Читать книгу Брехня - Сергей Малицкий - Страница 2

Рыба в реке была. Не могла не быть. Она шевелила плавниками в глубине и уж точно время от времени поднималась к поверхности, чтобы блеснуть чешуей или плеснуться в отдалении. Глотала мутную воду, пропускала через жабры стоки близкой столицы, но не клевала. Ни со дна, ни в полводы, ни в наброс. Ни на тесто, ни на червя, ни на опарыша, ни на ручейника, ни на муху. Ни на прикормленном месте, ни в стороне.

«Зажралась», – с тоской подумал Илюха Разливахин – слегка обрюзгший рукастый мужичок из близлежащего городка.

День не задался с самого начала. Секильда и та долбила поплавок от безделья, а не от бескормицы. Леска кудрявилась от ветра, потрескавшаяся бамбуковая удочка тяжелела от влаги, предутренний озноб сменялся досадой, досада – комом в горле. Поэтому, когда укутавший реку ночной туман рассеялся, церковные луковицы, кресты и жестяные крыши на противоположном берегу сверкнули утренними бликами, а на близком понтонном мосту появились первые пешеходы, Илюха плюнул, бросил в воду оставшееся тесто и начал сматывать удочки. Уже скинув дождевик и упаковавшись, он взял старенький спиннинг, и решил слегка покидаться, рассчитывая не на удачу, а на полное невезение, которое следовало вычерпать без остатка, чтобы не осталось на другой раз. Удачи и в самом деле не прибыло, зато, словно в насмешку, на пятой проводке вслед за блесной пришла щука. Остановилась мутной торпедой в пяти шагах от низкого берега, замерла, обмахиваясь плавниками, словно задумалась, куда ж девалась кривая железная рыбка? Илюха едва не заскулил от обиды, затаил дыхание, изогнулся, отпустил катушку и блямкнул блесну к самому рыбьему носу. Щука открыла пасть, выпустила неслышное рыбье «дурак», с разочарованием развернулась и степенно ушла в глубину. «Килограмм на пять», – затосковал Илюха, скинул сапоги, расстелил дождевик и опрокинулся на спину не для того, чтобы высмотреть что-нибудь в утреннем пока еще не выгоревшем от солнца небе, а чтобы отстоялась муть, поднявшаяся в душе.

Земля слегка холодила спину, но озноб уже сменился блаженной негой, в ушах жужжала и стрекотала полевая насекомость, сквозь луговую свежесть пробивалось что-то церковное, неужто донесло запах от монастыря, до него же за километр, нос щекотала принесенная ветром травина. Илюха закрыл глаза и подумал, что дурак, конечно, а кто же еще? Зачем «ложку» бросал? Никогда щука не брала с этого берега на «ложку». А была ли у него другая блесна? Была…

Зажмурившись еще крепче, он стал вспоминать все запомнившиеся ему уловы, и незаметно для самого себя как будто окунулся в детство, когда в охотку было залезть мальчишеской оравой с бреднем, собранным из распоротых картофельных сеток, в какой-нибудь заиленный пруд и набить алюминиевый трехлитровый бидон упругими карасями почти без воды. Притащить его домой к мамке и наказать ей пожарить рыбу в сметане или хотя бы в майонезе. И вовремя улизнуть, когда она начнет ругаться, что у нее и без этой рыбы забот хватает, сам поймал, сам и чисти. А потом побежать на укромный пляж подглядеть за купающимися девчонками. Затем залезть в придомовой садик к молодой еще Маньке и оборвать у нее вишню. А уж под вечер заскочить домой, резануть ржаного хлеба, щедро посыпать его сахаром и накапать сверху чая из заварочного чайника. И снова на улицу. Какая там рыба? Это уже перед сном…

Еще не открыв глаза, Илюха потянулся в карман за исцарапанной нокией, поднес ее к носу и нажал кнопку. Сквозь ресницы ударило слепящее солнце. Илюха повернулся на бок, похлопал заспанными глазами, прикрыл телефон замызганной кепкой и разобрал черные цифры на сером экране – десять часов. Неплохое начало для последней майской пятницы. Кряхтя, он поднялся, прихватил рыбацкую амуницию и поплелся домой.

Уже перебравшись по понтонам на другой берег и дойдя до магазинчика, от которого начинался родной посад, Илюха вздумал было открыть брезентовую сумку, чтобы проверить, на месте ли и другая блесна, и резиновая китайская рыбка, и прочая снасть, но вместо этого полез в карман, заначенных трех сторублевок в котором почему-то не оказалось. Это удивило Илюху до такой степени, что он поставил сумку на асфальт, прислонил удочки к стене магазинчика и тщательно обыскал себя, ощупывая швы и даже выворачивая карманы наизнанку. Сторублевок не было. Когда же Дашка успела их вытащить? Ведь специально пришлепнул мокрой рукой, чтобы не шуршали в карманах, с вечера были на месте, а в ночь, когда выбирался на рыбалку, проверять было некогда. И выпасть не могли, вот он, клапан, на месте, это что же такое получается? И в сапогах нет. И в сумке. И… Да нигде нет! И что теперь? Утро пятницы. Это как же без эпиграфа? Впереди три дня. В понедельник на работу. Ну, Дашка…

Илюха скрипнул зубами, с тоской заглянул в низкую дверь магазинчика, на полках которого поблескивало то самое, что могло скрасить три предстоящих дня или хотя бы один из них, и зашагал к дому. Идти пришлось недолго, родная улочка неподалеку скатывалась с откоса, загибаясь возле все той же реки, но близость жилья отягощалась накатывающейся тоской. Последняя оставшаяся от отпуска пятница и предстоящие два выходных грозились пролететь впустую. Весна – впустую. Вся жизнь – впустую. Даже кошки, разлегшиеся во дворе вросшего в землю двухэтажного дома, смотрели на Илюху с презрением, хотя неизменно терлись о ноги, если он возвращался с уловом. Прямо как бабы. Нет, о ноги тереться необязательно, но ёшкин же кот… Вот всегда так…

Ковыляющая с бидоном через заросший травой дворик крашеная под блондинку уже далеко немолодая бабка Маня из второго подъезда почему-то погрозила Илюхе пальцем точно так же, как она ему грозила лет сорок назад, он отмахнулся, поплевал через плечо от сглаза и, сбивая росу с подорожника, повернул к гаражу. Громыхнул ключами, отодвинул, приподняв от земли, просевшую створку. Поставил в правый угол удочки, бросил сумку, скинул и повесил на гвоздь дождевик, споткнулся о заржавевший, но еще годный велосипед «Прогресс», пнул с досады переднее колесо спящего вечным сном мотоцикла «Урал» и замер, услышав звяканье в коляске. Бутылки! А Дашка-то – вынесла я твои склянки, на помойку вынесла. Нет веры бабам. Ну хоть что-то…

Через пять минут брезентовая сумка наполнилась пыльной стеклотарой. Конечно, цена на нее была уже не та, но на пиво хватит, а там уж как-нибудь. Чихнув несколько раз от паутины и плесени, Илюха запустил руку уже в самое нутро коляски, нащупал два подгнивших валенка, ткнул их в раздражении кулаком и замер. Внутри одного из них булькнуло что-то родное. Он ткнул еще раз, затем наклонился, подтащил к себе разношенное голенище, сунул в гнилое нутро руку и достал то, чего достать никак не мог не только в собственном гараже, но и нигде вовсе и ни за какие деньги. Мать твою… «Божья роса». Местного разлива. Уже лет пять, как комерса, что окучивал эту ниву, прижучили. Сан Саныч Шмаль, хороший был мужик. С понятиями. Жаль только пропал он с концами после то ли наезда какого, то ли внеплановой проверки. А с пару месяцев назад, как раз в конце марта, и вовсе сгорел его законсервированный заводик. Знатная была водка, не жулил Саныч, хотя и использовал привозной спирт. Воду подтаскивал с какого-то проверенного родника. Илюха еще подрабатывал у него сначала на пятьдесят втором, а потом на газели, развозил беленькую по окрестным деревенским сельпо. Два года баранку так крутил, как раз до скончания бизнеса… Когда же он успел ее заначить? Мотоцикл-то как раз те пять лет и стоит. Неужели пьяным был? Случалось, что он не только дня, недели не помнил. Виданное ли дело, при водке обретаться, и отдачи не почувствовать? Но кто бы мог подумать? Или это Дашка? Да нет…

Через несколько секунд Илюха стоял у входа в гараж, рассматривал, повернувшись спиной к собственным окнам на втором этаже, чтобы не запалить находку, найденное чудо, жмурился от удовольствия и нащупывал в кармане сотовый телефон. Так. Дашка, коза в бусах, в загон тебя, и звонить не буду, подотрись моими сотенными. А ну-ка. Вот и Лешкин номер. Весну же проводить сначала надо, потом только лето встречать!

Спрятав бутылку в глубокий карман, Илюха развернулся, с ядовитой усмешкой взглянул на освещенное утренними лучами солнца открытое окно, в котором колыхалась кружевная занавеска, и нажал на вызов другана. Прошла одна секунда, другая, и из родного окна раздался звук Лехиного рингтона.

«We all live in a yellow submarine

Yellow submarine, yellow submarine…»