Читать книгу Русская доля - Сергей Львович Григоров - Страница 3

Кто не желает приткнуться к кому-нибудь добровольно – того заставят. Вне зависимости от профессии и занимаемого общественного положения все люди распределены по множеству групп – это непреложный факт. Помимо принадлежности к гражданам какого-нибудь государства, что официально подтверждается наличием соответствующего паспорта или иного документа, людей принято подразделять по расовым признакам и национальности, по роду-племени и своей «малой» родине, по языку и так далее. Плюсы и минусы различного гражданства в общем понятны. А какие преимущества и недостатки присущи той или иной расе или народу?

Человеческие расы

Подразделение людей на расы осуществляется по внешним данным, как говорят, по фенотипическим признакам – губастый кучерявый негр разительно отличается от бородатого европейца и косоглазого азиата.

Известно, что расовые отличия наследуются. От китайцев происходят китайцы, от белых джентльменов – белые (конечно, если не было адюльтера). Потомство от смешанных браков несет расовые отличия обоих родителей и ничуть не хуже «чистокровных». В качестве примера достаточно вспомнить про Александра Сергеевича Пушкина, дед которого по материнской линии был самым что ни на есть настоящим негром. А наиболее красивыми и умными женщинами издревле считаются знойные мулатки.

Древнейшая расовая теория изложена в Библии. Якобы у Ноя, семья которого единственная пережила всемирный потоп, было три сына – Сим, Хам и Иафет. Их потомки и породили разные расы. Соответственно желтую, черную и белую.

Библейская версия генезиса рас удовлетворяла пытливые умы до тех пор, пока Колумб не открыл Америку. Там обитали люди, напоминающие азиатов. Однако вот орлиный нос, кожа хоть и желтая, но с красноватым оттенком… Похожи, да не совсем. А потом, когда объявилась Австралия с ее аборигенами, бесчисленные острова Тихого океана с меланезийцами и полинезийцами, когда европейцы встретили пигмеев тропической Африки и Малакки и прочие народы, не укладывающиеся в прежнюю расовую классификацию, возникли недоуменные вопросы.

А тут еще археология преподнесла очередные сенсации. Находки последней трети двадцатого века дали весомые основания утверждать, что древнейшие жители европейской части Средиземноморья – типичные негроиды. Автохтоны же Средней России и, в частности, Подмосковья – явные австралоиды. Есть от чего закружиться голове.

Короче говоря, наступил благодатный момент для ученого мудрствования.

Одни уважаемые антропологи стали увеличивать число человеческих рас. Другие, более эрудированные, в пику первым – уменьшать. Традиционно страдали негры. То объединят их с монголами, то присоединят к европейцам. Заявят, например, что эфиопы, эти европеоиды-меланхрои, сохранили первозданный облик исходной бело-черной расы: окрас оставили африканский, а все остальное – пропорции тела, форму черепа, носа, глаз и так далее – сберегли в соответствии с европейскими канонами.

Не будем уподобляться великим ученым мужам, все равно переговорят они кого угодно. В конце концов, не так важно, сколько на Земле человеческих рас и по каким фенотипическим признакам правильнее подразделять людей. Важнее отметить следующее обстоятельство: расовые отличия абсолютно несущественны при рассмотрении человека как разумного существа.

Конечно, врожденные способности у всех разные. Если родители больные или ребенок не получает полноценного питания, нормального воспитания и образования, то не сумеет раскрыть свой потенциал. Например, при недостатке в пище соединений йода замедляется развитие умственных способностей. А если, скажем, с ранней юности злоупотреблять пивом, то можно приобрести так называемое пивное слабоумие. Родовая наследственность, естественно, также имеет значение. Известны славные династии политиков, ученых и деятелей искусства. Потомство выдающихся людей получает ценные качества, взлелеянные родителями, с большей вероятностью, чем сынки и дочки обычных людей, не отмеченных особыми талантами. Изюминка здесь в следующем: с большей вероятностью, но не наверняка. Вот почему наряду с достойными продолжателями ярких свершений отцов наблюдаются и многочисленные случаи вырождения великих родов. Недаром существует поговорка, что природа отдыхает на детях гениев. В общем, если взять наугад, скажем, новорожденного папуаса, все предки которого были неграмотны, и представителя известного раввинского рода, окунуть их в ласку и внимание, позаботиться о хорошем образовании, то вряд ли шансы чуда-юда опередить в чем-нибудь своего соперника будут ощутимо выше пятидесяти процентов.

Спохватившись, сколько копий сломано по поводу и расового равенства, и дискриминации, оставим эту тему. Вопрос закрыт. Отметим только один момент.

Природа щедра, но не расточительна. Все лишнее, ненужное довольно быстро исчезает. Коли расовые отличия сохраняются многие тысячелетия, значит они жизненно необходимы, несут важную функциональную нагрузку. Какую?

Можно предположить, что образование и закрепление в поколениях различных расовых признаков есть причина и следствие поддержания полноты человеческого генома, некая страховка природы от вырождения вида homo sapiens sapiens`а.

Уместно провести следующую аналогию.

В биологии используется такое понятие, как биоценоз, под которым подразумевается совокупность живых существ – различных одноклеточных, растений и животных – обитающих в какой-нибудь области. Говорят, например, «биоценоз озера», «биоценоз леса». Геобиоценоз – совокупность живых существ всей планеты. Чисто математическими методами доказано, что устойчив, то есть может существовать неопределенно долгое время, только геобиоценоз. Любая меньшая совокупность живых существ довольно быстро обедняется и вымирает. Вы сами можете в этом убедиться: все наши парки, пригородные и прочие искусственные делянки требуют постоянного человеческого внимания. Пусти на самотек – зарастут сорняками и зачахнут. Так, может, наличие разных рас и постоянный взаимообмен генами при смешанных браках и есть природный механизм обеспечения живучести человека как биологического вида?

В 1876 году умерла Труганина, последняя тасманийка. Не раздался ли первый удар колокола по всему человечеству?

Древние люди, более близкие к природе, чем мы с вами, прекрасно чувствовали, что расовые отличия скорее всего не горе, а благо. Археологические находки свидетельствуют, что на заре цивилизации бок о бок жили представители различных расовых линий. Так было в Мохенджо-Даро и Хараппе, в Шумере и Египте, в древнейших культурных очагах Европы и Срединной Азии. Настороженность к человеку с иной кожей или другим разрезом глаз пришла позже, а теоретическую подпорку получила еще позже.

Хорошо, а что дает разделение людей по национальности?

Что такое национальность?

Считается, что современные народы образовались в результате переноса чувства общности с родителей, с других милых сердцу родственников вначале на ближних, а затем и на дальних соседей.

Предполагается, что самые древние устойчивые человеческие сообщества были родовыми. Под родом принято понимать кровнородственное объединение людей, связанных коллективным трудом и совместной защитой общих интересов, а также общностью языка, нравов, традиций. По мере усложнения хозяйственной жизни, «своими» разумно стало считать не только родных, но и чужих по крови людей. Тех, которые говорили членораздельно, проживали не очень далеко, имели те же самые обычаи и традиции, а при желании или в случае необходимости участвовали в совместных военных мероприятиях. Таким образом родовой строй постепенно размывался, превращался в племенной.

Во времена расцвета рабовладения и феодальных отношений образовались довольно устойчивые общности людей, называемые народностями. Подавляющее большинство их – шумеры, хетты, этруски, эфталиты, готы, чудь белоглазая, мурома и многие-многие другие – пропали, растворились в других народах. Более живучие и крепкие сохранились до наших дней, а часть из них якобы превратилась в нации.

К сожалению, удобоваримого разъяснения понятия «нация» не существует до сих пор.

Одно из современных определений нации гласит, что это «устойчивая общность людей, исторически сложившаяся при условии единства языка, территории, экономики и некоторых психических черт, вырабатывающихся на основании общей культуры». Сие утверждение не выдерживает критики.

Единство языка? Хорошо, предположим. Известно, что в Швейцарии четыре государственных языка – немецкий, французский, итальянский и еще какой-то. Причем италоговорящий швейцарец плохо или совсем никак не понимает франкоговорящего. Стало быть, нет такого народа – швейцарцы? Сообщите эту новость жителям Берна, Женевы или Цюриха. Боюсь, они донельзя возмутятся.

Территория, экономика? Этнический русский, переехавший на постоянное место жительства, скажем, в Америку, в мгновение ока превращается в стопроцентного американца? Обрадовавшись комфортному существованию в каком-нибудь богатом районе, забывает о бесконечно важных кухонных посиделках, о соленых огурцах и квашеной капусте? Что-то сомнительно. Этнический китаец, знающий только родной язык, всю жизнь пребывавший в чайна-тауне какого-нибудь американского мегаполиса, общающийся только с себе подобными, – неужели он тоже настоящий американец? По документам, конечно, он гражданин США. А в душе? Если спросить у него, кто он такой, то скорее всего он припишет себя к той исторической провинции Китая, где жили его деды-прадеды.

Введение словосочетания «некоторые психические черты» в тело определения не совсем корректно. Необходимо указать, какие именно черты. Или хотя бы очертить область, в которой они проявляются. Но вместо этого далее идут слова «общая культура», что вообще граничит с безграмотностью.

Общепринято под культурой понимать искусственную среду человечества, то есть совокупность материальных и духовных ценностей, а также способов их созидания и умение использования. Иными словами, «находится» культура в трех ипостасях: во-первых, в общественном сознании людей; во-вторых, в их поведении и действиях; в-третьих – в материальных результатах человеческой деятельности. Причем материальная культура не сводится к произведениям искусства, продающихся на аукционах по астрономическим ценам. Это и все привычные вещи, что окружают человека, а также дороги, здания и насыпи, орудия труда и культивируемые растения, домашние животные и так далее.

Вроде бы нет несогласных с таким наполнением понятия «культура». А коли так, то не надо без особой нужды писать в научном тексте «общая культура» – не может она быть никакой иной! Она едина для всех людей на планете. Допустимо говорить разве что о различном уровне усвоения культуры и использовании ее достижений. «Культурный» или «некультурный» человек есть обывательские, контекстные выражения.

Необходимо отметить, что непорядок в области понимания, что это за общность – «нация», царит давно. Классики наши явно не справились с разъяснениями. У Сталина в статье «Марксизм и национальный вопрос» при определении нации также чересчур вольно употребляется слово «культура». А евреям будущий вождь всех народов вначале вообще отказывает в праве претендовать на национальность, но далее как-то ненароком «забывает» об этом. Если уж в работах самого Иосифа Виссарионовича содержатся, мягко говоря, огрехи – что ж говорить о прочих мыслителях?

Помимо официальных, академических, существуют частные определения нации, альтернативные используемым в большой науке. Некоторые подразумевают под ней «общность людей, обладающей общей славой в прошлом и общей волей в настоящем». А великий сенегалец Леопольд Седар Сенгор, например, утверждал, что «нация – это воля к созиданию, а чаще к преобразованию…».

Ну, насчет «прошлой славы» возникают такие сомнения, что и обсуждать не хочется, а вот по поводу «воли» сделаем небольшое замечание. В психологии под волей понимают «сознательное регулирование деятельности, связанное с преодолением внешних или внутренних препятствий». В даваемых же пояснениях упор делается в основном на «преодолении». Чувствуя недостаточность, неполноту закавыченного высказывания и то, что «преодоление» – это не главное, дадим свое краткое описание понятия воли.

Если ненароком прикоснуться к чему-нибудь горячему – отталкиваешься чисто инстинктивно. Здесь, конечно, ни о какой воле говорить не приходится. Однако в других ситуациях нежелательность какого-нибудь внешнего воздействия осознается, и человек не инстинктивно, а осмысленно, целенаправленно старается вернуться в комфортное состояние. Иногда такой порыв реализуется как бог на душу положит, иногда – по специально составленному плану с учетом массы дополнительных обстоятельств. Например, когда вы долго пролежали на пляже под палящим солнцем и почувствовали, что пора перевернуться со спины на живот, то обычно не утруждаете себя выбором, через какое плечо, правое или левое, совершить переворот, а делаете это машинально. В другой ситуации вы можете из общих соображений оценить, что пора бы и меру знать, разумнее вообще уйти в тень, и начинаете вырабатывать в уме довольно сложную последовательность действий.

Причина, породившая какой-то психический порыв, может не осознаваться, а связь между ней и соответствующим действием – быть скрытой и не однозначной. Например, почувствовав неприятную пустоту в желудке, вы можете долго заниматься неотложными вещами. При этом ощущение голода может вовсе пройти, но вы, запомнив его, «из общих соображений» при удобном случае все равно что-нибудь перекусите.

Какой-либо материальной причины может вообще не существовать, а стремление добиться чего-нибудь может возникнуть вследствие ваших чисто внутренних, духовных переживаний, когда-то осознаваемых, а когда – нет. Из личных посылок, не всегда объяснимых ни себе, ни людям, вы можете записаться в спортивную секцию, выучить понравившуюся песню или стихотворение, решить поступать в какое-нибудь учебное заведение, приобрести чем-то привлекшую вас профессию, и так далее. Возможно, вам найдутся попутчики, которые будут делать то же самое, что и вы, но уже из своих соображений, иногда далеко отличных от ваших.

Так вот, описанный порыв, осознаваемый, но сугубо индивидуальный, взятый в самом что ни на есть своем «очищенном» виде, в отрыве от всех возможных и невозможных материальных и нематериальных причин, его породивших, и есть то, что наиболее уместно называть волей. Выбор же способа реализации этого порыва уже не имеет к рассматриваемому понятию прямого отношения. Точно так же лежит вне воли упорство, настойчивость в достижении задуманного, «преодоление внешних и внутренних препятствий».

Акт сотворения волевого порыва, очевидно, начинается в эмоциональной сфере, как и производство любой новой мысли.

Легко заметить, что при изложенном понимании воли она никак не может быть общей. То есть фигурировать в каком-либо определении нации. Люди объединяются для свершения общих дел, но при этом всегда у каждого из них свой порыв. Есть взаимовыручка и взаимоподдержка, есть кооперация и подчинение, принуждение, введение в заблуждение и прочее и прочее – но нет общей воли.

Да и как можно говорить, например, об общенациональной воле, когда большинство людей всю сознательную жизнь не задумываются о проблемах и заботах своего народа? Если ж проскочит у кого-нибудь одна-другая мыслишка по данному поводу, то вряд ли он легко найдет единомышленника. Богач думает об одном, нищий о другом, домохозяйка – о третьем, и лишь общественный деятель, прихотью судьбы заброшенный на руководящий пост, принужден подумывать иногда что бы этакого сделать, чтобы народ чувствовал себя более-менее сносно.

Нет, воля не имеет никакого отношения к понятию нации.

Ощущая слабость тылов, многие социологи стараются меньше употреблять слово «нация», предпочитая пользоваться «этносом». Однако хрен редьки не слаще.

В настоящее время наиболее распространенное определение этноса гласит, что это «осознанная культурно-языковая общность». Ну, про культуру и единый язык выше уже говорилось. Остается «осознанная общность». Лев Гумилев, кстати, именно этим и ограничивался: в его понимании этнос есть совокупность людей, осознающих свое единство, и более ничего. Ни общего языка им не надо, ни территории, экономики и прочего.

Но достаточно ли для раскрытия понятия «нация» ограничиваться лишь самоосознанием своей общности составляющих ее людей?

С юридической точки зрения этого маловато: если б было так, то в девяностые годы двадцатого века большинство россиян записалось бы в евреи, в американцы или французы, в южноафриканцы или канадцы – да в кого угодно! – и уехало б из страны в поисках достойной жизни, подальше от пьяного маразма и воровского беспредела.

Недостаточно и с точки зрения здравого смысла определять народы только по осознанию их представителей своей принадлежности к ним. Сегодня я записался в китайцы, завтра буду говорить, что бразилец, – какие изменения со мной произойдут? Да никаких: «каким ты был, таким ты и остался…». Значит, все-таки есть что-то, определяющее твое отношение к конкретному народу? Есть! – все это чувствуют. Можно пойти дальше. Даже осмелиться утверждать, что все народы, обитающие на территории современной России, – якуты, мордва, карелы, татары, башкиры, евреи и так далее – в той или иной степени переняли это нечто общее от русских, от соседей и от самих себя. Не зря же любого россиянина, как бы он ни кочевряжился и ни возмущался, за границей называют русским.

Уместна следующая ассоциация. Если способности конкретного человека имеют генетическую природу, есть результат взаимодействия ДНК родителей, то его характер есть следствие генетики и условий жизни, воздействия всего окружения в процессе его воспитания и самовоспитания, образования и самообразования. А от поколения к поколению в традиции передаются, словно те же молекулы ДНК, некие общие, одинаковые для всех членов данного сообщества взгляды на мир и самих себя, На то, что значит – правильно жить, и как это делать. Прививаются типовые реакции на жизненные коллизии.

Именно эти особенности мироощущения естественно принимать за основу при определении нации и называть национальным характером. Что это за сущность и из чего она складывается, изучается довольно новой, но широко не известной наукой этнопсихологией. К сожалению, и отец-основатель ее Франц Боас, и его последователи оказались, мягко говоря, не в ладах с системным анализом. По этой причине докапываться до сути открытий этнопсихологии не менее хлопотно, чем добывать, скажем, бриллианты в Якутии. Необходимо сделать, по крайней мере, обстоятельное отступление.

Основы мироощущения человека

Начало и, возможно, завершение строительства в человеческой психике мироосознания осуществляется на основе неких фундаментальных представлений, как правило, не осознаваемых, не формулируемых в явном виде. К ним естественно отнести начальное восприятие окружающей действительности. А также собственное понимание свободы, то есть личное отношение к тому, что вне тебя – к себе подобным и ко всему прочему, живому и неживому, одушевленному и неодушевленному.

Выделение «Я – все остальное»

И всюду страсти роковые, и свой скелет притих в шкафу. Все народы похожи друг на друга, и все в чем-либо да отличаются.

Европейцы считают, что мир существует и изменяется совершенно независимо от желаний и потребностей конкретного человека. С ними солидарны арабы, индонезийцы и некоторые прочие народы, в том числе многочисленное мусульманское население Индии.

Ортодоксальные индусы и прочие народы, склоняющиеся к буддизму, чувствуют иначе: не только телесно, но и духовно человек является неотъемлемой частицей всего Мироздания. Аналогичного мнения придерживаются китайцы и японцы, а также большинство африканцев и индейцев, автохтонов Америки.

Сопоставление прозвучавших утверждений позволяет сделать вывод, что граница между Востоком и Западом, между восточным и западным складом мышления прочерчена не в пространстве, не на географической карте – она в умах. И специального осмысления требует следующий факт: в настоящее время людей, склоняющихся к мнению о независимости от человека окружающей действительности, примерно столько же, сколько тех, кто не отрывает себя от нее. У первых (точнее, у некоторой их части) есть Бог, у вторых могут быть только суррогаты Оного.

Если мир – это не ты, значит он является некоей «объективной реальностью», за которой можно подсматривать со стороны, подмечать природные закономерности и подстраиваться под них. Предполагая за внешними явлениями определенную одухотворенность, можно дорасти до идеи Бога как Причины и Следствия Мироздания, как самодостаточной Личности. Кто бы что ни говорил, но религия начинается с приписывания окружающей действительности свойства субъектности. Если есть у нее сознание, чувства, воля – значит она разумна, и существует Бог.

Бог один. Когда называется два, три или более божества, неосознанно предполагается, что этот ряд можно продлить. И где-нибудь вдалеке от начала списка найдется местечко для каждого. При страстном желании, трудолюбии и терпении можно стать Буддой и творцом части Мироздания. А окружающий материальный мир действительно окажется всего лишь Майей, иллюзией… В то же время разделение Единого на различные ипостаси, воплощения и прочие аватары, на святых и их нетленные мощи, на другие предметы культа говорит о слабости человека, а не о изощренности его ума.

Нам не дано доказать или опровергнуть существование Бога, и с этим положением необходимо смириться. Разумно полагать, что все чудеса, включая появление пасхального огня и мирроточие икон, неопознанные летающие объекты и лечебная сила святых мощей, рано или поздно получат вполне материалистическое объяснение. Но оно не приблизит и не отодвинет нас от решения загадки, есть ли Бог.

Если ж человек считает себя неотъемлемой частью большого мира, то в какой-то степени сравнивается с ним. Поэтому Бога у него быть не может. Может быть культ предков, сложные ритуалы, синтоизм и буддизм и много чего еще, но не Бог.

Чем одна точка зрения хуже другой? Какой выбор правильнее? Боюсь, что и на этот вопрос человечество никогда не найдет ответа. Возможно, для всех мир становится таким, каким они его себе представляют. А «на самом деле» он есть и то, и другое.

Отношение «Я – природа»

Представимы только две генеральные линии человека пребывания в мире, две стратегии обустройства жизни. Первая – принятие природы как она есть, приспособление к ней, подстраивание собственных запросов под существующие, порой весьма ограниченные возможности. Вторая – переделка окружающей среды в соответствии со своими постоянно возрастающими потребностями.

И ежу понятно, что в «чистом» виде невозможно следовать ни по первому, ни по второму пути. Расчищая место для будущего дома или начиная пахоту, ты вторгаешься в природу, и сколь мало ты б ни взял у нее, ты уже нарушил ее исходное состояние. С другой стороны, выращивая кубические помидоры в оранжерее, регулировку температуры в ней нельзя осуществлять с полным пренебрежением внешних условий. Это так, но дело-то не в поведении, а в позиционировании себя. Аршин свой каждый выбирает сам. Человек испокон веков, сознательно ли нет, соизмеряет свои действия исходя из отношения к природе или как к Храму, или как к Мастерской. Третьего не дано.

Древнейшей является стратегия почтительного преклонения перед окружающей природой. Ее защиты и заботливого пестования. Ее одухотворения. Первые человеческие божества – духи стихий, лесов, лугов, гор, даже отдельных рощ или деревьев и источников воды. Все сохранившиеся до наших времен людские сообщества, ведущие первобытный образ жизни, как бы «настроены» на вечное существование: они почти не насилуют природу, слились с ней, сократили свои потребности до минимума. При этом, однако, духовная жизнь их насыщена до предела, бытовые коллизии отвердевают во множестве сказаний, мифов и притч. У них свои, отличные от имеющихся у «цивилизованных» людей трагедии и комедии, но идеалы счастья доступнее: золотой век лучше железного.

Вопрос, какая из имеющихся стратегий лучше, долгое время не имел смысла, поскольку каждая из них подразумевает собственную шкалу ценностей. «Лучше» и «хуже» возникает потом, но уже в разных единицах измерения, несопоставимых друг с другом, как, например, секунды и килограммы. С ростом народонаселения и увеличением человеческих потребностей нагрузка на природу возросла. Все громче звучат предостережения о скором истощении ресурсов планеты. Все влиятельнее неомальтузианцы. Поэтому представляется, что более древний взгляд на окружающую среду правильнее.

Отношение «Я – остальные люди»

Отношение к природе нерасторжимо с отношением к себе подобным, а вместе на их основе формируется первичное представление о направленности выстраивания своего поведения, наполняется идеал свободы, то есть ощущения себя относительно воспринимаемого мира.

Понимание человеческой свободы зажато двумя крайностями.

Первая подразумевает огораживание от внешней среды и других людей, противопоставление им себя, формирование своих, личных жизненных целей и достижение их, преодолевая возникающие препятствия. Пусть ты расшибешь себе голову о стенку – главное, чтобы никто не мешал тебе колотиться об нее. На вопрос дружеской анкеты «Ваше представление о жизни?» Карл Маркс не раздумывая ответил: «Борьба». В этом – суть европейского ощущения свободы, наиболее выпукло проявляющаяся в среде протестантов. Ради самоутверждения человек принуждается к постоянному противостоянию всему внешнему бесчувственному и противоборству с себе подобными.

«Что хочу, то и ворочу…» – казалось бы, естественное и единственно правильное понимание свободы. По-иному вроде бы и мыслить нельзя. Но только на неискушенный взгляд.

Реализация поставленных и постоянно множащихся целей и планов требует от европейца неуклонных забот, нудной и безостановочной работы в сером потоке дней. Незаметно для окружающих и самого себя он становится каторжником своего чудного будущего, рабом собственных, все возрастающих и разрастающихся потребностей. Что в итоге? В результате его свобода оборачивается полнейшей зависимостью от неподвластных ему жизненных обстоятельств.

В Бхагавадгите, между прочим, есть такие слова: «Дела, совершенные не для жертвы, – оковы…».

Второе крайнее понимание свободы требует поступать с учетом интересов других людей, в соответствии с заботами и проблемами окружающего мира. Тем самым теряешь свою индивидуальность, лишаешься свободы? Не совсем. В жизни нет ничего однозначного. Собака виляет хвостом, а хвост – собакой. По-настоящему свободен только тот индивидуум, который принял личное участие в строительстве своего Мироздания. Лично вырабатывал правила совместного поведения, чтобы не чувствовать стеснения. Ведь если ты сам установил законы общежития, они не являются для тебя путами.

Конечно, для человека невозможно добиться полной свободы ни в первом, ни во втором ее понимании. Как бы кто ни холил свою уникальную личность, в обществе себе подобных он постоянно вынужден искать компромиссы, подлаживать свои интересы под чужие. С другой стороны, самый отчаянный альтруист не может никак не заботиться о себе самом. Чтобы быть полезным другим, он должен овладеть многими знаниями и навыками, то есть развить себя как индивидуум. Таким образом, стремление к свободе опирается не на поведение, не на результаты своей деятельности, а на позиционировании себя: либо тянешься к собственной независимости, либо создаешь гармонию вокруг себя.

Национальный характер

О национальном характере и, в частности, о «загадочной русской душе» написано немало. Но коли раз за разом возвращаются к этой теме, значит и предыдущие, и самые последние пояснения не убедительны. Много тому причин. Главная из них, вероятно, в том, что одними словами не раскрыть характер народа. Этнические особенности лишь чуть-чуть касаются вербальной сферы, но основным телом своим лежат много ниже – в области бессознательного, архетипичного. Строятся на приведенных выше фундаментальных представлениях о себе и окружающей действительности и принадлежат миру эмоций и чувств, почти не подвластных человеческому разуму. Кроме того, важную роль играют природные условия обитания и пройденный исторический путь предков, их культурные достижения. В результате воздействия всех этих факторов и создается то уникальное, что принято называть национальным колоритом.

Под характером человека обычно подразумевают совокупность психических качеств, характеризующихся устойчивым отношением к различным сторонам действительности и тем самым определяющих особенности деятельности данного человека. Следуя в кильватере этого высказывания, под характером народа можно понимать совокупность отмеченных психических качеств, доминирующих в характере большинства его представителей.

В гуманитарной области знаний терминология зачастую не обладает требуемой строгостью. В русском языке, в частности, слова «ощущение», «эмоция», «чувство» слабо разведены и зачастую употребляются как взаимозаменяемые, как полные синонимы. Здесь требуется их четко разделить.

Под ощущениями (при строгом употреблении этого слова) резонно понимать простейшие психические переживания, вызванные показаниями органов чувств – тепло, светло, тихо, мягко и так далее.

Эмоции – это более сложные психические переживания вроде страха, радости, гнева, желания чего-нибудь и прочее.

Чувства же есть комплексы эмоций, сформированные с прямым или опосредованным участием мышления и опирающиеся на весьма специфичную психическую особенность человека – способность испытывать симпатию (или антипатию), сопереживать кому-либо или чему-то. К чувствам относятся, например, дружба, патриотизм, родительская любовь, особый эмоциональный подъем, испытываемый при нахождении решения какой-нибудь сложной задачи, и так далее. В отличие от эмоций, сосредотачиваемых внутри себя, чувства всегда направляются вовне – на другого человека, на воображаемый или реальный предмет. Познание окружающего мира, в частности, также требует выхождения познающего из самого себя, что невозможно без чувственных переживаний.

У новорожденного вначале регулируется сфера ощущений. Он учится осязать, слышать, через некоторое время приобретает способность видеть и распознавать то, что увидел. Параллельно с этим, но с небольшой задержкой формируется эмоциональная сфера. Чувства возникают много позже совместно с мышлением, под влиянием других людей в так называемых первичных общественных группах.

Как некий живой организм, человеческое общество состоит из великого множества постоянно взаимодействующих между собой клеточек или ячеек. Каждый из нас в течение всей своей жизни принадлежит сразу нескольким таким клеточкам. Первоначальная наша ячеечка – мать и дитя. Затем семья, ближайшие знакомые, соседи, детсадовские группы или образования типа няня-ребенок, функционеры учебных заведений, магазинов, поликлиник и больниц, театров, фабрик, контор, полиции, прочих учреждений государственной власти и так далее и тому подобное. Взаимопроникновение друг в друга этих клеточек создает из множества людей, живущих в данное время в данном пространстве, нечто единое, целое. Приобретает системные свойства, то есть получает свою память, некое сознание, интересы и цели. Короче говоря, возникает то, что собственно-то говоря и называется человеческим обществом.

В этом бурлящем людском круговороте каждый человек ищет свою тихую пристань. За день он сталкивается с огромным количеством людей. Малая часть их попадает в круг его непосредственного общения, еще меньшая – в просто знакомые. А совсем ничтожная часть проникает в свои. В ту ограниченную группку особей, которые задевают его чувства, с кем он говорит о себе, о них и обо всем прочем, по душам, И если ты симпатизируешь им, а они – тебе, если жизненные обстоятельства отводят вам достаточно времени для общения, то возникает упомянутая выше первичная общественная группа.

В социологии под этими группами понимают относительно устойчивые объединения, созданные на основе симпатии, эмоционального и мысленного распространения себя на другого, близкого и понятного тебе человека. Тот круг общения, в котором возможно зарождение и существование единомыслия.

Единомыслие необходимо отличать от подобномыслия, когда люди по-разному относятся к предмету своей деятельности. Грубый пример: многие следуют заповеди «не убий», но один из страха быть уличенным в злодеянии, другой из опасения, что сам может пострадать в завязавшемся противоборстве, третий – из глубокого убеждения в неприемлемости нанесения кому-либо вреда. Более тонкий пример: в Великий пост многие отказываются от употребления мясных продуктов, но один из соображений полезности, другой чтобы похудеть, третий потому, что так предписывает церковь, четвертый потому, что так поступают окружающие, пятый же – из желания приблизиться к Богу. Все перечисленные думают подобно, но не едино. Результат, внешние проявления их психической деятельности одинаковы, но внутренние переживания различны.

Иными словами, подобномыслящие – все равно что случайные попутчики в автобусе или вагоне метро: они вместе, но каждый едет по своим делам, занят обдумыванием собственных проблем, и нет ему никакого дела до вас.

Только в первичных общественных группах через единомыслие может происходить создание и передача от одного человека другому, от одного поколения людей следующему того, что называется ценностными ориентирами. С помощью этих психических конструкций социальная система направляет человека на принятые в ней способы поведения и удовлетворения своих потребностей с тем, чтобы обеспечить возможность коллективных действий, само существование индивида в обществе. Проще говоря, тебе разъясняют, что такое хорошо и что такое плохо, а также добиваются того, чтобы ты поступал хорошо не потому, что это хорошо, а потому, что поступать именно так тебе будет приятно. Таким образом ты сам оцениваешь свои поступки и мысли исходя из действующей в обществе, «правильной» линии поведения, эмоционально окрашенной для тебя положительно.

Некоторые психологи полагают, что ценностные ориентиры представляют собой сложную гамму чувств и эмоций, ассоциативно связанную с некими предметами, в качестве которых может быть что угодно – буквально все, что может быть воспринято и запомнено человеком. Возникновение в сознании этих предметов приводит в движение весь тянущийся за ними клубок чувств и создает импульс к некоему типичному действию.

Именно система ценностных ориентиров создает мироощущение человека, то есть способность не только видеть мир и себя в нем, но и оценивать, что есть добро, а что – зло.

Народы различаются огромным множеством мельчайших деталей организации быта и поведения. Однако принципиальные различия между ними определяются отличиями их ценностных ориентиров. Действительно, оказавшись в новой обстановке, среди людей иной национальности, человек довольно легко и без особых проблем привыкает к необычной для него пище и одежде, традициям и обычаям, выучивает чужой язык. Только ломка внутренней системы ценностей, приобретение нового взгляда на жизнь, нового смысла существования происходит, как правило, чрезвычайно болезненно. Отсюда – что-то вроде собственного определения национального характера как совокупности доминирующих психических качеств относящихся к некоей исторически сложившейся осознаваемой общности людей, обусловленных принятыми ими ценностными ориентирами. Сама же эта общность, конечно, и есть нация. Или народ, этнос ли – в первом приближении это одно и то же.

О национальной специфике

Мироощущение, впитанное с молоком матери и обогащенное при общении с друзьями детства, а затем отшлифованное в более зрелом возрасте, порождает для каждого человека некий пакет правил правильного поведения, иными словами – «моральный кодекс». Относительно жизненного пути эти правила поведения есть одновременно все и ничего. Все – потому, что вносят главный направляющий вектор в человеческую жизнь, а ничего – потому, что каждый потенциально может проявить самостоятельность и скорректировать привитые поведенческие нормы. Для разных народов национальный характер фактически определяет их лицо, условия существования, их роль в истории.

Дадим следующее сравнение. Пусть некто решил собственными силами совместно с ближайшими родными и друзьями отремонтировать доставшуюся по наследству квартиру. Этаж и объем жилища – их можно считать соответственно аналогами расовой принадлежности и природных способностей – изменить невозможно. Зато можно от души покуролесить внутри помещения – то есть создать самого себя как личность. Проще всего в этих целях использовать всевозможные инструменты и материалы, а затем различные бытовые устройства, купленные в соседнем магазине, – все это можно считать аналогами национальных ценностных ориентиров. Поскольку набор их ограничен, у большинства жильцов внутреннее убранство квартир будет примерно одинаковым. Но кое-кто, конечно, может поехать за материалами для ремонта в другой город, а то и выписать их из-за границы. Погордится собой: во какой я крутой! Ему повезет, если родные шурупы выдержат тяжесть заграничной люстры, а пестрота заморских обоев не расшатает нервы. Со временем он поймет, если поумнеет, что главное в жизни не дешевая показуха, и второй или третий ремонт жилища он проведет с меньшей вычурностью – вернется к национальным корням.

Рассуждая о нациях, их достоинствах и недостатках, необходимо всегда и всюду помнить следующее: какие б характеристики ни давали национальному характеру того или иного народа, какие бы эпитеты ни придумывали – все они лежат вне сферы оценок «хорошо» или «плохо». На них глупо обижаться или гордиться ими. Национальные особенности возникают как результат исторического пути соответствующего сообщества людей и выработанного ею взгляда на жизнь. Ругать или хвалить сии сущности – все равно что осуждать европеоида за волосатость.

Так, традиционно итальянцев называют музыкальной нацией. Правильно, итальянцы любят петь, в Италии звучит много музыки, находятся самые прославленные оперные театры и хореографические школы. Однако если взять наугад какого-нибудь миланца и, скажем, лондонца, то априорно не известно, кто из них споет предложенную песню правильнее. Оценить можно талант только какого-то конкретного человека, у всех наций «способности» примерно одинаковые.

Разный характер – разное существование и результаты оной. Одни народы делают историю, другие откровенно наслаждаются жизнью. Эту мысль можно проиллюстрировать множеством примеров, мы ограничимся одним.

Помните, как в школьном курсе истории вам рассказывали о Яне Жижке, о гуситах и их подвигах? Выдвигалось много объяснений их успехов, кроме одного, по-настоящему верного. Незадолго перед сожжением Яна Гуса по Европе в очередной раз прокатилась жесточайшая эпидемия чумы. Вымирали целые области. А пригороды Праги по прихоти судьбы чума прошла стороной. В результате относительное количество чехов временно сильно выросло, они стали одним из самых больших народов Европы. Если б на их месте оказались, скажем, испанцы или французы, политическая карта мира претерпела б существенные изменения. А чехи не являются исторической нацией. Они живут себе и не тужат. Погуляли при удобном случае по европам, порезвились – и опять в свои уютненькие пивнушки.

Интересны отличия реакций представителей разных народов на бытовые коллизии. Например, после неудачной торговой сделки русский подсмеивается над самим собой. Надо же, опять обманули! Но ничего, голова и руки на месте – не пропаду. А впредь этого жулика буду обходить стороной. В такой же ситуации выходец из Дагестана или, скажем, любой среднеазиатской республики проникнется неподдельным уважением к обманщику: умный человек, молодец, надо бы познакомиться с ним поближе, поучиться у него. Еврей же воспылает ненавистью.

Приведенных примеров, мне кажется, достаточно, чтобы понять: знать национальный колорит и полезно, и интересно. Многие события становятся понятнее, когда в выпуске новостей сообщают национальности задействованных лиц. Да и отношения между государствами во многом определяются особенностями национального менталитета, наличием симпатий-антипатий между нациями.

Лев Гумилев всех западных европейцев относил к одному большому этносу, резонно подмечая, что различия в их мироощущениях пренебрежимо малы. Однако и того, что есть, достаточно нам, русским, чтобы с большой симпатией относиться к французам, чуть с меньшей – к испанцам и итальянцам, а к немцам и англичанам испытывать настороженность.

Граждане Индии вне зависимости от их национальной принадлежности – вероятно, их внутренняя жизнь нам безразлична – пользуются нашей симпатией и уважением, как и греки с иранцами. А также, видимо, все латиноамериканцы. Разве что к кубинцам у нас больше любви, чем, скажем, к каким-нибудь панамцам.

Отношение русских к китайцам и арабам, слагаясь из диаметрально противоположных оценок и пристрастий, можно полагать, скорее всего, нейтральным. В то же время к японцам, как и к финнам – «чухони сопливой» – мы относимся с высокой долей превосходства. Но это еще цветочки. Большинство южных тюркоязычных народов, извините за разнузданную откровенность, для нас вообще неполноценные люди, «чучмеки», «чурки». А слова «турок», «турка» в русской глубинке до сих пор еще используются как заменитель эпитета «дурак». Американцы же у нас ассоциируются с избалованными, умственно недоразвитыми детьми.

К относительно малым европейским народам чувственного отношения у русских не выработано. А зря: ярое, неподвластное рациональному объяснению русофобство поляков и венгров давно требует адекватной реакции. Да и эстонцам с латышами и литовцами пора бы выставить счет за многочисленные исторические прегрешения перед нами. Вот только соответствует ли подобное поведение русскому национальному характеру?

Сопутствующие вопросы

Рассуждая о национальной специфике, нельзя забывать, что мы оперируем «средними» характеристиками. Выбранный наугад немец по складу характера, по поведенческим стереотипам может оказаться более русским, чем какой-нибудь ростовчанин. Рядовой американец может иметь ярко выраженный китайский менталитет и так далее.

Допустимо сравнение народа, скажем, с пшеничным полем, окультуренным из рук вон плохо. На котором сортовые колосья соседствуют с разнообразными мутантами и сорняками, а также занесенными невесть каким образом горохом, льном, горчицей и так далее. Подобная засоренность, между прочим, не зло, а польза для любой нации, ибо придает ей дополнительную устойчивость к внешним веяниям. Ядро – в сравнительном образе обычная пшеница – лучше сохраняется.

Возникает вопрос, а

кто такие основные носители национального характера, где они живут?

Кто – в общем-то понятно: так называемые обычные люди, труженики. Те, что не занимают высоких руководящих постов, не мелькают на экранах телевизора, не ломают голову, куда вложить очередной миллион – в океаническую яхту, в спортивный клуб или в новую виллу в каком-нибудь благодатном месте у черта на куличках.

Где живут? – тоже полная ясность. Население всех больших городов космополитично. Поэтому ответ очевиден: носители национального характера обитают в основной своей массе в глубинке. В маленьких городах и деревнях, в рабочих поселках и на хуторах. Там, где жизнь никуда не спешит, не гонит, а новшества добираются ой как не скоро. Новые машины, лекарства и бытовая техника вкрадываются в повседневность, как клещ в штанину. Быт привыкает к ним потихоньку и успевает адаптироваться. Веяния моды затухают где-то на дальних подступах, и платья меняются не от сезона к сезону, а от поколения к поколению. Телевизор не разобщает, а сближает людей просмотром любимых передач совместно жильцами целого дома, а то и квартала. Даже Интернет дает повод лишний раз встретиться, чтобы в процессе личного общения обсудить ход сыгранной по сети партии в шахматы или какой иной, чисто компьютерной игры.

Но, конечно, наличествуют нюансы и исключения. Здесь не будем обсуждать всех, ограничившись несколькими словами в основном о себе, о русских.

Как в языках существуют различные диалекты, так жители разных регионов бескрайней Руси приобретают отличительные особенности. Сибиряки и поморы гордятся независимостью (зачастую мнимой) мышления, бесшабашностью, физическими данными и силой воли. Жители Урала и Тулы, брянские мужики – плодами своего труда, умением делать то, что другим не под силу. Петербуржцы лелеют исключительную образованность и интеллигентность. Москвичи хвастаются своим человечком в длинных коридорах государственного аппарата власти да знанием законов и уложений, по которым им что-нибудь да причитается. Жители Подмосковья несут, как крест, ощущение своей неполноценности: надо же, никак не удается перебраться в столицу… Все мы разные, но в несущественных деталях. Когда ж заходит разговор о важном – и не узнаешь, кто откуда.

Каким образом национальный характер передается из поколения в поколение?

А черт его знает! Как говорилось выше, национальное самосознание формируется в первичных общественных группах. Но каким образом, с помощью каких слов, жестов, мимики? – доподлинно неизвестно. Ату, психологи!

Допустимо утверждать, что наследниками Киевской Руси являемся мы, русские, а не жители Украины. Почему? Хотя бы потому, что легенды и былины того времени сохранил народный фольклор российского Севера, Поволжья, Урала и Сибири. В самом Киеве редко вспоминают и Илью Муромца, и Добрыню Никитича.

В СССР национальность можно было выбрать любой. В США всех рожденных на их территории числят американцами. У евреев же исторически выработано железное правило: национальность детей определяется только национальностью матери. Вероятно, это наиболее мудрое решение, так как эмоциональная сфера ребенка формируется в первые месяцы жизни, когда фокус жизни и мира для него – мать.

Зависит ли характер народных масс от условий существования?

Да, зависит, но зависимость эта чрезвычайно сложна, многогранна и неоднозначна.

До отмены крепостного права количество уголовных преступлений, совершенных русскими крестьянами, лишь немного превышало количество правонарушений церковнослужителей. Если ж пересчитать количество преступлений «на душу» да предварительно вычесть те, что естественнее считать так называемыми «народными бунтами», вывод будет однозначным: крестьяне были самым законопослушным сословием царской России.

После кризиса крепостничества и последующим за ним «освобождением от земли» множество сельских жителей подалось в города, на растущие как грибы фабрики и заводы. Бывшие дворовые – «кухаркины дети» – пополнили ряды разночинцев, из которых произошли сперва «лишние люди», нигилисты, раскольниковы, базаровы и рахметовы, затем народовольцы и анархисты, а далее – пламенные революционеры. Они умели прислуживать за столом, но мечтали служить Родине.

Страна менялась очень быстро, условия жизни и труда – еще быстрее, а развитие идеологической сферы образованной части русского общества отставало. «Славянофилы» ругались с «западниками», а меж тем подрастало следующее поколение, впитывающее, как губка, противоречащие друг другу мысли и идеи, мало связанные с традиционным, веками набиравшим глубину народным мировоззрением.

Мещане из малой общественной группы превратились в одно из основных сословий царской России. Части их захотелось красивой спокойной жизни с семейством слоников на комоде, другая часть возжелала богатства и власти, третьи же решили во что бы то ни стало прославиться, разрушив прежний мир и построив новый.

Результат оказался плачевным.

Лишившись корней, вырванные из привычных условий существования, потомки крестьян «раскачали» нравственные устои, полученные от своих предков, и обеспечили небывалый в русской истории всплеск преступности. Они были готовы на все: и на любое злодейство, и на любую жертву. Их не сдерживали никакие нравственные ограничители, у них просто-напросто не было устойчивых ценностных ориентиров.

Произошедшие революции усугубили нравственный кризис. В Гражданскую войну у красных и у белых была своя «правда», непонятная противной стороне. Очень скоро ожесточенность борьбы сделала невозможным любой диалог. И доныне потомки эмигрантов «первой волны» непримиримо воюют в душе с наследниками тех, кто остался в стране.

Насколько устойчив, консервативен национальный характер?

Вопрос, не имеющий ответа. В чем-то народы не меняются веками и тысячелетиями, в другом – как говорится, подобны флюгеру. Однако сколь б бросающимися в глаза ни были изменения, часто они подобны свежему слою краски на древнем артефакте. Красоту прячут, но сути не меняют.

Пятьдесят лет назад в русских селах все дома стояли открытыми круглые сутки. В крупных городах треть квартир днем никогда не запиралась, а у следующей трети ключ от входной двери всегда лежал рядом, под ковриком. Сейчас – на каждом подъезде железные двери, каждая квартира с еще более мощной дверью, снабженной сейфовым замком. Господи, да что мы над собой учудили за несколько лет?!

Но не будем о грустном и приведем ряд приятных примеров.

С некоторой натяжкой можно сказать, что Великая отечественная война 1941-45 годов стала народной не в июне сорок первого, а позже, где-то с октября-ноября. Вначале, чего греха таить, сказался духовный кризис советского общества. Сдавались целыми полками и дивизиями – за считанные дни две трети кадровой армии оказались в плену. Множество сел и городков встречали вошедших в раж сверхчеловеков хлебом-солью. Отрезвление пришло, когда люди на собственной шкуре ощутили прелести «нового порядка». Когда стало очевидным несоответствие между оккупационной жизнью и русским мироощущением, а в лексиконе государственных деятелей имена Розы Люксембург и Сакко с Ванцетти были заменены именами Александра Невского, Суворова, Кутузова и Дмитрия Донского. Одного лишь напоминания хватило, чтобы разбудить древние, казалось бы прочно забытые архетипы народного самосознания, исключающих саму возможность порабощения русских кем бы то ни было. Что с того, что армия разгромлена! Вставай, страна огромная, победа будет за нами.

Возможность сохранения отдельных поведенческих стереотипов демонстрирует следующее наблюдение. Если промелькнет новость о задержании в Москве заезжего рэкетира, можно с большой долей уверенности предположить, что это уроженец Казани или Набережных Челнов: их жители до наших дней донесли память о светлых временах баскачества своих предков на Руси. Совершенно другой народ – крымские татары – невольно вызывают у нас, русских, негодование требованиями отдать им родовые земли, занятые приезжими после выселения их при Сталине. Инстинктивно, на бессознательном уровне мы, русские, не питаем к ним жалости. И, кстати, правильно делаем: во время Великой Отечественной войны Гитлер вынужден был издать несколько специальных указов, одергивающих крымских татар от тотального истребления прочего населения Крыма. Как были они нашими недругами со времен ханов гиреев, так и остались.

В упомянутой выше статье «Марксизм и национальный вопрос» Сталин отметил имперские замашки грузин: все соседние народы они считали неполноценными. Особенно это касалось абхазцев и осетин. Ныне, спустя более века, ничего не изменилось. Спросите любого грузина, родившегося в Москве и ни разу не посетившего родину своих предков, – он начнет доказывать, что Абхазию и Южную Осетию следует во что бы то ни стало принудить отдаться на милость Тбилиси. А если распалится, может добраться и до идеи украшения уличных фонарей повешенными вождями соседних грузинам народов.

Еще один пример необыкновенной живучести национальных особенностей, скрытного их существования независимо от текущих веяний дает отношение бывших марксистов-ленинцев к религии. Лихие годы воинствующего атеизма канули в Лету. Ныне прежние секретари обкомов и горкомов, председатели парткомиссий и парткомов расшибают лбы в земных поклонах, вымаливая прощение старых грехов.

Можно ли насильственным путем изменить национальный характер?

Ответ абсолютно однозначный: нет, нет и еще раз нет.

Человека можно принудить практически к любому физическому действию: шагать, копать, ползать на коленях, говорить неправду, вталкивать в себя вторичный продукт, убивать… в общем, все. Но залезть кованым сапогом ему в душу нельзя. Перевоспитанием, «перековкой» взрослых людей занимались много и долго. Результата пока еще не было.

Здесь уместно поговорить немного о таком явлении нашей цивилизации как война. С конца девятнадцатого века выяснилось, что военные мероприятия, проводимые с целью обогащения за счет соседа, ушли в прошлое. Грабить население побежденной страны – дело святое, никто не может запретить гулять по-взрослому, но общий баланс понесенных затрат и полученной прибыли стал отрицательным. После Первой мировой войны сия правда стала понятна большинству политиков несмотря на их профессиональную тупость.

Осталась одна причина расходования средств на гонку вооружений – детские болезни государственной организации народного хозяйства.

Гитлеровское правительство тратило бюджетные средства только на армию и военную промышленность. А страна меж тем феноменально расцветала: пропала безработица, жизненный уровень всех слоев населения вырос в несколько раз, на подъеме были технические науки и искусства. Жить стало много лучше, жить стало гораздо веселей и интересней. Почему? Рабочие на военных заводах получали высокую зарплату и приличную часть денег вкладывали в акции предприятий, производящих товары народного потребления. Вот тебе и всеобщее благоденствие.

Примерно так же устроено современное управление экономикой США. Каждая маленькая война впрыскивает дозу допинга в американскую промышленность. Правда, многие серьезные аналитики кричат, что ситуация коренным образом изменилась, что отработаны альтернативные приемы управления народным хозяйством, что вкладывать капиталы непосредственно в гражданские отрасли экономики выгоднее, – их не слышат. Или не хотят услышать. Вероятно, положение дел изменится только после большой встряски… брр.

Огромные арсеналы вооружений и множество людей, бряцающих оружием, одним своим существованием могут, конечно, подтолкнуть политиков к развязыванию войны. Но все же требуется некий casus belle, оправдывающий принятие решения о совершении будущих убийств. Подобный повод ищется применительно к конкретной международной ситуации, а желание создать его выращивается на благодатной почве различия национальных характеров агрессора и жертвы. Но какой б ни использовался спусковой крючок войны, у близких по менталитету народов всегда есть возможность договориться. В конце концов, они могут просто-напросто объединиться и жить вместе. Вот почему в настоящее время военные конфликты между ними могут возникнуть разве что по недоразумению или по глупости.

Если ж национальные характеры существенно разнятся, при определенных условиях мелкие уколы и недоразумения могут перерасти в вооруженные столкновения.

Гитлер в 1939 году развязал большую войну потому, что основу мировоззрения национал-социалистов – «германская нация превыше всего» – не могли принять другие народы, и конфликт все равно был неизбежен. В настоящее время США решаются на одну военную акцию за другой потому, что большинство народов не разделяет их понятия о «правильном», то есть о демократическом по западному образцу политическом устройстве страны.

Сказанного достаточно, чтобы констатировать: действительные причины вооруженных конфликтов произрастают на противоборстве различных ценностных ориентиров. Война есть силовое столкновение моральных кодексов.

Итак, что мы имеем?

Народы различаются своим национальным характером. Четко и ясно.

Национальный характер – доминирующие особенности мироощущения относящихся к данной нации людей, обусловленные принятыми ценностными ориентирами. Ясно, но уже довольно расплывчато.

А вот последовательность «разделение ощущений, эмоций и чувств – первичные общественные группы – единомыслие, которое нельзя путать с подобномыслием, – ценностные ориентиры – мироощущение» чересчур сложна. Как далеко не каждая птица при тихой погоде долетит до середины Днепра, так мало кто захочет мысленно объять сию конструкцию. И после этого опять идут какие-то соображения о народах? Да какое дело нам, русским, до них! Когда мы научимся проявлять хотя бы минимальный эгоизм и говорить преимущественно о себе самих?

Хорошо, пусть следует этюд о русском национальном характере.