Читать книгу «Гласность» и свобода - Сергей Григорьянц - Страница 7

В «Гласности» никогда всерьез не комментировали, казалось бы, такие свободные и даже критические (да и как скажешь иначе в сравнении с предыдущими годами) материалы газеты «Московская правда», передачи «Взгляд», «Время», некоторые сводки новостей. Там работали славные ребята, комсомольцы и молодые члены партии из особо привилегированного и доверенного Иновещания Всесоюзного радио, большинство из которых (были они, конечно, разными, что и проявилось потом в их судьбах) хотели воспользоваться внезапно дарованной им свободой – но что они понимали в окружавшем их бурном мире? Да и те, кто внезапно даровал им ненадолго эту свободу (председатель Гостелерадио генерал-лейтенант КГБ Аксёнов), хорошо понимали, что ничего дурного эти веселые ребята не сделают, что они свои, воспитаны советской властью и не зря попали (были хорошо проверены перед этим) сперва на Иновещание, а потом и на телевидение.

Да, эти хорошо воспитанные ребята вполне понимали (при всем своем веселье) правила игры. Им не приходило в голову хотя бы цитировать (я уж не говорю – регулярно приглашать) вполне умеренных сторонников Горбачева: Андрея Сахарова, Ларису Богораз, Сергея Ковалева. Но что было гораздо хуже – их, глашатаев свободы, совершенно не интересовали политические лагеря, и что было уж совсем непростительно – они в упор не видели разлившегося по стране моря свободной самиздатской печати. А между тем именно там был весь народ со множеством своих проблем и несчастий; именно туда попадали все новые, «непроходимые» в советской печати результаты научных диспутов в академических городках о будущем экономики, внешней и внутренней политике и даже новых формах искусства. Ни разу эти свободные молодые люди не заметили травлю, которой неуклонно подвергались их менее воспитанные властью коллеги. Им даже в голову не приходило хотя бы упомянуть такую знакомую аббревиатуру: КГБ. Лучшие из них теперь говорят в редких интервью, что ничего не понимали, не использовали свои возможности так, как следовало, но большинство славят ту свою, прежнюю, предоставленную им КГБ свободу, стараясь не вспоминать о доверии, оказанном им КГБ. Потом они все перешли на НТВ под прямое покровительство генерала КГБ Филиппа Бобкова, заместителя Гусинского. Впрочем, если бы они были иными, более сообразительными и жесткими, с ними боролись бы так же, как с нами, и той свободы, которой они пользовались, у них бы не было. А ведь они очень многое видели, но даже сейчас, многое понимая, никто из них не описал то время.

Единственным исключением стал редактор «Московской правды» Михаил Полторанин. Его книга «Власть в тротиловом эквиваленте. Наследие царя Бориса» (М.: ЭКСМО, 2010) в своей фактографической части поразительно интересна, как, впрочем, и автопортрет советского журналиста.

Называя себя (и не без оснований) «демократом первой волны», но уже советской, перестроечной, Полторанин, как и полагается корреспонденту «Правды», замечает только секретарей райкомов и обкомов, в лучшем случае – директоров заводов. Он в упор не видит демократического движения – у Полторанина, члена Межрегиональной группы, даже для Сахарова нет в воспоминаниях ни строчки, зато Собчак и Ельцин – повсюду. Ничего практически не пишет, а главное – не знает, о «Демократической России», «Мемориале», даже о «Гласности», хотя мы с ним были довольно хорошо знакомы, даже одну из частей конференции «КГБ: вчера, сегодня, завтра» я проводил (конечно, с его согласия) в зале министерства печати, когда он уже стал министром. И этого он не боялся, просто ничего не понимал, и все это было ему чуждо. Хотя сам же пишет: «Группка ушлых ребят (партийно-кагебистская мафия) готовила страну к расчленению, чтобы прибрать к рукам богатую недрами Россию, с населением, которому было все до лампочки».

Да не до лампочки было населению, только надо было ему, а не Ельцину помогать. Полторанин – ведь это его мир – уже тогда видит и мельком пишет о том, как молодые люди из Международного отдела ЦК КПСС и Первого главного управления КГБ уводят за границу золотой запас СССР, создают коммерческие фирмы. Полторанин внятно называет первых русских олигархов «выкормышами КГБ», довольно прямо упоминает о влиянии КГБ на Ельцина, но не способен сделать естественный вывод.

Будучи профессиональным журналистом, он отслеживает, как с девяностого года возник один из прямых контактов Ельцина с КГБ. Будущий президент внезапно увлекся теннисом, его тренером была дочь высокопоставленного сотрудника «комитета» (фамилия не называется), тогда и начались постоянные контакты с ее отцом. Мельком Полторанин упоминает, что дальше Ельцин уже не был самостоятелен, а стал управляемым. И все же Полторанин и сегодня не хочет (боится?) называть имена. По-прежнему для него, как и в советские времена во всем виноваты враги из-за рубежа.

При этом у Полторанина нет никаких иллюзий относительно своих коллег по газете «Правда», работающих за границей. Все они были сотрудниками КГБ, – пишет он. С откровенной иронией рассказывает, как Тимур Гайдар – отец будущего реформатора, то и дело уезжал в якобы журналистские заграничные командировки, из которых возвращался, получив очередное воинское звание. А однажды не сдержал тщеславного желания покрасоваться и пришел в редакцию в только что полученном мундире контр-адмирала.

Никаких иллюзий у Полторанина нет и в отношении Артема Боровика, как и его отца Генриха. Возможно, он не знал, что Артем незадолго перед тем был выслан из США, где, назвавшись корреспондентом журнала «Эсквайр», пришел к русскому парню, попавшему в плен в Афганистане, вытащенному из плена правозащитными организациями, который отказывался встречаться с кем бы то ни было из Советского Союза, так как знал, что те, кто были более доверчивы, поверили посулам Ионы Андронова из комитета «За возвращение на родину» и художника Михаила Шемякина (и даже самого посла Анатолия Добрынина) о том, что им ничего не будет, по возвращении в СССР тут же получили по 12 лет лагеря за измену родине. Боровик хорошо говорил по-английски, сперва назвался американцем, а через пять минут после начала интервью вытащил из кармана комсомольский билет парня и фотографию девушки, с которой тот встречался до ухода в армию, получил по физиономии, из США ему со скандалом пришлось уехать (как до этого – Ионе Андронову и Шемякину) – столь деликатное задание в СССР было мало кому известно. Но что Артем обнародовал в советской печати рассказ о том, что советские войска в Афганистане, оказывается, иногда даже воюют, а не только помогают внезапно возникшим афганским колхозам возделывать поля – вот это Полторанин знал хорошо, то есть хорошо понимал, где работает Артем Боровик⁸.

Но искалеченный тип мышления и психологию советского журналиста действительно трудно понять. Хорошо, что Полторанин рассказывает кое-что из того, что сумел увидеть. Кроме него этого никто не сделал. Действительно свободной демократической печати приходилось на каждом шагу ощущать неусыпное внимание и неустанную (пока еще не кровавую) борьбу с ней «комитета» и приходить к выводу, что в новых условиях там очень напряженно и успешно работают, что именно КГБ «поручено насаждать гласность и демократию в Советском Союзе» (Полторанин упоминает руководимый ленинградским КГБ клуб «Перестройка»). Но не только к Полторанину, но и к Иновещанию КГБ был слишком близок, чтобы это могли заметить, а тем более понять молодые журналисты. К тому же с ними-то КГБ не боролся, он их отечески и ласково воспитывал.

Особенно удачно советская, еще не освободившаяся формально, но уже полусвободная печать эпохи перестройки «не заметила» первый массовый кровавый погром, ознаменовавший эпоху. Это был Сумгаит. Армяне все десятилетия советской власти настаивали на присоединении к Армении Нагорного Карабаха, населенного и издревле, и теперь на три четверти армянами и присоединенного к Азербайджану как одна из многочисленных уступок Кемалю Ататюрку, обманувшему Ленина, как ребенка, обещаниями установить в Турции советскую власть. Естественно, при Горбачеве усилилось и это движение. Но в Москве после консультаций с Институтом Востоковедения было решено, что уступать национальным движениям нельзя – начнутся бесконечные пограничные войны. Для начала нужно было приструнить армян. И сделано это было по-советски, по-перестроечному. Один из лидеров «обновления» в Политбюро, Г. П. Разумовский приехал в Баку и узнав, что где-то, кем-то, в разное время и отнюдь не армянами, и не по национальным причинам убиты два азербайджанца, выступил по радио и заявил, что оставлять их смерть безнаказанной нельзя. Сумгаит был выбран, видимо, потому, что это рабочий город, где люди зачастую приезжие и хуже знают соседей. Тем не менее в резне местные жители – азербайджанцы – за редким исключением участия не принимали, Андрею Шилкову из «Гласности» – первому и единственному человеку, который смог туда пробиться на следующий же день, – азербайджанцы всячески помогали, прятали его и сами были в ужасе. В годовщину армянского геноцида турками (чтобы все понимали) в Сумгаит на нескольких автобусах неизвестно откуда прибыло больше сотни молодых людей. Андрей в «ЖЖ» вспоминал: «Погром к тому времени уже прекратился, оставшихся в живых армян свезли в лагерь на Насосной… город забит бронетехникой, патрули, полевая кухня на центральной улице. Но в городе еще сохранялись следы: пятна крови во дворах, выжженные маслянистые участки газонов и самое страшное – коричневое пятно на стене палаты роддома. Санитарка, наполовину русская, наполовину болгарка, трясясь в истерике, рассказала, что об эту стену размозжили голову еще не рожденному младенцу, вырезанному из живота роженицы-армянки».

Это и была та перестройка, которую не замечали в программах «Время» и «Взгляд». Менее веселый, но более смелый Павел Лобков, правда через два года, с Ларисой Богораз, Сергеем Аверинцевым, актером и режиссером Александром Кайдановским включил впервые полчаса со мной в передачу «Пятое колесо». Был показан и наш десятиминутный видеорепортаж из городка неподалеку от Ташкента, где милиционеры и солдаты застрелили около десятка мирных демонстрантов, просивших себе огородные участки, и множество ранили. Других журналистов, кроме наших, там не было и это была единственная возможность показать на перестроечном телевидении то, что в действительности происходит в стране.