Читать книгу Душа и взгляд. Баллады в прозе - Сергей Ильин - Страница 18

То ли потому, что Мюнхен не слишком большой и не слишком маленький город, а может потому, что живописная горная речка протекает через самый его центр и на зеленых берегах ее можно беспрепятственно купаться и загорать, то ли по той причине, что славный и в меру одиозный Франц-Йозеф Штраус заблаговременно приютил в этих исконно аграрных краях современнейшую индустрию, а то ли вследствие небольшого «магического квадрата», оформившего городскую сердцевину так, что по ней можно гулять ежедневно – и нисколько не надоест, или еще потому, что сам фюрер когда-то облюбовал его, а может, по причине гармонического архитуктурного соседства всех минувших эпох: от Средневековья до современности, —

как бы то ни было, но этот город, который даже близко нельзя отнести к числу самых красивых городов мира, тем не менее и по единогласному заверению многих и разных людей – разумеется, не коренных мюнхенцев – повидавших мир и могущих сравнить, является благоприятнейшим городом в мире: просто для того, чтобы жить в нем повседневной жизнью, —

зато по меньшей мере в трех городах мира – Венеции, Амстердаме и Санкт-Петербурге – и конечно же по причине их сквозной пронизанности водными каналами и морским окружением непроизвольно рождается желание бродить по ним часами, днями, месяцами, годами и столетиями – и тоже не надоест, —

тут дело все в том, что разорванные образы домов, деревьев, неба и людей не только отражаются в зеркальной поверхности воды, но и как бы уходят вглубь ее, так что складывается впечатление, будто внешний мир не запечатлен намертво на водных зеркалах, подобно насекомым на гербарийных иглах, но обладает таинственными нишами в глубине зеркал, куда он (мир) по своей загадочной прихоти исчезает и откуда снова возвращается, —

а поскольку время, как и свет, имеет не только квантовую природу (секунды, минуты, часы и так далее), но и волновую (чистая и непрерывная длительность, жизненные фазы, эпохи и тому подобное), то и вся прошлая, но также и будущая жизнь этих городов, вместе с биографиями их прежних и грядущих жителей, принимает участие в этом магическом спектакле наравне с настоящим «здесь и теперь», —

причем не то, что мы видим, слышим и представляем, бродя как зачарованные по улицам вдоль каналов, существенно, а существенно как раз то, что нельзя видеть, слышать и представлять – оно и есть «единое на потребу»: то всеобъемлющее жизнь и пронизывающее ее великое и невидимое бытие, слитное предощущение которого сопровождает нас на протяжении всей нашей жизни и окончательное слияние с которым мы обычно допускаем либо в боге, либо в смерти, —

да, вот в такие минуты древняя, как мир, сделка с дьяволом приходит на ум: продать душу дьяволу за возможность вечно бродить по названным трем заветным городам, —

и хотя сделка эта заведомо проигрышная: ведь никогда дьявол не предложит человеку больше, чем господь-бог, все-таки в данном случае это посмертное – или реинкарнационно обусловленное, неважно – блуждание по Венеции, Амстердаму и Санкт-Петербургу, даже заранее уступая господним возможностям – опять-таки, разве астральные миры не превосходят в разы ареалы трех названных городов? – блуждание фантастическое, греховное и безумное, блуждание, одержимое однако суммарной поэзией земной жизни, —

итак, такое блуждание представляется иногда настолько экзистенциально обоснованным и соблазнительным, что, как сказано, заведомо проигрышная сделка с дьяволом насчет продажи души как-то сама собой приходит на ум, —

но как единственно осуждающий и презрительный взгляд Атоса в случае, если бы д'Артаньян принял предложение кардинала, удержал последнего от заключения в сущности выгодной для него сделки – «настолько велико влияние поистине благородного характера на все, что его окружает», замечает Дюма – так точно, пока высшее в нас преобладает над низшим, сходное неодобрение в «очах господних» может и должно отвратить нас от поступка, сожаление о котором наступает еще прежде, чем он свершается.