Читать книгу Восьмая поправка - Сергей Качуренко - Страница 2

И чего только не взбредет в голову просыпающемуся человеку? Тело еще нежится в постели, а мозг уже работает вовсю.

При этом я никак не мог сообразить, почему именно в этом направлении спозаранку напряглись и зашевелились извилины. Ведь спал я, как убитый без сновидений, а значит, здесь подсказки быть не может. Наверное, ее нужно поискать в архиве памяти, откуда и могли нахлынуть эти утренние воспоминания. Попробую восстановить цепочку размышлений.

Первое, что вспомнилось, – это выход в отставку. Событие, как говорится, знаковое. Да и пенсионное удостоверение я получил 1 сентября 1999 года. В этот день, как известно, начинается новый учебный год. Так и в моей жизни начинался новый, неизвестный ранее и немного пугающий период обучения. Почему обучения? Да потому, что новоиспеченному пенсионеру предстояло привыкать к иным условиям жизни, где уже не будет лихорадочного темпа, присущего милицейской работе. А пугало в первую очередь количество свободного времени. Если не занять его каким-нибудь делом, то можно легко погрязнуть в болоте рутинного прозябания и ничегонеделания. Поэтому и предстояло, не мешкая переключаться с уставной линии поведения на новый более свободный тип жизнедеятельности, зависящий только от личной ответственности. Выражаясь фигурально я, как натренированная гончая после удачного апорта унюхал очередную добычу и, приняв стойку, обеими ноздрями втягивал манящий воздух новизны.

Решение уйти в отставку вызревало целых три года с того самого момента, когда я возымел такое право с учетом выслуги лет. Но просто так уйти, без возможности «посадки на запасном аэродроме», конечно же, не мог. Поэтому долго примерялся к разным видам деятельности, а заодно ожидал, что кто-нибудь из ушедших на гражданку и осевших в коммерческих структурах однополчан вспомнит обо мне и предложит подходящую работу. Параллельно одолевала мнительность: «А как же любимое дело? Часами взахлеб рассказываешь друзьям о розыскном азарте, о запутанных делах и красивых оперативных комбинациях. И что теперь?».

Последнюю решающую точку поставила жена. Когда рассказал ей, что, наконец, мне предложили новую интересную работу, Оля, внимательно посмотрела на меня и сказала:

– Ты и так много сил отдал своей милиции. Мог бы и больше, да система не готова принять. Сам же рассказывал, что любое новаторское предложение получает «железобетонный» отпор и заканчивается очередным взысканием по принципу: «Инициатива наказуема». Государство новое, а система старая. Поэтому страну и лихорадит, а вместе с ней «штормит» и всех нас. Из-за этого любимое дело перестало приносить радость. А вообще-то решать тебе. Но, как жена могу сказать, что буду рада, если уйдешь – устала беспокоиться.

Крыть было нечем. А ко всему прочему, я тоже устал. Но утомила не сама работа. Ведь в любом деле усталость – это нормальное явление в сочетании с чувством выполненного долга. Тогда и силы быстро восстанавливаются – хочется снова и с удовольствием браться за дело.

Причина тягостной усталости крылась в нарастающем психическом напряжении вперемешку с чувством страха. Но опять же не с тем страхом, который обусловлен инстинктом самосохранения и присущ поведению нормального человека, оказавшегося в зоне опасности. Это совсем иное чувство. Причина – в новых требованиях к работе, порожденных старыми «засовоченными» мозгами большинства руководителей. Такой прессинг лишал права голоса и сужал до минимума свободу личного выбора. Будто бы кто-то решил отомстить всем нам за дерзкий глоток долгожданного и пьянящего воздуха свободы и независимости.

В начале 90-х годов прошлого столетия в украинском обществе возобновились веяния, получившие громкое название: «Эпоха национального возрождения». Конечно же, нашлись и такие, кто называл все это происками «америкосов» или атакой «забугорных» спецслужб с целью развалить великую державу. На поверку же оказалось, что это всего лишь надуманная версия когорты недалеких людишек, не желающих утратить свой устоявшийся мирок. Но подобных приверженцев застойной стабильности, к сожалению, было большинство. Поэтому вместо реформ мы получили суррогат из демократических преобразований на словах и полного бесправия народа на деле. Все эти фарисеи от власти и политики просто «осели» в подполье с надеждой на скорый реванш. Но при этом сделали вид, что плывут вместе со всеми на одном корабле. А свои диктаторские решения закамуфлировано представляли народу под тезисом: «Такова адаптация в новых условиях развития общества».

В милицейской среде это называлось иначе: «Школа выживания». Адаптация в новых условиях проходила по принципу: «Стой там – иди сюда. Кто выплывет, тот и выживет». Вот и выживали те, кто становился послушным и нужным колесиком в государственной машине. То есть угодливые и хитроватые «пловцы», которые гребли в нужном для начальства направлении. Но гребли-то чаще всего к себе и под себя. А в результате разгребли практически всё, а заодно и поспособствовали мощному оттоку из МВД «старых» профессиональных кадров.

Такая вакханалия происходила внутри, а снаружи милицейский департамент нещадно сокрушала так называемая свобода слова. Опять же, проистекавшая из «засовоченных» мозгов. И, наверное, было, за что нас крушить, но не до такой же степени. Образ украинского милиционера, благодаря стараниям прессы и телевидения, становился все более бесчеловечным, коррумпированным и бестолковым. Понятно, что журналисты тоже учились основам демократии и гласности, но получалось уж больно предвзято и однобоко. Как будто все кристально чистые люди работали только в средствах массовой информации. Отсюда, наверное, и слепое доверие к их деятельности со стороны руководящих и надзирающих структур.

Однажды известный столичный журналист выдал «на-гора» желчную статейку о том, как его незаконно задержали, а позже избили в милицейских застенках. Только на основании этого пасквиля генпрокуратура арестовала двух офицеров нашего управления. Для острастки их полгода продержали в следственном изоляторе, а потом без объяснений освободили, оставив несмываемое «пятно» на репутации. Мало кто знал, сколько усилий и нервов положил Брут ради того, чтобы ребят отпустили к их семьям.

Наверное, только благодаря Никифорычу я продержался столько времени на службе и не уволился, как только начался этот беспредел. Хоть и требования у Брута всегда были жесткие, но они не выходили за рамки соответствия того или иного человека занимаемой должности. Он добивался реальных результатов работы, а дутая отчетность его мало интересовала. Брут строго наказывал нерадивых сотрудников и даже увольнял, но это было соразмерно нарушению, то есть за дело. А если нужно кого-то отстоять – мог дойти до министра или генпрокурора…

* * *

Я настолько увлекся воспоминаниями, что даже не обратил внимания на звенящую тишину в квартире. Свесив голову с кровати, убедился, что на моих тапочках никто не лежит. Это означало, что Оля ушла гулять с собакой.

На журнальном столике стояла любимая чашка, расписанная в стиле: «Жизнь слонов в живой природе». От нее по всей комнате распространялся манящий аромат свежезаваренного кофе. Такое проявление заботы еще более улучшило настроение.

С наслаждением попивая крепкий, бодрящий напиток, не без гордости посматривал на букетик белых роз, стоявший в вазе на подоконнике. «Какой же я все-таки я молодец!» – похвалил сам себя. – «Догадался же купить цветы перед тем, как предстать вчера перед женой. А дома-то как хорошо! Но пора и честь знать. Прокатился на юг, покупался в море, а теперь с новыми силами – вперед, за работу!». И ведь действительно можно было нарваться на хороший «раздолбон» за недельное отсутствие и невыход на связь с работодателями.

Со дня увольнения из милиции я работал в крупной юридической фирме и консультировал ряд коммерческих предприятий по вопросам кадровой политики и защиты информации. В утренние часы, как правило, проходили селекторные планерки, в которых по согласованию с руководителями этих фирм я тоже принимал участие. Пора было выходить в интернет-пространство.

Чтобы картинка в «Скайпе» получилась более-менее приличной, натянул футболку и, прошлепав босиком в соседнюю комнату, «оживил» компьютер. В это время вернулась с прогулки жена. Вместе с пекинесом Клёпой они дружно и весело меня поприветствовали:

– Доброе утро, батьку! Ты бы хоть умылся перед выходом в эфир, – усмехаясь, посоветовала Оля.

– Гав! – поддержала ее Клёпа (сокращенное имя от Клеопатры) и лизнула мою босую пятку.

– Не буду умываться, дабы сохранить морской загар, – таков был мой ответ.

– Ладно, Клёпа, – обращаясь к собаке, сказала жена. – Пошли готовить завтрак, а то хозяин твой уже куда-то торопится.

– Как это проницательно и отзывчиво с вашей стороны! – прокричал им в след. – У меня действительно дел «за гланды», как говорил знаменитый одесский сыщик Гоцман. Сейчас «засвечусь» на работе, разгребу почту, а потом поеду в госпиталь к Бруту.

После этих слов сразу сработал внутренний контролер: «Следи за «базаром». Ты же не стал посвящать жену во все душещипательные подробности своего вояжа».

– Да-да, – в подтверждение донеслось из кухни. – Будто бы я не поняла, что ты мне и половины не рассказал. Все у вас так гладко прошло, но почему-то у Бориса Никифоровича после этого чуть ли не инфаркт приключился. Это как понимать? И заметь – я еще не спрашивала о твоей новой одежде.

«Ну почему в последнее время близкие люди стали безошибочно угадывать мои мысли?» – подумал я, занимаясь разбором поступившей корреспонденции.

В электронном «ящике» оказалось полтора десятка новых писем. Вся корреспонденция касалась юридической деятельности. По направлениям, которые находились в разработке до моего отъезда, все шло без сбоев и своим чередом. Теперь можно было пообщаться с работодателями. Двое из них были на рабочих местах, остальные же, наверное, по моему примеру, отправились на отдых. Ничего не поделаешь – время летних отпусков.

В результате претензий в мой адрес не поступило. А в процессе переговоров даже удалось позавтракать, что называется «без отрыва от производства». Оля в очередной раз проявила участие и обходительность, подав на рабочее место тарелку с омлетом и чашку горячего чая.

Спустя двадцать минут я был готов покинуть уютное жилище. Жена сидела за кухонным столом, склонившись над планшетом и что-то печатала. Я знал – Оля заканчивает писать статью по психотерапии для какого-то научного журнала. Данное обстоятельство и послужило решающим фактором, удержавшим ее от поездки вместе со мной в Одессу.

– Всё, я убыл, – торжественно доложил я и, чмокнув жену в щеку, направился к выходу.

– Надеюсь, не на юг? – поинтересовалась Оля и деловито добавила. – Кстати, к обеду не жду. У меня тоже работы «за гланды».

Приподнятое настроение моментально улетучилось, как только вышел из дома. Знойное лето продолжалось и не собиралось давать людям хоть малую передышку. Несмотря на утренние часы, солнце палило нещадно, отчего асфальт мягко пружинил под ногами. А когда, дойдя до стоянки, увидел свою машину, то расстроился еще больше. На таком неухоженном транспортном средстве, езда по центральным улицам города будет расценена, как акт неуважения к столице. К тому же мой железный конь понуро смотрел на меня запыленными фарами, взывая к остаткам совести: «Ты же обещал!».

– Сей момент, – заверил машину, усаживаясь за руль, и подмигнул плюшевому слонику-талисману.

Потом вырулил со стоянки и тут же заехал на автомойку, расположенную напротив дома. Пока машина принимала водно-шампунные процедуры, решил спрятаться от несговорчивого солнца в тени деревьев. Но просто посидеть, ни о чем не думая, так и не удалось, – зазвонил телефон.

– Привет тебе, Слон, из зарёванной Одессы! – голос Юрия Всеволодовича Молодязева звучал приветливо и жизнерадостно. – Как добрался? Как отдохнул?

– Все нормально. Погоди, а почему «из зарёванной»?

– Как ты уехал, так Одесса-мама плачет, – рассмеялся он и объяснил. – Дождь уже сутки льет, как из ведра.

– Везет вам, а у нас жара и засуха.

– Да уж. Только я звоню по другому поводу. Помнишь николаевских разведчиков?

– Тех, что без «батареек»?

– Таки да. Самчуков же их в психушку определил. А вчера привез к ним одного деда – бывшего кэгэбиста. Тот еще в советские времена был крупным специалистом по всяким кодировкам. Вот он маленько над ними и поколдовал. А результат, знаешь какой?

– Дуэтом спели гимн Советского Союза?

– Тебе все шуточки, – голос Молодязева посерьезнел. – Один ночью удавился на простыне, а другой превратился в коматозника. Вот такие дела, Слон. А если честно, то хреново на душе после всего этого. Гриб из головы не выходит, да и Птицын тоже. Наверное, напрошусь к Батону на душеспасительную беседу…

– Я тоже, Юра, не в лучшем виде. Вроде бы все нормально, но глубоко внутри осталась саднящая тяжесть. Сейчас вот поеду к Бруту в госпиталь – генерал поездку в Николаев «на больничке» выдыхает. В кардиологии валяется.

– Да, перетрусило нас не слабо, – вздохнул он и, силясь говорить бодрее, начал прощаться. – Ладно, держись там. И генералу передавай привет. И Оле.

– Само собой. Ты же Батону кланяйся от меня. Пока.

После разговора я раскис окончательно. Потребовалось немало усилий, чтоб сбросить пелену нашего общего с Юрой себяжаления. А когда увидел обновленную и «ликующую» машину, то немного воспрянул духом.

Пока пробирался сквозь автомобильные заторы к Лукьяновке, решил освежить в памяти прощальный разговор с Федором Боровиком. Невзирая на толковые рассуждения Гриба, было понятно, что в его мозгах кто-то умело поковырялся. Использовал накопленную злобу в качестве пускового механизма, а потом направил действия мстителя в нужное для себя русло. Похожим образом поступили и с николаевскими разведчиками. Кто же им всем нажимал нужные доступные «кнопки»? Почему-то казалось, что Птицын на эту роль не дотягивал – он был какой-то пустой внутри. К тому же не покидала уверенность, что действиями Андрея тоже кто-то управлял. Но кто он и как нам выйти на этого кукловода? Ведь, судя по размаху и оснащенности, структура, разрекламированная Птицыным довольно мощная. «Почти генерал» рассказывал, что центр организации находится за пределами Украины. Знать бы где? Понятно, что Птица руководил только этой операцией, затрагивающей интересы Бокальчука, а значит, вряд ли мог стоять во главе всей структуры. А нам удалось зацепить ниточку, которая может привести к верхушке организации, которую «профессор» Самчуков обозвал «Шестым флотом». Но без вразумительных показаний оставшегося в живых разведчика и без злополучного «Хаммера», кончик этой ниточки просто выскользнет из рук. Как же его удержать? Опять одни вопросы…

Добравшись, наконец, до автостоянки возле госпиталя МВД, набрал номер телефона Брута. Электронный оператор сети сообщил, что абонент находится вне зоны досягаемости. Меня это немного озадачило, но отступать было поздно. «Зря я, что ли тащился в такую даль по жаре», – подбадривал сам себя, доставая из багажника целлофановый пакет с гостинцем для генерала. – «Да еще и ароматную дыню приволок».

Расположение корпусов и отделений госпиталя мне было хорошо знакомо. За долгие годы службы в милиции приходилось не раз здесь бывать. Поэтому воспользовавшись одним из лифтов в фойе центрального корпуса, быстро поднялся на соответствующий этаж.

Подойдя к столику дежурной медсестры кардиологического отделения, поинтересовался, в какой палате лежит генерал Брут. Реакция круглолицей черноволосой девушки с ямочками на румяных щеках показалась немного странной. Она опустила голову и принялась листать страницы журнала регистрации больных, как будто в отделении излечивалась целая дюжина хворающих генералов. При этом явно напуганная медсестра то и дело посматривала куда-то вглубь длинного и безлюдного коридора.

Я проследил за ее взглядом и увидел молодого стриженого парня в белом халате, который сидел, развалившись в кресле под раскидистым кустом комнатной герберы. Он делал вид, что читает, а сам исподлобья пристально ко мне приглядывался. Потом отложив журнал, поднялся и быстрым шагом направился к столу дежурной. К моему и без того невеселому настроению прибавилось знакомое чувство легкого тремора накануне большого шухера.

– Управление внутренней безопасности МВД Украины, – подойдя, представился он и развернул перед моим лицом служебное удостоверение. – Вы пришли к генералу Бруту? Я хотел бы увидеть Ваши документы.

– Да, я пришел проведать старого друга, – отвечал я, стараясь говорить, как можно спокойнее. – И не вижу оснований для проверки документов и установления моей личности. Госпиталь – не режимная организация, поэтому я ничего не нарушил.

Удостоверение в его руке чуть заметно дрогнуло, но после короткой паузы, представитель УВБ быстро и уверенно заговорил:

– Основания для проверки имеются, потому что генерал Брут арестован. Дана команда фиксировать всех приходящих к нему посетителей и устанавливать их личности.

«Ничего себе!» – чуть не вырвалось у меня. – «Бред какой-то! И что теперь делать?». Но тут же заставил себя собраться и, отступив на шаг спокойно заметил:

– В таком случае Вы занимаетесь несвойственной работой, то есть превышаете свои служебные полномочия. Ведь насколько я знаю, УВБ призвано следить за соблюдением законности в подразделениях МВД, – оседлав любимого конька, я заговорил с большей уверенностью. – Если генерал Брут под следствием, то и занимайтесь его делами и его подчиненными. Я же к этому никакого отношения не имею. А если говорить о законности, то Вы не предъявили мне, то есть гражданину, защищенному Конституцией Украины, никаких документов, дающих Вам право устанавливать мою личность. Удостоверение МВД такого права не дает.

Молоденькая медсестра, ошарашенно смотревшая на меня снизу вверх, медленно перевела взгляд на моего собеседника, предвкушая ответную реакцию. Офицер, явно не ожидавший такого отпора, спрятал удостоверение в карман и попытался «надавить» на меня, козыряя высокими чинами:

– Я действую по приказу заместителя министра и от имени старшего следователя по особо важным делам генеральной прокуратуры Украины…

– Назовите мне их фамилии, – вставил я.

– Сам факт ареста генерала Брута дает мне право…

– Покажите постановление об аресте. Предъявите соответствующий приказ МВД или поручение генпрокуратуры.

Парень «выдохся» и замолчал, а медсестра захлопнула журнал и, откинувшись на спинку стула тихо сказала:

– Дурдом какой-то.

– Значит, документов у Вас нет, – подвел я итог. – В таком случае разрешите откланяться.

В знак благодарности за участие я водрузил на стол медсестры кулек с дыней и, развернувшись по-военному, устремился к выходу.

– Я здесь не один, – крикнул мне в след офицер. – Вы будете задержаны на выходе.

– Спасибо за предупреждение, – не оборачиваясь, помахал ему рукой и вошел в пустую кабину лифта.

Не имея ни малейшего желания встречаться с другими представителями УВБ, я решил подняться на верхний этаж и по-шпионски покинуть недружелюбную территорию. В голове быстро созрел план отступления.

«Неужели это Штейн отыгрывается за свое поражение в Николаеве?» – недоумевал я, пробегая трусцой по пустому коридору верхнего технического этажа. – «Если так, то Шурик, несомненно, имеет отношение к «Шестому флоту». А недавние размышления об этой организации, можно воспринимать предвестниками стремительно разворачивающихся событий».

Но сейчас нужно было не рассуждать, а быстро и красиво уходить. А план был такой: Кроме лифтов в центральной части главного корпуса есть еще один служебный лифт, расположенный в торце здания. Но спускаться до первого этажа было опасно – могли встретить. Значит, нужно выйти на третьем этаже. Там хирургическое отделение, из которого по пристроенной боковой террасе можно перейти в соседний корпус – в отделение реанимации и секцию операционных. А на первом этаже этого корпуса – приемное отделение, из которого есть выходы во двор госпиталя или прямо на улицу, через подъезд для карет скорой помощи. Таким образом оказаться за территорией госпиталя и уйти незамеченным, потому что этот подъезд не просматривается со двора главного корпуса.

План сработал безукоризненно – побег удался. Не прошло и пяти минут, как я уже затерялся меж людьми на трамвайной остановке недалеко от Лукьяновского рынка. Теперь и дух можно перевести. А еще подумать о дальнейших действиях. Машину, конечно же, придется оставить на стоянке возле госпиталя. Даже если предположить, что сотрудники УВБ перепишут номера всех машин и таким образом установят владельцев, то лично мне от этого – не холодно не жарко. Ведь Штейн итак знает о моей связи с Брутом. Сейчас главное не дать себя «стреножить», чтобы оставался временной зазор для маневра. Чтобы выяснить, по какому обвинению арестовали Никифорыча, и предпринять возможные контрмеры. Снова появилось ощущение, как тогда на берегу Хаджибеевского лимана: «Опять я во что-то ввязываюсь. Нет. На сей раз точно «вляпываюсь».

Сел в подошедший трамвай, а через пятнадцать минут вышел у транспортной развязки возле метро «Берестейская». В данных обстоятельствах наилучшим решением было отправиться домой и спокойно обо всем подумать. Я был далек от мысли, что меня могут там найти и задержать. За что? Хотя, зная характер и теперешний статус Шуры Штейна можно предположить – «важняк» таки нашел повод. Но до уютной домашней «гавани» я так и не добрался.

На входе в метро зазвонил телефон. Вот чего я не ожидал в тот момент, так это звонка из «родного» управления милиции. Даже не сразу сообразил, чего от меня добивается дежурный.

– Вас разыскивает начальник уголовного розыска, – с нажимом говорил он. – Сказал, что дело срочное.

– Так соедините меня с ним.

– Нельзя. Анатолий Леонидович сказал, чтобы Вы лично присутствовали.

– Где? Зачем? – недоумевал я.

– Не знаю. В кабинете, – ответил дежурный, после чего связь оборвалась.

«Неужто западня?» – раздумывал я, спускаясь по эскалатору. – «Да не может быть. А если и так, то прятаться все равно бесполезно. Может, позвонить Оле? А зачем? Если дома засада, то она вряд ли сможет предупредить. А если нет, то зачем лишний раз ее волновать? Решено. Поеду сдаваться, а родные стены помогут».

С такими невеселыми мыслями добрался до «родного» управления на улице Московской.

Само здание построено еще при Богдане Хмельницком и с тех пор не подвергалось кардинальной перестройке. А до советских времен в нем была монастырская гостиница. Здесь все пропитано монументальностью старины, начиная с массивной входной двери, толстых метровых стен и заканчивая сводчатыми потолками и мраморной лестницей с коваными перилами. Даже элементы современной облицовки не обезобразили, а наоборот раскрыли эпическую красоту старинной постройки. Вот и сейчас я почувствовал, что с годами здесь ничего не поменялось. Разве что люди.

А по роду своей нынешней деятельности бывать здесь приходится довольно часто. И каждый раз замечаю, что остается все меньше людей, с которыми когда-то вместе работал.

На входе всегда обращаю внимание на маленькие подвальные окошки. Привычка, что ли? Скорее традиция. Просто глядя на них, вспоминаю одну умопомрачительную историю…

* * *

Эти окошки предназначены для вентиляции подвального воздуха. Ведь когда-то под сводами огромного подземелья размещались конюшни и гостиный каретный двор. А в советские времена, когда здание было отдано Печерской милиции, подвалы окончательно замусорили и забросили. Использовалась только одно помещение, куда стаскивались изъятые и бесхозные мотоциклы, мопеды и другие ненужные автозапчасти. В период «школы выживания» Брут принял волевое решение навести, наконец, там порядок. Обустроить архив, камеры для хранения вещдоков и комнаты отдыха для суточного наряда. Ремонт проводился своими силами, то есть каждый отдел управления ежедневно отправлял на «стройку века» по несколько человек.

Для комнат отдыха было выделено сразу несколько помещений, а в одном из них решили установить клубный биллиардный стол. Наверное, для того, чтобы милиционеры отдыхающей смены проводили досуг, не только забивая «козла» или вешая друг другу «погоны», но и совершенствовались в более интеллектуальной игре. Не трудно догадаться, что это помещение стало «родным» для большинства офицеров управления. Какие там проходили жаркие баталии! Особенно в конце рабочего дня, когда рядом с бильярдным столом накрывался стол для фуршета. Кстати нужно заметить, что остальные комнаты так и не были сданы в эксплуатацию. Потому что в подвальных помещениях катастрофически не хватало воздуха, а на вентиляционную установку не было денег.

Прорабами стройки назначили наших бывших конвоиров Вову и Витю. Для достигших пенсионного возраста прапорщиков это была дембельская работа.

И вот однажды случилось так, что день очередной получки совпал с каким-то большим праздником. Понятно, что уже к обеду в биллиардной стало жарко, как в сталеплавильном цеху. И не потому, что самый разгар лета. А потому, что в помещение без вытяжки набилось человек тридцать потенциальных игроков и все они естественно участвовали в импровизированном застолье. Воздух же поступал лишь малыми порциями и только через крошечные вентиляционные окошки. Конечно же, этого было недостаточно.

И еще одно обстоятельство влияло на микроклимат в биллиардной. В комнате по соседству, там, где согласно проекту должна отдыхать дежурная смена, Вова и Витя оборудовали «цех» для сушки рыбы. Нет, они не были заядлыми рыбаками. Просто накануне Витя имел неосторожность отправить в гастроном за закуской молодого неопытного милиционера. Прапорщик дал ему денег и наказал купить хлеб, колбасу и банку кабачковой икры. Вова же крикнул вдогонку, чтобы тот на сдачу прикупил бочковой кильки. Он-то не знал, что Витя вручил «гонцу» сто гривен одной купюрой. Вот поэтому на всю сдачу исполнительный милиционер и прикупил три килограмма мелкой соленой рыбешки. Витя разбушевался, как проснувшийся Везувий. Он неистово метал «испепеляющие искры» и в «гонца», и в опростоволосившегося Вову. Заодно досталось и ни в чем неповинной кильке. После извержения, «вулкан» остыл, и принял судьбоносное решение: «Добро пропасть не должно!». Поэтому в соседней комнате, где из мебели стояла лишь одна расшатанная железная кровать, прямо на бетонном полу, застеленном старыми пожелтевшими газетами, сушились сотни маленьких килек. Не знаю, сколько понадобилось времени, чтобы разложить эту «армию» стройными сплоченными рядами, но зато насущный вопрос о тараньке к пиву был решен на несколько месяцев вперед.

На закате того злополучного дня все участники биллиардной баталии были изрядно пьяны, а Витя вообще утратил способность самостоятельно передвигаться. Коллегиально приняли решение уложить «уставшего» прапорщика на кровать в комнате с рыбешками, а самим разойтись по домам. Уходя, кто-то спьяну или в целях экономии электроэнергии (скорее всего это был Вова) «вырубил» все освещение в подвале.

В этом месте нужно оставить на время спящего Витю и переместиться в дежурную часть. В тот день дежурным по управлению заступил высоченный, тучный майор, похожий на кузнеца Вакулу. Ему на хранение была сдана самая, что ни есть настоящая кавалерийская шашка времен гражданской войны, которую накануне изъяли наши сыщики. Вот и решил дежурный майор пощеголять перед подчиненными. Ближе к ночи нацепил на пояс эту самую шашку и важно расхаживал по дежурной части.

Неожиданно в ночной тиши прозвучал душераздирающий крик. Он исходил из подвала и распространялся по всему опустевшему зданию управления. Так мог орать только человек, которого одновременно душили, терзали и резали на куски страшные подземные монстры.

Это вопил насмерть перепуганный Витя, который проснулся с бодуна в кромешной тьме на скрипучей раскачивающейся кровати, в душном, помещении, пропитанном вонью от солонины. Наверное, ему показалось, что он телепортировался в трюм средневекового корабля, севшего на мель в экваториальном море. Вот и кричал от безысходности, как плененный негр, который утратил последнюю надежду сбежать от работорговцев.

Ну, а что наш майор? Чтобы спуститься в подвал, нужно было выйти во двор, где под железным навесом находится каменная лестница. По этому маршруту и отправился дежурный майор на помощь бедолаге. Пока он дошел до лестницы, охрипший от крика Витя наощупь пробраться к входной двери и попытался ее открыть. Когда же тяжелая железная дверь со скрипом и скрежетом поддалась, то обезумевший от ужаса прапорщик увидел на фоне звездного неба силуэт былинного богатыря с шашкой на боку. С тех пор Витя больше не пил…

* * *

Начальник уголовного розыска Анатолий Леонидович Жарков был моим давним и добрым знакомым. Когда я вышел в отставку, он служил рядовым опером, но уже тогда можно было предположить, что исполнительный и смышленый оперативник обязательно выбьется в люди.

Не успел я войти в кабинет и шутливо доложить о своем прибытии, как Жарков, поднявшись со своего кресла, шагнул навстречу и радостно воскликнул:

– Как же я рад Вас видеть! Хорошо, что быстро приехали, Сергей Иванович. Вот только поговорить нам не удастся – начальник только что к себе вызвал. Так что решим вопрос на ходу.

Он указал рукой на дверь, а я облегченно вздохнул: «Похоже, пронесло». Выйдя в коридор и дожидаясь пока Жарков закроет кабинет, спокойно поинтересовался:

– Что за срочность, Толя? И почему это нельзя было решить по телефону?

Он учтиво взял меня под руку и провел к лестнице. Там остановился и, оглядевшись по сторонам по-одесски ответил:

– А я знаю? Мне приказали – я исполнил, – потом подошел еще ближе и вполголоса объяснил. – Мне до лампочки, чем вызвана такая сверхсекретность. Только заместитель начальника ГУБОП МВД Александр Вадимович Волощук наказал передать Вам информацию лично. Лично! Вот я и передаю: он будет ожидать Вас возле проходной ГУБОП в пятнадцать ноль-ноль.

– А если бы меня не нашли?

– Так нашли же, – протягивая на прощанье руку, заулыбался Толя. – Волощук уже знает, что Вы будете. И вообще, нагрянули бы как-нибудь. В биллардик бы поиграли.

– Непременно, – пообещал я. – Только в биллиард играть не буду…

* * *

До встречи оставалось без малого два часа. В район Татарки добрался без промедлений, потому что возле метро Арсенальной удачно «поймал» такси. Неподалеку от здания ГУБОП увидел небольшое кафе со столиками на улице и решил перекусить, а заодно навести порядок в голове.

Предыдущая неделя прошла в таком скоростном режиме, что резкое торможение любой деятельности могло закончиться аварийной ситуацией. Но это мне не грозит – кто-то нарочито не дает расслабиться. А еще я знал, что разного рода форс-мажорные ситуации лучше всего проживать, как говорят, «на автопилоте». Без выстраивания оборонительных заграждений, которые называются «отсебятиной» и грозят перенапряжением психики. Тогда анализ происходящего проходит не на основе личных впечатлений, а как бы поверх них. Переживания отключены, но при этом запускаются внутренние силовые резервы. И остается только удивляться, откуда в человеке берется столько сил и энергии. Как видно, временной промежуток сократился до такой степени, что для анализа и эмоций просто не осталось времени. Совсем, как на войне: короткая передышка между боями в виде марш-броска.

А еще вспомнились годы службы, когда с Александром Вадимовичем Волощуком мы сидели в одном кабинете. Саша просто идеально вписывался в образ оперативника, созданный в те годы советским кинематографом. Не припомню, чтобы хоть раз он пришел на службу без костюма и галстука. Да и прическа всегда отвечала уставным нормам. Кроме этого Волощук отличался умением находить общий язык с людьми. Он мог в считанные минуты расположить к себе собеседника и поэтому Сашу постоянно сманивали на следственную работу. Но ответ всегда был один и тот же: «Я опер, и в каком либо ином качестве себя в ментовке не представляю».

Уходя из управления на новую руководящую должность, Брут «сманил» за собой и Волощука, чем обеспечил надлежащее продвижение по службе. Звали и меня, но, как говорится, вмешался квартирный вопрос. В том году я должен был получить новую квартиру, а в случае перехода в другое подразделение терял возможность улучшить жилищные условия. Этим пожертвовать было нельзя даже ради карьерного роста.

* * *

Недалеко от меня притормозила черная «Ауди». Услышав сигнал клаксона, поначалу напрягся и приготовился «делать ноги», но в этот момент опустилось тонированное стекло со стороны водителя. В образовавшемся проеме показалось улыбающееся лицо Волощука. Глядя поверх солнцезащитных очков, Саша поманил меня пальцем и качнул головой в сторону пассажирского сидения.

Не успел я умоститься в мягком кожаном кресле, как оказался в крепких и радушных объятиях.

Волощук почти не изменился за все эти годы. Все такой же высокий и стройный шатен с располагающей улыбкой и проницательным взглядом пытливых серых глаз. Вот только седины на висках прибавилось и морщин поперек высокого лба. Но все это придавало и без того эффектной внешности некий шарм, который обычно характеризуется фразой: «Такие бабам нравятся». Безупречно отутюженная белая сорочка с короткими рукавами и летние брюки песочного цвета сидели безукоризненно, как на манекене в витрине центрального универмага.

– Здорова, полковник! – улыбаясь, приговаривал Саша. – Что ж ты, как в воду канул? Из ментовки свалил, из поля зрения выпал. Получается, что живешь, как человек. Уважаю!

– Ну, а ты, небось, уже в лампасах ходишь? Высоко взлетел…

– Какое там? Молод еще, – рассмеялся он, а потом негромко сказал, обращаясь к панели приборов. – Внимание, поехали.

Эта команда заставила меня снова внутренне собраться. Было понятно, что нас сопровождает еще как минимум одна оперативная машина. Отступившее ненадолго чувство тревоги вновь о себе напомнило. Заметив мое напряжение, Волощук объяснил:

– По-другому нельзя – сам понимаешь. Не скрою, что обстоятельства нашей встречи, мягко говоря, трошки напрягают. Ты ведь в курсе, что Брут арестован?

– А то. Еле ноги унес из госпиталя. Пришлось машину там бросить. Представляешь, Саша, в наглую припутать хотели.

– Представляю, – подтвердил он и распорядился. – Ключи от машины брось в бардачок. Ее сегодня же перегонят к нам на стоянку – туда не сунутся. А теперь ответь мне на вопрос: фамилия Слепчук тебе о чем-то говорит?

Где-то совсем недавно я слышал эту фамилию, но никак не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах. Поэтому пожал плечами, а Саша деловито намекнул:

– Видите ли, бамбино, – начал он со своей коронной фразы, которую применял, если был в чем-то убежден, имея на то основания. – Мне доподлинно известно, где Вас носило три дня назад. И не говори, что ты не был в Николаеве. По описанию и по тому, как вы общались с Брутом, это мог быть только ты. Только тебя генерал называет Серго.

– Вспомнил, – хлопнул ладонью по своему лбу и посмотрел на Волощука. – От вашего брата разве чего скроешь? Служба держит марку. Конечно же, я вспомнил Слепчука. Это подполковник из команды Никифорыча.

– Правильно. Георгий Юрьевич Слепчук. Мы вместе заканчивали киевский юрфак. Потом Юрко надолго пропал из поля зрения. Я и не знал, что он работает у Брута. Да что там говорить, я даже толком не знаю, чем Борис Никифорович сейчас занимается.

– А я вот знаю, но все равно слабо ориентируюсь в принадлежности и соподчиненности его службы.

– Затерялся в коридорах власти, – со вздохом заключил Волощук. – В эти дебри лучше не соваться.

– И дорожку из этих коридоров выстелили Никифорычу в самое пекло. И за что спрашивается? Ты уже что-то узнал?

– Нет, – отрезал он и, помолчав, добавил. – Приедем на место, и ты поймешь почему.

Мы петляли по узким улочкам старого Подола. Объезжали транспортные заторы и места дорожных работ, медленно и уверенно продвигаясь в сторону набережной. По дороге Саша не раз переговаривался с невидимым сопровождением, а когда вдалеке показался мост «Метро» скомандовал своим оперативникам:

– Уходите по мосту Патона на левый берег. Потом по Днепровскому шоссе на Бажана. И побыстрее, чтобы встретить нас у въезда на дачный массив, – потом обратился ко мне. – На дачу едем, воздухом подышим. Надеюсь, тебя не сильно напрягают наши шпионские игры?

– Да я всю последнюю неделю только этим и занимаюсь. Слепчук видел только сотую часть от общей картины событий.

– Потом обязательно расскажешь.

Перебравшись по Южному мосту на левый берег Днепра, заехали на территорию дачного поселка Осокорки. На базарной площади Саша притормозил и, повернув влево, направил машину вдоль узкой, заросшей зеленью улочки. Потом последовало еще несколько поворотов, пока, наконец, «Ауди» не остановилась, упершись бампером в кустистый тупик. Выбравшись из салона, мы прошли вдоль высокого деревянного забора к железным воротам. Волощук нажал на кнопку звонка, после чего створка ворот почти сразу же приоткрылась. Как будто нас давно и с нетерпением ждали. В проеме показалась тучная дама бальзаковского возраста в белой панамке, майке мужского покроя и клетчатых шортах. Привалившись спиной к воротам, она скрестила руки на груди и, закатив глаза, запричитала:

– Ой, Сашко, ну почему так долго? Я уже все глаза проглядела. Доктор только что уехал, а у меня голова кругом идет. Соседи, как назло в огороде маячат, высматривают…

– Спокойно, тетя Зоя, – откликнулся Саша, проходя во двор. – Все будет в порядке. До вечера нужно потерпеть.

– Ну, до какого вечера? – заохала хозяйка. – Ему сейчас в больницу надо. А то ведь помрет бедолашный, не дай Бог. Да еще в моей хате. Что ж я людям скажу? Ой, лышенько…

– Может, объяснишь? – попросил я Волощука, помогая тете Зое запереть ворота.

– Слепчук ранен, – коротко ответил он, поднимаясь на крыльцо добротного дачного домика.

Пот градом струился по моему лицу. Причиной тому послужила не столько жара, сколько последняя Сашина фраза. «Что-то надвигается», – думал я, осматриваясь в полутемных сенях. – «Брут арестован, Слепчук ранен. Что дальше?».

На пороге тесной комнатушки с кухонной обстановкой нас встретила невысокая худая женщина лет тридцати. В чертах лица угадывалось родственное сходство с Волощуком.

– Это моя двоюродная сестра Галя, – подтвердил мою догадку Саша.

– Да уж, братец, удружил, – беззлобно проворчала она и подала мне руку. – Проходите сразу в комнату, а то здесь жарко. Я курицу варю.

– Как там наш гость? – спросил у нее Волощук, подталкивая меня к двери в дальнем углу кухни.

– Доктор сделал укол и поменял капельницу. Вроде бы задремал, но температура держится. Увозил бы ты его скорее, Сашко. Операцию нужно делать.

– Вот-вот, – поддакнула тетя Зоя, утирая лицо панамой.

– Отставить панику! – повысил голос Волощук. – За пару часов ничего не случится. Я тоже с доктором говорил. Все будет в порядке.

Осторожно приоткрыв дверь, я заглянул в комнату. В углу довольно просторной гостиной с большим количеством всевозможной мебели стояла двуспальная кровать. Там и лежал раненый Слепчук. Нижняя половина тела была прикрыта белым махровым полотенцем, а живот туго перетянут бинтами, сквозь которые на левом боку проступала кровь. Он лежал под капельницей, закрепленной на швабре, которую в свою очередь привязали бельевой веревкой к стулу. В других обстоятельствах я бы вряд ли узнал в этом человеке того подтянутого коренастого оперативника, которого видел лишь пару раз в доме Бокальчука. Кожа на лице матово-мраморного цвета, а нос как-то неестественно заострен. Аккуратные черные усики и брови казались искусственными, как будто их наклеили на загримированное лицо. Слепчук приоткрыл глаза и попытался улыбнуться, а потом неожиданно громко и бодро заявил:

– Да я в порядке, мужики – это сиделки паникуют. Рад Вас видеть, Сергей, извините, не знаю, как по отчеству…

– А можно без отчества? – попросил я, усаживаясь на свободный стул. – И, желательно, на «ты».

– Давай, – согласился он и обратился к Волощуку. – Ты, Саша, не переживай. Ранение пустяковое – пуля-то на вылет прошла. Да и не впервой меня дырявят. Я другого понять не могу: что вообще происходит?

– Об этом, Юрко, позже поговорим, – по-украински назвал Георгия Волощук. – Тебе надо силы беречь. Так что перескажи для Сергея свою историю, а заодно и я послушаю.

Слепчук на минуту прикрыл глаза, очевидно, собираясь с мыслями. Потом глубоко вздохнул и заговорил:

– Когда мы прилетели из Николаева, Брут объявил всем сутки отдыха. Я хоть дома порядки навел. А вечером поехал в госпиталь, Никифорыча проведать. Вчера это было. Потом вернулся домой на Оболонь. А возле дома ко мне подошли два милиционера в форме постовых. Я ничего не заподозрил, а они без объяснений попытались меня скрутить и надеть наручники. В общем, ничего у них не вышло – у меня ведь черный пояс по каратэ.

Георгий усмехнулся и замолчал, а мне показалось, что он засмущался.

– Давай, рассказывай, – поторопил его Саша. – Ван Дам ты наш подстреленный.

– Тебе все шуточки, Сашко. Но это правильно – раскисать нельзя. Ну, в общем, разложил я их обоих на асфальте, а сам драпанул. Только не ожидал, что эти козлы сразу палить начнут, да еще и с двух рук. Я сразу «маятник прокачал», но все равно зацепило. Решил на Днепр уходить. За домом сразу парк начинается и набережная. Короче, добежал до берега и сразу в воду. А там заросли и камыши. Занырнул по уши и сижу. Эти подбежали к берегу, а потом слышу, как один говорит: «Надо уходить. Менты едут».

Он замолчал и показал рукой на стоявшую у края стола чашку. Саша помог Слепчуку напиться.

– Когда они убежали, я сразу же вылез на берег, – продолжил он. – Оттуда набережная хорошо просматривается. Смотрю, а мимо проезжает уазик с мигалкой. Я бегом к дороге, а они проехали мимо моего дома и повернули во дворы. Подумал, что погнались за стрелками и пошел туда, но никого не нашел. Вокруг ни души. Люди, как будто вымерли, а было-то всего около часа ночи.

– Информацию по Оболонскому управлению мы проверили, – вставил Волощук. – О стрельбе никто не сообщал. Только около часа ночи был выезд в тот микрорайон на семейный скандал.

– Выстрелов могли и не слышать, – объяснил Слепчук. – У них стволы с глушителями. А я потом рубашкой рану пережал и тихо на цыпочках пробрался в свою гостинку. Оттуда уже позвонил тебе, Сашко. Спасибо, что быстро примчался.

– На здоровье, – откликнулся Волощук и, повернувшись ко мне объяснил. – Я же не сам туда примчался. Еще три группы направил, чтобы перекрыли район и все там прочесали. Только бес толку. Местным ментам пока ничего не сообщал – сами разберемся. С утра возле Юркиного дома две моих бригады работают. Может чего найдут или отыщут свидетелей.

– А теперь самое главное, – продолжил рассказ Георгий. – Ни один человек из нашей группы не отвечает на телефонные звонки и не выходит на связь. Генерал разработал четкую схему связи и оповещения внутри подразделения. Предусмотрены основные и запасные каналы связи. Есть даже система кодовых сигналов по СМС. И теперь все это не работает. Мобильники или отключены или никто не отвечает. Телефоны офиса тоже молчат. Ничего не понимаю.

Слепчук замолчал, а Саша в очередной раз помог ему напиться.

– Я могу тебя Юрой называть? – спросил я, нарушив молчание. – А то Георгий – как-то официально, а Жора – фамильярно звучит.

– А меня все Юрой или Юрком называют, – улыбнулся Слепчук. – Только мама Герой кличет, а когда злится, – то Герасимом.

– Так вот, Юра, что бы мне хотелось знать. Если, конечно, это не государственная тайна. Просто у меня нет отправной точки. Никифорыч немного рассказывал о вашем подразделении, но кое-чего я не понимаю. Ведь ваша служба выведена за штат МВД. Так? Но все вы – офицеры. Значит, приписаны к какому-нибудь ведомству.

– Ну, да. Мое личное дело в МВД. Но в учетной карточке стоит отметка об откомандировании в распоряжение штаба внутренних войск. А в группе есть офицеры из внутренних войск. Так у них стоит отметка об откомандировании в МВД. А еще у нас есть погранцы, налоговики и даже военные разведчики.

– Винегрет, – сделал вывод Волощук. – Но кому-то же вы подчиняетесь?

– Я подчиняюсь Бруту, – поморщившись от боли, ответил Юра. – А кому подчинен генерал, мне не интересно. Никифорыч всегда говорит: «Мы работаем в интересах государства и представляем его верховную власть. Но вы подчиняетесь только мне».

– А кем вы представляетесь? – не унимался Волощук. – Вам же с людьми приходится общаться. «Корочки» какие-то у вас же есть?

– Ну а как же. У нас удостоверения МВД, а если надо, то Брут доставал любые документы.

– Короче, «спецура», – заключил Саша. – А я-то думал, что шпионы только в СБУ.

– Мне кажется, что ваша служба стала кому-то мешать, – воспользовавшись паузой, предположил я. – Поэтому и спросил о соподчиненности. Кто-то же дал команду вывести вас из игры? Кто и кому? И почему такие срочные и жесткие меры?

– Ты, Серега, краски-то не сгущай! – прикрикнул на меня Волощук. – Еще ничего не понятно. Конечно, нападение на Юрка не тянет на обычный уличный разбой. Гопники хоть и могут напялить ментовскую форму, но они не пользуются пистолетами с глушителями. В общем, сплошные непонятки. Только Никифорыч мог бы нам все разъяснить.

– А как с ним связаться? – спросил я. – Ты же, поди, знаешь, где его держат?

– Знаю, да что толку. Как незаметно пробраться в больничку следственного изолятора СБУ? Дело-то ведет генпрокуратура. Но у меня там есть один человечек, который попытается что-то разузнать, но к Бруту нас все равно не допустят.

– Это точно дело рук того «важняка», – тихо сказал Слепчук. – Я же тебе, Саша, рассказывал про него.

– Мне тоже так кажется, – подтвердил я, поглядывая на Волощука. – Кстати, ты тоже его знаешь. Жаль, что он из нашего следственного отдела ушел до прихода Брута. Никифорыч еще тогда бы его на гражданку спровадил. А теперь Шурик Штейн – большая шишка в генпрокуратуре.

– Я с ним даже пытался дружить, – задумчиво произнес Саша. – Может сходить к нему, так сказать, по старой дружбе?

– Опасно и бессмысленно, – отрезал я и объяснил. – Если Брута арестовали по его наводке, то это только подтверждает гнилую сущность Штейна. Тогда и ты подставишься под удар. А если идет зачистка, то будут «плющить» всех свидетелей.

– Видите ли, бамбино, – Волощук подошел вплотную ко мне. – Я ведь какая-никакая фигура в МВД. И вообще, где логика? Штейн решил отомстить Никифорычу, а заодно и нанести удар по всему его подразделению. Откуда у него столько возможностей? А чтобы такими методами упразднять целую структуру, нужна команда с самого верха.

– Вот это меня и настораживает, – согласился я. – У Брута должен быть стойкий иммунитет и статус неприкосновенности. Плюс – покровительство довольно высокого уровня. А если все это сейчас потеряно? В общем, моя версия такая: если это дело рук Штейна, то он залучился поддержкой очень влиятельного человека. А тот, в свою очередь, решил воспользоваться случаем и переформатировать службу Брута под себя. Или наоборот – кто-то на самом верху решил поквитаться с Брутом и начал это делать с помощью Штейна еще в Николаеве.

Слепчук, слушал наш разговор с закрытыми глазами. Отвернувшись к окну, он тяжело дышал и морщился от боли. Потом резко повернул голову и с укором произнес:

– Вас послушать, так меня по любому уже нужно хоронить. Такого тут нагородили! Может, мое ранение и не связано с арестом Брута. Может так совпало? Ну, не за что меня «мочить».

– А ты, Юрко, не кипишуй, – постарался его успокоить Волощук. – Тебе вообще нельзя волноваться. Мы же не в третьем рейхе живем? Это там высшее руководство чуть ли не раз в квартал обновляло штаты адъютантов путем «зачистки». А мы – граждане свободной и нормально развивающейся демократической страны.

– Тогда я спокоен, – саркастически заметил подполковник. – В таком случае вези меня прямиком в госпиталь МВД.

– Кончай истеричить! – прикрикнул на него Саша, а потом, посмотрев на меня добавил. – Мы тоже хороши. На фига было тут версиями разбрасываться?

– Ну, лопухнулись полковники, – примирительно сказал я и спросил Слепчука. – А что могло вызвать удар по вашей группе? Кроме событий в Николаеве. Вы же чем-то еще занимались?

– Само собой. Я уже думал об этом. Конечно же, были другие дела, но ничего такого. Правда, перед поездкой в Николаев Брут проводил совещание и обронил такую фразу: «Эх, если бы не это похищение, мы бы сейчас такое «замутили»! Руки чешутся». Ну, и все вроде бы…

Но возникло ощущение, что Георгий Юрьевич нам всего не сказал.

– Что-то ты темнишь, подполковник, – подтвердил мою догадку Волощук. – Забыл, наверное, какую я занимаю должность?

– Я тоже не в участковых хожу, – вспылил в ответ Слепчук.

– Ладно, проехали, – улыбнулся Александр Вадимович. – Нервы надо беречь. Всем. Ты лучше скажи, Юрко: трехчасовой перелет в заморскую больницу осилишь?

– А куда я денусь? Лишь бы подальше от столицы.

– Ну, куда уж дальше? – Волощук посмотрел на свои часы. – Скоро опять приедет врач и подготовит тебя к перелету. А как стемнеет – поедем на аэродром. Куда, не скажу.

– Спасибо, Саша, – отозвался Слепчук и снова отвернулся к окну.

Конечно же, сказывалось его ранение. Но больше всего – изматывало непонимание. Человек попал «под раздачу» и не мог понять, в чем же его вина. Может, он чего-то и не договаривает, но лишь потому, что связан понятием «служебная тайна». И, похоже, что эту скрытую от нас информацию подполковник не связывал со своим ранением и арестом Брута. Иначе он бы нам сказал.

Тишину в комнате нарушило звонкое «щебетание» мобильного телефона Волощука. Он ответил, и какое-то время внимательно слушал. Потом коротко бросил: «Я перезвоню» и спрятал телефон в карман. С полминуты сидел молча и по примеру Слепчука отрешенно смотрел в окно. Потом тяжело вздохнул и, не поворачивая головы тихо сказал:

– Брут умер. Два часа назад в медсанчасти следственного изолятора. Обширный инфаркт.

– Вот суки! – сквозь зубы процедил Слепчук.

Меня же охватило смешанное чувство необъяснимой тревоги и тоски. В такие минуты просто опускаются руки. Я бездумно осматривался по сторонам, как будто искал опору, которую только что выбили из-под ног. Гнетущая тишина вдавила меня вместе со стулом в дощатый пол. Сквозь закрытую дверь из кухни пробивался запах куриного бульона и жар от раскаленной плиты. Было душно, и хотелось засунуть голову в холодную воду со льдом.

– А ведь ты, Саша, прав, – с трудом выдавил из себя Слепчук. – Не рассказал я вам всего. Но теперь, наверное, можно. Тем более что еще не ясна моя дальнейшая судьба. Не хочу унести с собой…

– Ты опять начинаешь? – Волощук поднялся со стула и заходил по комнате. – И так на душе тошно…

– Всё, всё, не буду. Сядь, пожалуйста. Я расскажу, но только не знаю, что оно вам даст. Да и не хочу, чтобы вы ввязывались в эту историю.

– Вот в этом я с тобой согласен, – возвратившись на место, подхватил Волощук и перевел на меня «стрелки». – Уж тебе-то, Серега, это точно ни к чему. Не подумай только, что я тебе не доверяю. Я ведь тебя «выдернул» потому, что ты был в Николаеве вместе с Брутом и думал, что все это как-то связано. А теперь видишь, как оно обернулось? В общем, извини. Сейчас дам команду, чтобы тебя отвезли домой.

Пришла моя очередь молча уставиться в окно. В горле стоял неприятный давящий ком. Была ли эта обида? Вряд ли. Я просто не знал, что ответить, но ощущал нарастающую уверенность в том, что выходить из дела никак нельзя. Уже начал подбирать правильные слова, но в это время в кармане брюк «ожил» мой телефон. Вот чего я никак не ожидал в тот момент, так это услышать голос именно этого человека.

– Здравствуйте, Сергей Иванович. Вас беспокоит начальник управления генпрокуратуры Украины Александр Петрович Штейн, – скороговоркой заговорил наш общий знакомый. – Хоть Вы и посторонний человек, но я все же счел своим долгом сообщить Вам, что генерал Брут, будучи арестованным за многочисленные злоупотребления, скончался сегодня в следственном изоляторе от инфаркта. Мне совсем неинтересно знать, что Вы обо всем этом думаете, но уверяю Вас в моей полной непричастности к этому делу. А впрочем, думайте, что хотите. Я испытал сильное разочарование после нашей встречи в Николаеве. А Ваши последующие действия в Одессе, на мой взгляд, были крайне необдуманными и непрофессиональными. Вам показалось, что вы победили, но сами можете убедиться, что это далеко не так. У меня достаточно оснований для возбуждения против Вас уголовного дела. Ведь не без Вашего участия погибли несколько человек. Пока я этого делать не буду – посмотрим на Ваше поведение. Поэтому не надо препятствовать намеченному ходу событий, тем более перечить людям, наделенным определенными полномочиями. Подумайте над моими словами. Всего доброго.

Связь оборвалась. Я почувствовал сильный приступ тошноты, а голову будто сдавило железными тисками. Лицо моментально покрылось холодным потом и, наверное, стало бледным, потому что Саша тут же протянул мне чашку с водой.

– Звонил Штейн, – сделав глоток и прокашлявшись, объяснил я. – Сообщил о смерти Брута. Заверял, что ни при чем, но, одновременно, дал понять, чтобы я не совал нос, куда не следует. Короче, угрожал и злорадствовал, но так, что и не подкопаешься.

– Вот видишь?! Я же говорил, – взвился Волощук. – Нечего тебе лезть в это дело. Шутки шутить с нами не собираются. Что я потом Оле твоей скажу? – он снова сорвался с места и, рассуждая вслух, заходил из угла в угол по комнате. – Юрка я спрячу так, что Интерпол не найдет. А сами тихонько будем «копать». Я это дело так не оставлю. А ты живи себе своей жизнью и не терзайся муками совести. Я все беру на себя.

– Видите ли, бамбино, – прибегнул я к Сашиной любимой реплике. – Прикажешь мне свалить, и я буду вынужден подчиниться. Только ответь на один вопрос, – я постучал указательным пальцам по своему виску. – Вот с этим, что делать? Может, подскажешь, как промыть мозги, чтобы все забылось? Я нутром ощущаю ту боль, которую испытывал Никифорыч. Я видел, как эта нечисть ломает души людей. И после этого ты предлагаешь мне залезть в свою нору и не высовываться? Брут после такого меня бы уважать перестал.

Лица Волощука я не видел – он стоял, отвернувшись к окну. А Георгий Юрьевич внимательно смотрел на меня, выказывая поддержку и понимание.

– Твои друзья тебя вроде бы Слоном кличут? – силясь улыбнуться, спросил он. – Теперь и я вижу, что «погоняло» подходящее, – потом повернул голову и сказал Саше. – Давай, решай. Бывших ментов не бывает.

– Что ж вы со мной делаете? – беззлобно проворчал тот и, махнув рукой скомандовал. – Давай, Юрко, «колись» до характерного треска! Серега остается в деле. Или как там? Слон.

Я ощутил внутренний прохлоп. Сразу появилась уверенность и еще большая решимость на фоне рассудительного спокойствия. Захотелось курить, но обстановка не позволяла. Только и смог сказать:

– Спасибо, мужики.

– На здоровье, – откликнулся Саша и, почесав пятерней затылок, выдохнул. – Ох, и пожалею же я об этом. Ладно. Рассказывай, Юрко.

– Ну, я уже говорил о последнем совещании, – начал Слепчук. – Ничего конкретного при всех Брут тогда не сказал. Но потом попросил остаться в кабинете меня и еще троих оперативников. Я их лишь наглядно знаю. Достал из сейфа и вручил каждому из нас по конверту. Объяснил: «Это нужно сейчас спрятать, а потом в одиночку прочесть и запомнить. Все что в конвертах – сразу уничтожить. Никому ничего не говорить, друг с другом не общаться – это гарантия вашей безопасности. Когда вернемся из Николаева, каждому дам команду, после чего начнете скрытно действовать. Если же со мной что случится, то расценивайте это, как команду начать действовать». Я еще тогда спросил Никифорыча, что может случиться, а он рассмеялся и ответил: «Не заморачивайся, Юрко. Это я так, для пущей важности. По-стариковски». Вот и все.

– Как это все? – нетерпеливо воскликнул Волощук. – В конверте-то что было?

– Записка. Текс такой: «Слепчуку: Разыскать в Луцке предпринимателя Деревянко Василия Васильевича и получить от него информацию для дальнейшей проверки».

– Ну, так это же ниточка! – обрадовался Саша. – Потянем за нее потихоньку и…

– А можно мне потянуть? – не дал я ему закончить. – Я знаю этого Деревянко с детства.