Читать книгу Дворяне 3 - Сергей Николаевич Сержпинский - Страница 3

Утром, в понедельник, Серёжа предупредил Соню, что сегодня пойдёт к директору школы и подаст заявление на увольнение. Соня в воскресение, между делом, хорошо подумала, и её нервы успокоились. Под влиянием свекрови она стала рассуждать несколько иначе:

– Я думаю, Серёжа, директор тебя не уволит без согласия райкома партии и не даст тебе трудовую книжку. Ты сначала поговори с Ворониной.

– Да я и без трудовой книжки уеду, – раздражённо сказал Сергей.

Соня не ожидала от него такой решительности и не знала, что сказать. Ей, конечно, очень хотелось жить в большом городе, в Москве или в Ленинграде, в квартире с ванной, водопроводом, тёплым туалетом. В детстве ей пришлось пожить в богатстве и в квартире со всеми удобствами. И вот теперь она не могла смириться с тем, что живёт не так, как хочется. Однако здравый смысл поборол, и она сказала мужу:

– Я, Серёженька, погорячилась, извини за «неудачника». Твоя мама права, тебе опасно работать Кремлёвским художником. Я даже предположила такую ситуацию: нам могут родственники прислать письмо из-за границы, и тебя заподозрят в шпионаже. Так что давай оставим всё, как есть. Не езди никуда, ладно?

Сергей был удивлён такой перемене в желаниях жены и её мудрому рассуждению. Обычно она была упряма и добивалась своего.

– Хорошо, Сонечка, – сказал он, успокоившись, – будем жить и дальше в Данилове.

Полдевятого, как всегда, он пошёл на работу в школу номер один, и взял с собой сына Колю, который с первого сентября начал учиться в первом классе. По дороге в школу Коля что-то без умолку говорил, но отец его не слушал, а только поддакивал, а сам думал о своём. Ему нравилась молодая учительница, у которой учился Коля. Звали её Нина Павловна. Она была из бывшей купеческой семьи Новиковых, недавно окончила Даниловский педагогический техникум.

Свой урок у Сергея должен начаться в девять часов, и он сначала привёл Колю в его класс. Нина Павловна уже сидела в классе за учительским столом. Понемногу собирались дети с сумками и портфелями, садились за свои парты. У Коли была матерчатая сумка, а портфель ему купить не удалось, и вообще у большинства школьников были простые сумки. Когда Сержпинские вошли в класс, Нина Павловна приветливо улыбнулась:

– Здравствуйте, Сергей Николаевич! Как вы съездили в Москву?

Сергей нехотя стал рассказывать о поездке и о том, что Калинина там не застали.

– Калинин, наверное, вашу работу оценит по достоинству, – предположила она. – Я бы хотела, чтобы вы и меня нарисовали.

Все учителя Даниловских школ видели портрет Калинина и Нина Павловна тоже. Они восхищались талантом Сержпинского, и теперь многие просили его нарисовать их портреты.

– Конечно, нарисую, если вы, Ниночка, желаете, – обрадовался Сергей. Ему давно хотелось написать портрет красивой девушки, а тут она сама изъявила желание.

Зазвонил звонок, извещая о начале урока. Это уборщица тётя Глаша звонила колокольчиком. (Электрического звонка не было ни в одной Даниловской школе). Сергей собрался идти к себе в класс, но Нина Павловна его задержала:

– Сергей Николаевич, я хочу подарить вашему Коле мой портфель, с ним я сама в школу ходила.

. Сергей от такого предложения смутился:

– Не надо, Нина Павловна, ему и с сумкой нравится ходить, – запротестовал он.

– Ну, ладно, я зайду к вам в перемену, и мы договоримся, – пообещала она.

Урок рисования Сергею надо было проводить в седьмом классе, но сначала он зашёл в учительскую за коробкой с гипсовыми фигурками. После звонка прошло минут десять. Войдя в класс, он обнаружил спокойно сидящих учеников. Почти всегда в таких случаях, когда учитель задерживается, они шумят и устраивают потасовки, а на этот раз случилось с ними что-то необычное. При виде вошедшего учителя они дружно встали и, Сергей сказал:

– Здравствуйте товарищи, садитесь. Бумага для рисования у всех есть? Если у кого-то нет, то подходите, и я выдам бумагу. Сегодня мы будем срисовывать с натуры предметы, которые я поставлю вам на парты. Он объяснил ещё раз теорию создания рисунка, раздал гипсовые фигурки, и ученики принялись за работу. Он тем временем ходил по классу и подсказывал, как надо рисовать карандашом, указывал на ошибки. В какой-то момент он стал думать о Нине Павловне, перед его глазами стоял её образ, её соблазнительная улыбка. Он поймал себя на мыслях о ней и подумал: «Неужели я влюбился? Ведь я обещал Сонечке быть ей верным на всю жизнь. И почему мне нравятся исключительно молоденькие и симпатичные женщины? Ведь Сонечка ещё не старая, а я уже к ней охладел и не чувствую того восторга, как это было раньше? Странный я человек. Но я думаю, что не будет с моей стороны измены, если буду рисовать других женщин. Ещё в училище преподаватель живописи говорил нам студентам: «Самое прекрасное в природе, что только мог создать бог – это молодая женщина».

Во время перемены, как и обещала, к Сергею в класс зашла Нина Павловна.

– Сергей Николаевич, я портфель завтра для Коли принесу, зачем он мне? А ему он будет в радость, и за портрет я с вами, таким образом, расплачусь. Только нарисуйте меня масляными красками.

– Ну, ладно, – согласился Сергей, – сегодня после обеда я могу вас начать рисовать.

– Хорошо, договорились, – обрадовалась она и вернулась в свой класс.

Масляные краски продавали только в Москве и Ленинграде. Сергею их выдала Воронина для портрета Калинина, и у него краски ещё оставались. А для новой работы над портретом надо было подготовить подрамник и загрунтовать холст. Поэтому в этот день Сергей нарисовал портрет Нины Павловны только на бумаге карандашом и углём. Она терпеливо позировала, сидела не шевелясь. Он ей всё объяснил и пообещал, что когда подготовит холст, то продолжит работу над портретом уже на холсте. Жену он тоже уговаривал не раз позировать, но она, ссылаясь на занятость в делах по дому, отказывалась. И других членов семьи он ни разу не рисовал с натуры, всем было некогда, думали, что успеется, художник свой и когда-нибудь нарисует.

Портрет Нины Павловны Сергей рисовал в её классе, после уроков. Выходя из класса, он столкнулся с Александром Румянцевым – учителем физики. Его прислали из второй школы временно подменить заболевшего учителя. Александр увидел в руках Нины её портрет и попросил нарисовать его тоже на память.

– Ладно, садись и тебя нарисую, – согласился Сергей, хотя сам торопился домой.

Александр сел, но постоянно шевелился и разговаривал. Он сообщил тревожное известие о том, что сегодня арестовали Успенского Ивана Петровича, прямо в школе.

– Я сам видел, как его выводили под руки два милиционера и посадили в милицейский фургон.

– За что его арестовали? – спросил Сержпинский, (хотя сам догадывался за что), но Румянцев развёл руками:

– Я не знаю, Серёжа, может, он в гражданскую войну где-то участвовал, а может, кто-то написал ложный донос. Между прочим, меня не раз заставляли написать такие доносы, но я отказался.

– И тебе ничего за это не было?

– Пока всё обошлось.

Портрет на бумаге получился плохо, потому, что Саша шевелился, и у художника не было желания стараться. Александр посмотрел на портрет и равнодушно сказал: «Похож». Положил лист бумаги в папку, и друзья вышли из школы.

– А про Першина знаешь? – спросил Румянцев.

– Его тоже арестовали?

– Нет, его директор в пятницу уволил за то, что он пришёл в школу пьяный, и ученики над ним потешались. Он же безобидный, сам никого не обидит даже пьяный, а его обижают. Мне его жалко. Теперь куда он пойдёт, ведь ничего больше делать не умеет – интеллигент.

– А мне больше жалко его жену, – посочувствовал Сергей.

Друзья шли по улице имени Ленина, с неба сыпалась снежная крупа и ложилась на замёрзшую землю. Встречные прохожие были одеты в зимнюю одежду, а Румянцев был в лёгкой, не по сезону, курточке. Он хотел проводить Сергея до дома, но быстро продрог и передумал:

– Серёжа, приходи вечером ко мне, сыграем в шахматы, – предложил он.

Сержпинский не забыл о принадлежности Румянцева к ГПУ и боялся, как бы при нём не сказать, чего лишнего.

– Сегодня не смогу, надо Соне помогать, воду носить с колодца, она будет стиркой заниматься, – придумал он на ходу отговорку. И Румянцев, подняв воротник курточки, ёжась от ветра, побежал домой. Сержпинский тоже пошёл домой, он завернул за угол на улицу Преображенскую, и до дома оставалось идти сто метров.

Коля из школы пришёл раньше отца. Соня и мать были на работе, близнецов ещё в ясли не брали, и с ними сидела соседка тётя Шура. За Колей она тоже присматривала. За эту услугу Сержпинские ей платили деньгами, иногда давали продукты. Тётя Шура была довольна и даже по собственной инициативе готовила суп, прибиралась в комнатах.

Войдя в квартиру, он поздоровался:

– Добрый день, Александра Егоровна, а где Коля?

– Да вон он за печкой играет с братишками, – ответила она и сказала:

– Раз ты пришёл, – пойду к себе, а ты покушай, суп возьми в кастрюле на плите.

Она ушла, а из комнаты выбежали Коля и Саша с Вовой. Отец хотел их накормить, но Коля сказал, что тётя Шура их уже накормила. Сергей быстро поел супу и пошёл в сарай кормить козу, гусей, уток и куриц. Все они сидели в разных отделах сарая за перегородками. На Преображенском пруду был уже лёд и водоплавающих уток, и гусей туда не выпускали. Одного гуся, из трёх, на седьмое ноября уже съели, остались два.

Вскоре из школы пришла Евпраксия Павловна. Она принесла с собой большую пачку тетрадей, чтобы дома проверять и ставить оценки. А после шести появилась Соня и с ней пожилая женщина. По её виду и говору было понятно, что она деревенская. На плече женщина несла большой мешок. Серёжа вышел им навстречу, и Соня сообщила, что она встретила Чернову Марию Фёдоровну. Потом Соня объяснила: «Это бывшая соседка из деревни Гарь, жена Константина Фомича – брата Михаила Чернова. Михаил раньше был управляющим имением Верещагиных».

Дети и Евпраксия вышли из комнаты посмотреть на гостью, и поздоровались с ней. Затем Евпраксия вновь вернулась в большую комнату, за письменный стол, продолжать проверять тетради.

Гостья сняла с плеча мешок и, глядя на детей, приветливо улыбаясь, сказала:

– Какие детки хорошие у тебя, Соня! А это близнецы?

– Да, Саша и Вова, а старшего сына зовут Коля.

– Сейчас я им конфеток дам, – пообещала она и долго разбиралась с пакетами в мешке. Соня тем временем хлопотала на кухне, и муж ей помогал.

– Мария Фёдоровна, раздевайтесь и проходите в кухню к столу, – пригласила её Соня. Гостью накормили тем же супом, что и сами ели, а потом пили чай с конфетами и пряниками, которые Мария Фёдоровна выложила на стол. За чаем оживлённо разговаривали, вспоминали прошлое и обсуждали нынешние дела.

– Как там Михаил Фомич поживает, как устроились его дочки? – спросила гостью Соня.

– Ой, Мишу в прошлом году арестовали и куда-то сослали, – с выражением горя на лице, сообщила она. – А его семью раскулачили и всю скотину, и землю передали в колхоз. Вот, какие дела, матушка, всё теперя у нас по-другому, ведь раньше-то при барине и то лучше было. А Мишина жена и дочки после раскулачивания уехали в Ярославль и теперя там живут. Больше я про них ничего не знаю.

– А как здоровье у вашего мужа Константина Фомича?

– Ой, Соня, я ведь два года вдова, живу одна с внучкой и взяла на воспитание сироту племянника. Держу корову, и больше у меня скотины нет. Ещё есть пчёлы, восемь ульев. Вот чечас продала на рынке мёд и купила гостинцев домой. Сегодня уж мне до дому не дойти, переночую у двоюродной сестры и завтра с утречка пойду.

– Так ночуйте у нас, – предложила Соня, и Сергей тоже подтвердил слова жены.

– Вот спасибо, Сонечка, я уж где-нибудь на полу у печки лягу.

– У нас для гостей есть матрасы, набитые сеном, – успокоила её Соня, – у нас часто гости бывают. Затем Соня спросила про детей самой Марии Фёдоровны.

– Мой первый сын Веня умер, после гражданской войны, ты знаешь, – стала рассказывать она, – его жена тоже умерла, и у них осталась их дочка Маша, моя внучка, она чечас уже взрослая, работает в колхозе и живёт со мной. А два следующих сына большими людьми стали, мне часто переводами деньги шлют. Письма тоже пишут. Ведь я грамотная, читать умею. Меня и других деревенских девчонок ещё до революции твоя сестра Маня обучила грамоте. Так вот, сын Гриша стал учёным, окончил в Москве институт и теперя научный сотрудник по созданию лекарств. А второй сын Олег военный, служит на Дальнем востоке.

– И в каком он звании? – спросил Сергей.

– У них все звания отменили, он командир полка, вот и всё, что я про него знаю.

– Умные у вас сыновья, – сказала Соня, – а всё от того, что у них хорошая наследственность. Ведь мать Константина Фомича была не законно рождённая дочь моего деда Александра Иосифовича Верещагина. Вы знали об этом?

– После революции только узнала, – ответила Мария Фёдоровна. – Да говорят, что у ваших предков во всей округе таких детей много было. Не зря раньше барин к крепостным крестьянам обращался: «Дети мои».

Уже в девять часов гостья стала зевать, и её клонило ко сну. В деревне рано ложились спать. Заметив это, Соня устелила ей матрас возле печки, со стороны маленькой комнаты, а сама стала варить на завтра картошку, и суп из курицы. Обычно куриц и уток резал Павлик, когда приезжал, а больше в семье никто не мог выполнить эту обязанность, и, в отсутствии Павлика, приходилось просить соседа.

В одиннадцатом часу, вся семья тоже спала, но Соне не спалось. На неё произвело впечатление то обстоятельство, что в деревне Гарь, в прошлом процветающей, произошёл такой стремительный упадок: зажиточных крестьян раскулачили, барский дом и хозяйственные строения разобрали и куда-то перевезли, и жителей деревни осталось мало – из одиннадцати крестьянских домов, (по словам Марии Фёдоровны) осталось пять.

* * *

Сергей каждый день думал о Нине Павловне, в его голове творилось что-то не понятное. Она приснилась ему даже во сне. Он каждый день водил к ней в класс Колю, и объяснил, что заказал столяру сделать подрамник нужного размера. Вся эта подготовительная работа длилась долго, и к Новому году он портрет, наконец-то, написал. И, как ни странно, после завершения портрета, его влюблённость закончилась. Сергей изучил позирующую девушку, видел её словно насквозь. Он в разговоре с ней хорошо понял её характер, и передал его в портрете. После этого она стала ему не интересна, словно прочитанная книга.

С каждым годом в стране всё активнее праздновали международный женский день «Восьмое марта». Мужчины поздравляли женщин, дарили им подарки. В магазин, накануне праздника, завезли дешёвые духи для женщин и одеколон, пользующиеся спросом у мужчин. Сергею подсказали друзья, что лучший подарок для женщины – это духи. И он выстоял очередь, чтобы купить несколько маленьких пузырьков духов и заодно купил себе два пузырька одеколону, чтобы пользоваться после бритья. Мода на усы и бороды стала проходить среди интеллигенции, и все учителя-мужчины ходили в школу чисто выбритыми.

День «восьмое марта» в 1933 году, был объявлен выходным днём, и во многих коллективах, где работали женщины, перед праздником, седьмого числа, мужчины на собраниях их поздравляли. Сержпинский в тот день последние уроки вёл в первой школе, там коллектив учителей состоял, в основном, из женщин. Во второй школе директор не разрешил накрывать столы в честь праздника, а в первой школе, в конце рабочего дня директор собрал всех в актовом зале и поздравил женщин, а лучшим из них объявил благодарность с занесением в трудовую книжку. Большинство учителей стали уговаривать директора организовать в актовом зале застолье с выпивкой, и он согласился. Быстро собрали необходимую сумму денег, сходили домой за домашними заготовками, купили вина и прочих продуктов.

На столе было не богато, но селёдки, картошки, солёных огурцов и капусты хватило на всех с избытком. Вина купили не много, и никто не выглядел пьяным. Все учителя вели себя культурно, как подобает интеллигенции. Учитель музыки играл на пианино, и остальные учителя пели под его аккомпанемент народные песни.

Вечером, когда стемнело, все стали расходиться по домам, и на улице Сергея Николаевича догнала Нина Павловна. Она пошла рядом и попросила его по имени:

– Серёжа, проводи меня до дома, я одна боюсь идти.

Такая просьба его удивила, сначала он хотел отказаться, но подумал, что, может, действительно она боится и согласился. Жила девушка не далеко от дома Саши Румянцева, но Сергей этого не знал. Он раньше не спрашивал её адрес. Снег в этот день таял, и под ногами хлюпали лужи. Было, как всегда темно, лишь на углу улицы Карла Маркса и улицы Ленина, светил со столба электрический фонарь. На большее мощностей местной электростанции не хватало. В центре Данилова в домах было электричество, поэтому из окон слабо освещались тротуары, без этого тусклого света пришлось бы идти на ощупь.

Нина всю дорогу прижималась к Сергею, и у него создавалось впечатление, что она, слегка выпивши, хотя он сам от слабого виноградного вина был совершенно трезв. Его мысли в этот момент были сосредоточены на домашних делах; надо кормить живность, и дети, наверное, одни, если тётя Шура ушла, Соня и мама сами на работе и тоже празднуют «Восьмое марта». Возле Нининого дома было совсем темно, и она, прошептала:

– Вот здесь я живу.

Она крепко держала Сергея под руку и, когда он хотел освободиться от её рук и распрощаться, она тихо, взволнованным голосом произнесла:

– Поцелуй меня.

– Извини, Нина, я женат. Ты же знаешь об этом.

– Но я вижу, что ты в меня влюблён, так зачем мучить себя?

– Нина, ты мне нравишься, но это не настоящая любовь. Мне очень интересно было тебя рисовать и общаться с тобой, вот и всё. Давай останемся просто друзьями.

После его слов, она оттолкнула его и с обидой сказала:

– Эх ты!

Ему в темноте не видно было выражения её лица, но он ясно представил, как у неё на глазах выступили слёзы.

– До свидания Ниночка, не обижайся! – тихо сказал он и пошёл в сторону своего дома.

Сергей шёл мимо милиции, возле которой дежурил милиционер, а из окон верхнего этажа, лился свет, слабо освещая тротуар. Затем он шёл мимо магазина Мосаинова, мимо больших его окон, и думал о Нине. Ему было лестно и приятно, что такая обаятельная и молодая девушка, как Нина, влюбилась в него. Это, видимо, из-за того, что он художник.

У неё, конечно, возникла мечта выйти за него замуж, и, если Сергей станет известным художником, то сможет жить с ним в столице и общаться с людьми из высшего общества. Но она забыла, что у него семья и ему надо сначала развестись, а потом уж строить новую семью. Сергей представил, как он объявит Соне о разводе, и как она отреагирует на это. От таких мыслей по его спине пошли мурашки.

– Нет уж, никакого развода, – сказал он себе.