Читать книгу Игры на интерес (сборник) - Сергей Кузнечихин - Страница 6

И пыль дорожную смыла, и на прохладной простыне вытянулась, и уснула, а поспать не дали. Гостей принесло.

И каких.

Встретились утром у калитки и разбежались, вроде бы и достаточно для первого дня. Да зацепило, видать, ходока. Заявился касатик и дружка с собой привел. Стеснительный, без чужой спины не может обойтись, уверенности не хватает. Дружок на вид посмелее. Мелковат, правда, помощничек, но с черными усами и при галстуке. Вроде как Любашу проведать пришли, только зачем же вдвоем, да еще и с шампанским. С Любашей поди портвейнчиком обходились.

– Она же через день вернется, – не может докумекать Людмила. – Память, что ли, отшибло?

– Действительно, совсем считать разучился, – мямлит гость и на дружка косится, приглашает оценить приезжую кадру.

– Эх ты, арифметика дырявая, – игриво упрекает усатый и спрашивает, обращаясь уже к Насте: – А как быть с напитком? Вдруг испортится?

Только вопросик не по адресу: хозяйка в доме – старшая. Настя опускает глаза. Она здесь Золушка. Однако Людмиле не до церемоний, если с утра попало, то почему бы не продолжить? Раньше за ней такого не замечалось, а теперь, не теряя времени на отговорки, тащит на стол закуску. Правда, не слишком щедра на угощение. Банка посеревшей капусты в мутном рассоле, желтое, опять же прошлогоднее сало. Разве что редисочка хороша: веселая, свежая, сама в рот просится, но она появляется на столе в последнюю очередь.

Настя не вмешивается, с подсказками не лезет, привезенные гостинцы уже отданы, и не ей ими распоряжаться, хотя там и конфеты есть, и колбаса, и консервы. Настя и с гостями не шибко вольничает. А если при знакомстве усатый ручку ее к губам поднес, так Настя его не просила, – пусть, если галантностью хочет блеснуть.

Усатый назвался Андреем, второй – Виталием. Приятные мальчики, красивые имена.

Андрей открывает шампанское уверенно, с легким хлопком и без брызг. Можно в официанты принимать. Только не пойдет, слишком самолюбив для официанта. Такой готов просидеть до пенсии сторублевым инженеришкой, но ни за что не согласится на лакейскую работу. Это не Селиванов, который за лишний четвертак сортиры чистить не побрезгует. И с легким хлопком, и без брызг, но все-таки с напряжением душит пробку. До Анатолия ему далековато, тот говорил, что открывать шампанское и раздевать женщину – искусство, доступное редким мужчинам.

Опять Анатолия вспомнила? Сколько можно?

Есть у Насти примета: если начала сравнивать мужчину с Анатолием, значит, знакомство закончится постелью. Обнаружив такую странность, рассердилась на себя, пробовала бунтовать – не получилось, словно бес на аркане подтаскивал.

И теперь, если по-честному, ей больше нравится Виталик, не то чтобы влюбилась, пульс пока нормальный, и вообще, не до приключений, но если бы вздумала выбирать… поманила бы и никуда не делся. Но с Анатолием почему-то сравнила другого, случайного и не в ее вкусе. А может, и не совсем случайного? Может, ей показалось, что Виталий пришел ради нее? Может, он ее дружку пообещал или, еще хуже, – начальничку своему? Неужели и этот такой же?

И Настя спрашивает:

– А вы, ребята, вместе работаете? – невинный вроде бы вопросик.

Виталий молчит, словно дорогу уступает, а дорога-то к ней, к Насте.

– Живем в одном номере, а работа разная. Виталик – проектировщик, я – дефектоскопист.

– Дефективный?! – Настя уже передразнивает, забыв о роли Золушки. – Первый раз вижу мужчину, который сам себя называет дефективным.

– Ну, зачем же так?

Андрей начинает объяснять, в чем смысл его работы. Он обижен. Только Насте наплевать на его обиды. У нее нет желания слушать скучные разговоры. Тяжеловато притворяться скромницей. Навыков не хватает. Не хочется, чтобы мальчики думали, будто в столице ее по чуланам да подпольям прятали. И Виталию хочется отомстить.

– Проектировщик, говоришь, цивилизованный, значит, мужчина?

– В некотором роде.

– А к женщине относишься хуже конюха.

– Почему? – Виталий даже покраснел. – Я вроде ничего неприличного не сделал.

– И приличного тоже. Как ты с Любахой обходишься? Посмотрела я утром на нее. Молодая девка, а халат под мышками рваный. Тебе уже под сорок, наверное? А ей двадцать. За такую разницу доплата полагается.

Виталий молчит, соображает, чего больше в словах Насти – укора или розыгрыша. Андрей исподлобья наблюдает за ней, но пока выжидает. Первой подает голос Людмила, тоскующая и зевающая, она вдруг оживает.

– Неужели доплата?

– А вы как думали? В приличном обществе такие развлечения недешево обходятся.

– В Париже, например, в Рио, в Сингапуре…

Виталий иронизирует. Ему выгодно свести разговор к шутке. Рыльце-то в пушку. Настя видит его желание увильнуть и наступает еще настойчивее.

– Зачем же так далеко забираться? У нас и свои города есть.

Людмила то на Виталия уставится, то к Насте голову повернет, силится понять, о том ли идет речь, о чем ей показалось.

– У нас доплата не практикуется. У нас психология другая.

– Правильно он говорит, – подхватывает Людмила. – Наши девки так не приучены.

– Может, приучать некому.

– Это же позор какой, страмотища, – Людмила даже приосанилась от возмущения. – Скажите, мужики, нет у наших таких привычек?

С Виталия уже сошла лишняя краска. Если не переходить на лица, он согласен продолжать щекотливую тему.

– Молодец, Людмила, истинная патриотка. Наши девушки все делают по велению сердца и не ищут выгоды в любви. Деньги унижают достоинство не только женщины, которой их предлагают, но и мужчины, который платит.

– Ох мы какие! У нас, оказывается, и достоинство есть. Вот бы посмотреть на него.

– Кроме шуток, от одной мысли, что тебя любят за деньги, всякое желание может пропасть. Если человек с дефектами, тут еще можно понять, а если нормальный мужик… Правильно я говорю, Андрей?

Заботится о товарище, помнит, для чего привел, и дает возможность показать себя, заработать победные очки. А товарищ не торопится поддержать. У него своя игра. Соло. Такие работают только на себя. Частенько за счет других. И пока Виталий сидит с глупой физиономией и ждет его поддержки, он неторопливо достает из портфеля новую бутылку, с наслаждением душит пробку, стравливая лишнее давление, ждет, когда осядет первая пена в стаканах, потом доливает, кивком приглашает выпить и только после этого изрекает:

– Почему же. Я бы, например, предпочел заплатить деньги, чтобы не тратить нервы и время на обхаживание и соблазнение. Во-первых, это честнее, никаких обещаний, никакого лицемерия, во-вторых, дешевле, на рестораны, цветочки и прочие ухищрения тратишь гораздо больше.

Виталий не возражает, не мешает товарищу забавляться. Настя тоже молчит, ей-то что, пусть болтает, она и не такое слышала. Одна Людмила опускает глаза и рдеет чище гимназистки.

– Более того, существуй у нас публичные дома, сократились бы разводы и семьи бы стали крепче.

– А крепкая семья – оплот государства.

– Зря иронизируешь. Я абсолютно уверен, что цивилизованность страны и количество публичных домов на ее территории – прямо пропорциональны.

Высказал сокровенное и ждет. Настиных возражений ждет. На нее смотрит. А она редисочку чистит. Очистила, солью посыпала и в рот. Волнуется одна Людмила, ей такие речи в диковинку, а шампанское удваивает страсть.

– Ну, наколбасил! Может, ты скажешь, что и дома терпимости открыть следует?

Андрей не спрашивает, что она подразумевает под терпимостью. Держится не хуже артиста, в голосе и намека на иронию нет. Он соглашается, заманивает.

– Дома терпимости – это нехорошо, я имею в виду обыкновенные публичные заведения. Вот представьте: приходит парень из армии, ему двадцать лет, кровь играет, от физиологии никуда не денешься, не мы ею управляем, а наоборот; у парня по ночам бессонница, работа на ум не идет – что ему остается?

– Ясно чего, искать.

Правильно. Только не у каждого получается. Иного эти поиски так вымотают, что он женится на первой, которую сумеет уговорить, поскольку в этой гонке чувство бдительности притупляется, если не атрофируется. А через год-другой паренек спохватывается. Хочется погулять. И начинается счастливая семейная жизнь – скандалы, драки, разводы… А потом – дети без отцов.

– Гляди-ка ты, верно. Детей без отцов теперь больше, чем собак бездомных.

– И все потому, что сервис отсутствует, – торжественно, разделяя каждое слово, говорит Андрей. – Имейся он – получил парень зарплату и в заведение. Все честно. Все довольны.

– А сервиз-то для какой нужды, кофе, что ли, пить перед этим делом полагается на заграничный манер?

Андрей и тут выдерживает игру. Людмила морозит одну глупость за другой, а он, ехидна, только поддакивает.

– Правильно, хозяюшка, кофий они для отвода глаз применяют, а если нет кофия, можно и чаек из стаканчика.

– И сколько же платят за такой сервиз?

– Не знаю, не приходилось, но попробовал бы с удовольствием. Жаль негде.

– И все-таки лучше, когда по любви, – уточняет Виталий, для Насти уточняет, вроде как в союзницы зовет.

А зачем ей такой союзник. Ей защитник нужен. Расфилософствовались, кобели несчастные. Не с той стороны подъезжаете. От такого зелья она не хмелеет. Скучно ей. И она спрашивает:

– Хочешь сказать, что у тебя была возможность сравнить?

– Нет. Просто мне так кажется.

– Или денег жалко! – радостно кричит хмельная Людмила. – Все мужики жмоты! Жмоты!

От такой радости и до истерики недалеко. Настя как-то просмотрела, когда Людмила успела напиться, может, к шампанскому не привыкла, разошлась, того и гляди, скандалить начнет, а это уже совсем ни к чему – многовато для первого дня.

Настя первая встает из-за стола. Пора, ребятушки, пора закругляться, хорошего понемногу. Людмиле завтра с утра на работу. Сейчас она их проводит до калиточки, не дальше. Проветрится перед сном.

У калитки Виталий ускоряет шаги. Без прощаний, без намеков, как бы по рассеянности, оставляет дружка с красивой женщиной. Ну и черт с ним. Пусть катится, Настя не думает окликать его.

– Хороший Виталик мужик, надежный, – говорит Андрей.

– Тебе лучше знать.

Поддерживать пустую беседу ей лень. Если мужчина хочет развлечь ее, пусть напрягает извилины, помогать ему она не собирается.

– Кстати, очень толковый специалист.

– Молодец.

Рука Андрея крадется к ее руке. Настя как бы не замечает его ухищрений. Она не отстраняется. Она его понимает и оттого не боится. К тому же на улице свежо. Пусть поиграет. Это он на людях храбрец, о публичных домах рассуждает, над полуграмотной Людмилой издевается, а дошло до дела, и прыти поубавилось. Анатолий таких героев теоретиками называл и не то чтобы презирал их, скорее жалел, они постоянно крутились возле него: и научные теоретики, и деловые, и такие вот, сексуальные, – сам их приваживал, интересный народ и безопасный.

Опять Анатолий. Опять взялась сравнивать. Вот уж действительно бесовская сила, хуже щекотки: сначала смех, смех, а потом нет сил остановиться, даже слезы не помогают.

– Значит, говоришь, всю жизнь мечтал попробовать за денежки?

Настя слышит свой голос и не то чтобы не узнает – ее голос, чей же еще, только слова чужие, не собиралась она такое говорить. Но интересно же посмотреть, как он себя поведет. Очень интересно. Вон как растерялся, как онемел от волнения или поглупел с перепугу.

– Ну так мечтал или нет?

Теперь можно прильнуть к нему. Ненадолго. На секундочку. И сразу же отшатнуться, чтобы успеть рассмотреть.

А посмотреть есть на что – вон как неуверенно растянулись губы, улыбочкой хочет прикрыться, да не очень-то получается, усы топорщатся, вздрагивают, а проку мало, еле-еле вымучивает коротенький смешок, а за ним и смятые слова.

– Не сказать, что мечтал…

– Да не стесняйся.

– Я не стеснительный, – голос понемногу возвращается, – мечта – слишком громко сказано, а желание такое есть.

– Тогда я могу помочь.

– Как?

Настя медлит – не из кокетства, не ради игры, – она не знает, какую таксу потребовать с командировочного инженеришки, чтобы не перепугать беднягу, но и не слишком уронить себя. Сложная математика, однако решать надо, иначе не стоило затевать спектакль.

– Давай пятьдесят рублей и пошли.

Говорит, а сама во все глаза на клиента и, самым краешком, на всякий случай, на окна в комнате сестры – не горит ли свет? Интересно наблюдать за растерянным мужчиной. А рассмеяться и свести все к шутке она всегда успеет.

– Пятьдесят? – переспрашивает Андрей.

– А ты думал – пять?

– Я ничего не думал.

– А ты подумай, только недолго. А то и я думать начну.

– У меня с собой всего сорок два рубля.

Видно, что слова срываются помимо его воли. Голосок такой несчастный, что хоть самой плачь от жалости. Но она смеется, и с удовольствием, от души. Она и вспомнить не может, когда еще так безудержно смеялась.

– Что же делать, давай сорок два. Или жалко?

– Я это добро никогда не жалел.

– Тогда давай.

Червонцы у него лежали в бумажнике, а рубли ищет по карманам, две линялые бумажки с надорванными краями.

– Слава богу, что не мелочью.

Жестковато немного, а что делать, и она тоже рискует, и она открыта для удара. Настя кладет деньги в карман и направляется к дому.

Андрей стоит у калитки.

– Пойдем, что же ты?

Она пропускает его вперед, идет следом. Походка у Андрея пугливая, недоверчивая, ожидающая подножки или удара. Пусть понервничает. В сенях Настя берет его за руку и ведет в свою комнату. Еще днем она видела в доме радиолу, но не перетаскивать же ее среди ночи, а музыка не помешала бы – негромкая, на полушепоте. Пьяная Людмила все равно ничего не услышит. В комнате Андрей смелеет, проходит к кровати и садится – молодец; не стоять же возле двери. Настя и сама рядышком присядет, она и обнимет его, и поцелует, но не крепко, крепче – немного погодя, им некуда торопиться, сначала она разведет его руки и отбежит к двери. Не затем, чтобы выключить свет, – нельзя же и без музыки, и в темноте. Ей очень хочется станцевать для него, он и не подозревает, как легко она танцует, такого танца он еще не видел. Туфли, конечно, придется сбросить, чтобы не разбудить старшую сестру, такие танцы не для ее нервной системы, но не только поэтому, если честно, Насте хочется, чтобы он увидел, какие ровные пальчики у нее на ногах. Пальчики у нее изумительные, но колени еще лучше. Точеные колени. Пока она кружится, он может ими любоваться, как мимолетным видением. Потом у него будет время их рассмотреть. А сначала она обнажит плечи, прикрытые материей, они все-таки не так соблазнительны. Кофточку можно снять, не прекращая танца, снять и бросить рядом с ним на кровать, даже не бросить, а уронить, проплывая мимо. Живописные плечи, и белье, достойное этих плеч, вряд ли он видел подобное и уж точно никогда не прикасался к нему, а теперь может дотронуться, немного терпения, и она небрежно освободится от него, не нарушая танца, потом небрежно уронит на колени своего повелителя, но не все скопом, мужчина должен быть терпелив, сначала упадет сорочка. Теперь он может оценить, насколько щедра была к ней природа, но, когда тело лишится последних, мешающих его свободе тряпочек, оно станет еще прекраснее. Жаль, что голова слегка закружилась и надо присесть. Только на минуточку и, конечно, рядом со своим повелителем. Только зачем он торопится? Это недостойно его. Ни к чему хозяину воровская суетливость. Еще немного, и все будет хорошо. Голова перестала кружиться, и она снова может танцевать. Неужели не нравится танец? Еще два или три круга, и к ногам победителя упадет самая интимная вещь ее туалета. Ее можно поднять, не надо стесняться, притворство не идет мужчине – если хочется, надо поднять и положить к остальному белью, но можно и подержать в руках, пока не кончится танец. И совсем не обязательно раздеваться самому – для этого существует женщина. Еще немного терпения, и она освободит его от ненужной одежды. Сначала она снимет с него пиджак. Жалко, что в комнате нет стула… Она не бросит его на пол, она повесит его на гвоздь, пусть повисит на гвозде. Теперь надо снять галстук. Он не умеет завязывать узел? Не стоит печалиться – она не допустит, чтобы утром он уходил без галстука. Теперь рубашка… Но сначала можно поцеловаться. Не желает ли он поцеловать вот здесь? Крепче.

Голый по пояс Андрей отталкивает Настю и падает лицом в подушку.

– Все, – рычит он.

– Что все, миленький? – Настя присаживается рядом и гладит его по спине.

– Уйди!

– Ах вот оно что, это бывает; не переживай.

– Уйди!

– Уйду, мой хороший, но прости – сдачи в этом деле не бывает.

Издевка срывается, как пощечина, хлесткая, со всего плеча.

Андрей молча натягивает, рубаху, сует скомканный, галстук в карман пиджака. Лицо словно у ребенка перед слезами. Хотелось проучить, чтобы не важничал, не болтал лишнего. И проучила, а теперь и самой жалко.

– Ну что ты, право, как маленький.

Андрей, не отвечает.

– Присядь, успокойся, и все будет нормально.

Чтобы не встречаться с ней глазами, он старается держаться спиной к ней. Она подкрадывается на цыпочках, сжимает ладонями его голову и пробует повернуть к себе. Но Андрей уже не верит ей.

Не накинув халата, Настя идет проводить его и закрыть двери. Она останавливается на крыльце. Он, сутулясь, вышагивает к калитке. Ну и пусть катится, не велика потеря…