Читать книгу Жуков. Танец победителя - Сергей Михеенков - Страница 7

1

Драгуны вроде как кавалерия, но если заглянуть в суть – пехота на лошадях.

Повестки в Стрелковку, Величково, Огубь, Костинку, в Чёрную Грязь и в другие деревни в окрестностях Угодского Завода приносили из Малоярославца.

Принесли и Георгию Жукову. И его погодкам, и Лёшке Жукову по прозвищу Колотырный. Кончилась московская жизнь. Прошла юность-вольница. Спокойная, обеспеченная хорошим жалованьем и чаевыми работа в дядюшкиной мастерской и в лавке. Поездки на шумные и всегда интересные, переполненные новыми впечатлениями ярмарки. Праздничные отпуска на родину, где его любили и всегда с нетерпением ждали в гости. Весёлые танцы под гармошку и лихие драки на вечеринках. Повестка из Малоярославца, клочок сероватой казённой бумаги обрывал всё в один миг. Обрывал и поворачивал его судьбу куда-то чёрт знает куда…

Ему тогда казалось, да что казалось, он был уверен, что жизнь наладилась и ничего в ней менять не надо. Заработок всё увеличивался, хотя дядюшка и скряжничал. После работы его встречала весёлая, румяная, как пасхальное яичко Маша, дочь квартирной хозяйки. Какая армия? Да ещё – война, где могут и искалечить, и даже убить…

Но попрощался с Машей. Обнял дядюшку, брата Михаила и сестру Анну. Навестил в госпитале Александра. В тот раз они разговаривали долго. И поехал в родную Калужскую губернию.

Впоследствии о своём тогдашнем отношении к призыву на военную службу он писал: «Особого энтузиазма я не испытывал, так как на каждом шагу в Москве встречал несчастных калек, вернувшихся с фронта, и тут же видел, как рядом по-прежнему широко и беспечно жили сынки богачей. Они разъезжали по Москве на «лихачах», в шикарных выездах, играли на скачках и бегах, устраивали пьяные оргии в ресторане «Яр». Однако считал, что, если возьмут в армию, буду честно драться за Россию».

Последнюю фразу этого абзаца мемуаристу, вне всякого сомнения, помог написать старший брат Александр Пилихин…

Когда Жуков со станции пришёл в родную Стрелковку, Лёшкина гармонь уже разливалась на все лады, вторила девичьи голосам где-то за огородами у реки, где в последние годы молодёжь облюбовала и утоптала до металлического блеска «пятачок».

Повестки кроме Георгия и Лёшки получили и другие Жуковы. Вечерами они ходили по деревне из конца в конец и под гармошку пели:

Последние вольные дни на родине стрелковские призывники отгуляли по-молодецки.

Днём работали. Хотелось успеть помочь родителям управиться с сенокосом. Конец июля – самая сенокосная пора. А вечером – на гулянку. К друзьям-товарищам. К девчатам. И снова – под гармошку:

Из воспоминаний жительницы Чёрной Грязи Татьяны Ивановны Емельяновой: «Очень весело, бывало, гуляли. И поют, и танцуют, и бывало это: «Пойдём смотреть – нынче Егор будет «русского» плясать».

Пляской Жукова любовались и стар и мал. Взоры земляков притягивали не только движения танцора, но и дикий огонь в его глазах, энергия русской удали, которая от него исходила. Танцем Жуков показывал не только свою стать и ловкость, но и утверждал торжество своего духа, превосходство над своими соперниками, местными женихами. И, как водилось всегда, эти его пляски с вызовом заканчивались драками.

Спустя годы, будучи уже генералом, а затем и маршалом, он, переживая мгновения душевного восторга, будет бросаться в пляс, лихо, по-молодецки отдирать «русского» на глазах у изумлённых сослуживцев и подчинённых.

2

В начале августа 1915 года новобранцы прибыли в Малоярославец на сборный пункт уездного по воинским делам присутствия. Призывников оформляли, распределяли по командам и отправляли дальше.

И здесь произошло нечто важное, буквально определившее будущую военную карьеру Жукова. Заполняя анкету, он утаил, что кроме трёхклассной сельской церковно-приходской школы окончил экстерном курс четырёхклассного вечернего училища в Москве, в Газетном переулке. Дело в том, что последнее обстоятельство резко повышало его образовательный ценз и сразу же меняло общий статус и категорию призывника. С такой начальной подготовкой Жукову была прямая дорога в офицерское училище, в школу прапорщиков.

Годы спустя Жуков так объяснил тогдашний свой выбор: «На моё решение повлияла поездка в родную деревню незадолго перед этим. Я встретил там, дома, двух прапорщиков из нашей деревни, до того плохих, неудачных, нескладных, что, глядя на них, мне было даже как-то неловко подумать, что вот я, девятнадцатилетний мальчишка, кончу школу прапорщиков и пойду командовать взводом и начальствовать над бывалыми солдатами, над бородачами, и буду в их глазах таким же, как эти прапорщики, который я видел у себя в деревне. Мне не хотелось этого, было неловко. Я пошёл солдатом».

Согласитесь, не убедительно. Ещё недавно Жуков любовался офицерами, их внешним видом и той внутренней свободой, с которой они держали себя. Кроме того, Жуков, конечно же, видел в Москве, и на улице, и в кинотеатрах, прапорщиков и юнкеров и Александровского, и Алексеевского военных училищ, по сути дела, своих ровесников, которые, как свидетельствуют многие современники, всегда выглядели настоящими щёголями и франтами. Даже на фронте, в окопах, младшие офицеры всегда выделялись выправкой и аккуратностью. По всей вероятности, некоторые места в «Воспоминаниях и размышлениях» написаны с оглядкой на цензуру. Такое было время. Главное политическое управление Министерства обороны СССР, Генеральный штаб, КГБ, а над всем этим – ЦК КПСС, секретари и работники идеологического фронта прочно крепили порученные им рубежи. Казалось бы, выходцу из бедняцкой крестьянской семьи, которого и шпандырем били, и подзатыльники от дядюшки он получал, и за водкой для мастеров в соседнюю лавку бегал, лестно было бы стать офицером.

Но как бы там ни было, а судьба поставила его именно в солдатский строй, о чём впоследствии, имея в виду вариант школы прапорщиков, Жуков немало размышлял: попади он в офицеры, и потом, когда началась Гражданская война, погоны и «офицерская честь» вынудили бы его уйти на Дон, как это сделали многое «их благородия», а потом в Новороссийск, в Турцию…

Скорее всего, стрелковские призывники договорились: чтобы их не разлучили, не раскидали по разным командам, составлять примерно одинаковые анкеты. Жукову особенно не хотелось расставаться с Лёшкой Колотырным.

И действительно, все, призванные из Стрелковщины, попали в одну команду. Вскоре их привезли в губернскую Калугу. На железнодорожном вокзале построили повзводно и погнали на юго-восток, к Бобруйским артиллерийским складам. «В Калугу прибыли ночью, – вспоминал Жуков. – Разгрузили нас где-то в тупике на товарной платформе. Раздалась команда: «Становись!», «Равняйсь!». И мы зашагали в противоположном направлении от города. Кто-то спросил у ефрейтора, куда нас ведут. Ефрейтор, видимо, был хороший человек, он нам душевно сказал:

– Вот что, ребята, никогда не задавайте таких вопросов начальству. Солдат должен безмолвно выполнять приказы и команды, а куда ведут солдата – про это знает начальство».

Первую солдатскую заповедь, прозвучавшую из уст старого служаки- ефрейтора, рота усвоила сравнительно легко.

Бобруйские артиллерийские склады – это не совсем склады, а скорее урочище, по-нынешнему микрорайон, на окраине губернского города, который обычно называют просто воинской частью. Именно здесь началась военная служба будущего полководца.

Ещё в 1807 году Министерство военно-сухопутных сил Российской империи приняло решение о создании «запасного артиллерийского парка на девять дивизий». Указом государя императора Александра I самый крупный парк боеприпасов русской армии был размещён именно здесь, под Калугой, к западу от Москвы и на полпути к Смоленску. История войн подтверждала: в случае нашествий с запада именно здесь, между Смоленском и Калугой, завязывались основные решающие бои. Размещение складов боеприпасов здесь гарантировало обеспечение подвоза для артиллерии действующей армии. При складах уже тогда сформировали запасной артиллерийский полк. Место выбрали во всех отношениях удобное: в глухом лесу на берегу небольшой речушки, вдоль которой пролегала дорога. До сих пор в Калуге бродят легенды, что здесь «при царе» пленные французы построили подземный завод: в просторных подземельях снаряжали и готовили к боевому применению корпуса ядер и артиллерийских гранат, но впоследствии, когда надобность в ядрах отпала и артиллерия перешла на снаряды, вход в подземелье замуровали, и, как пишут местные хроникёры, «следов от подземелий не осталось». В канун нашествия Наполеона генерал от инфантерии граф Михаил Андреевич Милорадович, впоследствии ставший героем Отечественной войны 1812 года, а потом убитый декабристом Каховским на Сенатской площади в Санкт-Петербурге, «лично приезжал для осмотра и остался весьма доволен». Позже здесь были устроены склады для воинского обмундирования и снаряжения, построены казармы для новобранцев-рекрутов. Постепенно возник военный городок.

«Разместили нас в бараке на голых нарах, – вспоминал Жуков. – Сказали, что может отдохнуть до 7 часов утра. Здесь уже находилось около ста человек. В многочисленные щели и битые окна дул ветер. Но даже эта «вентиляция» не помогала. «Дух» в бараке стоял тяжёлый».

Тяжёлым оказалось и впечатление от первых дней и недель службы. Злобный и мстительный командир отделения ефрейтор Шахворостов, вольно махавший перед строем кулаками, пьяница ротный…

3

В сентябре батальон по железной дороге перебросили в Харьковскую губернию под Балаклею. Здесь-то и формировались маршевые роты для 10-й кавалерийской дивизии. Дивизия не выходила из боёв и требовала постоянного пополнения. Ещё в дороге узнали, что дивизия, в которой им предстоит служить и воевать, состоит из трёх кавалерийских полков – гусарского, уланского и драгунского. Все три – лёгкая кавалерия. Гусары были окутаны туманом романтики, да и унтер-офицеры, от которых «в царской армии целиком зависела судьба солдата», по слухам, в гусарском учебном эскадроне «были лучше и, главное, более человечные».

Ещё на станции, сразу после разгрузки, новоприбывших построили и распределили по эскадронам.

«После разбивки, – вспоминал маршал, – мы, малоярославецкие, москвичи и несколько ребят из Воронежской губернии, были определены в драгунский эскадрон».

Стоит напомнить, что драгуны – это род кавалерии, способной действовать с одинаковым успехом как в конном, так и в пешем строю.

Однако в 5-м запасном кавалерийском полку драгун готовили прежде всего как кавалеристов – совершенно определённо для действия в конном строю. Как позже выяснилось, генералу Келлеру пехота на лошадях была не нужна. Ему нужны были кавалеристы! Надёжные рубаки!

Вскоре выдали новенькое кавалерийское обмундирование, конское снаряжение, за каждым закрепили лошадь. «Служба в кавалерии оказалась интереснее, чем в пехоте, но значительно труднее. Кроме общих занятий, прибавились обучение конному делу, владение холодным оружием и трёхкратная уборка лошадей. Вставать приходилось уже не 6 часов, как в пехоте, а в 5, ложиться также на час позже», – вспоминал Жуков начало своей воинской службы.

К весне 1916 года начали формировать маршевые эскадроны для отправки на фронт. Но наиболее способных отобрали и направили в учебную команду.

Учебная команда для подготовки унтер-офицеров – это то, что в Красной армии будут называть школами младшего комсостава, а в Советской армии – сержантскими школами. Через них прошли миллионы, так и не став даже старшинами. Взводный Дураков, оказавшийся терпеливым и мудрым наставником, надел на драгуна Жукова унтерский ранец почти насильно, во многом против воли своего подопечного. Ни тот ни другой тогда ещё не знали, что в том ранце уже лежал маршальский жезл…

А ведь всё начиналось тяжело, через силу. И новый унтер ему попался жестокий дуролом, и фамилия у него была Бородавко, и кличка первой лошади нелепая – Чашечная…

4

Учебная команда дислоцировалась в городке Изюме той же Харьковской губернии. Казарм не было, личный состав расселили по палаткам. Начались занятия.

После первых же дней новоприбывшие в Изюм поняли, что «с начальством… не повезло» и здесь. «Старший унтер-офицер оказался хуже, чем Бородавко», – вспоминал потом недобрым словом своего очередного наставника.

Наставник имел прозвище – Четыре с половиной. Указательный палец на его правой руке был наполовину обрублен. Огромный, упитанный, унтер имел свирепый нрав и во время занятий или построения мог ударом кулака сбить с ног замешкавшегося солдата. Всё ему сходило с рук. Однажды замахнулся и на Жукова, но совершенно неожиданно драгун принял боксёрскую стойку и так взглянул на растерявшегося Четыре с половиной, что тот разжал кулак и опустил руку.

С тех пор житья Жукову и вовсе не стало. Четыре с половиной наказывал его чаще других и строже других. Не спускал ни одной оплошности, ни одной ошибки своего подчинённого. «Никто так часто не стоял «под шашкой при полной боевой», не перетаскал столько мешков с песком из конюшни до лагерных палаток и не нёс дежурства по праздникам, как я. Я понимал, что всё это – злоба крайне тупого и недоброго человека. Но зато я был рад, что он никак не мог придраться ко мне на занятиях».

И вот тут унтер изменил тактику. После жёсткого «кнута» неожиданно предложил «пряник», а именно: заняться его «канцелярией», стать «нештатным переписчиком». Услугу обещал оплачивать освобождением от некоторых занятий, которые буквально изматывали солдат тяжёлыми физическими нагрузками. Так что предложение на первый взгляд выглядело заманчивым.

– Будешь вести листы нарядов, отчётность по занятиям и… выполнять другие поручения, – сказал ему Четыре с половиной.

«Выполнять другие поручения» означало доносить на своих товарищей: сообщать, кто о чём говорит, кто кого бранит, кто что задумал.

Изюм в 1914 г.

[Из открытых источников]

На это двадцатилетний драгун из калужских ему ответил:

– Я пошёл в учебную команду не за тем, чтобы быть порученцем по делам, к основной службе не относящимся.

– Ну-ну… И зачем же ты сюда пошёл? – усмехнулся унтер.

– Чтобы досконально изучить учебный курс и стать унтер-офицером! – простодушно ответил Жуков.

Ответ драгуна окончательно вывел из себя Четыре с половиной:

– Ну, Жуков, смотри… И попомни моё слово: унтер-офицером ты ни-ког-да не станешь!

И началась затяжная война. Кто служил в армии, тот знает, что это такое, когда с самого начала не складываются отношения с непосредственным начальником и когда каждый твой шаг, даже правильный, вызывает в командире только раздражение, переходящее порой в бешенство. Притом что ты прекрасно понимаешь: тебе никто, кроме тебя самого, не поможет, а его никто не остановит, ты с ним один на один, и он тебя либо сломает, либо ты устоишь, но стоить это будет дорого.

Четыре с половиной начал ломать Жукова. Но Жуков стоял на своём. И в конце концов в затяжной схватке устоял. Унтер, видя, что драгун с характером, что просто так сломать его не удастся, подвёл непокорного под отчисление из учебной команды и объявил об этом в самый канун выпускных экзаменов – «за недисциплинированность и нелояльное отношение к непосредственному начальству».

А между тем, готовясь к выпуску, все в эскадроне были уверены, что первым на испытаниях будет драгун Жуков. Потому что на занятиях он почти всегда оказывался первым! В школе существовало правило: лучший из лучших выпускался в звании унтер-офицера, остальные – вице-унтер-офицерами, «то есть кандидатами на унтер-офицерское звание».

Унтер-офицер в армейской кавалерии тех лет имел звание либо старшего вахмистра, либо младшего вахмистра. Соответственно – либо три поперечные лычки на погоне, либо две. В Красной армии (когда ввели погоны) и в Советской армии унтер-офицерское звание соответствовало званию младшего сержанта и сержанта.

На одно из этих званий, а точнее младшего унтер-офицера, вполне справедливо, как лучший в эскадроне по всем воинским дисциплинам, претендовал драгун Жуков. Вместо этого он едва не был отчислен из учебной команды рядовым драгуном. Помог случай. Вместе с Жуковым в эскадроне заканчивал учебный курс драгун, старший брат которого, офицер, служил в эскадроне в должности заместителя командира по учебной части. Товарищеские узы в эскадроне были крепкими, и младший брат обо всём рассказал старшему.

Представление унтера на отчисление драгуна Жукова из учебной команды разбирал сам начальник курсов. Он вызвал Жукова для беседы. В разговоре выяснилось, что он москвич, из Марьиной Рощи, до войны работал краснодерёвщиком, потом служил в уланском полку вахмистром. Воевал. В бою показал себя храбрым и умелым командиром, награждён несколькими солдатскими Георгиевскими крестами и досрочно произведён в офицеры. После тяжёлого ранения, ещё не вполне оправившись, принял учебную команду. Но назначение это для него временное, потому что, как только рана перестанет беспокоить, снова уйдёт на фронт.

– Вот что, солдат, – обратился он к Жукову и указал на плотно исписанный лист. – На тебя поступила плохая характеристика. Здесь написано, что за четыре месяца обучения имеешь больше десятка взысканий, дерзишь, называешь своего взводного командира «шкурой» и прочими нехорошими словами. Так ли это?

– Да, ваше благородие, – ответил Жуков. – Но одно могу доложить, что всякий уважающий себя человек на моём месте вёл бы себя так же.

Начальник курсов начал расспрашивать о взводном командире. Жукову пришлось всё рассказать. Слова драгуна целиком совпадали с тем, что начальник успел узнать от других солдат и офицеров. Выслушав Жукова, начальник курсов коротко сказал:

– Иди во взвод, готовься к экзаменам. И постарайся быть лучшим. Не подведи меня.

Это была победа.

Экзамены Жуков сдал успешно. Но желанного звания всё же не получил.

В середине 1960-х годов Константин Симонов провёл ряд интервью с маршалами-фронтовиками. В стране «потеплело», и беседы писателя с полководцами получились на редкость откровенными, а потому интересными. Разговаривали они и о том, как начинались их солдатские пути. Все они свои первые звания и награды получили в царской армии. И о том, куда идти, когда в стране и в армии произошёл разлом. Вот что сказал Симонову Жуков: «Конечно, в душе было общее ощущение, чутьё, куда идти. Но в тот момент, в те молодые годы можно было и свернуть с верного пути. Это тоже не было исключено. И кто его знает, как бы вышло, если бы я оказался не солдатом, а офицером, получил бы уже другие офицерские чины и к этому времени разразилась бы революция. Куда бы пошёл под влиянием тех или иных обстоятельств, где бы оказался? Может быть, доживал бы где-нибудь свой век в эмиграции? Конечно, потом, через год-другой, я был уже сознательным человеком, уже определил свой путь, уже знал, куда идти и за что воевать, но тогда, в самом начале, если бы моя судьба сложилась по-другому, если бы я оказался офицером, кто знает, как было бы. Сколько искалеченных судеб оказалось в то время у таких же людей из народа, как я…»

Многие будущие полководцы Красной армии, командующие армиями и войсками фронтов, Маршалы Советского Союза начинали свою службу с унтер-офицерских званий. Маршал И. С. Конев окончил учебную команду в звании фейерверкера, что соответствовало армейскому унтер-офицеру. Унтер-офицерами на фронтах Первой мировой войны были будущие маршалы С. К. Тимошенко, С. М. Будённый, К. К. Рокоссовский.

Учебные команды старой русской армии давали неплохую военную подготовку для командиров низшего звена. Вспоминая муштру под зорким оком взводного командира, Жуков признавал, что учили всё же хорошо: «Каждый выпускник в совершенстве владел конным делом, оружием и методикой подготовки бойца. Не случайно многие унтер-офицеры старой армии после Октября стали квалифицированными военачальниками Красной армии».