Читать книгу Калейдоскоп - Сергей Надымов - Страница 4

– Бомбардировка Иршвана, в общей сложности, продолжалась трое суток. Силы противовоздушной обороны города оказались укомплектованы меньше чем на тридцать процентов, так как большую часть войсковых соединений и техники в рамках операции «Нойер» спешно перебросили на особо сложные участки растянувшегося на тысячу километров Третьего Западного фронта. Вкупе с отсутствием тренировок по эвакуации и ночной светомаскировке, а также с общей неготовностью населения к началу военных действий непосредственно на территории государства, это привело к ужасающим последствиям. Количество погибших к концу третьего дня бомбардировок составило восемьдесят пять тысяч человек, раненых двести тысяч. Более точное число пострадавших установить невозможно из-за низкой культуры хранения данных в этот период истории. Бомбардировка также разрушила в среднем каждые девять из десяти построек в черте города, что привело к массовому бегству жителей Иршвана в соседние кантоны ввиду неминуемого голода и наступавших холодов…» Слушай, Люд, с меня хватит на сегодня, наверное. Сплошные фронты, потери, отступления, высоты и штабы, – Ирина потерла глаза кончиками пальцев, слегка массируя их, и свернула настольный интерфейс, повернувшись к своей напарнице, сидевшей за соседним столом. – Я надеялась, у Хозяев с этим получше было, чем у нас, а тут…

– Ой, хорош! Никогда такого не было, и вот опять! Ир, этим событиям минимум несколько тысяч лет. В это же время люди друг в друга копьями тыкали и из луков стреляли. Я не помню, изобрели тогда уже луки? Или все еще камнями и палками обходились? У меня с историей проблемы.

Коллега Ирины вытянулась на своем кресле и смачно потянулась, отчего легкое летнее платье белого цвета крайне откровенно облепило ее статную фигурку, на которую заглядывался не один холостяк Поселка. Да и не только холостяки, отчего Люда слыла вертихвосткой, отчасти благодаря слухам, запущенным теми женщинами, которые считали ее потенциальной соперницей, а отчасти из-за того, что действительно успела в свое время наворотить дел на любовном фронте.

В последнее время она не прилагала к этому никаких усилий, что слабо влияло на уже приобретенную славу, хватило прошлых заслуг, и еще как. Но Людмилу все это не особо беспокоило, как в начале, так и сейчас. Все, что она делала, делала легко, от души и с полной самоотдачей, будь то созидание, разрушение, работа или лень, в зависимости от того, куда указывала стрелка ее внутреннего компаса. Эх, годы молодые. Ирине, в ее какие-то тридцать с хвостиком странно было так думать, особенно в Долине, где возрастные изменения перестали быть проблемой, но в последнее время ей самой хотелось больше спокойствия, чем авантюр и экспериментов.

Волей-неволей, вся их жизнь после Раскола сама стала одной большой авантюрой, на фоне которой приземленные страсти в определенной мере поблекли. Возможно, дело в пресловутом времени, которое вроде как лечит. Слишком мало его прошло пока что, по крайней мере, недостаточно. Хотя, это слишком субъективно. Кто-то жаждал спокойствия и изо всех сил его добивался, или наоборот, не прилагал никаких усилий, чтобы ощутить его. Некоторые, как Люда, поначалу наоборот пускались во все тяжкие, компенсируя этим полученный стресс, и очень долго приходили в норму, успокаиваясь и переставая бросаться из крайности в крайность.

Собственно, это стало одной из причин взять Люду в напарницы. Всем казалось, что так за ней будет проще приглядывать, о чем ее как-то после очередного Совета тихонько попросил Андрей, которого, в свою очередь, попросила Антонина. Да, сначала это походило на обязанность, но постепенно Ирина почувствовала, как общение с новой подругой помогло ей самой расслабиться, ощутить себя более живой, даже более здоровой, причем в какой-то степени лучше, чем это сделала техника Поселка, работающая где-то на грани с волшебством. Видимо, в здоровье моральном она нуждалась больше, чем в физическом. И это неудивительно.

– У нас и перед самым Расколом кое-где люди друг в друга копьями тыкали, и из луков стреляли, если уж на то пошло. Да и во время Раскола, если ты не забыла. А у них было вот это все. Странно думать, что до такого уровня развития они тоже шли по трупам.

Ирина широким жестом обвела рукой помещение архива Культурного Центра Поселка, в народе «Библиотеки», выточенное из черного камня, напоминавшего видом обсидиан. Стены его представляли собой цельные конструкции с прямоугольными длинными углублениями от угла до угла, в которых располагались ряды блоков памяти и герметичных контейнеров с бэкапами на местных физических носителях.

Сидели девушки за одним из двадцати длинных столов со встроенными портативными интерфейсами. На столешницах перед ними лежали блоки данных, похожие на короткие черные каменные брусочки прямоугольной формы. На них они переносили уже обработанную информацию после длительного процесса вычитки, правок, бесчисленных проб и ошибок с загрузкой в память Лекторов. Всегда приходилось делать несколько версий, потому что постоянно случались оказии с, как казалось, уже целыми законченными параграфами. Лектор мог принять текст одного, но вдруг, в связке со вторым, общая комбинация данных отторгалась, и тогда им приходилось править каждый параграф отдельно, стыкуя их снова и снова, пока результат не удовлетворял привередливую машину.

А иногда, из-за, например, двадцатого параграфа, приходилось переделывать первый. Но выяснялось это только тогда, когда они в обратном порядке доходили до него от девятнадцатого. В такие дни Ирине хотелось кого-нибудь прибить. Она даже на полном серьезе предложила Людмиле повесить в Библиотеке боксерскую грушу, памятуя о практике некоторых компаний из базовой реальности, но та сказала, что ей больше импонирует возможность как следует проораться от злости, так как это менее энергозатратно, тем более что местная акустика к этому весьма располагала.

Самым обидным в этом без того затянутом и кропотливом процессе обработки информации было то, что они до сих пор не смогли вычислить отторгаемые детали в тексте. Иногда одни и те же формулировки, названия и даты не принимались Лектором в одном параграфе, но легко пропускались им в тексте другого. Чтобы снова быть отторгнутыми, когда они добавляли следующий по порядку.

Приходилось придумывать, как обмануть машину. Они сместили на один год местное летоисчисление, извратили практически все названия, заведя для новых получившихся терминов и наименований отдельный словарик, и еще много, много чего другого. Людмилу это даже вроде как забавляло. Она радовалась одинаково и тогда, когда у них с Ириной получалось обыграть Лекторов, и когда те брали верх, словно это все казалось ей большой игрой без проигравших. Впрочем, в какой-то мере, так и было, и со временем сама Ирина стала относиться к неудачам гораздо спокойнее, хотя, казалось бы, именно она должна оказывать на Людмилу благотворное влияние, а не наоборот.

Кроме прочих проблем, Лекторы категорически отказывались принимать и преобразовывать в обучающие программы информацию в виде аудио и видеозаписей, а также фотографии. Чертежи, схемы и планы они сжирали без проблем, но только в определенном формате. Обмануть систему не удавалось, но они все равно пытались, правда, не веря в результат, а больше для спортивного интереса. Например, вырезали фрагменты фото или видео с изображениями каких-либо чертежей и пытались подсунуть их Лекторам, изменив формат изображения, но те все равно распознавали и отторгали обманки. Но вот если нейросеть обрабатывала эти изображения и на их основе сама в специальной программе создавала необходимый чертеж, тогда все проходило как надо.

Все эти условности по отдельности не являлись чем-то ужасным и непреодолимым, но, когда они складывались в целые системы из проблем, иногда хотелось просто махнуть рукой на это все. Впрочем, иногда они так и делали, давая себе передышки на несколько дней, а иногда и недель. Работать приходилось только с тем, что имелось на руках, ввиду невозможности вмешательства в работу Лекторов. В итоге, изучать отвергаемые ими материалы приходилось по старинке, то есть самостоятельно, а не передавая информацию в мозг напрямую. Если кратко, то их с Людой работа предназначалась для людей стойких и терпеливых и перерывы в ней являлись просто объективной необходимостью, чтобы не перегореть, даже учитывая то, что они научились получать от процесса удовольствие.

– Я, если честно, им даже завидую.

– Да они ведь исчезли, ты не заметила? – Людмила многозначительно вскинула брови, и похлопала по пустому креслу рядом с ней. – Сидел тут Хозяин, которому ты завидуешь, а потом пшик, и нету. И все изобретения, все знания, ничего ему не помогло. И остались его творения, услужливые, одинокие и потерянные дожидаться новых хозяев, взамен старого. Все еще завидуешь?

– А знаешь, завидую. Они построили и изобрели все это, а мы просто пришли на все готовенькое. У них был мир, у нас войны. У них достаток, у нас голод. У них всеобщая свобода, а у нас кучка быковавших как гопники государств, замкнутых на чувстве собственного превосходства. Тебе не кажется, что жить так, как они, стоило того, чтобы рано или поздно исчезнуть? А жить так, как жили мы, не стоило того, чтобы оставаться?

– Андрей на тебя плохо влияет, разводись, – Людмила фыркнула, уперлась руками о столешницу и встала, одернув платье. Снова потянулась, аж привстав на носочки и глубоко зевнув, так что Ирина не удержалась, и зевнула следом за ней. – И вообще, откуда ты знаешь, может, в базовой реальности все стало бы в итоге так же, если бы не Раскол. Лет, эдак, через тысячу. Ну или две, если не так оптимистично. Ну или через три, на крайний случай.

– Или вообще бы ничего не стало.

Людмила пожала плечами.

– Или так, откуда мне знать.

Ирина последовала примеру коллеги, и тоже поднялась, после долгой работы оглядывая помещение так, словно первый раз его увидела. Она как ребенок не уставала удивляться чудесам Долины, тем более что благодаря Андрею знала о них куда больше остальных жителей Поселка. И все равно, как же было, по сути, чуждо и странно прикасаться ко всему здесь, ходить по этим дорогам, жить в этих домах, пользоваться технологиями, к которым они не имели никакого отношения.

Так могли бы себя чувствовать археологи, откопавшие Трою. Ну, если бы из руин к ним вышли голограммы троянцев, и на пальцах рассказали про чудеса жонглирования атомами или управление гравитацией. Будь все здесь ветхим, забытым, древним, наверное, Ирина восприняла бы это гораздо проще. А сейчас она словно жила в каком-то ярком фантастическом фильме с невероятно реалистичными декорациями, и уже несколько лет укладывала у себя в голове факт того, что это реально. К ее чести, вполне успешно.

– Люд, а помнишь, что Хозяева сделали первым, когда расщепили атом? Начали строить электростанции и запретили использование технологии в военных целях. А люди разбомбили два города, а потом почти век трясли друг перед другом фаллическими символами превосходства, меряясь, у кого ракета толще, длиннее и траектория полета у какой из них хитрее. Видимо, компенсировали недостатки. И дальше продолжили бы трясти. И дотряслись бы.

– Бла-бла-бла-бла.

Людмила демонстративно закрыла уши ладонями и закатила глаза. Ира только головой покачала и беззлобно продемонстрировала напарнице средний палец, на что та моментально ответила таким же жестом, но на всякий случай присовокупила к нему высунутый язык.

– Балда малолетняя. Не хочешь слушать, не спрашивай.

– Я поддержать разговор хотела, а ты устроила мне лекцию с чтением морали.

– Ты уже большая девочка, сама разберешься, что морально, а что аморально.

Людмила коварно улыбнулась и стрельнула Ире глазками, старательно начав имитировать деревенский выговор.

– Ой, Ирка, да ты чо! Я же главный аморальный элемент на Поселке то.

– Сама так решила, аль нашептал кто, а, Людк?

Ирина усмехнулась, подыграв подруге, и принялась собирать со стола блоки данных, аккуратно укладывая их в небольшой герметичный контейнер с глянцевой поверхностью серого цвета, размером примерно с коробку для домино, сделанный из того же материала, что и сами блоки данных.

Складывалось такое ощущение, что у Хозяев он был универсальным, ведь и блоки портативных интерфейсов, и столы, и даже сами стены в помещении были сделаны из него же. Или, учитывая назначение здания, это могло быть символизмом. Здание, вмещающее знания, построенное из материала, на который эти знания записываются. А еще, если попросить интерфейс здания включить верхний свет, то потолок начинал светиться. Короче, мультизадачность как она есть.

Людмила решила помочь ей, правда помощь состояла исключительно в прицельном катании своих блоков по гладкой столешнице в сторону коллеги с крайне хулиганским видом.

– Тише ты, коза, не в боулинге.

– Да ладно тебе, Ир, они же небьющиеся. А по поводу «нашептал», тебе еще самой Верка в уши не накапала?

– А ты ей еще повод дала? – Ирина уложила последний блок в контейнер и аккуратно закрыла его, надавив на крышку до легкого щелчка, заблокировав напоследок наручным интерфейсом. Просто на всякий случай, мало ли кому придет в голову побаловаться. В Библиотеке отсутствовали замки, благо до вандализма никто в Поселке еще не дошел. Андрей вот, правда, уверял, что это явление, скорее всего, временное. В итоге его совету поставить блокировку на контейнеры с блоками данных Ирина все-таки последовала.

– Я еще не совсем морально разложилась, родная моя, чтобы из семьи с двумя детьми мужика уводить. Вот если бы один, тогда…

– Да ну тебя, честное слово. Я-то понимаю, когда ты стебешься, а вот Верка та же самая, похоже, нет. Удивляйся потом, что это она на тебя зуб точит.

– А это не моя проблема, что у нее чувства юмора нет.

Пока Ирина возвращала на место контейнер и отключала ее настольный интерфейс, Людмила уже дошла до двери в холл Библиотеки, и теперь стояла возле нее, сцепив руки за спиной, нетерпеливо покачивалась с ноги на ногу в ожидании подруги.

– Ох, Люд, поверь, в основном проблемы у людей с юмором именно от людей без него, а никак не наоборот.

Ирина прошлась мимо ровных рядов с такими же контейнерами, как тот, что она вернула на место и, поравнявшись с подругой, в пару щелчков по интерфейсу выключила свет в архиве, взяла Людмилу под руку, и вышла с ней в ярко освещенный холл Библиотеки.

Он оказался круглым залом, диаметром примерно в шестьдесят метров, с прозрачным куполом вместо крыши. Ночью на этом куполе горели встроенные в него фосфоресцирующие кристаллы, накапливающие заряд в течение дня. Они изображали звезды, повторяя созвездия на куполе Долины. Правда, здесь картина была куда как более полной, из-за того, что искусственный небосвод Библиотеки не пересекали граница и вкрапления осколков. Это в том числе помогло им понять, что раньше Долина простиралась намного дальше той границы, в которую ее втиснул Раскол.

С наступлением темноты, рукотворное звездное небо разгоралось все ярче и ярче, пока не начинало отражаться в наполированных до блеска мраморных черных плитах, которые выстилали пол холла, а его такие же черные стены создавали ощущение бесконечности вокруг человека, который стоял в самой середине зала. Светиться они могли много часов подряд, но как только включалось солнце, постепенно угасали.

Пару лет назад Андрей решил устроить здесь для них романтический ужин. Сам приготовил мясо, принес в холл круглый столик с двумя мягкими стульями, высокие свечи в стеклянных подсвечниках. После ужина они загасили их, расстелили на полу толстый плед и валялись на нем, просто любуясь звездами и потягивая вино. Здесь, в Долине, таких моментов у них стало гораздо больше, чем до Исхода, где их жизнь под давлением среды и обстоятельств медленно, но верно превращалась в простое существование ради удовлетворения базовых потребностей. Ирина изо всех сил цеплялась за каждый новый положительный пример, чтобы не обесценивать то, через что они прошли и то, что скрывали. Сейчас, погрузившись в приятные воспоминания, она словно снова на несколько секунд оказалась в том вечере, который с удовольствием бы повторила еще и еще. Надо будет озаботиться этим, кстати, в этот раз была ее очередь придумывать идею для свидания.

– Ты чего разулыбалась? – Людмила легонько толкнула подругу локотком в бок и с хитрым прищуром заглянула Ире в глаза, наклонившись на ходу вперед.

– Да так, вспомнилось. Слушай, я, наверное, домой сразу. Пообещала Андрею приготовить что-нибудь сегодня, а пока даже не придумала, что. Полистаю по дороге кулинарку, может, соображу чего.

– Ну, сама смотри, а я переоденусь и в клуб. Буду смущать умы, и вызывать возмущение плебса. Приходите, если выживете после ужина.

На выходе из здания Людмила отпустила руку подруги и, запрыгнув на широкие каменные перила, как пушинка соскользнула по ним вниз, ловко спрыгнув в самом конце на тротуар, прощально помахав рукой не успевшей придумать остроумный ответ Ирине.

– Вот ведь жопошница. Проблемы у нее с историей, как же, ври больше. Плебс, блин.

Она с улыбкой покачала головой, глядя Людмиле вслед, и неторопливо зашагала вниз по ступеням. Времени еще предостаточно, Андрей по будням не так часто возвращался домой до четырех, тем более что они с Данилем опять взялись за свой проект с исследованием купола. Ну, все лучше, чем…

Она отогнала внезапно накатившие мрачные мысли, и на ходу развернула наручный интерфейс, открыв их местный поселковый форум, наполнением которого занимался каждый понемногу, а модерацией муж той самой Веры, Павел Никитин, бывший системный администратор НИИ чего-то имени и памяти кого-то. Если бы дьявол существовал, аббревиатуры из десяти букв изобрел бы все равно не он, потому что они находились за пределами дьявольской воли и интеллекта.

Так, кулинарный раздел, блюда из мяса, естественно, к которому она так же, как и Андрей, испытывала особый пиетет. Жареное? Нет, не хочется сегодня, недавно ели. Тушеное? Пожалуй, тоже нет, Андрей не так сильно его любит. Запеченное? А вот это подойдет, что там есть? Сорок блюд, неплохо-неплохо, есть что выбрать. Что это тут у нас? Сливки, лимон, это может быть интересно, надо изучить внимательней.

Вчитываясь в строчки на голограмме, Ира периодически отвлекалась чтобы, разминувшись с очередным знакомым, вежливо кивнуть и улыбнуться, внутренне радуясь, что никто из них не решил поделиться с ней новостями или обсудить погоду. Она не считала себя букой, и любила пообщаться, но не всегда и, откровенно говоря, не со всеми. Да, Исход в какой-то мере сплотил их, но двести человек, это уже достаточно много, да и, если быть честной до конца, до Исхода со многими из них она не очень захотела бы общаться, а если бы и захотела, то вряд ли бы нашла много общих тем. Благо, Поселок был достаточно большим, а занятий в нем достаточно много, что позволяло нечасто сталкиваться с людьми не очень ей интересными.

Многие дома, мимо которых Ирина проходила, пустовали, не приходя в запустение только благодаря сонму Чистильщиков, патрулировавших улицы как бдительные часовые, днем и ночью. Наверное, они продолжали делать это все время, пока Поселок пустовал, возможно, очень, очень долго. Когда Колонна вошла в Долину, то далеко не сразу нашла Поселок. На экспедицию вглубь осколка они решились, когда близко познакомились с самоходными Творцами и переносными Парацельсами, зализав раны, отъевшись и хоть немного приведя в порядок разорванную в клочья Исходом психику. В памяти Ирины эти дни слились в одно размытое пятно, в котором она с трудом могла вычленить отдельные лица и засевшие в голове фразы, да общую канву событий, не больше.

В тот момент, когда они вошли в Поселок, он уже выглядел практически так же, как и сейчас, за исключением тех домов, над которыми они теперь уже успели поработать, изменив их под свой вкус. Какой-то четко выдержанный общий стиль у построек отсутствовал. Центр оказался строгим административным зданием с заявкой на минимализм, а Библиотека замерла на странном стыке готики и барокко. Что касается жилых домов, то сейчас каждый переделывал их, кто во что горазд, иногда перестраивая практически с нуля, оставив только фундамент. Иногда, по мнению Ирины, результат оставлял желать лучшего, но никто не собирался никого ограничивать в полете фантазии. Использовались для этого как типовые проекты из базы Даниля, так и заготовки из архивов Центра и Библиотеки.

Так что, в Поселке теперь встречались даже домики в скандинавском стиле или близком к постмодернизму. Сами Ирина с Андреем сначала жили в типовом доме, но пару лет назад все-таки выделили время и перестроили его в замечательный двухэтажный барнхаус шоколадного цвета, с большими окнами, двускатной крышей без свесов и просторной верандой, все как Ирина хотела. Прежде чем она согласовала проект этого дома, Андрею пришлось перебрать несколько сотен вариантов, но делал он это с огромным удовольствием.

Захоти кто переселиться в другой дом, он мог просто подать заявку на смену адреса на форуме, и сразу же идти и выбирать любой из свободных, въезжая хоть в ту же минуту на все готовое, если не испытывал потребности в самостоятельном оформлении жилища. А если испытывал, то с этим ему могли помочь Творцы и Даша Петрова. Вот уж кто, а она смогла реализоваться здесь в полной мере, целыми днями, а иногда и ночами создавая в продвинутых графических редакторах всевозможные предметы интерьера, еще и имея возможность тут же их конструировать в реальности и уничтожать, если результат не соответствовал ожиданиям. Она как будто дорвалась до компьютерной игры про обустройство жилища в масштабах один к одному. Только такие маленькие счастья отдельных людей и могли сформировать счастье их общины в целом, иначе они вернутся к тому, что окружало их до Исхода. В глазах Ирины это стало бы деградацией, без сомнений.

Подняв глаза от экрана, Ирина удивленно хмыкнула. Оказывается, за чтением рецептов и внутренним монологом она не заметила, как на автопилоте дошагала до самого своего порога. Она оглянулась и, приложив ладонь к глазам, посмотрела на небо. Над Поселком зависло красивое кучевое облачко, белое и слишком аккуратное, чтобы быть настоящим. На самом деле, Ирина прекрасно понимала, что не отличила бы искусственное облако Долины от реального. Она просто знала это, а остальное дорисовывало ее сознание, сопротивляющееся факту того, что его так просто обмануть.

Сквозь облако пробивалась целая россыпь солнечных лучей, которые, подобно прожекторам, били в сторону границы Долины. Она невольно залюбовалась этим зрелищем, и некоторое время стояла, продолжая держать ладонь над глазами. Далеко в небе виднелись вкрапления инородных Долине осколков, которые умудрились преодолеть ее сопротивление и подобраться поближе к Поселку.

Она знала, что все эти осколки находились примерно на равном расстоянии от центра, как если бы в Долине существовало некое поле, частично защитившее ее во время Раскола и не давшее превратить в кашу из осколков всех возможных форм, какой стал весь остальной мир. Долина оказалась вообще самым большим осколком, который они встретили за время Исхода, даже можно сказать, колоссальным. Другие могли быть более низкими, узкими, изогнутыми, как кишка и крошечными, не больше тумбочки, или даже плоскими, как доска в учебном классе, но только не Долина.

Она представала королевой среди осколков, несломленной и гордой. Андрей практически с самого начала уверял ее, что за границей можно найти еще много частей Долины, вперемешку с другими реальностями, и она простиралась еще дальше. Это можно было понять даже без дополнительных исследований, по легкому изгибу купола, который постепенно увеличивался от центра к краям и, рано или поздно, встречался с землей, завершая свой естественный вид.

Впрочем, размышлять об этом было можно сколь угодно долго. Налюбовавшись небом и свернув интерфейс, Ирина поднялась по ступенькам крыльца на крытую веранду, на которой расположилась пара диванчиков и легкий деревянный стол, и проскользнула в никогда не запираемую входную дверь. Внутри она разулась, просто скинув с ног легкие тенниски, прошла в зал и, не обременяя себя переодеванием, плюхнулась на диван, с наслаждением вытянувшись на нем.

Ей нравился их дом, действительно нравился. Просторные светлые комнаты, большие окна с невесомыми полупрозрачными занавесками, высокие потолки, простая и лаконичная обстановка, без аляповатой роскоши. Он отчасти напоминал их квартиру в базовой реальности, просто здесь их не ограничивали средства. Нравилась Ирине и легкая приятная прохлада, создаваемая интерфейсом, ни на градус меньше, чем нужно и ни на градус выше, даже при открытых окнах или в изредка включаемую для разнообразия жару. Нравились с нуля воссозданные в Творцах книги на полках, обложки для которых они выбирали сами, огромный экран на стене импровизированного домашнего кинозала, на котором они по вечерам смотрели старые доисходные фильмы или рубились в игры.

Местный кинематограф, ввиду слишком явных культурных различий, оказался интересен исключительно в исследовательских целях, и тут ситуацию спасла дотошность и запасливость Андрея, бережно хранившего сотни любимых фильмов, игр и книг на твердотельных накопителях. А ведь она когда-то, уже ужасно давно, в другой жизни, ругалась на мужа за то, что тот забил ими почти все свободное место на компьютере. Хотя, была в этом и ее лепта. Два терабайта музыки удалось спасти исключительно усилиями Ирины. Правда, теперь все жители Поселка стали жертвами их вкусовых предпочтений, ну и еще нескольких человек, которые умудрились сохранить во время Исхода чудом прихваченные с собой плееры, телефоны и флешки.

Кроме Андрея целенаправленно озаботился подобным только Даниль, так что Ирина почти не удивлялась, что эти двое в итоге нашли друг друга и стали напарниками и друзьями. Или, если точнее, подельниками, потому что многие действия Андрея по отношению к Данилю никак не походили на дружеские. Впрочем, в их общение Ирина старалась не вмешиваться, в нем царила своя атмосфера.

Помимо груды фильмов, электронных книг и музыки, Даниль умудрился притащить с собой заблаговременно скачанную оффлайновую версию самой объемной онлайн-энциклопедии и других сайтов на любые темы и кучу технической и учебной литературы, так что, еще непонятно, чья паранойя оказалась сильнее: его или все ж таки Андрея. Впрочем, этому даже нашлось объяснение, хотя Ирина до сих пор не могла решить, хотела ли она о нем знать или нет.

Как-то за ужином у них в гостях, после четвертой стопки местного аналога виски, Даниль разболтался больше обычного и обмолвился, что на самом деле подсознательно ждал чего-то подобного и готовился к этому, причем достаточно педантично. Возможно, даже желал. Андрей не поддержал тогда разговор и отмолчался, но Ирине слова Даниля показались уж слишком мрачными и даже несколько пугающими.

Говорить на эту тему в тот вечер они больше не стали, беседа плавно утекла куда-то в сторону, а потом не подвернулось случая, да и желания поднять ее снова. После этого Даниль, правда, стал реже к ним заходить, стеснялся, что ли. Впрочем, понятное дело, учитывая, что он так ни разу и не решился заговорить при ней с Андреем о вторжениях.

Мысли все текли и текли, неспешно и плавно, и Ирина сама не заметила, как задремала, убаюканная тишиной и спокойствием дома. Одна рука ее безвольно свесилась с дивана на пол, через чуть приоткрытые губы едва слышно вырывалось замедлившееся дыхание. Снилось ей что-то отвлеченно-сюрреалистичное, мелькали знакомые лица в рваном бредовом сюжете. Кто-то куда-то шел, беспорядочно сменялись разномастные локации и велись бессмысленные диалоги на тарабарщине, сути которых она не улавливала. Ирина находилась на грани понимания того, что она спит, но никак не могла осознать это до конца, серьезно пытаясь вовлечься в череду мелькающих событий и разговоров, тщетно стремясь разобраться, что же все-таки бормочут все люди, проносящиеся мимо нее в вязком дневном дурмане.

Вот они с Андреем снова оказались на стадионе, среди толпы таких же обездоленных беглецов, но ни у кого вокруг не было лиц, и опять все вместо нормальной речи издавали только гулкий галдеж, накрывавший весь стадион куполом монотонного шума. Отдельные люди исчезли, осталась лишь толпа, ее эмоции, мотивы и чаяния. Раскол спаял их в один огромный уродливый организм. Какими-либо чертами обладал только Андрей, но его лицо все равно больше напоминало застывшую гипсовую маску, белую как снег, с пустыми дырами вместо глаз.

Она просто сидела, поджав под себя ноги, не шевелясь и задрав голову к небу, расколотому на сотни тысяч кусочков. Оно с треском продолжало рассыпаться на части прямо над их головами, опускаясь все ниже и ниже. Вот у видневшейся над верхними рядами стадиона многоэтажки исчезло несколько верхних этажей, поглощенных новым осколком, в котором бурно вздымались вверх пенистые волны, перехлестывая друг через друга в попытках вырваться из своей клетки. Ирина хрипло засмеялась, не в силах остановиться и оторваться от этого безумного зрелища. По щекам, прокладывая белые бороздки в грязи и пыли, побежали слезы. Она ощутила, что ее ладонь обхватила рука Андрея, и с силой вцепилась в нее пальцами, словно он оставался чем-то последним действительно материальным в безумно меняющемся мире. Ее якорем.

Через миг они уже шли, вытянувшись в цепочку, теряя спутников и надежду, и ее окружали не люди, а полупрозрачные черные тени, дрожащие как рябящее изображение на экране телевизора. Тени стенали, жалуясь на свою судьбу, и стон их вторил затихающему треску Раскола. Андрей шагал рядом, его маска шла трещинами и разваливалась на глазах, осыпаясь под ноги белым крошевом. Толпа все еще оставалась единой, равно в своем безразличии к умирающим и в стремлении выжить. Ирина становилась этой толпой, а толпа ею, и безразличие начинало накрывать с головой, постепенно превращаясь в темное, смертельное смирение.

Тонкая тропа, которой они шли, извивалась как змея, дрожала и свивалась кольцами, вела их кругами и прерывалась, пересекаемая промежутками чужих реальностей. И тогда им приходилось либо шагать через них, либо идти назад, в надежде отыскать обходной путь. Все это мелькало перед ней подобно слайд шоу в зеленом диапроекторе с пластиковым корпусом, который был у нее в детстве. Мама включала ей его по выходным и иногда по вечерам после садика. Они развешивали на ковер на стене белую простыню, и Ирина по несколько часов крутила одни и те же диафильмы, которые помнила уже наизусть. Эта мысль вытеснила все остальные, Ирина ощутила запах пластмассы и пленки, а еще запах волос мамы, когда она обнимала ее в последний раз, за день перед Расколом, и мир вокруг почернел, всасываясь в дыру внутри нее, которая осталась после того, как Ирина приняла, что больше никогда не увидит мать.

Они с Андреем уже дома, но не здесь, а в базовой реальности, сидят и ужинают, вернувшись каждый со своей работы. Она не видит, что они едят, и даже не чувствует, что жует, просто знает, что это так. Уставшие и молчаливые, и у Андрея нет лица, совсем. Вместо него лишь сплошная маска, как на стадионе, но на ней нет никаких человеческих черт. Ни глаз, ни носа, ни рта. Просто ровная белая поверхность, без единого изъяна, без чего-либо, за что может зацепиться взгляд.

Она поворачивает голову в сторону коридора, наталкивается взглядом на зеркало и понимает, что лица нет и у нее. Оно лежит на тарелке перед Ириной, и она занесла над ним нож и вилку, за секунду перед тем, как вонзить их в плоть. Зеркало в коридоре распадается на множество осколков, они падают на пол вместе с ней, потому что она тоже разваливается, повторяя узор трещин на зеркальной поверхности.

И снова переход, и они вдвоем с Андреем стоят по колени в яркой зеленой траве Долины, ее бы она никогда ни с какой другой не спутала. Лицо Андрея свободно от маски, но неравномерно покрыто белой пылью, как гротескная пародия на грим актеров театра Но. Он выглядит очень грустным и потерянным, и говорит ей что-то, но она не может его услышать, и просит говорить громче, а он все открывает и открывает беззвучно рот.

И что-то большое, бесконечное и черное окружало их обоих, но угрожало, почему-то, не ей, а именно ему, она просто знала это, не понимая, откуда пришло это знание.. Эта чернота хотела поглотить его, сделать своей частью, растворить в себе. Она выглядела живой и дышащей, клубящейся подобно дымовой завесе, вытягивавшей в их сторону свои жадные щупальца.

Ей очень хотелось защитить Андрея, но она не знала, как может помочь, и пыталась объяснить ему это. Пыталась сказать, что он должен увидеть эту тьму сам, и помочь себе тоже обязан сам, но он не слышал ее слов. Или это у нее пропал голос? Ирина попыталась громко крикнуть, но звук не покинул рта, растворившись в тишине и тьме. Она сгущалась, сжимала их в тиски, становилась все больше, а они уменьшались, опускаясь все ниже и ниже, врастая в землю под их ногами. Трава становилась все выше, пока ее безмерно разросшиеся стебли не накрыли их обоих с головой, и она не потеряла Андрея из вида.

Ирину объял страх, она метнулась вперед, но ноги ее слишком крепко держала земля, и она упала. Сон начал отступать, растворяясь в белой вспышке пробуждения. Ресницы ее задрожали, опущенная к полу рука резко дернулась, и чувствительно ткнулась кончиками пальцев в паркет, клацнув по нему ногтями. От этого звука и от удара Ирина резко открыла глаза, принявшись яростно тереть их кулаками, отчаянно при этом зевая. Сон исчез за долю секунды, оставив после себя ощущение незаконченности, точно она ушла с середины важного рассказа.

Что-то снилось ей, и она никак не могла вспомнить, что именно. Какие-то неясные образы еще сидели в памяти, но очень быстро выветривались, оставляя после себя лишь послевкусие чувства бессилия и тревоги. Ирина села и потянулась, разминая затекшие мышцы. Она еще пыталась зацепиться за отрывки сна, ни содержание, ни смысл которых не в силах была восстановить, но все оказалось тщетно. Он уходил дальше и дальше, на самые задворки подсознания, откуда и вторгся в ее дрему.

Ирина чувствовала себя странно, впрочем, как и всегда после дневного сна. В ее случае, он был палкой о двух концах, расслабляя и выматывая одновременно, одолевая такими вот как это кисельными сновидениями, через которые приходилось пробираться к бодрствованию, как через болото. После подобной сиесты обычно еще пару часов во всем теле ощущалась вялость, а на мысли опускался вязкий туман рассеянности. И дневные сны ей никогда не удавалось запомнить, как бы она ни старалась.

Электронные часы на стене показывали пять вечера, пришла пора вставать, иначе она могла не успеть приготовить ужин к приходу Андрея. Не страшно, конечно, в конце концов, они почти всегда готовили вместе, но сегодня-то она обещала придумать что-нибудь сама, а обещания Ирина привыкла сдерживать. Наручный интерфейс светился значком одного непрочитанного текстового сообщения, которое она открыла по пути к ванной комнате. Оказалось, от Андрея. «Сегодня задержусь, нужно еще раз обсудить повестку на завтра, рано не готовь. Будем закругляться – напишу».

Ирина нахмурилась и, пожевывая губу, набрала ответное «Ок». Подумала еще немного, держа палец над значком отправки, вернулась набрать «Что не так с повесткой?», но передумала, и отправила сообщение как есть. Что они могут такое обсуждать по поводу Совета? Вроде все, что касалось чипирования, оговорено уже сто раз. В любом случае, что касается его, то удачи им в этом нелегком деле.

Конечно, когда дойдет до голосования, Ирина выскажется «за», но что-то ей подсказывало, что предложение не пройдет еще на стадии выборщиков. Андрей с Данилем не дураки, и наверняка понимали это. Поэтому, скорее всего, готовят какое-то менее радикальное предложение, которое пропихнут под шум от массового возмущения потенциальным ограничением неприкосновенности частной жизни. Знали бы поселковые, насколько она уже ограничена, многих хватил бы удар. Но ладно, хватит теорий заговора. Придет вечером и сам все расскажет. Всегда рассказывает, хотя многие, окажись они на ее месте, жалели бы об этой черте характера своего мужа.

Ладно, пока есть время, можно потихоньку создать продукты и подготовить мясо. Пусть оно немного постоит, промаринуется с солью и перцем, так вкуснее выйдет. Первым делом она, правда, быстро сбегала помыться, понежившись под тугими струями теплой воды, аж пофыркивая от наслаждения. Можно было обойтись и быстрым ионным душем, установленным в каждом доме Хозяев, но раз уж они из чувства ностальгии потратили столько времени и сил, наладив в Поселке обычный водопровод, то отказывать себе в привычном удовольствии Ирина просто не видела смысла. Не поджимай время, забралась бы в ванну с шапкой пены, и зависла в ней на час минимум, чтобы как следует распариться и разомлеть, но она опасалась, что после этого вообще потеряет желание что-либо готовить.

После душа Ирина наконец-то переоделась, сменив голубое летнее платье из легчайшей ткани на короткие домашние шорты и майку, оставшись босиком, и активировала голосовое управление домом.

– Дом, включи третий микс, непрерывный, громкость тринадцать.

Из невидимых глазу динамиков сразу же полились звуки музыки, которая подобно верному псу проследовала за Ириной до кухни, перетекая из комнаты в комнату, в прямом смысле. Кухня оказалась большим, общим со столовой светлым пространством, разделенным посередине барной стойкой с кремового цвета каменной столешницей. Обогнув ее, Ирина, пританцовывая на месте и подпевая под нос игравшему треку, начала забивать в портативный Творец заказ на продукты по списку, параллельно сверяясь с рецептом, который развернула в воздухе перед собой. Закончив с этим, запустила программу печати и подошла к окну, чтобы полюбоваться залитой солнцем зеленью, от вида которой она никогда не уставала. В этот момент по дороге мимо дома медленно прополз пузатый серебристый грузовой глайдер муниципалитета.

Из-за яркого света и бликов Ирину в окне разглядеть было достаточно трудно, а вот она очень хорошо увидела Даниля за рулем глайдера, который пристально смотрел в сторону их дома, прямо на ее окно. Рука Ирины, словно действуя по своей собственной воле, резко задвинула тюль, делая ее теперь уже абсолютно невидимой с улицы.

Что-то не понравилось Ирине в лице Даниля, хотя видела она его секунд пять, не больше. Слишком напряженным он выглядел, и этот его взгляд, вроде как виноватый и осуждающий одновременно. На кого он смотрел? На нее? На дом? И что это они там с Андреем сейчас якобы обсуждают, раз Даниль только возвращается откуда-то, да еще и на муниципальном грузовике? Какой это глайдер, тот самый, или нет? Она не успела разглядеть этого, хотя знала, куда смотреть. На небольшую круглую наклейку на левом боковом обтекателе, в виде значка радиации. Не успела или не захотела, а может, увидела, но предпочла не обратить внимания?

Ирина перевела взгляд на свое запястье с браслетом-интерфейсом, минуту гипнотизировала значок письма на голографическом экране, а потом решительно свернула его и вернулась к Творцу, который уже закончил производство. Вынув из него часть заказанных продуктов, достала из ящика кухонного стола остро наточенный нож для разделки мяса, и начала аккуратно пластать подготовленный кусок по длине на ровные тонкие кусочки.

Руки ее даже почти не дрожали, только откуда-то изнутри поднималось горячее, покалывающее чувство тревоги, и сердце начинало терять ритм, частя и сбиваясь. А еще постепенно нарастали обида и раздражение, куда уж без них. Тем не менее, разделку мяса Ирина не прекратила. Знала, что стоит только остановиться, и она сорвется. Разнесет в клочья что-нибудь, первое подвернувшееся под горячую руку, отправится прямо сейчас в Центр, чтобы там что-нибудь разнести и разнесет что-нибудь по дороге.

Не от отчаяния, нет, и не от злости на Андрея. От злости на себя за то, что приняла затишье за конец. И еще за то, что обманула себя, уверив в том, что целиком и полностью приняла происходящее. Нет, Ира, ты просто предпочла спрятать это поглубже, и не вспоминать. Не вижу, значит не существует, но это так не работает на самом деле, правда? Будь все это не так, то тебя бы не выбил из колеи первый же намек на возвращение визитеров, да еще и такой неявный. Кто знает, для чего они еще использовали этот грузовик. Андрей не говорил, а она не спрашивала. Просто, в глубине души ты жаждала конца спокойствия, конца неопределенности, потому что ожидание нового вторжения, это мука, а само вторжение – просто факт, с которым нужно смириться, пережить его. А делать это ты научилась прекрасно, ведь тебе не приходится брать винтовку и нажимать на курок.

Она переложила подготовленное мясо в кастрюлю, пересыпала его смесью соли с черным перцем и тщательно перемешала руками, оставив доходить прямо на столе возле духового шкафа, а сама нарезала аккуратными кольцами несколько луковиц и выложила их в форму для запекания, полив парой ложек растительного масла.

Все это Ирина делала нарочито медленно, глубоко вдыхая и выдыхая, постепенно выравнивая сердцебиение и унимая дрожь в пальцах, превращая готовку в своеобразную форму медитации. Она поперчила и посолила лук, и вернулась к Творцу, достав из его лотка небольшой кабачок, несколько ярко-красных, ароматно пахнущих солнцем и грядкой помидоров и два лимона. Сверилась с рецептом и, когда в плейлисте сменилась и заиграла следующая песня, начала тихонько подпевать ей.

Ровно две песни, и кабачок с помидорами и одним из лимонов оказались нарезаны ровными кружочками и отодвинуты в сторону, чтобы Ирина смогла выжать из второго лимона сок в небольшую чашечку. Лимоны, кстати, были просто отличными: с тонкой кожурой, совсем без косточек и невероятно сочные. Естественно потому, что все эти параметры задавались при подготовке шаблона для Творца. Кто захочет создавать корявые лимоны с толстой шкурой, чтобы еще несколько минут ковырять из них косточки. Ностальгирующий мазохист?

Проделав эти манипуляции, она прервалась, и дала себе передышку на несколько минут, просто посидев за барной стойкой, и послушав музыку. Это всегда ее успокаивало, сработало и сейчас. Недавняя вспышка злости сгладилась, отошла на задний фон, освободив пространство для здравых размышлений.

Допустим, они снова это сделали. Что это меняет? Она выставит Андрея из дома? Нет. Устроит классический скандал, с битьем посуды? Тоже нет, подобного рода драмы не в ее стиле. Все это уже мертво, еще на стадии вероятности. Она пока что даже не решила, поднимет вообще эту тему или предпочтет дождаться, пока он заговорит сам? Нет, все-таки решила. Пусть заговорит сам. Вдруг, она вообще ошибается, накрутив себя на пустом месте? А если нет? Ладно, Андрей жив, и сегодня придет домой, а это уже немало. Со всем прочим они разберутся после. Или все-таки спросить самой? Черт, только же вроде твердо решила наоборот! Хватит, пусть все идет своим чередом, она определится по ходу дела.

Ирина заставила себя встать из-за стойки, включила духовку и достала из нее сковороду. Промазала ее маслом, плотно выложила мясо и начала его поджаривать, пока оно не зарумянилось со всех сторон, а когда переложила его на время в широкую тарелку, вылила в освободившуюся сковороду сливки и заранее выжатый лимонный сок, как следует перемешав получившийся коктейль и оставив его закипать.

Готовить она научилась и полюбила далеко не сразу, как и Андрей. Первое время совместной жизни они плотно сидели на полуфабрикатах и фастфуде, которое перемежали макаронами с сыром и яичницей. Но, когда она пришла к этому, то нашла в готовке свою прелесть, ощущая ее больше как творческий процесс, нежели ежедневную рутину. Тем более что реалии Долины этому еще как способствовали, а когда они готовили вместе с Андреем, то периодически умудрялись еще и превратить это в настоящий балаган, после которого на кухне, а иногда и не только, приходилось устраивать генеральную уборку. Зато, это было чертовски весело, и периодически перетекало в нечто более пикантное, чем просто совместная готовка.

Она выложила мясо на лук, разместила поверх него кружочки овощей, опять посолила и поперчила, разложила поверх них тонкий слой лимона, и залила все еще теплой смесью сливок и лимонного сока. Пока все это пропитывалось друг другом, Ирина мелко нашинковала зелень, посыпав ею получившуюся заготовку сверху. Проверила, чтобы духовка разогрелась ровно до ста семидесяти градусов, и поставила в нее форму, удовлетворенно хлопнув в ладоши, когда закрыла дверцу, как бы подводя итог.

Теперь оставалось только подождать сорок минут, если верить рецепту, что, собственно, она и отправилась делать, удобно расположившись на небольшой кушетке возле одного из окон, предварительно открыв его нараспашку. Интенсивность свечения искусственного солнца шла на убыль, как и положено в это время, но его еще хватало, чтобы не включать свет в доме, так что она откинулась на спинку кушетки и развернула экран наручного интерфейса, разместив его поудобнее перед собой в воздухе.

Нужно было занять себя чем-то, отвлечься хотя бы на время от тревожных мыслей, которые продолжали назойливо осаждать ее. Ирина полистала раздел с художественной литературой, выбрала сохраненную закладку на том месте, где остановилась в «451 градус по Фаренгейту», и с головой погрузилась в чтение, не забыв предварительно установить таймер на двадцать и сорок минут соответственно.

Философская антиутопия Брэдбери с самого начала пошла у нее неожиданно легко, и Ирина почти не замечала, как проглатывала страницу за страницей, следя за судьбой главного героя и удивляясь где-то на заднем фоне, как она не добралась до этой книги раньше. Вообще, в Долине у нее стало настолько много времени и желания его на что-то тратить, что жертвой этого уже пали сотни две книг, и раза в два больше фильмов. Последние, к великому ее сожалению, на этом себя и исчерпали. Большая часть мирового кинематографа существовала теперь только на страницах Данипедии, как они ее в шутку называли, и с этим, увы, приходилось мириться.

Она отвлеклась от чтения лишь один раз, когда сработал первый таймер, и сбегала к плите, проверить готовность запеканки. Все вроде шло как нужно, она начинала потихоньку зарумяниваться, так что Ирина со спокойной душой вернулась к чтению, правда, в этот раз, выключив музыку, чтобы лучше сосредоточиться на тексте, который уже подходил к концу, отчего даже накатывала легкая грусть, словно приближалось время попрощаться со старым другом.

Ей нравилось чтение, но не нравились пояснения и рецензии, потому что Ирина сама любила пытаться догадаться о смысле, который авторы закладывали в свои произведения. А еще совсем немножко не хотела разочароваться, если нарисованная ею в своей голове картина не совпадала с тем, что на самом деле подразумевали авторы. Даже если она заблуждалась, это были ее заблуждения. И не так уж ли сильно переоценен смысл текста, если в итоге он становится достоянием всех, кто его прочел и переживает и автора, и время, в которое он жил, с его законами, моралью, верой и правдой. Правда вообще очень текучее и размытое понятие, она успела хорошо понять это на собственном примере.

Своими размышлениями о прочитанном Ирина делилась только с очень узким кругом людей, что в базовой реальности, что здесь, в Долине. В частности, теперь только с Андреем и Людмилой, которая, как оказалось, даже обогнала ее по количеству прочитанного, причем проглатывала буквально все, включая энциклопедии и учебники. А Андрей, в свою очередь, постоянно склонял ее познакомиться с тем или иным новым автором. Далеко не всегда их вкусы совпадали, но это было вполне естественно.

Этот роман тоже посоветовал ей муж, причем попросил по прочтении поделиться с ним мнением, аргументировав, что ему интересно, как она интерпретирует происходящее в книге. И, кажется, она знала, почему, ведь он достаточно редко делал что-либо просто так.

Ирине казалось, что она понимала, почему многие люди так буквально воспринимали этот текст. Казалось, что смысл выставлен напоказ, и копать глубоко нет никаких причин. «Читать книги – добро, жечь книги – зло, знание – сила, а незнание…». В общем, как-то так. Но, по ее мнению, писал Брэдбери не совсем об этом.

Как виделось Ирине, суть романа сосредоточилась не в книге, как в носителе, который выбрал автор для физического отображения идей, а в жизни самих идей, которые мертвы, пока не укоренятся в чьих-то умах, не прорастут в них, и не разовьются во что-то новое. Чтение текста без понимания и хранение текста без действия, по сути своей, бесполезны. Эрудированная посредственность не может произвести ничего, потому что она всего лишь болванка с информацией, не более, как те, что хранились в Библиотеке. И в конце книги, по ее мнению, погибал не город, а безыдейность, у которой нет будущего, потому что она лишена потенциала. Видел ли Брэдбери то, во что превращался реальный мир, в котором он жил? Что бы он сказал о той цивилизации, которую уничтожил Раскол, и о том, что сейчас представлял из себя Поселок, инкапсулированная цивилизация в миниатюре?

Иногда Ирине казалось, что единственная цель большей части их соседей, это постройка максимально приближенных к базовой реальности декораций, которые могли дать им ощущение родного привычного болота, только идеализированного и лишенного раздражающих факторов. Хотя бы большей части из них, тех, которые обычно лежали на поверхности: голода, бедности, многих других. Даже Лекторы по сути своей являлись одной большой иллюстрацией мысли Брэдбери. Они наполняли знанием без потенциала, потому что давали информацию, но не идеи, и это было очень опасной подменой. Путем, ведущим в никуда. Хорошо, что они достаточно быстро до этого дошли и, в меру своих сил, пытались исправить ситуацию. Хотя, большинству поселковых все это до сих пор не казалась такой уж большой проблемой. Их она тоже могла понять, но не принять.

Наверное, помимо всего прочего, это тоже помогло ей остаться на стороне Андрея, когда она все узнала. То, что его позиция хотя бы активна, что в ней есть идея, хоть и противоречивая. И если она не могла эту идею искоренить, отчасти даже соглашаясь с его выводами, то могла, хотя бы, быть сопричастной к ней в той мере, чтобы влиять на действия мужа. И то, что она оказалась так увлечена антиутопией Брэдбери, тоже достаточно легко объяснялось, как раз опять тем же самым чувством вовлеченности.

Ирина ощущала сродство этой книги со своим окружением. Она одинаково напоминала ей и базовую реальность, взяв из нее агрессивную пропаганду, принуждение как решение всех проблем, отупление как инструмент управления, и Поселок, с его расслабляющей сытостью, приводящей к лени на грани со смертью идеи. И не находилось ответа, где находилась золотая середина, и никто его не искал, предпочитая плыть по течению, которое, вполне вероятно, несло их к водопаду. Перемены нужны, даже категорически необходимы. В чем ее мнение полностью совпадало с мнением Андрея, так это в обязательном ненасильственном характере таких перемен. В противном случае, результат мог получиться абсолютно противоположным желаемому.

Она успела дочитать раньше, чем сработал сигнал оповещения духового шкафа, и просто сидела, поджав под себя ноги, и глядя в окно, в задумчивости чуть прикусив ноготь на большом пальце. Так бывало всегда после книги или фильма, которые трогали ее за душу, заставляли задуматься. Теперь за пару дней она не прочтет ни строчки просто для того, чтобы дать мыслям улечься, а послевкусию слегка развеяться.

Из задумчивости ее в итоге вывел только второй, уже более громкий сигнал таймера, специально для зазевавшихся кулинаров. Ирина сразу встрепенулась и быстро вернулась к плите, опасаясь, что стряпня могла подгореть. Вопреки ее сомнениям, запеканка выглядела очень аппетитно, да и на вкус оказалась крайне хороша. Как всегда, Ирина не удержалась, попробовав свое творение, прежде чем вернуть его в уже выключенную духовку и закрыть там, чтобы не разогревать по второму кругу к приходу Андрея.

Закончив с основным блюдом, Ирина достала и выставила на стол хлебницу и тарелки со стаканами, вернулась к Творцу, создала несколько хрустящих ржаных мини-багетов с пузатой литровой бутылкой апельсинового сока, и присовокупила все это к сервировке. Ну вот, дела закончились, а Андрей все не появлялся. Тренькнул наручный интерфейс, предупреждая о входящем сообщении. «20 минут» – коротко и ясно, а в случае с Андреем, скорее всего, еще и предельно точно. Чего он не терпел, так это непунктуальности. Ирина снова скинула в ответ только «Ок», и вернулась на кушетку.

На улице за это время уже изрядно стемнело, ночь входила в свои права, и от окна повеяло приятным прохладным ветерком. Надо будет попросить Даниля немного растянуть время заката, и сделать его поярче, хотя бы на несколько дней, и вытащить мужа погулять в лес. Может, разжечь небольшой костерок, пожарить на огне сосиски, посидеть перед ним на бревне, закутавшись в плед. Остаться там заночевать, прямо возле медленно угасающего костра, среди запахов травы и хвои. Давненько они так никуда не выбирались за последние месяцы. Долина стала какой-то совсем привычной, подрастеряла ореол новизны и таинственности, закружила их в буднях. Стала похожей на долгие отношения, которые не помешает хотя бы иногда встряхивать, чтобы привычка не превратилась в скуку, а скука в безразличие.

Услышав щелчок язычка входной двери и негромкие шаги мужа по коридору, Ирина встала с кушетки, отправившись ему навстречу. Столкнулись они в гостиной. Андрей уже начал переодеваться в домашнее. Увидев Ирину, он прервался, и подошел к ней, приобняв, и легонько поцеловав в кончик носа, от чего она смешливо поморщилась, потерев его тыльной стороной ладони. От Андрея пахло пивом и, совсем едва уловимо, горьковатым запахом дезинфекции. Еще один камушек на чашу весов ее паранойи. Ирина еще до конца не представляла, что будет делать, и как себя вести, так что, пока решила оставить все на самотек.

– Переодевайся и догоняй, я еды наложу.

Она ткнула Андрея кулачком в грудь и отстранилась, улизнув от него обратно на кухню, где оперативно выложила часть ужина на тарелки, а остатки в форме для запекания выставила остывать на барной стойке, чтобы не ставить горячее в холодильник. К моменту, когда она закончила, Андрей успел переодеться в домашнюю футболку с шортами, и тоже вошел в кухню, усаживаясь за стол перед своей тарелкой и вместе со стулом придвигаясь поближе к его краю.

– Пахнет вкусно.

– Сначала ешь, потом хвали, подхалим.

Ирина села напротив мужа и открыла бутылку с фруктовым соком, разлив его по высоким стаканам из прозрачного стекла, как раз хватило на оба. Первые несколько вилок оба молчали и работали челюстями, периодически отламывая небольшие кусочки от хрустящих багетов.

– Попробовал, докладываю. Вкусно!

Андрей не выглядел подозрительно, не дергался, не выдавал себя ни взглядом, ни словами, ни одним жестом, так что Ирина все-таки начала сомневаться в своих давешних измышлениях, но пока еще не могла полностью от них отказаться. Все-таки, ему приходилось разыгрывать этот спектакль годами. Запах, грузовик, напряженное лицо Даниля, странные нестыковки между реальностью и сообщениями Андрея. Все это не давало отбросить сомнения в сторону просто из-за его внешнего спокойствия.

– Спасибо. В следующий раз ты готовишь. Как день прошел?

– Ты знаешь, плодотворно.

– Правда? И что вы там обсуждали?

Андрей перед ответом отправил в рот еще несколько вилок запеканки и жадно выпил залпом половину стакана с соком.

– Немного демографию, немного свободу воли, немного стирку.

– Стирку?

Во время еды они всегда умудрялись поболтать. Андрей никогда не признавал постулата «Когда я ем, я глух и нем», и Ирина как-то привыкла к этому, уже забыв, когда они последний раз ели молча, не обмениваясь новостями или просто не болтая на любые приходящие в голову темы.

– Ага. В разрезе размышлений о человечности и эволюции.

– Я бы сказала, что мне интересно, но боюсь нарваться на двухчасовой пересказ, с комментариями. Вы вдвоем генерируете столько стремных идей, что иногда лучше не углубляться.

Андрей проглотил очередной кусочек мяса и неопределенно помахал вилкой в воздухе.

– Да нет, в этот раз все банально. Даниль распереживался, попытался начать серьезный разговор. Еще бы сам знал, о чем. Я решил это пресечь, подкинул тему для пространных рассуждений ни о чем, а он и рад был. Еще и меня обвинил, что соскакиваю. Ему так легче. Надеюсь, рано или поздно он заметит это, и что-то сделает. Сам. Это если в общих чертах.

Андрей неожиданно разболтался, выдав весьма странный для их обычного ужина монолог. У Ирины возникло четкое ощущение, что ее муж специально нарывался на вопросы, которые могли последовать за такой тирадой. Ну что же, раз так, то настала пора взять все в свои руки.

– Визитеры?

Андрей посмотрел на нее своими честными карими глазами, в которых, как Ирине показалось, отразилось что-то вроде благодарности за то, что именно она заговорила об этом первой. Значит, угадала. Он виновато улыбнулся и едва заметно кивнул.

– Да, Ир.

На душе, как она и думала, полегчало. Тот самый неловкий момент, когда тебе становится спокойнее от того, что вроде бы как ни при каких обстоятельствах не должно вызвать такую реакцию. Стыдилась ли она этого чувства? Ирина на секунду прислушалась к себе и поняла, что нет. Или, ее пока еще недостаточно отпустило. Совесть почти всегда просыпается к концу самого интересного. А ее совесть была еще и погребена под любовью и благодарностью к Андрею, их уютом, который она эгоистично не хотела терять, под его аргументами и доводами, которые оставались нерушимы и неизменны все прошедшие годы.

– Много?

– Двое.

Еще двое. Много ли это при счете, идущем на десятки? Сейчас эти слова превратились просто в информацию, но очень важную для Ирины. Она всегда выясняла подробности вторжений. Личности визитеров, их цели и мотивы, если их получалось прояснить. Их истории, если записи о них удавалось обнаружить. Это ее расплата за соучастие. Знание. Ведь куда проще просто дистанцироваться, сделать вид, что это тебя не касается. Не слышать криков из подвала, не чувствовать запаха сжигаемых тел, делать вид, что не понимаешь, откуда берутся синяки под длинными рукавами у коллеги с работы. Сотни таких примеров, если не тысячи, изо всех сфер жизни. Нет, она не собиралась вставать в ряд с теми, кто искал себе оправдание в неведении.

– Все в порядке?

– Не знаю. Даниль слегка сдал, но я, вроде, подтолкнул его в нужном направлении. В остальном пока непонятно.

Ирина показательно понюхала воздух, демонстрируя, что от нее не укрылся пивной запах, и кивнула в сторону мужа.

– Ты поэтому с ним пил?

– Нет, Даниль надирался в одиночестве. Я закинулся нейтрализатором, он и не заметил.

– Знаешь, а ты страшный человек, Андрей. Нет, не плохой, я не это имею в виду. Я о том, что ты делаешь с людьми, как манипулируешь ими. Тебе не жутко, не стыдно, а?

Она показательно отточенным движением нанизала на вилку кусочек мяса, и принялась основательно его пережевывать, предлагая Андрею ответить на вопрос.

– Я это не забавы ради делаю, Ир, ты же знаешь. Ты бы его видела там, он на грани был, хотя со стороны и не скажешь. Да мне кажется, он и сам себя пытался убедить, что просто слегка перенервничал из-за большого перерыва, но он и в этом не признался, хотя я даже личный пример привел, чтобы его разболтать. Нет, отрицает. А это хуже всего. Значит, глубоко задумался. Вот пусть и думает, только в другую сторону. Глядишь, до чего-нибудь и додумается.

– Не боишься, что он дожалеет себя до пули в голову или до петли?

Андрей нахмурил брови, и положил руки на стол по сторонам от своей тарелки, вертя вилку в пальцах правой. Сомнения всегда выражались у него в потребности подобного взаимодействия с чем-то материальным, и в последнее время Ирина замечала такие навязчивые движения все чаще.

– Не думаю.

– Не хочешь думать?

– Не передергивай. Даниль не склонен к глубоким депрессиям, я бы заметил, я ведь его мониторю. Все его проблемы от неуверенности в себе.

– А твои не от нее? – Андрей проигнорировал этот вопрос, не удостоив его даже движения брови, но вилка в его пальцах завертелась еще сильнее, поэтому Ирина продолжила. – Так и не сказал ему про ментальный сканер?

– И не собираюсь. По крайней мере, пока.

Андрей на некоторое время замолчал, вернувшись к уничтожению своей порции, и Ирина присоединилась к нему. Через несколько минут они покончили с запеканкой и практически синхронно отодвинули от себя тарелки, но остались сидеть за столом, потихоньку допивая остатки сока. Молчание первой решила прервать Ирина.

– Люди?

– Трудно сказать, – Андрей пожал плечами. – Внешне да. Но язык идентифицировать не удалось. Возможно, осколочники. Процентов девяносто, что они. Откуда здесь взяться кому-то еще, говорящему на языке, который не распознал интерфейс Центра? Они сейчас в подвале, в боксе. Дождемся результатов, узнаем больше. Мы все подчистили, не переживай.

– Я переживаю не за это, а за тебя. Почему не отправил сообщение?

– А так было бы проще?

– Знаешь, да! Тогда я хотя бы не строила тут теории из-за того, что опознала ваш гребаный грузовик, – Ирина всплеснула руками и со стуком поставила пустой стакан на стол, ощутив физическую потребность в резком выплеске накопившихся эмоций. – Понимаешь вообще, каких нервов мне стоило успокоиться и просто ждать, пока ты позвонишь или напишешь? Изволь, пожалуйста, не держать меня за наивную дуру, от которой можно походя отвязаться лживым сообщением, учитывая, что я знаю о ваших делах. О НАШИХ делах, черт подери!

Она давно не повышала на него голос, и даже сама удивилась тому, что это произошло, моментально ощутив себя не в своей тарелке, но что сделано, то сделано. Андрей сам виноват, что довел ее до такого состояния, и извиняться она не собиралась.

– Прости.

– Не нужны мне твои извинения! Знаешь, когда извиняются? Когда могли сделать правильно, но не сделали. Этого очень легко избежать, если так не поступать.

На лице у Андрея ходили желваки. Смотрел он даже не на нее, а в стол перед собой, и больших усилий ему стоило поднять глаза на жену.

– Я облажался, слишком расслабился. Задергался, подумал, что тебя это тоже выбьет из колеи, хотел отсрочить новости. Потом понял, что это глупо, но раз уж начал, решил закончить как есть. Если честно, надеялся, что ты догадаешься, прежде чем я сам признаюсь. Но я бы все рассказал, ты же знаешь.

– Ага, вот уж точно, ты облажался. Андрей, пойми, я не наорать на тебя хочу, – Ирина встала, обогнула стол и подошла к мужу, обняв его за голову и прижав к своему животу. Она видела, что он действительно раскаивается. Скрывать свои эмоции от нее у Андрея никогда особо не получалось, и сейчас, видя его растерянность и сожаление, в Ирине поднялось чувство жалости к мужу и стыда за свою резкую реакцию. – Слушай, ты не один, пойми. Я с тобой. И если уж ты решил поделиться со мной своим грузом, будь готов, что я не собираюсь оставаться в стороне. Я не хочу гадать и додумывать. Говори со мной, ладно? Я не сахарная, не растаю.

Андрей зарылся лицом в ее живот, и обнял одной рукой за талию. Так они и застыли на несколько секунд, пока он не отстранился, глядя на Ирину снизу вверх.

– Спасибо. Не представляю, что ты чувствуешь, я понимаю, серьезно. Я сам это не могу описать. Иногда я молчу, но ты пойми, это не потому, что я в тебе сомневаюсь. Я в себе сомневаюсь, Ир. И я не манипулирую тобой. Только не тобой. Веришь?

– Доверяю. Вера, это слишком громко и пафосно. Может, когда-нибудь определюсь со всем остальным. Ты первым узнаешь, поверь.

– Как скажешь.

– Тогда, я спрошу еще раз. Все в порядке?

– Нет, не знаю, Ир, – Андрей вздохнул, и устало потер лоб, крепко зажмурившись на несколько секунд. Вены у него на висках вздулись и пульсировали. – К этому невозможно привыкнуть. И это не может нравиться.

Ирина наклонилась к нему, встречаясь глазами и пристально разглядывая лицо мужа. Каждый раз после того, как он рассказывал о новом вторжении, она наблюдала за ним, пытаясь разглядеть изменения. Хоть что-то. Но каждый раз видела все того же мечущегося человека, который старательно глушил свое смятение и не давал выхода эмоциям.

– Андрей, если бы это тебе нравилось, если бы я разглядела хоть один намек на это, самый маленький, я бы спросила. И, если бы я поняла, что это действительно так, то меня бы уже здесь не было.

– Но ты здесь.

– Но я здесь.

– Я рад, – Андрей протянул руку и ласково погладил Ирину по бедру. – Спасибо?

– Выговорился?

– Да, теперь полегче, кажется.

– Вот и хорошо, – Ирина похлопала мужа по плечу и отступила на пару шагов назад, кивнув на стол с остатками ужина. – Поможешь?

– Да, конечно.

Андрей тоже поднялся и начал собирать со стола посуду, пока Ирина командой с интерфейса вызывала маленького Чистильщика, который принялся оперативно собирать со стола хлебные крошки. Пока Андрей загружал грязную посуду в очиститель, Ирина закрыла окна и задернула шторы, и теперь стояла в дверях в гостиную, продолжая разглядывать мужа, стараясь уловить в его движениях что-либо непривычное. Разговор ее утомил. Это походило на вспышку адреналина, после которой наваливалась тяжелая усталость, но он еще не окончился.

Она ведь сказала ему сущую правду о том, что еще не определилась, как относиться к тому, чем он занимался с Данилем, за все эти годы. В его словах, в его действиях присутствовало рациональное зерно, но, одновременно с рациональностью, во всем этом густо замешались жестокость, категоричность, смерть. Чувствовала ли она себя соучастницей преступления? В какой-то мере да, но после всего, что они делали, через что прошли, рамки этого определения настолько размылись, что она не могла даже для себя решить, что ее больше смущало в действиях Андрея – их факт или то, что он скрывал их от других. Или что-то еще, до чего она пока не добралась в своих размышлениях.

– Они представляли угрозу?

– Пока не могу сказать, в какой степени. Были вооружены, во всяком случае.

– Чем?

– Огнестрельное оружие, несколько гранат, ножи, – Андрей подошел к ней и, приобняв за плечи, увлек за собой через гостиную к комнате отдыха, где они оборудовали библиотеку и небольшой домашний кинотеатр на двоих. Ирина не стала возражать, только остановилась на несколько секунд, чтобы дать команду дому автоматически выключать свет в пустых помещениях. – Ты же знаешь, я боюсь того, чего не знаю гораздо больше того, что видимо и осязаемо.

– Знаю. Болезни, ты говорил. Но мы ведь не индейцы, а они не конкистадоры. У нас есть технологии.

– Индейцами, кстати, их назвали европейцы. А еще практически уничтожили. Я не очень хочу стать статистикой очередного вымирания. Мы и так почти вымерли. Представь, что в Долину попадет какой-нибудь вирус, который начнет убивать нас быстрее, чем мы сможем добраться до ближайшего Парацельса? – Андрей имел в виду стационарные медицинские аппараты, которыми оборудовался практически каждый дом в Поселке, и которые могли лечить вообще все известные человечеству болезни, а также целый сонм неизвестных, свойственных только Хозяевам. – Нескольких часов может хватить на то, чтобы мы отправились вслед за Хозяевами.

– Вы все-таки узнали, что их убило? Это вирус?

– Нет, извини, просто к слову пришлось.

Свет в комнате включился, как только они вошли, но Ирину не удовлетворила яркость, так что она отвернулась от мужа, и громко обратилась к ближайшей стене.

– Дом, убавь яркость на пятьдесят процентов.

Домашний интерфейс послушно притушил свет, оставив их в мягком полумраке, а Ирина высвободилась из-под руки мужа, и вольготно разлеглась на широком диване, напротив стены-экрана. Она редко пользовалась голосовым управлением, предпочитая выставлять все настройки вручную, но сейчас Ирине было банально лень. Она устала и хотела поменять тему, но дневные размышления положили на язык что-то близкое к тому, о чем они говорили.

– Дочитала Брэдбери.

Андрей под пристальным взглядом жены обогнул диван, приподнял ее вытянутые ноги, сел и сложил их к себе на колени, подтянув одну из диванных подушек под поясницу, устраиваясь поудобней.

– Сами создавайте то, что может спасти мир, и если утонете по дороге, так хоть будете знать, что плыли к берегу.

Ирина демонстративно фыркнула на мужа, давая понять, что его манипуляция не осталась незамеченной. Впрочем, он и не пытался ее скрыть, скорее наоборот.

– Как-тонко.

– Я не нарочно.

– Я знаю. Андрей, как это у тебя получается?

– Что?

– Не нарочно. От всей души, искренне, – Ирина дождалась, пока муж встретился с ней взглядом, и теперь удерживала его, кажется, даже не моргая. – Из лучших побуждений манипулировать Данилем. Ради его же блага. Играть с Советом, лгать в лицо? Я не осуждаю, нет, я же приняла правила игры. Просто хочу понять. Я ведь вижу, тебя что-то гложет. Не то, что ты показал Данилю, чтобы его обмануть. Что-то настоящее. Совесть?

– И она тоже, Ир.

– Тоже? А еще?

Она только сейчас поняла, как долго они не говорили об этом. Спрятали непростую тему в дальний ящик и нагромоздили сверху кучу вещей, чтобы она не мозолила глаза. Говорили об убийствах, лжи, тайнах, но не о чувствах, окружавших их.

– Страх.

– Ты боишься? Визитеров?

– Да, боюсь. Но не визитеров. И не за себя. И не за тебя даже, хотя ты самое дорогое, что у меня осталось. Прости за банальность.

Ирина усмехнулась, но тут же снова посерьезнела, покачав головой.

– Не извиняйся, я уже большая, как-нибудь переживу. Да и страшновато быть центром чьей-то вселенной. Слишком большая ответственность. А еще слишком пафосно, не в твоем стиле. По крайней мере, за пределами Дома Собраний. Так за что?

– За то, что все это может оказаться бесполезно. Что в итоге не даст ничего, и мы все потеряем. И все, что отдаем, ничем не обернется. Все время пытаюсь представить, что у меня есть цель, но все, что я пытаюсь выдать за нее, это просто задачи.

– Не знаю, Андрей, хороший это знак или плохой, – Ирина чуть подалась вперед и, дотянувшись до лица Андрея, погладила его по щеке, задержав ладонь на несколько секунд перед тем, как вернуться обратно на подушки. – Но мне приятно знать, что тебе небезразлично все, чего мы добились здесь. Только это все еще не ответ, почему ты думаешь, что все может оказаться бесполезно.

– Ты сама начала отвечать. Про то, чего мы здесь, так сказать «добились». Это все больше начинает напоминать мир до Раскола. Людям нужна обыденность и определенность. Нам с тобой, кстати, тоже. Если ее нет, люди изо всех сил будут стремиться ее создать, а если она невозможна, то выдумать и поверить. И знаешь в чем самая большая проблема? Не пуская визитеров в Долину, я сам этому потворствую. Не знаю, что и думать.

Ирина уже задумывалась об этом. О том, что сытость и спокойствие приводят к застою, в первую очередь в умах. Возможно, им требовались встряски, эмоциональные и физические, чтобы не утонуть в трясине обеспеченности и избыточности. Но откуда их взять? Не создавать же вручную?

– Ты ждешь слишком многого. Иногда шока мало, нужны целые десятилетия, чтобы изменить сознание всего одного поколения. А потрясения, это не ответ на все вопросы. Они часто толкают к чему-то привычному, старому и доброму, хотя бы в воспоминаниях. Всякие мелочи, бытовуха, все это помогает отвлечься. Тебе вот книги и кино, кому-то беспорядочный секс, кому-то алкоголь, кому-то безделье или наоборот, навязчивая тяга к действию. Гаджеты, украшения, тряпье, у каждого свое. Я не говорю, что все это мне нравится, у меня тоже есть свои якоря. Но разве это на что-то влияет?

Андрей пожал плечами и хмыкнул.

– Ну, вообще-то, влияет. Лидеры мнений, все такое.

– Ты серьезно думаешь, что я на это способна?

– Ты себя недооцениваешь. Я думаю, ты способна на куда большее, чем я могу себе представить.

Ирина вздохнула, и отвернулась к черному экрану на стене. Он часто говорил ей об этом, практически каждую неделю снова и снова заводя разговор о ее нераскрытом потенциале, о том, что Ирина себя сдерживает и делает это зря. Она отнекивалась, придумывала контраргументы, иногда просто игнорировала его комментарии. Делала все, чтобы не признаться, что просто боится ответственности, которую может повлечь любое действие, выходящее за рамки обыденности.

Ирина не представляла себе глубину отчаяния, которая могла подтолкнуть ее мужа к убийству в Колонне, когда он взял на себя ответственность не только за себя и нее, которую тащил, иногда в буквальном смысле на себе, через Раскол. Взял ответственность за идею общего интереса, которую сам сформировал и которую даже близко не все смогли бы разделить. Можно это назвать сумасшествием? В какой-то мере да. Могла она понять его? Несомненно, могла, иначе бы не хранила его тайну и не смогла бы перебороть свои внутренние противоречия, хотя бы настолько, чтобы не сойти с ума самой.

Она не могла винить Андрея ни в чем, потому что сама практически не помнила Исход. Нет, оставались какие-то смутные образы, размытые эмоции, но практически весь путь после первого их осколка и до самой Долины превратился для нее в бесформенное серое месиво, из которого невозможно было вычленить ничего конкретного. Оставались рассказы других людей, редкие фото и видеоматериалы, которые они донесли до Долины, но она не слушала первых и не просматривала вторые.

Возможно, Парацельсы могли решить эту проблему, но Ирина не хотела даже думать о том, чтобы сделать это. Это ее слабость, ее трусость, и она не собиралась с нею расставаться. Пусть в ее памяти будет спина Андрея, к которой она прижималась, слыша его хриплое, прерывающееся дыхание. Пусть там будет безмерное чувство благодарности к нему, которое пришло вместе с пониманием, что она будет жить, что Исход окончен.

– Не знаю. Мне иногда кажется, что я могу только жаловаться на то, как меня не устраивает все вокруг. Это высокомерно, я понимаю. А еще хуже – вести себя снисходительно. Я бы сказала, это высшая форма гордыни. Просто, я не уверена, что хочу столкнуться с разочарованием, если мои мысли подтвердятся.

– Такой монолог половина Поселка не поймет, Ир. Если ты не местная интеллигенция, то я не знаю, кто еще.

– Ой, не подлизывайся. Это все чрезмерное общение с Лекторами, и оно доступно каждому.

Ирина ввернула это не для красного словца. Со временем, у всех жителей Долины действительно постепенно изменилась речь. Поначалу не так заметно, но чем дольше они здесь жили, тем явнее это бросалось в глаза. Она наполнялась новыми, порой весьма специфическими терминами и ранее не присущими людям оборотами речи, становилась более гладкой и какой-то усредненной. Ирина уже давно выдвинула теорию о Лекторах, и она, похоже, подтверждалась.

Чем чаще человек загружал информацию напрямую, тем сильнее менялась его речь, а значит, и мышление, потому что две эти вещи неразрывно связаны. И пускай сам факт таких изменений мог со стороны казаться чем-то не слишком значимым и даже позитивным, если задуматься об этом глубже, дело приобретало жутковатый оборот. Отчасти из-за него, Ирина уже достаточно долго не использовала Лекторы, и отговорила от этого Андрея, за исключением случаев крайней необходимости. То же самое она пыталась посоветовать Людмиле, но, как оказалось, кроме как в связи с их работой, та вообще не пользовалась Лекторами, как и Даниль. Ну, у того с усредненностью речи проблем никаких не наблюдалось. Иногда Ирина посмеивалась про себя, представляя, как корежит от его жаргона на собраниях Совета Александра и Тоню.

– А ты не прибедняйся.

Она фыркнула в ответ на эти слова мужа и повернулась к нему, встретившись взглядами. Кажется, говорил он абсолютно серьезно, по крайней мере, сам в это верил.

– Уломал, не буду. Но знаешь, даже с учетом всего, что я тут говорила про смягчающие обстоятельства, меня в целом удручают интересы наших соседей. И пусть это будет высокомерие, очень маленькое, я как-нибудь переживу. Хочешь пример? В Поселке есть машины, которые могут вылечить рак, СПИД, вырастить заново руку, а знаешь какой самый популярный запрос? Не смотри так на меня, да, я воспользовалась вашим монитором слежения, это твое дурное влияние. Так вот: увеличение груди и пениса.

– Знаешь, я бы, пожалуй, куда больше испугался, если бы запросов по лечению СПИДа, рака и отращиванию оторванных конечностей было больше, чем по писькам и сиськам. Но, если будешь настаивать, можно вынести это на обсуждение Совета, написать диссертацию по психологии. Вон, попросим Александра придумать какое-нибудь умное название, чтобы все звучало по-научному. Он, кстати, не увеличил? А то бы я предупредил Тоню, что опасность близится, и велик…риск, конечно.

Ирина не удержалась и коротко хохотнула, легонько толкнув Андрея в плечо пяткой. Вечно он превращал что-то серьезное в очередную скабрезность. Впрочем, сейчас это было к месте.

– Дурак.

– Ага. Но я тебя понял. И пока не знаю, что сказать.

– Да я тоже. Знаешь, это так тупо, но я ведь тебя даже не спрашивала раньше, а ты что-то не особо торопился поделиться. Ты ведь никогда особо не любил людей в целом, да и в частности далеко не всех, только что-то отдельное. Искусство там, кино, архитектуру. Но вот, настал тот самый момент, когда у нас есть только воспоминания о том, что ты любил больше всего. Все фильмы здесь, все картины и книги, – она указала рукой в сторону блока памяти, встроенного в стену под экраном. Эта маленькая коробочка, при желании, смогла бы вместить куда больше информации, чем на ней находилось. При ее повреждении, данные за тысячные доли секунды перетекли бы на первое попавшийся физический носитель Центра поблизости или в облако. – Мы больше не пишем, не строим, за редким исключением, а творчество свелось к попыткам максимально подогнать культуру Хозяев под привычные нам стандарты, но ты решил это защищать. Пусть по-своему, но ведь именно защищать. Что изменилось, Андрей?

– Не знаю. Это трудно назвать ответственностью, или еще чем-нибудь подобным. Я просто думаю, что это правильно. Должен так думать.

От Ирины не ускользнуло, как нервно дернулся уголок рта у Андрея. Рядом с ней его скорлупа спокойствия всегда давала трещину. Кто-то мог бы посчитать это излишней ответственностью, но для Ирины это было как раз той самой нормой, которую она могла принять без лишних размышлений, потому что, по ее мнению, в семье так было правильно.

– Должен?

– Да. Верить и знать, это тонкая грань, а? А по поводу изменений, знаешь, мне кажется, их отсутствие должно пугать куда меньше наличия.

Ирина помолчала некоторое время, пытаясь сформулировать вопрос, который зрел у нее практически с самого начала разговора. Можно даже сказать, что с самого начала самого первого их разговора о визитерах.

– Андрей, а чем то, что ты сейчас делаешь, отличается в лучшую сторону от того, что делали с людьми по всему миру до Исхода?

– Вы сговорились сегодня, что ли? – Ирина недоуменно посмотрела на мужа, не поняв его последнюю фразу, а тот кивнул на стену, за которой находилась прихожая, в сторону улицы и, судя по направлению, Центра. – Даниль примерно о том же спросил. Это так витает в воздухе? Они не мучаются. Хотя бы. Я не навязываю им свою идеологию, не караю за инакомыслие и, кстати, создаю себе этим дополнительные проблемы. Я не контролирую Совет, не цензурирую форум, по сути, зародыш средств массовой информации, не лезу в тренировки Анатолия с его Отрядом Быстрого Реагирования и слишком поздно начал следить за ними, хотя стоило с самого начала, по-хорошему. Для тирана, я совершил слишком много ошибок демократа.

Ирина вздохнула. Как всегда, слишком много условностей, слишком много того, что невозможно проверить и принять на веру. Но, среди прочего, ей показалось, что в ответе Андрея крылось что-то зловещее, какая-то фраза прозвучало инородно и даже угрожающе, но она не запомнила, какая именно, а переспрашивать было просто глупо. Оставалось надеяться, что это лишь игра воображения.

– Я бы поспорила со многим, Андрей. Не контролируешь Совет, серьезно? Два голоса у тебя с Данилем, а посередине мечущиеся профессор и учительница. Разве что Анатолием ты еще и не вертишь. А когда все вскроется? Нет, не так, – она символично поплевала через левое плечо. Вот и еще один пример сказанному ранее. Привычки оказались таким же багажом, как страхи, воспитание, бесполезные уже законы и моральные установки, но отринуть их все, чтобы строить новые, жители Поселка просто не могли. Им требовался какой-то базис, от которого можно отталкиваться. Отчасти она понимала это желание. Кроме этого багажа, у них мало что осталось от прежней жизни. Но можно ли на этих жалких ошметках построить новый мир, не сделав его при этом всего лишь ущербной копией старого. – Если вскроется, что ты сделаешь? Начнешь проповедовать? Карать? Это будет очень жестокий удар. Простым шоком дело не обойдется, многие не примут твою точку зрения, более того, осудят ее. Осудят нас. Я даже не уверена, что сама бы сделала на их месте, не знай тебя так, как знаю.

– Ты недооцениваешь способность людей не видеть зла.

– А ты переоцениваешь свои знания о человечестве, Андрей. Как бы это не сыграло с нами злую шутку. Знаешь, делай то, что считаешь нужным. Я тебя поддержу, только оставайся собой, хорошо? Власть меняет людей, а она у тебя есть, не отрицай. Я не хочу, чтобы это встало между нами.

– Ты мне сегодня уже второй раз угрожаешь тем, что уйдешь. Перенервничала?

– Нет, блин, слишком сильно успокоилась. Ты не ответил, со мной это не пройдет.

– Ира, я не знаю, это очень трудно спрогнозировать. У нас с Данилем есть просто варианты действий и, как бы тупо это не звучало, надежда.

– Не ожидала от тебя услышать такое.

Андрей никогда не любил мыслить такими абстрактными понятиями, и это слово звучало в его речи крайне чужеродно, так что Ирина действительно удивилась и выжидающе посмотрела на мужа. Он глубоко вздохнул, и на несколько секунд прикрыл глаза, беря паузу, наверняка чтобы устаканить в голове какую-то мысль, прежде чем высказать ее вслух. Ирина терпеливо ждала.

– Ты ведь прекрасно знаешь, такие размышления для меня лежат где-то в области гомеопатии, теории плоской Земли и астрологии. Надежда, это очень глупое чувство, разоружающее, делающее слабым. Она оправдание для бездельников. Но ей так легко поддаться. У меня есть теория о дальнейшем ходе событий. Мы с Данилем прикинули, что существует вариант, когда вторжения закончатся сами собой. Большая часть населения осколков и базовой реальности вымерла сразу, потом естественный отбор отсеял еще львиную долю оставшихся, потом голод убил всех, у кого отсутствовал доступ к ресурсам. Допустим, кому-то повезло, и у него, как у нас, есть источник бесконечной питьевой воды, но еда не восполняется, кроме той, что имеет растительное происхождение, а скотоводство практически невозможно, если нет таких же условий, как у нас. На веганстве в такой среде далеко не уедешь, оно хорошо только в тепличных условиях. Даже если в каких-то осколках остались, например, армейские склады или запасники торговых сетей, они не бесконечны. А это значит, рано или поздно настанет голод, а за ним и вымирание. Или, следствием чего являются вторжения, попытка миграции. Исход показал, что дело это, мягко говоря, непростое, и выживают далеко не все. А эти люди будут ослаблены, их техника будет изношена. Значит, чисто теоретически, шанс визитеров дойти до нашей Долины должен стремиться к нулю. Чем больше времени проходит с момента Раскола, тем он меньше. А Долина, это исключение, а не правило. Сколько еще таких везунчиков, как мы? В теории, они могут где-то быть, но в теории и инопланетяне могли где-то быть, но разве мы хоть раз их видели? Самая большая проблема состоит в том, что вероятности работают в обе стороны. Вчера она сработала против нас. Но у меня есть надежда, как бы тупо после всего сказанного это не звучало, что это как раз то самое исключение, подтверждающее правило.

Ирина, внимательно слушавшая мужа, поймала себя на мысли, что их мнения в общих чертах опять совпали, хотя они никогда раньше не разговаривали об этом. Столько раз она ловила себя на размышлениях о том, что временные промежутки между вторжениями становятся все больше и больше. Может, надежде придет на помощь статистика и им не нужно будет больше думать о том, как бороться с последствиями, потому что причина исчезнет? Хотелось бы верить в это.

– Я понимаю. Не можешь доказать, но не хочешь слепо верить. Боишься того, чего не знаешь. Просто, не дай этому себя сожрать. Если не радоваться тому, что имеешь, то какой смысл желать большего, ведь когда получишь, все равно не будешь счастлив, по инерции. Мы уже так жили, не надо.

– Я помню. Я пытаюсь.

– А я надеюсь. Потому что если ты несчастлив, то я часть этого несчастья. А еще, я очень боюсь, что ты рано или поздно запутаешься, потому что не представляю, как человек может удерживать в себе столько всего, и не рассыпаться. Я бы так не смогла. Может, пора уже определиться? Не абстрактно, а до конца. Подумай, пожалуйста, над этим. И включай уже Джармуша, хватит на сегодня с меня душных разговоров и доморощенной философии, хочу экранную. Заряжай, холоп.

Андрею не требовалось пояснение, что она имела в виду. Ирина откинулась на спинку дивана, и следила за тем, как муж находит в меню просмотра нужную строчку, и легким движением пальца отправляет название фильма в полет в сторону стены. Напротив Андрея в воздухе тут же загорелся запрос от смарт-системы дома с просьбой подтвердить просмотр, и как только он нажал на иконку «да», на экране побежали начальные титры, а пространство комнаты наполнилось звуком. Из-за того, насколько в Долине было удобнее и приятнее наслаждаться кино, горечь от утраты большей части его мирового наследия ощущалась еще глубже, но хотя бы часть этого волшебства удалось сохранить, а это дорогого стоило.

Ирина пересела спиной к Андрею, навалившись на него и давая обнять себя за талию, ощущая его ладони у себя на животе. Горячее дыхание мужа легонько щекотало ей затылок. Тепло понемногу разморило ее, и Ирина, только сейчас поняла, как перенервничала в ожидании мужа, и каких усилий ей стоило сохранять спокойствие за ужином. Она не стальная, всему есть предел.

Можно знать и понимать, но она вряд ли когда-нибудь сможет чувствовать себя спокойно, пока ее муж занимается этим. Убийствами, если называть все своими именами, серийными убийствами. А ставить ультиматум мужу сейчас она не ощущала внутренних сил, и, что самое главное, возможности. Ирина не сразу и не до конца была готова принять, что он действительно заразил ее своими идеями, но уже максимально приблизилась к этому. Из-за необходимости в устранении противоречий ли или из-за того, что действительно поверила в них, не так уж и важно, в конце концов. И это уже ее ответственность, с которой она как-нибудь справится. По крайней мере, в ближайшее время, а дальше Ирина планировать уже отвыкла, слишком все стало зыбко. И сегодняшний разговор продолжать пока что тоже смысла она не видела.

Невозможно перепрыгнуть пропасть, просто сильно этого захотев, как нельзя заставить человека объяснить парой фраз то, что он сам за несколько лет себе объяснить не смог. Андрею нужно сначала примириться с собой, прежде чем он сможет ответить на все ее вопросы. Да и на свои тоже. Оставалось строить через эту пропасть мост из таких вот разговоров, попыток до конца объясниться, даже из ссор и споров. Да, это долго, кропотливо и тяжело, но это лучше, чем ждать, когда проблема решится сама, или просто сдаться.

Сцены фильма мелькали одна за другой, медитативное музыкальное сопровождение погружало в полусонный транс. Ирина видела эту картину уже раз двадцать, но постоянно открывала для себя что-то новое. То смысл той или иной фразы, то отсылку, а иногда просто наслаждалась процессом, сосредотачиваясь на сочной мрачной картинке, музыке и актерской игре. Вот и сейчас, она вдруг с необычайной ясностью поняла, с чем у нее ассоциируется показанный в фильме Детройт, город из базовой реальности, местами настолько разоренный и безлюдный, точно по нему прокатилась средневековая чума.

Он представлялся гипертрофированным олицетворением всего того, что осталось позади после Исхода. Мира, где перспективы заменила сиюминутная сытость, идеи отвергались ради усредненности, а все странное, нестандартное, смущающее умы и ставящее под вопрос обыденность приносилось в жертву удобному и приемлемому. Где гниющие театры превращались в парковки, творчество заменялось пропагандой, а мечты о космосе грезами о новой версии телефона. Персонажи фильма называли людей «зомби», неразумными прожорливыми тварями, способными только потреблять, ничего не давая взамен миру вокруг себя. И далеко ли они ушли от правды? Идея эта была, конечно, не нова, ни для кинематографа, ни для литературы, но разве это смогло за сотни лет на что-то повлиять?

В таких фильмах и книгах Ирина находила куда больше единомышленников, чем в жизни, хотя, все ее собеседники по ту сторону текста или экрана давным-давно умерли и больше никогда ничего не напишут и ни о чем не расскажут, но насколько же они казались живее большей части тех людей, что окружали Ирину. Ей было интересно, что чувствовали другие жители Поселка по отношению к ней и друг к другу. Находились ли они в таком же состоянии борьбы между душевным спокойствием и раздраем? Чего они на самом деле хотели и жаждали, и вообще, желали ли чего-то, или просто следовали инстинктам.

Ирине в связи с этим вспоминалось одно высказывание, в котором говорилось: «Разумный человек приспособляется к миру; неразумный пытается приспособить мир к себе. Поэтому прогресс всегда зависит от неразумных». От тех, чье существование упирается в бесконечное повторение цикла удовлетворения базовых потребностей, даже через уничтожение всего окружающего. И это при остром инстинкте личного самосохранения, за счет чужого счастья, здоровья, и жизни. И при полном отсутствии коллективной ответственности на уровне человечества. Стали ли они разумнее после Исхода, научил ли он их хотя бы чему-то? Столько вопросов, но, даже начав их задавать, стоило ли рассчитывать на честность, если она сама и Андрей не были до конца честны с собой.

Но оставалась одна существенная деталь, которая разделяла реальность и фильм, который они сейчас смотрели. Его герои бежали из города, из своего разваливающегося мира из-за собственной острой потребности сделать это, из-за собственных решений и ошибок, а их изгнал из базовой реальности Раскол. Вмешательство за пределами их понимания и возможностей. Поэтому ли они восприняли Долину как что-то должное? Поэтому не оценили ее истинную ценность, не поняли, что им преподнес случай? Шанс стать лучше, построить что-то действительно новое, кардинально отличающееся от их прежней жизни.

Все эти сумбурные мысли переплетались у нее в голове с дремотными грезами. Фильм уже кончился и дом погрузился в тишину, которую прерывало только их дыхание. Ирина не спешила отстраняться от мужа и уже почти совсем заснула, когда он осторожно погладил ее по шее кончиками пальцев.

– Пошли спать?

Она сонно кивнула ему, и первой поднялась с дивана, утягивая за собой. Дом мягко подсвечивал комнаты, через которые они проходили по дороге в спальню. Через окна пробивался лунный свет, который на самом деле не существовал, как и царившая на улице ночь, как вообще все окружавшее их. Зыбкое, ненадежное, преходящее. И опереться можно было только друг на друга, и только в эту секунду, потому что она не знала, что будет дальше, у нее не осталось такой роскоши, Раскол забрал ее. И, даже завидуя тем, кто мог жить одним днем, мысленно растягивая его на годы вперед, не чувствуя ни страха, ни ответственности, она ни за какие сокровища любого из доступных им теперь миров не согласилась бы жить так же.

В спальне они, не раздеваясь, залезли под легкую простыню, заменявшую им одеяло. Дом полностью выключил свет, и они остались одни в темноте. Ирина мягко подтолкнула мужа, чтобы он отвернулся от нее, устроилась поудобнее, придвинувшись к Андрею, обняла его рукой за талию, и начала ждать. Засыпали молча. Покой Ирины нарушало только биение сердца Андрея, которое она ощущала под пальцами. Шли минуты, его дыхание начало замедляться, а рука, которой он накрывал ее ладонь, ослабла и сползла на простыню. Ирина ждала. Сердцебиение Андрея начало замедляться, он погружался в глубокий сон, но все это было обманчиво, и когда он начал стонать и вздрагивать во сне, судорожно хватаясь за ладонь Ирины, и крепко, почти до боли сжимая ее, она, как всегда, крепко сжала его руку в ответ.