Читать книгу Пако Аррайя. Смерть белой мыши - Сергей Костин - Страница 6

Если вы никогда не бывали в Прибалтике, я скажу, что, на мой взгляд, составляет в ней главную прелесть. Это не море. Оно, конечно, всегда затягивает взор, а на берегах здесь еще и дюны из мелкого сыпучего белого песка, высокая трава с дымчатыми метелками, пьянящий йодистый запах разлагающихся водорослей, оставленных отливом, печальные крики чаек и шум ветра в верхушке прибрежных сосен. Но вы пробовали в Балтийском море купаться? Если вода прогрелась до семнадцати градусов, местные жители не вылезают из нее, радуясь неслыханной жаре. Только чтобы оказаться в воде, нужно либо сразу лечь, либо идти через три-четыре мели, пока она не поднимется вам до плеч. Однажды, еще в советское время, я пробовал так отдыхать – на Рижском взморье, с родителями; у меня, несмотря на восторженность и покладистость детства, получалось плохо.

Так вот, притягательность этих неброских, изысканно блеклых, просящихся разве что на акварель краев не море. Настоящая душа Прибалтики, по моему мнению, живет в борах. Когда я попадаю в них, мне приходится брать себя за руку и уводить оттуда силой. Редкие сосны с прогретыми солнцем стволами испускают ни на что не похожий, завораживающий запах смолы. Никакого бурелома, нет и подлеска с густым кустарником, сквозь который приходится продираться. Под ногами – мягкий ковер хрустящего белого ягеля и густого зеленого мха, в котором уютно тонет нога. Все остальное пространство покрыто небольшими черничниками и темными столбиками брусники с краснеющими гроздьями ягод. Тут и там попадаются грибы: моховики, белые, лисички, сыроежки… Я готов с утра до поздней летней ночи бродить по таким борам, подкрепляя силы ягодами и присаживаясь время от времени на сухие пеньки, чтобы послушать шуршание крыльев больших глазастых стрекоз, гоняющихся друг за другом среди беспорядочной колоннады древесных стволов.

Вот в такой бор мы и въехали, свернув с Нарвского шоссе на север, к морю. Через пару километров я не выдержал.

– Не возражаете, если мы остановимся на десять минут? – спросил я Мати.

Та привычно дернула плечом.

– Раз вам надо!

Я съехал на обочину и выключил двигатель. Было удивительно тихо, только приветливый шелест ветра, всегда находящего где пошуметь. Я прошел пару десятков метров по глубокому сухому мху, улегся на спину на прогретой полянке и закрыл глаза. Надо мной пролетел, жужжа, невидимый шмель, и снова наступила тишина. Я бы, наверное, заснул, если бы совсем рядом не хрустнула веточка. Я приподнял голову: Мати тоже добрела до моей полянки и теперь усаживалась на большой пень. Странное дело, на лице ее не было обычной маски неудовольствия.

– У вас больной позвоночник? – даже с некоторым сочувствием спросила она. – Тогда вам лучше полежать на твердом.

– Нет, я так заряжаюсь, – сказал я.

– Ну, заряжайтесь, заряжайтесь.

Мати забралась поглубже на пень, подобрала ноги, согнула их в коленях и обхватила руками. Юбка упавшей широкой складкой подмяла кустик брусники. Вдруг откуда-то из дальнего далека всплыло видение: мох, сосны, запах разогретой смолы и так же сидела еще молодая, веселая мама в длинном платье, возможно, в тот самый отпуск под Ригой, когда мне было лет десять.

Я открыл глаза, когда мне показалось, что я засыпаю. Мати на пеньке уже не было, хотя я не слышал никаких звуков. Что, я все-таки отключился на минутку?

Быстрым шагом я дошел до машины. Мати в ней не было. Я оглянулся. Она медленно шла по тропинке, время от времени наклоняясь и одним движением срывая со стебелька лепящиеся друг к другу ягоды брусники. Дойдя до машины, она, держа ключи за брелок, как за хвостик, протянула их мне.

– Я тоже люблю этот лес, – сказала она, не обращаясь специально ко мне, как бы размышляя вслух. – Наверное, из-за него я здесь и поселилась.