Читать книгу Дворяне 2 - Сергей Николаевич Сержпинский - Страница 13

Сержпинский начал работать в школе

В начале декабря 1918 года стоял крепкий мороз. Сергей торопился успеть в школу к началу занятий. Он шёл по городу и любовался красотой зимнего пейзажа. Выпавший за ночь снег, украшал белизной тротуары, дорогу, крыши домов и деревья в садах, а от выглянувшего, из-за розовых облаков солнца, снег на верхушках деревьев принял такой же розоватый оттенок. Сергей вспомнил детство, те зимние дни, когда он жил в Тотьме и ходил там в школу. Теперь же многое изменилось, и в школу он стал ходить не учеником, а в роли учителя.

Уроки должны были начаться в девять часов утра. Сергей шёл по мало утоптанному снегу, хрустящему от мороза под ногами, и думал о своей работе. Директор школы велел ему каждый день приходить утром, даже, если не было у него своих уроков рисования или черчения. Он должен был в случае необходимости, подменить не явившегося учителя, почти по всем школьным предметам, кроме пения, физкультуры и физики. Физику он слабо знал.

У многих учителей жизнь не ладилась, особенно у тех, у кого маленькие дети. Зарплата была у всех одинаковая, на неё можно было купить, в основном, товары, отпускаемые по карточкам.

Устроил его в школу Володя Шишерин, как и обещал. Недавно, Володю мобилизовали в Красную Армию комиссаром. Он отблагодарил Сергея за помощь, и специально для него, ввели в школьную программу урок рисования и черчения, а раньше такого предмета не было. В Данилове имелись две семилетние школы: в школе номер один, он работал по совместительству, а в школе номер два на полную ставку. Работая в двух школах, Сергей был занят весь день, приходил домой часов в пять вечера, а иногда позднее. Занятия проводились в две смены, поэтому штат учителей в этом году значительно увеличили.

Приближаясь ко второй школе, находившейся в центре Данилова, он увидел учеников, спешивших на занятия. В раздевалке ученики, разного возраста, сдавали гардеробщице свою одежду, в большинстве вполне приличную, но были и ребята из бедных семей. У таких ребят пальто в заплатах, сильно поношенные.

Сергей одевался скромно. Его пальто, с маленьким воротником из кролика, выглядело бедновато, в соответствии с ситуацией. Это пальто отдали ему Воденковы. Шапка тоже не новая, но вполне приличного вида, её раньше носил его отец.

Раздевались учителя в учительском кабинете. Здесь Сергей поздоровался с другими учителями, половина которых были мужчины. С ними он ещё близко не познакомился, но по поведению чувствовалось, что большинство из них принадлежали к дворянскому сословию. В школах того периода существовало раздельное обучение мальчиков и девочек. Преподавал он в шестых и седьмых классах, а сегодня первое занятие должно быть в мужском седьмом классе, где парням исполнилось шестнадцать лет. Лишь на два или три года они были моложе своего учителя. Так получилось, что его брат Павлик тоже учился в седьмом классе. Но он вёл себя спокойно, не подчёркивал, что учитель его брат.

Когда Сергей вошёл в класс, то все ученики встали. Он поздоровался и разрешил классу сесть.

– Сегодня мы будем изучать законы перспективы в рисовании, – начал Сергей урок. – Закон перспективы это, например, когда железная дорога уходит вдаль, сужаясь в одну точку.

Он подошёл к доске и нарисовал мелом две линии и чёрточки, словно шпалы. В этот момент, за его спиной, сын известного в Данилове ростовщика, залез под парту и там спрятался. Другие ребята заулыбались, оглядываясь в его сторону.

– Я понимаю, что вам скучно меня слушать, – понял он парней, – ведь бумага у нас для рисования закончилась. Я немного вам объясню, рисуя на доске, а потом мы пойдём рисовать на снегу, палочками, вместо карандашей.

Парни с радостью согласились, и вторую половину урока они провели на улице. При этом учитель организовал соревнование, кто лучше нарисует на снегу. По такой же системе прошли уроки рисования и в других классах.

На обед он пошёл домой, подгоняемый голодом. Утром съел только кусок хлеба, больше ничего дома не было. Павлик и Глеб уже пришли из школы и сидели за обеденным столом, а мать наливала им недавно приготовленный суп в тарелки. Глеб тоже учился в этой же школе, в первом классе. Только занятия у него заканчивались раньше, чем у Павлика.

Мать налила Серёже в тарелку суп и сказала:

– У меня хорошая новость. Я устроилась на работу.

– Куда? – поинтересовался Серёжа.

– Кастеляншей в школу ликвидации безграмотности. Ликбез её сокращённо называют, – пояснила она. – Эта школа образована в бывшей начальной школе на соборной площади.

– И что ты там будешь делать?

– Буду выдавать постельное бельё в общежитии, где станут жить приезжие из деревень взрослые ученики. Это, в основном, работники из волостных Советов.

– А ты не могла устроиться преподавателем иностранных языков? Ведь ты знаешь в совершенстве немецкий, французский, польский и итальянский языки.

– Нет, Серёжа, там будут учить только, читать и писать по-русски. Но дело не в этом, я боюсь признаться, что я из враждебного пролетариату класса, – объяснила она. – Ты же слышал, что теперь наше общество разделено на классы: это пролетариат – главный класс, трудовое крестьянство, и наш класс, буржуазия.

– Ты ошибаешься, мама, наш класс – это трудовая интеллигенция. У нас же ничего нет, кроме своих знаний.

Но мать возразила:

– Здесь в этом, никто ничего не понимает, и могут легко посадить в тюрьму. Я даже одежду одеваю похуже, чтобы смешаться с народом, хотя у меня в сундуке всякой одежды достаточно.

Когда Павлик и Глеб поели и ушли в другую комнату, мать тихонько сказала Серёже:

– Я слышала от Свешникова Геннадия Ивановича, что в Данилове усиливается многочисленная подпольная организация, в которую входят и некоторые солдаты. А солдаты это сила. Так что власть может скоро перемениться…

–

Ближе к новогодним праздникам, к Сержпинским пришёл Сергей Воденков, в своей кожаной курточке чекиста, весь встревоженный, и присев на табурет, спросил:

– Что вы скажете про хозяина вашего дома, Дерюгина? Как он к вам относится? Евпраксия засуетилась, предложила ему чаю из листьев смородины, и, не раздумывая, ответила:

– После того, как я отказалась ему платить за квартиру, вернее его жене, то они перестали со мной здороваться и даже не разговаривают. Но мне нечем им платить, я пыталась им это объяснить.

– Всё ясно, значит, сегодня мы их арестуем, – с облегчением сказал Воденков, – а то я спешил их предупредить об аресте. У них сын из армии дезертировал, вчера о нём пришла телеграмма. У нас есть приказ репрессировать родителей дезертиров.

После этих слов, он поставил на стол, не допитый чай, и быстро ушёл. Евпраксия сидела в глубоком раздумье и, затем, спросила сына:

– Серёжа, как ты думаешь, надо ли их предупредить?

– Я, думаю, что надо, – сказал Сергей. – Если не предупредим, то потом нас будет совесть мучить. Дерюгины люди не плохие, и мы им заплатим за квартиру, как деньги появятся. Давай, мама, я к ним схожу и поговорю.

Мать согласилась, и сын пошёл на первый этаж, где жили Дерюгины. Они втроём с взрослой дочкой занимали весь первый этаж. Серёжа постучал в дверь, она была не заперта. Он её открыл, и в прихожей зазвенели колокольчики.

– Можно войти? – громко спросил Сергей.

Из глубины комнат к нему вышла дочка Дерюгиных. Ей на вид было лет двадцать пять; одевалась она всегда по-деревенски, в вышитую кофту и юбку, рыжеволосая и симпатичная девушка.

– Что надо? – сухо спросила она.

– Родители дома?

– Дома.

– Позови их.

В прихожую вышли сразу оба супруга. Они не довольно смотрели на Сергея. Он рассказал им, что из Красной армии дезертировал их сын, и теперь из-за него чекисты придут арестовывать родителей. От кого он узнал эти сведения, Сергей не сказал и быстро ушёл к себе на второй этаж. После этого Сержпинские долго прислушивались к тому, что происходит на первом этаже. Когда совсем стемнело, то к дому подъехала лошадь с санями, с которых слезли три милиционера, и человек в полушубке, видимо чекист. Они зашли в дом, и через полчаса вывели оттуда хозяйку дома, а хозяина с ними не было. Как потом стало известно, хозяин скрылся от ареста, а про хозяйку он решил, что её не тронут. Однако её арестовали и посадили в Даниловскую тюрьму. Сам Дерюгин больше не появлялся, а к дочери хозяев этого дома, позднее, подселили других жильцов.

Двадцать второго апреля 1919 года, по новому стилю, Серёже Сержпинскому исполнилось девятнадцать лет. Серёжа в этот день работал, Павлик и Глеб, тоже были в школе. Евпраксия отпросилась с работы, чтобы придумать, как отметить день рождения старшему сыну, и чем накормить детей. Она недавно ходила к Воденковым, но у них тоже начались не лёгкие времена и в помощи ей они пока отказали. Продуктов, кроме перловой крупы дома не было. Даже чай из смородинного листа весь закончился. К весне голод в Данилове усилился, и на продовольственные карточки выдавали только хлеб, перловку и соль. На рынке тоже товаров было мало, в основном его меняли товар на товар.

У Евпраксии имелись старинные платья, доставшиеся ей от своей бабушки Соколовой, по материнской линии. Это были шикарные бальные платья, которые уже много лет вышли из моды, и одевать их было некуда. Они так и лежали в сундуке, пропахшие нафталином.

Евпраксия взяла одно такое платье, завернула в газету и отправилась в центр города на рынок. Снег уже почти везде растаял, только остатки от высоких сугробов, белели в тени. Евпраксия походила по грязному рынку (после весны здесь ещё не просохло), и увидела у одного мужичка на телеге мешок картошки. Она подошла к нему и развернула платье.

– Может, вам такое платье для дочки, пригодится? – спросила она.

У мужика борода отвисла и глаза увеличились, оттого что он увидел в её руках.

– Век живу, но такого красивого платья не видывал, – воскликнул он, – сколько вы просите за него?

– Если уступите мне мешок картошки, то буду согласна поменять на него.

Мужик был так доволен покупкой, что согласился довезти мешок до дома и занёс его на второй этаж, до самой квартиры.

В тяжёлом раздумье, Евпраксия начистила в чугунок картошки, и не успела затопить печку, как в квартиру постучали. Открыв дверь, она увидела Серёжу Воденкова, а в руках он держал сумку с картошкой и ещё какой-то свёрток.

– Серёженька, это ты нам принёс? – удивилась она. – Я ведь только что выменяла на рынке мешок картошки. А в свёртке у тебя что?

Сергей развернул свёрток, и там оказалось около двух килограммов свинины.

– Это, тётя Планя, для Серёжи, ко дню рождения. Свинина немножко с душком, сейчас уже тепло стало, но её можно отварить, а воду слить, потом затушить с картошкой.

Евпраксия радостно засуетилась, пригласила гостя войти и усадила его возле печки.

– Как твои дела на работе? – спросила она Сергея.

– Позавчера меня уволили из чека, даже не объяснили за что. Видимо, новый начальник решил сменить половину состава чекистов, чтобы была лучше дисциплина, – предположил Воденков. – Но я ходил к начальнику милиции и он обещал меня взять, если место освободится. Ведь я хорошо себя зарекомендовал, когда участвовал в разгроме мятежа. У чекистов тоже никак себя не скомпрометировал.

Пока Сергей рассказывал о своих делах, Евпраксия поставила на плиту печки большой чугун картошки с мясом. Время подходило к обеду, и весеннее солнце, с одной стороны дома, перешло на другую сторону и освещало уже вторую комнату. От печки исходило тепло, распространялось по всей квартире, и в комнатах стало тепло и уютно.

Сначала, как всегда, из школы пришли Павлик и Глеб. Почувствовав вкусный запах тушёной картошки, дети стали просить покушать, и не дождавшись брата, они плотно поели. Воденков и Евпраксия, набрались терпения, а когда пришёл Серёжа, поздравили его, выпили по рюмочке браги и тогда принялись за картошку. Наевшись досыта, они обнаружили, что осталось пол чугуна картошки. Тогда Серёжа решил пригласить в гости учительницу из школы, к которой он чувствовал большую симпатию. Звали её Наташа Никандрова. Она преподавала географию, и ей было двадцать четыре года. Серёжа посоветовался с матерью, и та не возражала.

Жила учительница не далеко от дома Сержпинских, на улице Вятская, вместе с родителями и двумя сёстрами. С Серёжей пошёл её приглашать и Серёжа Воденков. У Воденкова уже было немало девушек, с которыми он имел не только дружбу, но и самые близкие отношения. Эти качества он унаследовал от отца. В отличие от двоюродного брата, у Серёжи Сержпинского до сих пор подруг не было. В свои девятнадцать лет он не раз влюблялся, но девушки об этом не догадывались.

– Ты знаешь, кто устроил Наталью работать в школу? – спросил брата Серёжа Воденков.

– Нет, не знаю.

– Друг Володи Шишерина, комиссар по народному образованию. Говорят, что он за это с ней переспал.

– Не может быть, – не поверил Сержпинский.

– У коммунистов есть такая теория, она гласит, что переспать с женщиной так же легко, как выпить стакан воды. Эту теорию выдвинула революционерка Роза Люксембург. Об этом я узнал, пока работал в чека. Там говорили, что скоро у нас будут все жить в общежитии, где будут общие жёны и общие дети. Так что ты, Серёжа, не теряйся, люби Наташу без всяких церемоний. Ведь живём мы один раз.

Серёжа слушал брата и не верил. В школе Наташа вела себя скромно, а с учениками была строгой и официальной. Однако весна на него очень действовала, и ему хотелось любить и быть любимым, не смотря ни на что.

Зайти к Наташе в дом он не решался, сердце билось от волнения, и пришлось послать туда брата, который ещё не успел снять свою кожанку чекиста. Брат без всякого стеснения зашёл в дом, где жила Наташа, а Сержпинский, волнуясь, остался у ворот. Дом, в котором она жила, был деревянный и одноэтажный, с четырьмя окошками с фасада, занавешенными плотными занавесками. Сергей с улицы смотрел на окна, но что там внутри, так и не разглядел.

Через несколько минут брат вышел один, и сказал, что Наташа переодевается и скоро выйдет. Сам он решил прийти к Сержпинским позднее со своей подружкой, и ушёл к ней, приглашать в гости.

Когда Воденков удалился, вышла из дверей ворот Наташа, в другом, новом пальто, не в том, в чём ходила в школу. На голове у неё была небольшая демисезонная шляпка, в которой прежде ходили дамы, а на ногах сапожки на каблуках, отчего она стала выше Сергея.

– Здравствуй, Серёжа, поздравляю тебя с днём рождения, – сказала она смущённо.

Сергей в ответ тоже поздоровался и предложил погулять по улице. Сразу пойти к нему в гости он предложить не решился, подумал, что Наташа может отказаться.

На улицах Данилова после таяния снега ещё не просохло, поэтому Наташе пришлось медленно пробираться по тротуару, чтобы не испачкать новые кожаные сапожки. Сергей протягивал ей руку и помогал перепрыгивать через грязь. При этом он ощущал тепло, исходящее от её нежных рук. Воспользовавшись ситуацией, Сергей предложил пойти к нему домой, чтобы не пачкать обувь, и Наташа согласилась.

Первое, что бросилось в глаза Евпраксии, это то, что девушка, не вытерла о тряпку, лежащую у дверей, свои сапожки и прямо в них прошла в квартиру. К матери Сергея она тоже не обратилась по имени и отчеству, хотя об этом Сергей её предупредил заранее. Войдя в дом, она сказала просто, обращаясь ко всем, к Павлику и Глебу в том числе:

– Здрасте.

– Здравствуйте, девушка, – разглядывая её, поздоровалась Евпраксия.

Серёжа представил коллегу по школе матери и принял у Наташи пальто, шляпку и повесил в прихожей на вешалку. Затем пригласил её пройти в комнату к столу. Покушать она отказалась, сославшись на то, что недавно пообедала. Тогда Сергей предложил ей посмотреть его семейные фотографии, а через полчаса пришёл Воденков со своей подружкой:

– Это Нина, – сказал Воденков, принимая у неё пальто.

– А это, Наташа, – в свою очередь представил Сержпинский гостью, – она работает со мной в школе учительницей по географии.

– У вас здесь одна интеллигенция собралась, – сказала Нина. – Мне и сказать вам будет нечего.

Выглядела она гораздо хуже, чем Наташа, совсем не симпатичная и одежда на ней сидела не с плеча, кофта свисала, и чулки съехали вниз гармошкой. Она тоже прошла в комнату в грязных туфлях, и запах от неё исходил не очень приятный, видимо, в бане давно не мылась.

Сергей Воденков вынул из кармана бутылку самогона и поставил на стол.

– Евпраксия Павловна, давайте дальше отмечать Серёжин день рождения, – предложил он.

– Нет уж, продолжайте без меня, а мы с мальчиками уйдём в другую комнату, – ответила Евпраксия и, увлекая за собой мальчишек, закрыла дверь в соседнюю комнату. Молодые пары, оставшись одни, стали понемножку пить самогонку, другого вина купить было не возможно, и, закусив картошкой с мясом, слегка захмелев, разговорились. Беседа шла о пустяках, как это бывает, в таких случаях. Серёжа Воденков и его подружка болтали без умолку, их языки от спиртного развязались и в конце разговора они стали рассказывать о своих методах занятия любовью. У Серёжи Сержпинского от такого откровения, щёки и уши покраснели, словно их перцем надрали. Он взглянул на Наташу, но она только посмеивалась и нисколько не смущалась.