Читать книгу Хроники Ландвика. Тёмные времена - Сергей Макаров - Страница 6

Харла из Рода Охотников казнили на закате. Вечерний Хартум тонул в неровных сполохах праздничных костров, зажженных в честь Весеннего Равноденствия. По всему городу коптились чаны и котелки полные хмельного мёда, и Уриилу приходилось с трудом проталкиваться сквозь шумную толпу горожан.

На следующий день возобновлялись работы в полях и для многих пришедших поглазеть на казнь, этот вечер был последним светлым пятном в череде тяжких однообразных будней. У самого эшафота ему попалась знакомая фигура, выделявшаяся над толпой на две головы.

Барбаду должно быть заметивший фиолетовую мантию жреца, не обладавшего столь заметной наружностью, сбавил шаг.

– Стоит один раз встретиться с незнакомцем, и он начинает попадаться тебе повсюду.

– Божьи помыслы неисповедимы, – скромно улыбнулся Уриил, довольный тем, что ему не приходилось наблюдать, расположенный за спиной эшафот. Всё-таки многого он не понял из того, что силился втолковать ему малообразованный даргамец, коему больше никогда не придется повторить своей страшной исповеди.

– Куда теперь? – поинтересовался жрец, заметив дорожную сумку, болтавшуюся на мощном плече Виконта.

– Болтая с Богами, ты упускаешь то, что творится у тебя под носом. Кажется, я не задержусь в столице надолго, – ухмыльнулся Ронэ Барбаду, ловко скручивая самокрутку из пожелтевшего, заскорузлого клочка бумаги. Несмотря на то, что тринадцатый век был окрещен великими умами, эпохой Расцвета и Просвещения, большинство Суравийских торговцев до сих пор торговали бумагу, по цене золота.

Уриил даже подумал, что среди предков достойного Барбаду и впрямь водились люди графских кровей, коль он мог позволить себе столь расточительное обращение с бумагой. Впрочем, последние слова Виконта заглушил торжественный рёв сигнального рога.

Звук доносился со стороны деревянного помоста, выстроенного в некотором отдаление от эшафота, на котором раскачивался на ветру, бедняга Харл.

И хотя вторые подмостки и уступали первым в масштабе и высоте, выполнены они были в таком удачном месте, что Ярмарочная Площадь, утопавшая в неровном свете костров, представала перед глашатаем во всей своей мрачной красоте. Герольд, у которого на груди был прикреплен небесно синий пегас, говоривший и приближенности к личной свите короля Олина Доброго, торжественно оглядел собравшихся. Дождавшись пока стихнут приветственные возгласы во славу правителя, (благо не слишком полагавшийся на народную любовь глашатай, собственнолично нанял несколько добросовестных крикунов), он возвёл руки к толпе.

За его спиной, словно вытканные чёрной нитью на сером лоскутке догорающего неба выделялись лохматые руины замка, раскинувшегося гораздо дальше границ купеческого квартала. Между ним и домами, посеребрёнными белой глиной, словно стрела, криво вошедшая в землю, торчал одинокий остов чародейской башни.

Как всегда, в тёмное время суток, в окошке под самой крышей плясало бледное пламя, извещавшее добрых людей столицы о том, что всё в их маленьком мире идёт своим чередом.

Тем временем герольд извлёк королевский приказ, из округлого, кожаного чехла, крепившегося на поясе из тусклого, заморского молескина.

– Вольный люд Хартума! Милостью Богов, король свободных народов Суравии, заступник всяких земель от южных степей Аскерии до приграничного Милеаполиса, Олин Второй из рода Ундвиков, именуемый Добрым, премного сожалеет о том, что государственные дела не позволили Его Величеству, лично присоединиться к светлому празднеству весны. Но даже короли не вправе ставить собственные интересы превыше интересов короны, и как гласит Суравийская мудрость, худые вести не заглядывают в календарь.

– В этот праздничный вечер, мы предали правосудию очередного мерзавца, бесчинствовавшего в наших, и без того суровых краях. Зло подобно ядовитому плющу не выбирает для себя благодатной почвы, и несмотря на все усилия, всегда прорастает сызнова. В то время как у западных границ нашей империи стоит Адамантовая Орда султана Амеррина, в самом сердце нашей страны вскрылась старая язва, обнажив то, во что даже древние старики верили не больше чем в складную, древнюю легенду. Стерхи, – презренные сыновья Шакала спустились с гор, чтобы вновь оспорить старые счёты с правнуками могучих воинов, изгнавших их, много веков тому. Это отцы ваших прадедов взялись за меч в тот судьбоносный, далёкий день, чтобы показать жестокому врагу силу Правого дела. Я знаю, что некоторые из вас уже слышали о случившемся, и прямо сегодня изъявили благородное желание наняться в солдаты, чтобы под началом Гвардии Короля очистить наши добрые горы от скверны, выползшей из вечных холодов Снегорья. Король Суравийский, Олин жалует добровольцам восемьдесят дархамов ежедневного жалования и двухразовое питание в походной кухне.

– Но, – герольд развёл пухлыми ручками, на пальцах которых красовалось, несколько колец, стоимостью в несколько не самых бедных кварталов, раскиданных в дальних уголках стольного града. – Всему, что мы намерены делать во имя войны, придется подождать до завтра, сегодня мы празднуем равноденствие, и горе тому, кто не чтит традиций своего народа.

– Его Величество, Светлый Суравийский король Олин, распорядился пожаловать сюда три бочки вина из своих личных запасов, чтобы в эту ночь в Хартуме каждому из вас спалось немного теплее!

Толпа поддержала его слова одобрительными возгласами, и тысячи глаз стали жадно шарить по площади, выискивая заветные бочки, украшенные королевскими знаками. То, что бочки оказались самыми обыкновенными, возможно даже пылившимися вовсе не в королевских погребах, а в грязных, душных подвалах дешевой харчевни не остужало аппетиты разгоряченного люда.

Уриил, жрец Огму, повернул к Виконту своё худое лицо.

– Думаете наняться солдатом?

– Я и так состою на вечной службе, – оскалился Барбаду.

– Похоже, ты забыл, в каких местах находится мой отец, а если королевские гонцы не врут, очень скоро большая часть Шапаллохов подвергнется внезапным налётам. Кажется, за несколько лет, я впервые лично заинтересован в исполнение приказа, и уже успел подзабыть каково это на вкус.

– Что именно?

– Делать то, что хочется! – Виконт закурил очередную из своих гадких самокруток, и, выдохнув густой, едкий дым в лицо жреца, отрывисто засмеялся..