Читать книгу Хроники Ландвика. Тёмные времена - Сергей Макаров - Страница 8

– Пошла прочь, старая! – прикрикнул сердитый солдат, стараясь перекричать истошное завывание псов. Черничные тучи пронзила первая молния, одинокая предвестница надвигающейся грозы. Лес, раскинувшийся перед людьми как на ладони, казался пустым и молчаливым, деревья, словно насупившиеся великаны угрюмо перескрипывались между собой, укрывая косматыми ветками нетронутые тропинки.

Если бы княжна выглянула из шатра секундой позже, она наверняка даже не заметила бы женщины, которую столь бесцеремонно пытался выпроводить из лагеря Ливерстон Гулдер. Вообще- то все привыкли называть его «Папашей Гулдом», он присматривал за собаками и знал десятка два не слишком приличных песен, но сейчас на его круглом, простодушном лице, играли недобрые желваки.

– Что происходит? – красивым, не по девичьи строгим голосом поинтересовалась Оливия ЛаМэй.

– Княжна? – Гулдер огорчённый ещё и тем, что ему вновь случилось привлечь внимания молодой княжны, которой в столь раннее утро следовало бы ещё нежиться в тёплой постели. Так недалеко разбудить и молодую принцессу, и тогда ещё до обеда все оставшиеся в лагере собаки, будут тоскливо смотреть в сторону леса, уклоняясь от назойливой ласки высокородных девиц.

Тянуть девочек в лес, было не самой лучшей идеей, жаль только сильные мира сего, довольно редко прислушиваются к мнениям малообразованных собачников. Папаша Гулд не скрывал раздражения ещё потому, что охотничий лагерь, укреплённый достаточно для сдерживания небольшого войска, отчего- то проспал хромую, подслеповатую старуху. Даже собаки залаяли лишь в последний момент, когда старая стерва, треща ветками, буквально вывалилась из ближайших кустов.

– Зачем ты пугаешь эту бедную женщину? Помоги ей подняться на ноги и проследи чтобы её как следует накормили! А ещё вели разбудить Алишу, я обещала, что до завтрака научу принцессу плести хаитские косы лесных дев.

– Помилуйте княжна, но я дам ей кунжутовую лепёшку и пусть убирается ко всем чертям! Ваш отец, с Его Величеством Тюдором могут вернуться в любую минуту, и у меня есть тысяча более важных дел, чем следить за бродяжкой! – завопил Гулдер, кипящий негодованием, словно забытый на огне котелок.

– Тогда я сам займусь этой женщиной, бездушный ты дровосек! С напускным возмущением, Оливия ловко вынырнула из палатки и прежде, чем Папаша Гулд успел что либо возразить, княжна уже обхватила костлявую и холодную, словно камбала, ладонь нищенки. Гулдеру показалось, что старуха подленько улыбнулась ему своей победосной, беззубой улыбкой, и собачник досадливо сплюнув, побрёл вглубь лагеря. Не его делом было давать советы человеку, которому в скором времени, возможно, придётся вершить судьбы всего государства. Папаша Гулд преуспел в воспитание собак, и не стремился к пониманию того, без чего он мог вполне обойтись в повседневной жизни. Над безмолвным лесом мелькнула вторая молния.

****

Шабали-Шинайский хребет. Шапалохские горы.

Абаллох стоял на краю широченного горного плато укрытого в тени Пика Дамтура, чьё безграничное величие, здесь, в Верхогорье ощущалось едва ли не сильнее и больше чем на твёрдой почве. Подставив лицо обжигающему горному ветру, который жители предгорий именовали «паторок», старый воин с молчаливым одобрением наблюдал за полётом молодого орла, устроившего воздушный танец в центре оранжевого шара, медленно ползущего вниз.

Колючие, крупные снежинки вырывались из распахнутой форточки сталистого неба, а надменно гудящий паторок бахвалился перед горами, что зима никогда окончательно не покинет этих дивных земель.

Абаллох и сам бы с удовольствием остался среди заснеженных хребтов с быстрыми прозрачными речушками, в которых плескалась непуганая горная форель, а по влажному берегу неторопливо и чинно прогуливались дикие гуси. В тех местах, где прошла жизнь немолодого стерха, лишь вождям да верховным шаманам позволялось возводить жильё на берегу рек, только те перемёрзшие, узкие ручьи мало чем напоминали здешние проворные и шустрые побеги, сверлившие горы от пика к самому подножью.

Абаллох услышал позади себя тяжелые шаркающие шаги и обернувшись, встретился с мрачным взглядом Абудиафата, или Откликнувшегося на Зов, как с недавних пор требовал величать вождя полусумасшедший шаман Дархэ кос Тархан, который по великому стечению судеб вознесся до второго человека племени. Поглаживая грубую рукоять шестопёра, висевшего в нескольких ладонях от земли, вождь глубоко вдохнул свежий морозный воздух и прикрыл глаза. Накидка из скального барса, красовавшаяся на его широких плечах распахнулась, подставляя обнажённую грудь порыву леденящего ветра, но Абудиафат лишь расплылся в блаженной улыбке, не предпринимая малейших попыток укрыться. На последнем совете племён Абудиафат Тамирак провозгласил себя первым стерхских императором, и на удивление, желавших оспорить это решение было немного.

Хотя вождь был уже немолод, он прожил едва ли половину уже отмеренного Абаллоху и всегда прислушивался к мудрости, которую постиг его более зрелый соплеменник.

Так было раньше. Так было до свержения старого верховного, до той ночи, несколько лун назад, когда Дархэ кос Тархан бросил вызов предыдущему шаману племени Снежного Барса, луноликому Сизару, упокой Шагал его бренную душу.

Слишком долго многие поколения его племени ждали перемен и сейчас когда колесо судьбы сделало плавный оборот их не могли испугать испытания, уготованные им, ибо их дети и внуки готовились к этому с самого рождения. Древние легенды, рунами высеченные на каменных скрижалях повествовали о дне, когда их древний, но не забытый бог, протрубит в свой громогласный рог, чтобы созвать своих детей на последнюю битву. Битву, в которой им были уготованы благодатные земли, отнятые у них несколько сотен лет назад.

И только одно лишь это могло объединить разрозненные, разобщившиеся племена, разбросанные в самых отдалённых и темных горных ущельях. Немалого труда стоило Абуидиафату разыскать их всех и убедить присоединиться к великому сходу, рассказав о черной молнии расколовшей горную гряду, предсмертный стон которой и был долгожданным знаком рога их божественного отца.

Племени «Снежного Барса» выпала великая честь подготовить плацдарм для неминуемого объединения, разбить лагерь в пределах пика Дамтура и начать заготовку провизии и оружия для десятков тысяч воинов, откликнувшихся на призыв.

И люди начали прибывать. Они спускались с гор, словно дикие звери, выманенные из берлоги запахом свежей крови. Одетые в шкуры и вооруженные чем попало, они действительно мало чем отличались от животных, только тусклый блеск их глаз не сулил врагам никакой пощады.

Но Абаллох чувствовал, что сегодняшний визит вождя, баловавшего вниманием лишь верховного шамана связан с чем- то совершенно иным. С чем-то, о чём не торопился начинать разговор, даже не отличавшийся особой учтивостью император Абудиафат. Но всё – же он произнёс.

Голос его был глухим и скрипучим, напоминая скрипенье ветра, царапавшего шершавые тела гор.

– Я не расслышал твоего приветствия Абаллох, или воздух низин вскружил тебе голову, затуманив глаза, или ты утратил уважение к своему императору?

– Прошу прошения, мой господин, но я уже приветствовал вас сегодня, когда вы с верховным шаманом обращались с речью к новоприбывшим.

Абудиафат несколько секунд задумчиво всматривался в лицо своего преданного слуги, после чего на его лице появилась рассеянная улыбка.

– Наверное, тебе известно, что один день войны своей насыщенностью с лихвой заменяет долгие годы мира. Я уже и забыл, что было сегодня утром.

– Неужто война уже началась?

– Она никогда не заканчивалась. Мы лишь брали небольшую паузу, чтобы женоподобные воины равнин окончательно обрюзгли от своей сытой, никчемной жизни. Наша звезда уже взошла, разве ты не видел, насколько яркой она была минувшей ночью?

Абаллох практически не спавший всю последнюю неделю лишь молча кивнул. Он действительно наблюдал ярко красную путеводную звезду, вспыхнувшую на небосводе с первого дня их похода. Самые суеверные из его воинов уже успели окрестить её звездой Шагала.

– Твоя мудрость никогда не мешала тебе держать язык за зубами, а твои советы не переходили границ отеческих наставлений. Что же изменилось теперь? Ты критикуешь мои решения Абаллох? За что ты не взлюбил достопочтенного Кос Тархана? Быть может, ты считаешь, что подле меня должен сидеть более достойный приемник?

Веки Абаллоха поползли вверх, а ведь немало повидавший стерх с полной искренностью полагал, что уже давно утратил способность удивляться. Его никогда не прельщала власть, и уж великому вождю как никому другому был известен этот неоспоримый факт.

– Я бы не посмел перечить воле величайшего из императоров, мой господин. Скажи мне, в чём я провинился, и я буду молить Шагала об искупление даже ценой жизни.

Абудиафат хищно усмехнулся и тряхнул гривой каштановых волос, резко контрастирующих с пепельным фоном шкуры скального барса.

– На что нашему божественному отцу твоя никчёмная жизнь? На счёт тебя у него иные планы. К концу недели здесь будет ещё четырнадцать племён от восьмидесяти до шестисот голов в каждом и мы будем готовы к полномасштабной войне. Укрепимся в здешних ущельях и будем терзать жителей равнин, вырывая их земли кусок за куском, пока не загоним их в такие места, в сравнении с которыми наш прежний дом покажется центром мира. Не о такой жизни ты мечтал, старик? Так зачем сейчас ты мешаешь мне строить то, ради чего мы оба рождены?

– Я приму вашу волю, какой бы она не была, как делал это прежде и как буду делать всегда, – хмуро ответил Абаллох, догадываясь, что наказание за его строптивость, было рождено даже раньше чем он произнёс те несколько неосторожных слов в адрес Верховного шамана.

– Ты отправишься к вершине «Белая стынь» и разыщешь племя Барбаситов, они единественная община от которой мы не получили никакого ответа.

Абаллох невесело улыбнулся в растрепанную бороду и покачал покрытой свежими ссадинами, головой.

– Это ваша воля?

– Они такие же изгнанники, как и мы, просто с более устаревшими понятиями о жизни.

– Они бесчестные ублюдки и людоеды, берущие в жёны собственных дочерей! – выпалил Абаллох, прежде чем вспомнил о своём обещании не перечить воле императора.

– А ещё их войны способны в одиночку противостоять медведю, мой отец рассказывал мне, что знавал одного барбасита способного поднять над головой лошадь.– задумчиво произнёс Абудиафат. – Это моя воля и она должна быть исполнена до следующего рассвета. Будь осторожен, здесь повсюду рыскают равнинные крысы, мы их здорово потрясли, раз они тратят столько сил на нашу поимку.

– За тех, что попадутся мне на пути, можешь не волноваться, – заверил Абаллох, рассматривая крупные снежинки, застывшие на бурой, глинистой почве.

Мысленно он уже прочерчивал наикротчайшую черту между Пиком Дамтура и южной оконечностью «Белой стыни», где следовало начинать первые поиски барбаситов.

– Увидимся, император коли будет воля нашего божественного отца. Пусть Шагал благословит тебя своей мудростью, ведь лишь от тебя зависит, что станет с нашим общим народом.

– Не только от меня, – заметил Абудиафат, мрачным, бесцветным голосом. – Нас всем предстоят забавы, о которых мы не просили.

*****

В княжеском шатре, устланном меховыми шкурами, стоял тяжелый аромат ароматических свечей. Принцесса с княжной не без удивления следили за тем, с каким усердием старая нищенка расправлялась уже с третьей предложенной ей тарелкой рагу. Куски овощей, выпрыгивали из её беззубого рта, украшая дородные меха затейливыми узорами.

Принцесса, для которой не были в новинку причуды её давнишней подруги, улыбалась. Хотя уголки её губ и свидетельствовали о некотором напряжении, в остальном, она вполне поддерживала молодую княжну. Тем более, что девушкам уже удалось выяснить, что в их заботливые объятия на сей раз попала не одинокая пастушка, одичавшая на безлюдье а вполне настоящая гадалка, коротавшая свой век в глухой чаще, посреди поражённого гнилью леса.

Может данная сказка и не произвела бы должного впечатления на девушек, не зайди речь о предсказаниях, которые манили неокрепшие умы с той же чудовищной непреодолимостью, с которой водопад вбирал в себя зазевавшиеся суда. Кто ж из невест, какому сословию их не отнеси, не мечтал тайком, хоть одним глазом взглянуть на сюрпризы, уготованные капризной судьбой или вглядеться в смутное отражение будущего жениха. Есть вещи, перед которыми не в силах удержаться даже принцессы, пускай на деле стоимость этих самых вещей, не будет равняться грязной, уличной пыли.

Хаиты полагают, что слово может быть бесценным, а может и не иметь цены вовсе, и его цена может возрасти в зависимости оттого, что именно тебе хочется услышать. Старуха, довольно похрюкивая, утопила свой горбатый нос в тёплой похлёбке, поглядывая на девушек из под грязного капюшона, на котором вызывающе болтался репей.

Наконец, громко икнув, она отставила на пол пустую деревянную миску и оглядела шатер хитроватым ленивым взглядом, чёрных бусинок. Её глаза, скорее напоминали глаза куницы, собравшейся поведать молодым курочкам пару леденящих кровь историй. Историй из разряда тех, о которых они могли мечтать бессонными ночами в своих душных опочивальнях, но на которые не за что не согласились бы в повседневной жизни, при свете дня.

Ночь нашёптывает такое, на что у «дневных людей» не хватает духу. День – это территория рациональности, тогда как почти всё, что будоражит нервы, скрывается за тонким покрывалом мрака.

– Будущее, как и прошлое, покрыто густым туманом, оно капризно и переменчиво, и заглядывать в него примерно тоже, что дёргать за хвост свихнувшегося бога Плафикария, – гнусаво продекларировала бродяжка, после чего жестом фокусника извлекла из недр своего необъятного халата несколько зажигательных палочек.

– Может быть то, что вы хотите знать, не нуждается в толковании духами? – нищенка вытерла оставшийся вокруг рта жир тыльной стороной ладони, и застыла с загадочной полуулыбкой, на угловатом, старческом лице.

Оливия подумала, что если бы назревающая гроза могла иметь собственное лицо, то на нём абсолютно точно блуждала подобная, лишенная осмысленности, идиотская полуулыбка, какой природа одарила пожилую женщину хаитских кровей. Две прекрасных молодых девушки: кареглазая, смуглянка с тёмным отливом волос и голубоглазая, миниатюрная блондинка из Салхэма в нерешительности переглядывались, вздрагивая, словно рычащий снаружи гром, мог прорваться сквозь обшитые мехом стены.

– Не бойтесь дети мои, буря не причинит вам не малейшего вреда, – усмехнулась старуха, поднеся одну из зажигательных палочек к тусклому огоньку догорающей свечи.

– Сегодня особая ночь, когда желающих быть услышанными, не вынуждают кричать. Уже почти расцвело, и каждая из вас успеет задать Богам всего по одному вопросу.

Оливия ЛаМэй, способная целый день скакать в седле без устали и распугать стаю волков сломанной веткой почувствовала лёгкую дрожь. В хаитской княжне беспокойно зашевелились задатки древних инстинктов, дарованных человечеству на заре веков, когда пяти чувств было не достаточно для выживания в мире, напрочь лишенном милосердия.

Сверкнула молния, и резкий порыв ветра приподнял полог шатра, заслонявший вход от моросящих, холодных капель. До рассвета действительно оставалось всего несколько минут…

*****

Гамаркан. Хаитское княжество

Настроение Ливерстона Гулдера не зависело от погоды, точно также как от неё не зависело его собственное пищеварение. Стоило ему притронуться к овощному рагу с маринованной индейкой за ужином, как он стал объектом шуточек ночной стражи, предлагавшей ему встать в караул, раз он всё равно постоянно шляется по кустам.

Ближе к середине ночи, солдат дежуривший около псарни доложил Гулдеру о нелепой гибели пса, угодившего под колёса груженой телеги. Крупный кабель, поросший густой бурой шерстью, кулью валялся в канаве, любезно убранный с проезжей части заботливыми руками убийцы.

Ливерстон ощупал переломанный в нескольких местах позвоночник, и тяжело вздохнув, направился в поисках мотка ткани и лопаты, на которые по иронию судьбы он наткнулся около ближайшей телеги.

Псы не ждут поминальной речи, и на то, чтобы беззлобно ворча предать убиенное животное земле, у Гулдера ушло менее часа. Он ещё немного постоял, наблюдая, как с тихим шёпотом покачиваются верхушки могучих сосен, отбрасывая едва заметную тень под светом серого неба.

Ливерстон давно заметил Салхэмского рыцаря, носившего, странные чешуйчатые доспехи, с печальной улыбкой наблюдавшего за похоронами собаки. Он стоял на холме, и в мерцающем свете звёзд его пластинчатые тёмные доспехи отдавали зеленью океанских глубин.

Возвращаясь к себе в палатку, Папаша Гулд едва не столкнулся с уродливой старухой, по пятам за которой гналась гроза. Ливерстону случалось видеть ранние грозы. Но, ни одна из них не знаменовало нечего доброго.

*****

Ливерстон Гулдер с помощью деревянного молотка и кольев пытался удержать собственный шатёр, отчего- то возомнивший себя птицей и стремившийся улететь в серое, грозовое небо. Крик, который мог принадлежать лишь молодой княжне заставил его испуганно вздрогнуть. Поверить, что этот испуганный, жалкий вопль мог принадлежать девушки, чья непоколебимая сила характера заставляла отступаться самого князя, было невозможно, но Гулдер всё равно бежал, не замечая, что, он всё ещё сжимает в трясущихся руках плотницкий молоток.

Стража, опередившая его, уже выволакивала из шатра хохочущую нищенку, у которой изо рта вперемешку со слюной текли тонкие струйки крови.

– Ведьма! – орал толстощёкий Волистер, вколачивая в костлявое лицо бродяжки каменные подзатыльники.

– Оставь её. Её князь убивать будет….-упали тяжёлые слова.

Кто-то оттащил Волистера от бесформенной кучи тряпья из глубины которой все ещё доносились тяжелые хрипы.

Гулдер заглянул в шатёр, и вместе с ним внутрь влетело несколько мокрых листьев.

Ливерстон как завороженный наблюдал, как один из размякших листочков неспешно опустился на неестественно бледную щёку Оливии ЛаМэй, лежавшую по левую руку от принцессы Салхэма и Вермонта. От мёртвой принцессы, мысленно оговорился Ливерстон, и пошатнувшись, с трудом ухватился за мокрый полог шатра. Девушки выглядели восковыми фигурами, изваянными безумным скульптором, и лишь заметив бокал вина, расколовшийся рядом с рукой принцессы Вермонта, папаша Гулд беззвучно зарыдал.

Ведь кто как не он, дважды за день имел возможность, выдворить чёртову ведьму за двор, а вместо этого он дал девчонки себя уговорить, какой бы там княжной она не была.

– Лекаря сюда! Живо! – хрипло скомандовал Гулдер, подставляя дрожащее лицо благодатному липкому дождю.

Один из Салхэмских рыцарей, не пожелавший присоединяться к охоте, застыл перед принцессой Алишей с обнажённым мечом, обводя присутствующих недобрым взглядом.

Вообще-то обнажи он свой меч перед княжной каких нибудь полчаса тому назад ему немедленно отрубили бы руку, но в сложившийся ситуации никто из собравшихся не спешил брать на себя тяжкую ношу ответственности, в принятии каких бы то ни было решений.

Почувствовав тошнотворную вонь, источник которой побывавший на нескольких войнах Гулдер, угадывал с первого раза, Ливерстон закрыл нос платком.

Даже, если предположить, что молодые девушки были действительно мертвы, убиты они были совсем недавно, тогда как уже почти все присутствующие почувствовали в шатре тяжелый смрад разлагающегося тела.

Что-то шевельнулось в тёмном углу, куда впопыхах было сброшено большинство шкур, висевших в проходе, и куда не добивал тусклый свет свечей на лавандовом масле.

Но не это, едва уловимое в сумраке движение, завладело всеобщим вниманием. Все обернулись, услышав угрожающее рычание, приближающееся из тёмноты.

Гулдер отказывался верить, что перед ним стоял тот самый лохматый пёс, похороненный им всего несколько часов назад, его бурую шерсть всё ещё покрывали куски слипшейся глины, а с разорванного живота свисали фрагменты изувеченных телегой органов. Да и двигался он до того нелепо, что не знай Гулдер о его сложной судьбе и сломанном позвоночнике он вполне законно мог предположить, что глупая псина спятила. Извивающийся, дёргающийся телом пёс прыгнул, как демонический кальмар, вырвавшийся из мрачных глубин Тартара, тогда как Ливерстон, с пугающим безразличием наблюдал, с какой неумолимой стремительностью к его пульсирующему горлу приближаются кривые, пожелтевшие клыки мёртвой собаки.

Но то, что случилось за тем, резко и выразительно запечатлелось в его голове, подарив Гулдеру историю, которую он рассказывал до конца жизни. Мужчина в зелёных, пластинчатых доспехах, которого мгновение назад, казалось бы, даже не было в шатре, вскинул руки и пронзил прыгнувшую тварь двумя стремительными ударами кинжалов. Оба удара попали в шею. Оба были смертельны и произведенены с грациозностью танцора. Разница лишь в том, что один был нанесён снизу вверх, другой слева направо, и в этот раз бурый бродяга, рухнул оземь уже, будучи окончательно мёртвым.

– Чертовщина… – прошептал Гулдер, совершенно обескровленными губами.

– В этот раз закапывай его глубже! – спокойно посоветовал папаши Гулду рыцарь в пластинчатой броне, вытирающий кинжалы кусочком холщевой ткани.

Это уже позже Ливерстон узнает у местного кузнеца, что жизнь ему, в тот день спас Элистар Оверим, почетный страж Серебреного круга, Последний из рода Салхэмских Драконов.