ. Мы начали работу по организации не только нашей Добровольческой Армии, но и всего антибольшевистского сопротивления, а также подполья в крупных городах. Я уверен, что необходимо восстановить монархию, прекратить превращение страны в коммуну и восстановить связи с союзниками!

– Я тоже придерживаюсь монархистских взглядов.

Генерал помолчал. Видимо, готовился сказать главное.

– Могу предложить Вам два варианты службы. Первый – кавалеристом у меня в армии, чего, признаюсь, мне хотелось бы менее. Второй – поедите в Москву и попытаетесь получить у большевиков назначение в Царицын, чего мне хотелось бы многим более. Мы там готовим летнее наступление. Хорошо бы иметь побольше надёжных людей. С Вами выйдут на связь, когда наступит Ваша очередь действовать. По нашему плану освобождение Отечества от революции начнётся именно с Царицына.

– Согласен на второй вариант.

– Превосходно! Детали обсудите с моим начальником разведки подполковником Ряснянским. А пока адъютант отвезёт Вас на квартиру на окраине города. Постарайтесь никуда не выходить и ни с кем не общаться.