Читать книгу Страна мучительных грез - Сергей Михайлович Васильев - Страница 6

Что же ждет человека в больнице? Я, еще много наполненный подъемом своего сверхэнергичного настроения, вовсе не поддавался натиску медикаментов и даже устроил сумасшедший концерт с плясками для всех принудчиков в своей палате. Принудчики – это люди, находящиеся под уголовной статьей, но им нет места в тюрьме по причине душевной болезни. И вот я восторженно плясал, веселя весь этот сброд, который совершенно не отличается от нашего поселкового. И, надо сказать, со многими подружился, ведь, опять же, меня сочли за сумасшедшего не все, несмотря на мой эксцентричный номер под песни Земфиры. Но те, кто понял, что я в бреду, а их было большинство, решили познакомить с президентом, так называли здесь маниакального Колю, который считал себя самым настоящим президентом мира, которого заключили в психушку для того, чтобы удержать его, в чем он был совершенно уверен, от могущественного влияния на мир. Надо сказать, что для меня его влияние оказалось на самом деле мощнейшим. Эрудиция ли Коли, его сокровенные познания и тайны, умение ли играть в шахматы, которому его научил Фишер, или все это разом заставило меня искренне довериться его во многом обаятельной личности. Только родители приехали узнать, здоров ли их сын, как услышали веселую новость о том, что в кругу моих близких друзей теперь президент Коля. Надо сказать, что Коля был обречен и не выходил из маниакального состояния, весь ужас постоянного подъема настроения с каких-то пор не покидал его уже долгое время. «Меня признают богом в народе», – говорил я ему, а он утверждал, что сильные мира сего убеждены в его гении и преклоняются перед ним, как перед богом, и мы стали очень дружны.

Принудчики умудрялись здесь достать выпивку, постоянно пили чифир, сооружая самодельные кипятильники, лепили из хлеба четки, которые с ловкостью перебрасывали через пальцы, чему научили и меня. Я совершенно уже не видел надобности сообщать кому-то что я бог, поэтому эта тайна миновала всех, кроме Коли. Еще полтора месяца я не выходил из маниакального штопора. Начало игриво чудачиться воображение: я превращался в дракона, ищущего свой хвост, изучая порядок этого мироздания, который здесь был в повременном приеме пищи и походах в курилку. Ничто так не ценилось здесь, как сигарета. Она была единственной отрадой для каждого, кто свыкался с трагическим ритмом жизни в этом заведении. Люди здесь становились страстными курильщиками, а сигарета могла быть выкуриваема сразу большой группой товарищей, особенно тех, кто был совершенно зачухан и слаб, не имея при себе, по причине несостоятельности или будучи обворованным, этого дурмана. Но, собрав последние силы, приходили в курилку и просили о милости докурить остаток, бедняги даже шли на гнусные трюки, поедая кал, за представление они молили о сигарете.

Весь этот тяжелый дух больницы, казалось, не вынести без затяжки. Но что бы ни происходило вокруг меня, пусть и не несло собой комичность, но все же и мучения тоже принести не могло, ведь я был под влиянием какой-то тяги, в которую уходила вся моя жизнь, и она же раздувала огонь того приподнятого, прямо как у Коли, настроения. Я даже не мог чувствовать досады за то, что не посещаю институт, не хожу на работу и вообще пребываю в столь прескверном месте, мне было как-то даже не до сожалений, я был внутренне рад как будто чему-то гораздо большему, в сравнении с той жизненной удачей, которую потерял. Но что вселяло в меня тот оптимизм и радовало все мое существо, догадаться мне было очень непросто. Назвать это все болезненным колебанием настроения, маниакальным явлением – слишком однобоко, ведь от чего-то меняются эти процессы, держится весь мой психический аппарат, и что-то увлекает от печали, что-то веселит больше, чем что-то угнетает.

Но взять, к примеру, Колю, ведь у него так всегда, и печали места нет, он быстро мог очнуться от депрессий и продолжать свой праздник президентства, который разжигали ему злые товарищи, подкидывая пищу к размышлениям о его величии. Мне же, когда отпустили домой, приснился сон. Скажу, что уже тогда, еще не будучи подкованным знанием об анализе сновидений, которым отец психоанализа Фрейд гордился по заслугам, я уже несколько разделял его взгляды и прекрасно тогда понял скрытые мысли сна, в котором увидел попугая: это огромная птица какаду схватила меня за палец когтями и стала рвать его. Когда я проснулся, то понял, что это образ Коли, человека, который превратился в попугая, повторяет все время одно и то же, твердя о своем президентстве. Также понял, что мне может грозить та же участь, стану повторять, что являюсь богом, бесконечно, так и не выходя из замкнутого круга маниакальных состояний, и тогда я проснулся, ужаснувшись той ситуации, в которой нахожусь, и уже в тот же миг ощутив себя и свободным от нее. Приступ страха перевернул все стремления маниакальных движений во мне, которые предвосхищали возможный жуткий исход такого предприятия, как игра в бога, и положил конец тому настроению, которое с дьявольской устойчивостью уже около четырех месяцев истязало меня, забирая все в моей жизни, взамен лишь предложив иллюзию, сосущую из меня остатки рассудка. Потом следующий сон, где я мучаюсь в стенах какого-то мрачного подземелья, собравшись с силами, пытаюсь выжить среди гориллоподобных существ, и сам явлюсь таким монстром, но не хватает духа удержаться в столь агрессивном обществе, и резко чувствуется слабость, которую возникает серьезная необходимость скрыть, чтобы остаться неубитым. Конечно, это переживания себя в больнице, и невозможность сохраниться прежним, не измученным этой тяжкой обстановкой, и желание сделать это велико, оно должно быть большим, иначе обязательно будешь раздавлен в этом каменном мешке. И, конечно, история сна способствовала появлению испуга за нахождение в такой обстановке, вынести из которой можно лишь злость, гнев и ненависть, ожесточение, и это в лучшем случае, а в худшем – эта адская машина психиатрической больницы, придуманная человеком, сожрет тебя без колебаний, превратив в окончательного зверя. Надо сказать, сны – великое дело, и в этом я убедился полностью, когда познакомился с работами Фрейда, но сейчас я был очень далек от моего ставшего впоследствии пристрастия – чтения его знаменитых трудов, сейчас меня волновал процесс выживания в обществе, с такой очень искалеченной психикой. Хочу познакомить вас с вопросами, которые встали передо мной, ведь теперь, после второго приступа, стало ясно, что, возможно, и конца их череде не будет.

Дело в том, что суть проблемы психиатры рассматривали простейшим образом, для меня у них не было рационального объяснения или даже любого другого, поэтому на мои жалобы они говорили, что все пройдет, ведь раньше проходило. Да, и действительно – очень даже просто и в какое-то время достаточно. Правда в том, что я совершенно не сосредоточился на этом вопросе. Мне он особенно в периоды мании был вовсе не интересен, так как я считал себя очень даже здоровым, сверх, как я думал, полным здоровья, но и в маниакальных подъемах есть свои очень неравномерные колебания, когда, например, чувствуешь, что все не так и что ты пропадаешь, были моменты просветления, как раз следовавшие за тяжелыми оценками себя. Но и эти моменты не всегда меня верно направляли, выходом было, по словам молодой подающей надежды специалистки, которая устроила краткую лекцию моей матери, обычное переживание приступов, но чтобы разделаться с болезнью, в корне нужно измениться: все-все, каждый момент, каждое воспоминание перебрать и тщательно обсудить, и тогда есть возможность целиком и полностью выздороветь, но это ей предполагалось в моем случае далеко не возможным.

Надо сказать, что девушка была абсолютно права, только за предполагаемую гипотетическую возможность моя мама все же ухватиться не смогла, так что эта информация стала полезной лишь лично мне и довольно нескоро, да и это неплохо, ведь действительно, тогда еще изучение таких вопросов было ново для нашей отрицающей любые пути к настоящему здоровью из психозов психиатрии, и совершенно четко пропагандировалось то, что мне, собственно, и говорили спецы клиник. Да, надо сказать, и уже много времени спустя никто ревностно не обращал внимания на возможность совершенно полного психического выздоровления. В институтах наших будущих специалистов, психиатров и психологов, учили, что возможны только ремиссии, ну, это, как я уже говорил, тот же маниакальный подъем, только в более скрытой форме, и предполагалось, что это можно вполне назвать здоровым состоянием несчастного собрата моего. Откуда такое возмутительное незнание или даже опасное и страшно неблагоприятное мнение?

Дело в том, что метод лечения с помощью которого я стал здоров, под названием «Современный психоанализ» не имеет достаточной известности и в США, где он и зародился. Устойчивая позиция и давление страховых агентств, совместно с фармацевтическими компаниями, там за рубежом отрицательно повлияло на развитие этого метода лечения и помешала его признанию. Этим магнатам совершенно невыгодно, чтобы люди, страхующие свое здоровье, могли таким образом через врачей, как я говорил, глубоко разбирающихся в психических проблемах, потребовать с этих страховщиков деньги на лечение с помощью далеко на самом деле не нового и по праву дорогостоящего метода под названием «Современный психоанализ». Конечно, им выгодней считать этот метод не работающим в пользу других школ психологии, которые берутся с помощью простейших объяснений привести человека к здоровью за гораздо меньшее время и деньги. И, конечно, американские фармацевты заинтересованы в том, чтобы такие как я потребляли их таблетки до конца своих дней. Так вот, благодаря такому тормозу, я только сейчас смог оказаться здоровым и донести до вас свою историю, ведь развитие этого метода активно затормаживается, надо сказать, в месте его первых практик. Сам метод разработал Хайман Спотниц, он развил идеи Фрейда, который к концу своей жизни уже имел опыт лечения психотиков, что также во многих кругах, даже психоаналитических, считается фантазией. Фрейд был психоаналитиком учителя Хаймана и в устной традиции передал ему, как нужно лечить психоз. Также могу вас заверить, что и я не являюсь вымыслом.

Но к сожалению, я на тот момент стихийной своей мании вовсе не искал таких ответов, которые нетерпеливо раскрыл сейчас вам, мне в этот период было практически все равно, так как я совершенно становился околдован с каждой вновь созревшей идеей и патологической конструкцией в моем сознании. Меня беспокоили совершенно другие мысли, думалось, что Ванга правду говорила и что все предсказания Нострадамуса, как и очень многих пророков, совершенно имеют место быть, а моей идеей становилось то, что мысли сумасшедших не принимают участия в этих пророчествах, так как они закрыты от каких-либо прогнозов. Больше того, в головах безумцев кроется непосредственное творение того самого грядущего, которое грозит всем нам. Теперь здесь, именно в психиатрической больнице, было самое настоящее для меня производство будущего. Если я бог, президент Коля, и Ванга предсказала, что президента ранит близкий друг, а это еще один его приятель, который, несмотря на твердую убежденность в том, что Коля все врет, все же союзничал с ним, ведь благодаря маниакальному нахрапу, которым мог воспользоваться его лидирующий друг, можно было получить барыш, например сигарету, так вот, этот дружок, по мнению Ванги, друг президента мира, то бишь нашего Коли, а я ничуть не сомневался в ее абсолютном знании предстоящего, и ранит, по предсказанию, своего доверчивого товарища смертельной раной в то время, когда я, всевышний, исцелю умирающего, чем и закончится эта правдивая история. Так-то вот и правила мной одна из идей, которую я совершенно не сообщал психиатру, сами посудите, это не ее дело. Мы обсуждали с ней черт его знает что, например, что мне можно и выпить в отпуске, но совершенно немного, джин-тоник, и при этом прогуливаться только с мамой. С недолгим временем врач отобрала плеер, он разжигал здесь, в строгом научном месте, мою болезнь, теперь сплясать для всех я уже не мог. Ну что за радость в шаманских танцах? Меня обучали здесь, как из хлеба делаются четки, как пить чифир и даже напиваться назло правилам. Коля, свыкнувшись с моим расположением, сделал ход конем, он виртуозно добывал себе здесь сигарет и перекусить, закручивая всем по вкусу истории и устраивая щедрые президентские предложения или просто искренне надоедал жертве, и все же получал желаемое. Так вот лично я, а вернее, моя матушка была удостоена чести получить от него довольно содержательное письмо, в котором он ясно излагал свои скромные просьбы. На что мать пришла в неистовое негодование и прочитала мне нотацию об этом хитром и очень даже опасном вредителе. Но я был совершенно верен дружбе, и не зря, таких богатых фантазий, которые с необыкновенной легкостью сходили за вполне естественную быль, я так и не встретил нигде, кроме как в голове этого несчастного человека, лишний раз убеждаясь тогда в том, что миром правят головы, именно такие головы. Но что Коля не в себе, я, разумеется, и предположить не мог, тем более, когда он виртуозно обыграл меня в шахматы, надо сказать, что здесь я лучших игроков положил на лопатки. И что главное – чувствовалось внутреннее достоинство этого человека вместе с гораздо более широкой, чем моя, эрудицией, и это несмотря на все то пренебрежительное отношение окружающих к нему, которое я, восхищенный его внутренним миром, воспринимал как непонимание.