Читать книгу Дворяне 3 - Сергей Николаевич Сержпинский - Страница 4

Восьмого марта 1933 года, в семье Верещагиных произошло трагическое событие: умерла Антонина Семёновна Смирнова (Верещагина). Сержпинские узнали об этом из телеграммы, отправленной мужем Антонины. Телеграмму получили только девятого числа, и Соня отпросилась с работы, чтобы десятого быть на станции Пантелеево, где жила Тоня. Сергей с ней не поехал, он всегда находил причину, чтобы не бывать ни на каких похоронах. До станции Пантелеево от Даниловского вокзала было пять километров и Соня, чтобы не терять время на ожидание поезда, пошла пешком. Всю дорогу до станции она плакала, представляя, как мучилась Тоня перед смертью. Дом для семьи начальника станции стоял совсем рядом с маленьким деревянным вокзалом. Пётр Петрович был на перроне, ожидал очередной товарник. Он поздоровался с Соней и сказал, что одному ему не справиться с организацией похорон.

– Я постоянно занят на работе, – объяснил он, – у меня даже гроб ещё не готов, нет на это денег.

– Деньги у меня есть, могу помочь, – сказала Соня.

– Тогда сходи, пожалуйста, к столяру в деревню и закажи гроб. Вон его дом, – показал он, – а сейчас можешь навестить покойницу, вы уже, наверное, лет пять не виделись.

Соня приняла его слова, как упрёк. Она действительно всё откладывала поездку к сестре по разным причинам: работа, дети, и бесконечные домашние дела.

И вот, с замиранием сердца, она вошла в дом, в прихожую и увидела плачущую девочку, лет трёх, и рядом с ней мальчика постарше, который успокаивал её. По их внешности она поняла, что это дети Антонины, до этого момента она их ни разу не видела.

– Я ваша тётя Соня, сестра вашей мамы, – ласково сказала она и спросила детей, как их зовут и сколько им лет. Мальчик ответил, что его звать Вовой и ему семь лет, а Люде три года.

– А где ваша мама?

– Мама спит в той комнате, – указал Вова на дверь, – а папа говорит, что она умерла и больше не проснётся.

Соня вошла в комнату и увидела Тоню, лежавшую на кровати под одеялом. В открытую форточку проникала стужа, и ветром шевелило шторы, которыми было занавешено окно. В полумраке Соня разглядела комод и другую мебель. Она раздвинула шторы и подошла к кровати. По зеленоватому оттенку кожи на лице Тони, было видно, что она не живая, но Соне хотелось поверить, что она спит и в полголоса произнесла:

– Тонечка, пора вставать.

После этих слов слёзы сами полились из её глаз. В комнату вошла девушка в переднике и, не здороваясь с Соней, спросила:

– Ты кто такая, зачем пришла?

Соня ей объяснила, кто она, и в свою очередь поинтересовалась: кто эта девушка в переднике. Оказалось, что она прислуга в семье Смирновых. Звали её Настей. Соня попросила Настю вместе с ней сходить в деревню к столяру, чтобы заказать гроб. Настя объяснила, что сейчас ей некогда. В этот момент пришла старшая дочь Тони Шурочка, и согласилась сходить с Соней к столяру. Шурочка была почти взрослой, четырнадцатилетней девушкой, хорошей помощницей матери. Вот и сейчас она пришла с ведром молока, только что подоила корову. После Шурочки второй дочерью у Тони была девятилетняя Маруся. Она вышла из соседней комнаты и решила тоже сходить с ними к столяру. Соня раньше нянчилась с Шурочкой, но она тётю Соню не помнила и заметила, что тётя Соня похожа на маму. Когда они ходили к столяру, то Соня пригласила Шуру и Марусю к себе в гости, сообщила им свой адрес и как лучше найти дом, где жили Сержпинские.

Ближе к вечеру Настя справилась с делами по хозяйству, и они с Соней вдвоём помыли покойницу, а затем одели её в приличную одежду, взятую из старинного сундука, почти такого же, как у Евпраксии Павловны. Вечером пришёл Пётр Петрович, Соня объяснила ему, что ей надо вернуться на работу. Если начальник её отпустит, то она придёт завтра на похороны.

– Не волнуйся, Сонечка, если ты не сможешь прийти, то мы с Настей справимся и похороним сами, главное, что гроб будет сделан. Могилу уже роют, я заказал. Соня вспомнила про других сестёр и братьев и спросила Петра:

– А ты посылал телеграммы другим родственникам, в Ленинград и в Мурманск?

– Нет, не посылал. А зачем? Они всё равно не приедут. Лучше ты напиши им письма сама, а то мне совсем некогда. Соня пообещала письма написать, и они попрощались. Домой Соня пришла поздно вечером уставшая и расстроенная.

На следующий день начальник райфо Мишин её на похороны не отпустил, сославшись на то, что она уже один день использовала, и сказал, что надо к ревизии готовиться, устранять имеющиеся ошибки в расчётах. Уйти самовольно Соня боялась, это означало бы увольнение за прогул. К тому же Пётр Петрович её заверил, что сам справится с похоронами.

Последующие дни она продолжила работать в райфо. По поручению Мишина, служащие трудились над устранением ошибок и не только своих. В кабинете, где сидела Соня, коллектив не изменился, люди были всё те же, но двое мужчин болели, и приходилось часть работы выполнять за них. Роль старшего служащего по-прежнему выполнял Соколов Владимир Борисович. Не проходило и дня, чтобы он не ругал Советскую власть, и это сходило ему с рук. Он надеялся на своих сослуживцев, что его никто не выдаст. Больше всех ошибок в планировании и случайных описок, было у него, и Соня подозревала, что он специально это делает, занимается вредительством. Например, работникам райторга, полагалось выделить из районного бюджета для зарплаты, на второе полугодие прошлого года, приблизительно, сто восемьдесят тысяч рублей, а он запланировал на тридцать тысяч меньше. В результате этого, двоих служащих заведующий райторга, был вынужден уволить по сокращению штата. А на это полугодие он запланировал ещё меньше, хотя получил от заведующего райфо Мишина, строгий выговор за такое самовольное планирование. Соня хотела исправить этот план и сообщила о своём желании Владимиру Борисовичу. Тот рассердился и велел Соне оставить так, как было у него.

– Соня, вы не лезьте поперёк батьки в пекло, – возмущался он, – лучше помогите Любовь Ивановне, она по маслозаводу никак в бюджет не вписывается.

Цифры ориентировочные по организациям района, с учётом запросов депутатов районного Совета и руководителей района. Часто эти запросы были не реальными. Соколов мог оспаривать приказы своего начальника Мишина, ссылаясь на требования районного начальства. А тем всегда не хватало ни на что денег. Таким образом, он мог развалить райторг. Это бы нанесло большой вред торговле, и привело бы к количественному сокращению магазинов. Так же он планировал финансирование и на потребкооперацию.

Он часто говорил:

– Районное начальство малограмотное и ничего не понимают в финансах. Ими можно манипулировать во вред им самим.

И вообще он проговаривался в своих высказываниях, что мог бы занять место заведующего райфо. С Любой Романовой Соня дружила больше, чем с другими коллегами. На работе между делом они часто шептались о своих новостях, а когда мужчины надолго выходили покурить в коридор или на лестницу, то и вовсе болтали вслух.

Однажды Люба предложила Соне сходить в клуб на концерт. О концерте она узнала из афиши. В клубе выступят Ярославские певцы, а после их выступления, концерт продолжат участники Даниловской самодеятельности.

Придя домой, Соня предложила мужу сходить на концерт, который состоится в субботу вечером. Он согласился, но сначала спросил мать, посидит ли она с детьми, пока они будут в клубе. Обычно она их редко куда-нибудь отпускала. Евпраксия Павловна одобрила решение молодых супругов, и дала им деньги на билеты. Зарплату Соня и Сергей полностью отдавали матери, чтобы зря не транжирить, и Евпраксия экономно вела домашний бюджет.

– Пусть Сонечка отдохнёт, – сказала мать Серёже. – Она и так вся измотана работой и домашними делами, а я за неё поглажу бельё.

Наступила суббота, в этот день служащие, как обычно, заканчивали работу раньше на час. Соня шла домой торопливой походкой, желая успеть переодеться в нарядную одежду перед концертом. Серёжа был уже дома, он принял у жены пальто и повесил его в шкаф, стоящий в прихожей. Соня проголодалась и спросила у мужа: «Серёжа, что можно поесть?»

– Тётя Шура сварила манную кашу, – сказал он, – она ещё тёплая и стоит в печке, на плите. Мы с детьми уже поели, и вам с мамой осталось.

Евпраксия переодевалась после работы в маленькой комнате и ответила, что кушать не хочет, а чаю попьёт. Встречать Соню с работы вышли в прихожую Коля и близнецы, они сказали, что соскучились и по очереди обнимали и целовали маму. Соня помыла руки в прихожей, в умывальнике, и пошла на кухню, есть манную кашу.

– К вашему приходу я что-нибудь приготовлю, – пообещала свекровь Соне, – а сейчас собирайтесь на концерт.

Соня взглянула на старинные часы, висевшие на стене: они показывали пол шестого, а концерт должен начаться в шесть.

– Серёжа, ты куриц и остальную живность накормил? – спросила она.

– Накормил, только осталось тебе козу подоить, но это успеешь после концерта, когда придём.

Переодевшись в одежду получше, они быстрым шагом пошли через центр в сторону вокзала, рядом с которым был клуб. В клубе Сергей бывал чаще, чем Соня. Он оформлял там сцену, рисовал декорации, писал лозунги, и, кроме того, участвовал в шахматных турнирах, проводившихся там. А Соня бывала в клубе не чаще одного раза в год: на концертах, спектаклях, а в прошлом году она с Серёжей ходила на танцы под духовой оркестр. Только Серёжа танцевал мало из-за грыжи, и её приглашали на танец другие мужчины.

Когда Сержпинские подошли к клубу, то на улице, возле окошка кассы, они увидели огромную очередь. Серёжа замедлил шаг и в растерянности произнёс:

– И как же быть? Нам, наверное, билетов не достанется.

И в этот момент, навстречу им подошла Люба Романова:

«Здравствуйте! Я на вас билеты купила», – радостно сообщила она и протянула Сержпинским два билета.

– Огромное тебе, Любаша, спасибо, – обрадовался Сергей, – а мы уж огорчились, что придётся идти домой ни с чем. Он сразу отдал Любе деньги за билеты и все трое прошли внутрь клуба, в фойе, где Сергей сообщил:

– Недавно коммунисты назвали клуб «именем Ленина». Мне поручили написать вывеску на клуб с таким названием, но думаю, они дали такое имя не вовремя. Посмотрите, как здесь всё не доделано, не доведено до задуманного дизайна, кругом стены только закрыты досками и в зале вместо кресел простые скамейки.

– Нам сейчас всё равно, чьим именем клуб называется, лишь бы скорей концерт начали – сказала Люба.

Возле дверей, ведущих в зал, стоял широкоплечий мужчина, и пропускал туда людей, отрывая с билетов контрольные талоны. Сержпинские и Люба вместе с толпой, подошли к контролёру и он, оторвав часть от билета, сказал: «Пожалуйста, проходите». В зале на скамейках номеров, как в театре, не было, и все садились туда, где ещё не занято. Зал быстро наполнился зрителями, но занавес на сцене не открывали, хотя времени было уже пять минут седьмого. Соня знала из отчётов по налогам с клуба, что зал вмещает не более двухсот человек. Зрители всё прибывали, люди стояли в проходах и по краям зала, и вот, из-за занавеса вышел молодой парень в костюме и объявил: «Уважаемые товарищи, сейчас перед вами выступят артисты из Ярославля, споют песни и исполнят различные танцы». Он ещё минут десять говорил, нахваливал своих певцов и танцоров. Затем занавес открылся и на сцену вышли двое мужчин и две женщины в русских народных костюмах, а баянист начал играть мелодию русского танца. Пары изящно двигались, выдавали коленья в такт музыке. После русского танца эти же артисты исполнили «польку». Зрители им дружно аплодировали. Далее Сержпинским очень понравились певцы, исполнявшие песни дуэтом. Половина песенного репертуара составляли патриотические и революционные песни, а другую половину – старинные народные песни.

Ярославские артисты выступали около полутора часов, и после их выступления объявили на десять минут перерыв. Сергей захотел в туалет, и женщины тоже; они пошли в свою женскую половину.

После перерыва выступали Даниловские артисты, участники самодеятельности. Их выступление оказалось не хуже профессиональных артистов. Особенно понравился зрителям струнный оркестр, под руководством Александра Юматова и отдельное выступление двух гитаристов. Соня с восторгом шептала мужу:

– Мои братья Костя, Сеня и Ваня тоже хорошо играли на гитарах. Их обучали профессиональные музыканты. Я о них часто думаю: где они, что с ними?

Закончился концерт в восемь часов вечера, и Люба стала уговаривать Сержпинских зайти к ней на чашку чая.

– Не всё мне к вам ходить, – приводила она свои аргументы. – Тем более, я здесь рядом живу. Сержпинские согласились уважить её, но обещали зайти ненадолго, на полчаса. Жила она в двухэтажном деревянном, новом доме, стоявшем параллельно железной дороге, в котором недавно получила комнату с прихожей. Комната просторная, с двумя большими окнами. Этот дом был построен для железнодорожников, но Любе эту комнату выхлопотал заведующий райфо Мишин. Соня не раз обращала внимание на то, что Мишин к Любе не равнодушен. Он почти каждый день вызывал её зачем-то в свой кабинет. Об этом Соня рассказывала Серёже, и они строили по этому поводу, свои предположения.

В комнате у Романовой было очень чисто и уютно: в глаза бросались круглый стол посередине комнаты, накрытый пёстрой скатертью, и диван, под белым чехлом. В домах интеллигенции по всей стране пошла мода на белые чехлы на диваны и кресла. Соня тоже мечтала сшить из белой ткани чехол на свой диван. Но пока дети маленькие, она считала, что это не практично, они будут его постоянно пачкать. У Любы никого не было, она жила одна, поэтому у неё и был идеальный порядок.

– Ну как, вам моё жилище? – спрашивала она. Сергей у неё в новом доме ещё не был. Ему комната, конечно, понравилась, он этого и не скрывал.

– У тебя, Люба, очень уютно, – похвалил он, – мы с Сонечкой будем брать с тебя пример.

Затем она поставила на стол чашки с блюдцами и разогрела на керосинке чайник. Пока пили чай и ели бутерброды с колбасой, хозяйка и гости, обсуждали концерт и делились впечатлениями. Сергей взглянул на свои карманные часы:

– Полчаса прошло, нам пора домой, – сказал он, – Сонечке надо козу доить.

– Ну, посидите ещё чуть-чуть, – стала уговаривать Люба, – я вам свой фотоальбом покажу, который сама склеила из картонок. Соня его не видела.

Соня согласилась, и муж не стал возражать. Он подумал: «Ничего с козой не случиться, молоко в вымени не засохнет». Хозяйка с гордым видом достала из комода альбом и положила его перед гостями:

– На первой странице фотография моей прабабушки Вали, – стала показывать она, – и моего прадедушки, Евстигнея Степановича. Он родной брат Сониному прадедушке Иосифу Степановичу Верещагину. Их было два брата и несколько сестёр. Все они родом из Петербурга, но потом Евстигней перебрался жить в Ярославль. А на второй странице мои родители, – перелистнула она альбом и продолжала:

– Это фотография моего мужа, погибшего в тысяча девятьсот пятнадцатом году на фронте, а здесь фотографии моего отца Ивана Верещагина и моей мамочки Оли. Они умерли в семнадцатом году. Мне их очень не хватает, – горестно вздохнула Люба.

– Я тоже очень скучаю о своих родителях, – согласилась с ней Соня. – И моя любимая сестра Тонечка тоже недавно умерла. Царство ей небесное.

Сержпинским было неудобно быстро уходить, не досмотрев альбом до конца. Они терпеливо выслушали рассказ Любы, про её родственников, фотографии которых были в альбоме, и, досмотрев альбом, стали собираться домой.

– Как жаль, что вы уходите, – говорила Люба, – мне так хорошо было с вами. Соня, я искренне завидую, что у тебя такой тактичный, талантливый и заботливый муж Серёжа. Вы прекрасная пара.

По дороге домой Сержпинские говорили о Любе Романовой и её предках. Сергей спросил Соню:

– А у деда Евстигнея тоже было поместье?

– Да, нашему далёкому, общему с Любой, предку Верещагину, имя которого мне не известно, царица Екатерина вторая, за большие заслуги перед отечеством, и за меценатство, присвоила звание «почётный гражданин». Это звание приравнивается к дворянству. Дала Верещагину поместье с крестьянами. Размеры огромной территории поместья начинались: от деревень Грабежево и Конищево, до сёл Вахтино и Торопово. На этой территории, ранее принадлежащей казне, жили более тысячи крестьян. От родителей я слышала, что потом эта территория дробилась между наследниками, и у нашего деда Александра Иосифовича осталась небольшая часть земли от деревни Гарь, до деревни Волково. Потом эту землю унаследовал мой отец. Своё поместье дед Евстигней продал сразу после отмены крепостного права. Его поместье находилось недалеко от Данилова, вокруг деревни Сумароково. Сначала это поместье купил помещик Сумароков (отсюда и название деревни), а затем помещик Тихменев. Другие наследники, видимо, тоже продали свои доли, потому что у соседей помещиков были другие фамилии. Верещагиных во всей округе, кроме нас, не осталось.

На концерт, до клуба, Сержпинские шли быстро, а обратно уже так не торопились. Они шли, не спеша, и наслаждались погодой, безветренной, с лёгким морозцем. На тротуарах чувствовался гололёд, и Соня держалась за мужа, чтобы не поскользнуться. Как всегда, в городе было в этот вечер темно, и только в центре светил электрический фонарь на столбе.

Соня спросила:

– А ты не помнишь, Серёжа, до Советской власти улицы в Данилове чем-то освещались? Например, в Питере на некоторых улицах, где не было электричества, были керосиновые фонари. А здесь мне раньше по вечерам ходить не приходилось.

– Конечно, и здесь были керосиновые фонари на каждом углу, но при большевиках их зачем-то убрали. Видимо надеялись, что у них электричества на всё хватит, но пока что, даже на все дома его не хватает. На окраинах Данилова в домах нет электричества, люди пользуются свечками, или керосиновыми лампами.

– Так и у нас часто свет гаснет, – сказала Соня, – мы тоже держим керосиновую лампу наготове. Кстати, ты мне сейчас поможешь? Подержишь лампу, пока я козу дою?

Сергей согласился помочь, хотя ему хотелось отдохнуть и уже клонило ко сну. Почти на ощупь супруги в темноте добрались до дома. На Преображенской улице, как всегда пыхтела паровая машина на электростанции. В домах, расположенных поблизости, её шум было слышно особенно чётко. Когда электростанция перестала работать, то город погрузился в полную темноту и тишину.

Сержпинские зашли в свой дом, и обнаружили, что дверь в квартиру была не заперта. В прихожей горел свет от свечи, а в комнатах было темно и оттуда доносилось детское сопение – значит, дети спали. Евпраксия сидела на кухне и дала знать вошедшим, чтобы соблюдали тишину. Соня, не раздеваясь, хотела взять небольшую кастрюльку, в которую она обычно доила козу, но свекровь остановила её:

– Никуда ходить не надо, – тихо произнесла она, – коза умерла.

– Вы, мама, шутите? – не поверила Соня. Сергей тоже стоял в недоумении: «Как же так, я ей недавно давал сено, и она была здорова. Может быть, сено оказалось отравлено?». Сергей высказал эти мысли матери и жене. Своё сено у них закончилось, и Сергей собирал его в тех местах, где привязывали лошадей. Лошади часто не успевали съесть сено, так как надо было ехать дальше, а сено оставалось.

– Но кому это нужно, травить сено, – рассуждала мать, – может, коза умерла по другой причине, всё же она была уже не молодая. Во всяком случае, не расстраивайтесь, мы можем потом купить другую козу.

Соня запротестовала и сказала, что ей надоело ухаживать за козой, лучше покупать коровье молоко у соседей. Свекровь и муж с ней согласились. А козу Сергей решил похоронить, когда земля оттает и будет легче копать яму. Место для этого он выберет за сараем.