Читать книгу Смерть на Кикладах. Сборник детективов №4 - Сергей Изуграфов - Страница 8

Старший инспектор Теодорос Антонидис тосковал. Хоть, разумеется, и старался не показывать виду: задавал однотипные вопросы каждому приглашенному для беседы, внимательно выслушивал перевод ответов, кивая и аккуратно занося их в бланк протокола опроса свидетелей. Размышлял, затем снова задавал вопросы и снова ждал, пока София переведет их на русский, собеседник что-то ответит инспектору на непонятном для него языке, а управляющая сообщит уже приглаженную английскую версию, которую он сможет обдумать, пометив для себя отдельно в записной книжке наиболее важные моменты.

Разговор со свидетелями велся в восьмом номере на большой галерее, той же самой, где находились номера гостей из Санкт-Петербурга. Номер из резерва гостиницы был быстро приспособлен под кабинет: туда внесли небольшой письменный стол и еще пару стульев. Тесновато, душновато – кондиционер в номере отсутствовал, а окна выходили на галерею и в тамбур, но для целей следствия он вполне годился.

В голове у начальника уголовной полиции стоял легкий звон, под ложечкой уже давно подсасывало от голода. Пытаясь обмануть организм, он выпил уже три бутылки воды и, отдуваясь, утирал огромным белоснежным платком крупные капли пота, катившиеся по лицу.

Хотелось выйти на открытый воздух, подставить лицо свежему мельтеми, прийти в себя. Да и есть уже хотелось очень. На завтрак он съел лишь салат из свежих овощей да выпил две кружки черного кофе. Обед пропустил, а на ужине у Смолева перекусить постеснялся, хоть и пахло в гостиной так, что живот сводило от голода. Но под взглядами Манна и Смолева ему и кусок в горло не полез бы.

Оплошал, он и сам это понимал. Сам виноват. Поторопился. Как и тогда, в деле с убитым нотариусом. Снова вышло недоразумение! Особенно с этими чертовыми пробками! Обыскали весь номер, – нет пробок, как сквозь землю провалились!

Антонидис тягостно вздохнул и в очередной раз дал себе зарок – не спешить с выводами. Теперь-то он уж это дело разберет по частям, по винтику, по гаечке…

Опрос свидетелей длился уже более двух часов.

Сначала начальник уголовной полиции допросил работников виллы, здесь много времени не потребовалось. Впрочем, и толку было тоже немного. В номер, кроме горничной Артеми накануне, никто не входил, вина – дополнительных две бутылки – не приносил. На ресепшн юрист с жалобами или просьбами не обращался, после ужина заперся у себя в номере. Больше из персонала его никто не видел до следующего дня, до того самого момента, когда Катерина обнаружила труп. Работников виллы Антонидис отпустил, так ничего и не прояснив для себя.

После них по одиночке стали подходить русские туристы. Вот с ними-то у старшего инспектора допрос и забуксовал окончательно. Ничего, что могло бы пролить хоть маломальский свет на причины смерти жильца из второго номера, он пока так и не обнаружил, но зато услышал много нелестного в собственный адрес.

Не клеился у старшего инспектора разговор с сотрудниками «Зодиака».

Антонидис не мог их понять, подобная черствость ему была в новинку. Вели они себя так, будто ничего не случилось. Ну, или, как минимум, случившееся на вилле их не касалось совершенно. Все, что старший инспектор сумел пока выяснить, так это тот удивительный факт, что к убитому никто не питал ни явной вражды, ни приязни. Равнодушие – скорее так можно было охарактеризовать общий эмоциональный вектор. Юрист отработал в «Зодиаке» три года, его ценили за профессиональные качества, но и только. Близких друзей среди приехавших на виллу у погибшего не оказалось.

Пришедший первым на разговор Руслан Василенко – коммерческий директор «Зодиака» – в ответ на новость, которую сообщила Софья, расстроенно покивал, но на этом его сочувствие к погибшему юристу и закончилось. Василенко говорил торопливо и односложно, в основном отвечая на вопросы «да, нет, не помню». Было видно, что он очень спешит по своим делам. Разговор с ним занял всего десять минут, после чего, извинившись, он торопливо ушел.

Петр Истомин, которого с ужина под руку привела жена, был в состоянии тяжелого подпития, смотрел на полицейского жестким и угрюмым взглядом исподлобья и совершенно ничего не понимал из того, что ему говорили. Если и открывал рот, то смачно произносил что-то настолько витиевато-многоэтажное, что Софья, покраснев, отказывалась переводить. Трижды задав ему один и тот же вопрос и не получив никакой реакции, старший инспектор сдался и отложил разговор с техническим директором «Зодиака» до завтрашнего утра, когда тот, возможно, протрезвеет и придет в себя.

Генеральный директор «Зодиака» вообще заявил, что ни в какое умышленное отравление он не верит, скорее всего его бывший помощник перебрал с вином – такой грешок за ним и раньше замечали, и не раз, а проблемы с сосудами у него были давно. Тяжелые гипертонические кризы случались у него раз в полгода. И путешествие он тяжело переносил, – недаром уже вторую неделю на капельницах. А может, сам сдуру перепутал чего и выпил, что с пьяного дурака взять!

Литвинов вообще вел себя крайне несдержанно: перебивал, сам сыпал вопросами. Было видно, что он возмущен, злится и не верит ни единому слову старшего инспектора. Кстати сказать, гораздо больше руководитель «Зодиака» был обеспокоен не смертью коллеги, а задержанием доктора Караваева.

Генеральный директор рвал и метал, говорил, что доктор – не просто врач, а врач экспедиции, что у него большая программа подготовки спортсменов перед заездом, до которого всего несколько дней, и что старший инспектор не имел никакого права задерживать Караваева без всяких на то весомых доказательств, и что он, Литвинов, будет жаловаться во все инстанции, дойдет до российского консула и найдет управу на этот полицейский произвол…

Антонидис терпеливо кивал, утирал взмокший лоб платком, разводил руками, внимательно слушал, соглашался.

Когда Литвинов выпустил пар и несколько успокоился, полицейский успел задать ему несколько вопросов по существу. Но ответы ничего не прояснили в общей картине происшествия. Все еще фыркая и побулькивая от возмущения, как перекипевший чайник, Литвинов выдавал информацию рублеными фразами:

– Приехали на остров, сходили в таверну, потом отдыхал с женой в номере, потом поужинал вместе со всеми, а с утра уехал с другими директорами проверять мототехнику. У нас заезд скоро! Дел по горло, а времени в обрез! Затем до обеда втроем с Петром и Русланом проверяли маршруты. На завтра назначен пробный выезд, вопросов нерешенных масса, а вы тут со своими глупостями лезете! Сами выясняйте, почему этот балбес умер: может, сердце отказало на такой жаре после вина! Что? Я вообще не пью, это мой принцип. Кто мог желать его смерти? Понятия не имею! Меня это не касается – у меня дела поважнее!

Старший инспектор снова вздохнул и отпустил руководителя «Зодиака». Тот вышел, громко хлопнув дверью. Софья неодобрительно покачала головой.

– Как вы себя чувствуете, Теодорос? – участливо поинтересовалась она, видя, что старший инспектор очень устал. – Может быть, мы перенесем и женщин на завтра? Все равно надо будет общаться с Истоминым. Правда, к вам рвется Аделаида Павловна, это жена Караваева, говорит, что хочет сделать важное заявление.

– Важное заявление? Ну наконец-то! – встрепенулся глава уголовной полиции, с усилием беря себя в руки. – Это уже кое-что! Приглашайте, а с остальными, и в самом деле, я пообщаюсь завтра.

Управляющая позвонила по телефону, было слышно, как где-то рядом с шумом распахнулась дверь и мужской дребезжащий голос простонал по-русски: «Ада, я тебя умоляю, держи себя в руках, ради всего святого!» И решительный женский голос ответил: «Толя, я им все скажу, будь спокоен, правду, только правду и ничего, кроме правды!»

По галерее прозвучали торопливые шаги, дверь распахнулась, и в номер бушующим торнадо ворвалась разгневанная и кипящая Аделаида Павловна Караваева. Она была в ярком цветастом платье, от которого рябило в глазах. На груди красовалась дешевая аляповатая брошь из искусственного янтаря. Глаза ее горели праведным гневом.

– Я пригласил вас, чтобы задать вам несколько вопросов в связи со смертью… – привстав из-за стола, начал было стандартную процедуру старший инспектор, несколько пораженный видом свидетельницы, но договорить ему не дали.

Аделаида Павловна, раздраженно махнув на него рукой, обратилась к Софье.

– Что он там бормочет, супостат этот, все равно ничего не понимаю! Вы, милочка, переведите этому аборигену, что моему возмущению просто нет границ! Это что же такое деется, а? Мы приехали отдохнуть, но мой несчастный муж – просто как какой-то раб на галерах! С раннего утра каждый день на ногах: то одно, то другое! Что ни случись – всегда Караваев, во всем виноват Караваев! Кто-то заболел – Караваев, массаж этим вертихвосткам – и тут Караваев! Мало у него основной работы с директорами? Умер Сашка беспутный – и снова Караваев! Да когда ж это закончится? Где справедливость, вот я вас спрашиваю?

– Аделаида Павловна, – примиряюще улыбнулась управляющая, вставая и придвигая стул гостье. – Присаживайтесь! Поверьте, старший инспектор – очень хороший человек, честный и порядочный. Просто он погорячился, с кем не бывает! Но свою же ошибку сам и исправил, ведь Анатолия Петровича вернули, принесли ему извинения, он даже на ужин не опоздал! А со стороны виллы мы обязательно придумаем для вас подарок, чтобы сгладить этот неприятный инцидент. Помогите нам, пожалуйста! Старший инспектор хотел бы задать вам несколько вопросов.

– Хотел бы, ишь!.. Он хотел бы! Понятное дело! – усаживаясь с победным видом, ответила Аделаида Павловна. – Конечно, кто кроме меня вам хоть слово скажет правды про этот террариум единомышленников! Меня и спрашивать не надо, сама все скажу, как на духу!

Антонидис пытался было открыть рот и снова о чем-то спросить, но Софья покачала головой. Она села рядом с инспектором и стала быстро переводить ему то, что лилось неудержимым потоком из уст Аделаиды Павловны.

– Вот меня взять, я в «Зодиаке» этом уже семь лет тружусь! И что, думаете, заметит кто, если завтра помру? Да всем плевать! Это же надо, какое отношение к сотрудникам! А все почему? А я вам так скажу: рыба гниет с головы! Это все Литвинов, генеральный наш. Он во всем виноват! Эгоист и мерзавец, каких поискать!

– В чем виноват Литвинов? – встрепенулся было Антонидис, услышав перевод, но шансов вставить слово в этот бурный поток эмоций у него не было никаких.

– Ты, мил человек, погоди! Я сама дойду до главного, лучше меня не перебивать! – уверенно кивнула Аделаида Павловна и продолжала: – Сашка юристом работал, днями и ночами на работе этой проклятущей ночевал. Уж волос на голове не осталось, – а ни семьи, ни детей. Почему и говорю, что беспутный – семья для мужчины первое дело, жена, детки. А он – то с одной секретаршей путался, то с другой. Как юрист, правду сказать, был хорош – тут у него не отнять. Мне в свое время помог с квартирным вопросом, а то до сих пор бы судилась! А вот с моральной стороны – дрянь был человечишка. Да и генеральный наш не лучше: жену свою довел уже, стыдно сказать, – ни одной молодой юбки на работе не пропустит. Мол, работаю круглосуточно! Знаем мы эти ваши «круглосуточно», ни стыда, ни совести! У-у! Мужики! Глаза ваши бесстыжие! – сурово погрозила она пальцем совершенно ошеломленному ее напором Антонидису. – Я на директорском этаже вроде прислуги и мамки: готовлю, убираю, всего насмотрелась! Те же жены директорские, чуть что, ко мне бегут, кто за советом, кто пожаловаться – утешай их! Утешаю, куда деваться… К слову сказать, Злата была умница, красавица, характер – золотой! А сейчас что? Это же не человек! Это тень! Раздражительная, слова не скажи! Сколько раз видела ее плачущей у нас, чаями да отварами сибирскими отпаивала бедную девочку! Мерзавец этот Литвинов, мерзавец и есть! До чего жену довел, за одно это надо сажать! Ничего, найдется и на него управа! Сколько веревочке ни виться!..

Караваева схватила со стола бутылку с водой и сделала два больших гулких глотка. Старший инспектор понял: сейчас или никогда!

– Ради бога, спросите у этой женщины, когда она в последний раз видела убитого, – торопливо взмолился он, обращаясь к Софье. – Иначе мы до утра не закончим!

Софья быстро задала вопрос.

– Так, а чего, – на мгновенье задумалась Караваева. – Вчера и видела. После ужина. Мы с Толей поздно с ужина возвращались, ему надо было закончить что-то по работе, записи внести в медицинские карты. Считайте, на час позже вышли к ужину. А возвращались когда, смотрю, – Сашка бежит, и, главное, две початые бутылки с вином в руках тащит. Я ему еще тогда сказала, мол, Сашенька, не пей, ты же на капельницах вторую неделю, ну куда это годится? Для чего? Здоровье бы поберег! А он только смеялся, мол, Ада, один раз живем, на халяву, мол, и уксус сладок! И в номер свой, значит. Ну, а мы отдыхать пошли. Я к себе, а Толя – к себе. У него с раннего утра прием, а я если не высплюсь, – у меня чудовищная мигрень! И аппетит сразу пропадает, будто его и не было…

– Вы хотите сказать, – сумел вклиниться воспрянувший духом Антонидис, – когда вы его вчера встретили после ужина, у него в руках были две бутылки вина, красного и белого, и они уже были открыты? Софья, переведите, это очень важно!

– Ну да, – недоуменно кивнула Аделаида Павловна, выслушав управляющую. – Я же говорю, початые! Красного и белого, так и есть. Видно, что часть уже отпили, хоть и немного. Он их еще так за горлышки держал, чтобы не расплескать и вот так большими пальцами зажимал.

Она показала, как именно юрист держал бутылки, вытянув вперед руки, сжатые в кулаки.

– Ясно, – сказал полицейский, что-то лихорадочно записывая в свой блокнот. – А что она может сказать про других директоров? И были ли у убитого враги? Кто мог желать ему зла?

Аделаида Павловна хмыкнула.

– А чего не могу? Конечно, могу. Про всех все скажу. Истомин Петька – алкоголик. Жалко его, трудяга был всю жизнь, руки золотые. Говорят, еще рабочим в СМУ19 начинал, потом мастером стал. Это потом они уже вдвоем с Литвиновым и организовали «Зодиак». У того амбиций побольше было, он в генеральные полез с самого начала. А Петька пахал, света божьего не видя. На его горбу Литвинов и озолотился. Все у Петьки было: жена, дочка – до той аварии злосчастной. То ли он заснул за рулем ночью, то ли уставший был, но от встречного автобуса увернуться не сумел. Девять месяцев по больницам, сам весь ломаный-переломанный. А жена с дочкой прямо там, на месте… Их даже без него хоронили, он только потом на могилки пришел, когда смог ходить. Двое суток у могилок просидел, пока друзья не увезли. Да и что сидеть: ни жены, ни дочки уже ведь не вернуть… Очень, говорят, любил их. С того момента стал пить, раньше-то за ним не водилось. Пытался снова все начать, женщину найти хорошую, да по клубам и ресторанам разве такую найдешь? Вон, подцепил вертихвостку! Эта Ирка – глаза бесстыжие! На шее у него сидит, то одно ей подавай, то другое. А сама шашни крутит, никого не пропускает! Тут иду с обеда, слышу смех и возня какая-то в садике у вас, пригляделась: батюшки святы! Ирка с этим, как его, молодым, из механиков. Шалава она шалава и есть! И что Петька в ней нашел!

Аделаида Павловна снова промочила горло, одним большим глотком допив воду из бутылки.

– А что вы можете сказать про Василенко? Про коммерческого директора? – по просьбе Антонидиса озвучила вопрос управляющая.

Аделаида Павловна словно споткнулась. Она снова взяла в руку бутылку, словно собираясь из нее выпить, но бутылка была пуста. Старший инспектор внимательно за ней наблюдал.

Аделаида отчего-то занервничала, стала теребить свою брошь из искусственного янтаря. Потом все-таки ответила, но немногословно и будто нехотя.

– Про Руслана так скажу – самый порядочный из всех. Пришел в «Зодиак» еще до меня, лет десять назад. До коммерческого дорос, долю в компании получил. Женат на хорошей женщине. Ничего плохого не знаю, зря наговаривать не буду.

– Так кто все-таки хотел желать убитому зла?

– Да кому он был нужен? – снова прорвало Аделаиду Павловну. – Сашка-то? Да я же говорю, он целыми сутками работал: все документы какие-то готовил. Помню, зашла как-то в его кабинет убраться, а он спит на тахте. А вокруг бумаги разбросаны по полу: листы, листы. Все исчеркано. Стала подбирать с полу, да на стол аккуратно складывать. Думала, может выбросить что ненужное, заглянула, а там все про какое-то или «слияние», или «поглощение», или передачу акций, – ничего в этом не понимаю! Так ничего выбрасывать не стала, все сложила аккуратными стопками ему на рабочий стол. Он так и не проснулся. Утром, правда, сильно меня ругал, мол, я ему два разных документа перепутала. Мол, ходил к директорам с докладом, а листы не те оказались. Получил нагоняй. Подумаешь, велика важность!

– Кого вы подозреваете в возможном покушении на него? – из последних сил задал вопрос старший инспектор.

– Да до чего ж он бестолковый, этот ваш инспектор, милочка! – возмущенно тряхнула головой Караваева. – Я же ему сказала уже три раза, что никому Сашка не был нужен, не было у него врагов в «Зодиаке». Я бы знала, я там каждый день кручусь с утра до вечера. Он же у директоров тоже вроде обслуги был, хоть внешне, вроде, как в друзьях. А на самом деле – принеси, подай! Литвинов его шпынял вечно, даже кличку ему придумал «Лысый». Взрослому-то парню разве не обидно? Но Литвинову было плевать. Ему вообще на все и на всех плевать. Мерзавец, говорю же, как есть мерзавец! Сашка сильно по этому поводу переживал, только виду не показывал. Боялся работу потерять, говорил: «Кто, мол, Ада, за меня мою ипотеку платить будет? Пушкин?»

– Пушкин – это тоже работник «Зодиака»? – поинтересовался совершенно запутавшийся Антонидис.

– Нет, нет, – улыбнулась Софья. – Пушкин – это наше все! Это великий русский поэт, это поговорка такая, я вам потом объясню!

Антонидис, отчаявшись понять, перешел к другой теме.

– Скажите, а когда вы встретили Клименко вчера, вы заметили откуда именно он шел? Может быть, он выходил из какого-то номера?

– Так мы когда на галерею спустились с верхней террасы по левой стороне, так и пошли. У нас номера шестой и седьмой, а у него – второй. Вот навстречу нам и попался, считай, на середине пути. А уж откуда шел, не знаю. Он не сказал, а я не спрашивала. Ладно, пора мне.

Аделаида Павловна встала, уперев руки в бока, и свысока посмотрела на замученного старшего инспектора.

– Все, что хотела сказать, я сказала. А вы думайте! Ехали отдыхать к вам сюда, а вон поди ж ты! Кто ж знал, что все так обернется? Вы полиция – вы и разбирайтесь! И что это за отпуск такой, я вас спрашиваю? А? Может мне кто-нибудь хоть что-нибудь объяснить?

Не дождавшись ответа, Караваева презрительно хмыкнула и вышла из номера с гордо поднятой головой с видом человека, исполнившего свой гражданский долг.

Теодорос Антонидис в полном изнеможении, откинулся на спинку стула, прикрыл глаза и покачал головой. Управляющая виллой посмотрела на него с искренним сочувствием.