Читать книгу Дворяне 2 - Сергей Николаевич Сержпинский - Страница 7

События в деревне Гарь

Первого сентября 1918 года, Семён Александрович Верещагин, завершив лечение в Ярославской больнице, направился домой. До Данилова он доехал самостоятельно на поезде, не смотря на то, что был ещё слаб. Из Данилова до деревни его повёз сын Александр на лошади, запряжённой в коляску. Во время пути, Саша рассказал отцу о неприятных событиях, произошедших в его отсутствие. Пока он лежал в больнице, ничего плохого больному рассказывать было нельзя. Теперь он всё равно узнает, и Александр решил заранее подготовить отца.

А рассказать пришлось вот что:

После ареста Семёна Александровича, в барский дом вселилась многодетная семья Калачёвых по решению местного комитета крестьянской бедноты. Жить они стали в четырёх комнатах в левой части дома, на первом этаже. Все Верещагины, конечно, были не довольны, а Пётр особенно. У него был пистолет, который ему дал отец для самозащиты, и он подстерёг на лесной дороге Василия Калачёва. Василий ехал на лошади не один, а с напарником. Василия Петя застрелил, а второго мужика не тронул, и припугнул, чтобы тот молчал. Теперь Петя на всякий случай скрывается в лесу вместе с дезертирами, опасаясь, что свидетель может его выдать. Ещё неприятная новость – урожай зерновых убран только на половину, и убирать его теперь некому.

Семён Александрович сильно не расстроился, он рад был, что сам остался жив после всего пережитого.

«Ну и что, – рассуждал он – у Калачёвых теперь одни девчонки. Отец от пьянства умер, Василия тоже нет, а девчонки пусть живут. Старшие, наверное, помогут нам по хозяйству. А Петра я уговорю уехать в Петроград, там его никто не найдёт, в большом городе легче затеряться».

Приехав в Гарь, отец с сыном Александром, первым делом распрягли лошадь и поставили её в конюшню, дали ей воды и овса. Конь Горбунок уже стоял в своём стойле и радостно смотрел на хозяина. Семён Александрович погладил его по гриве, и Горбунок радостно заржал.

– Вот, ведь, скотина, а всё понимает, соскучился, – сказал он, обращаясь к сыну.

– Ладно, папа, пообщался с конём и хватит, надо в дом идти, – сказал Саша, – тебе пора отдыхать с дороги.

Когда отец с сыном вошли в дом, входная дверь была открыта нараспашку. Навстречу им выбежали из коридора две девочки лет черырёх и пяти. Они были полураздеты и босиком. Везде валялся на полу мусор. Услышав мужские голоса, со второго этажа, по лестнице спускались служанка Матрёна, дочери Мария, Катя и другие обитатели этого дома. Они радостно встречали Семёна Александровича и Сашу.

– Матрёша, иди скорей, ставь самовар, – обратилась Катя к служанке. Затем она шёпотом сказала отцу:

– А мы с тобой, папуля, пойдём пока посекретничаем к тебе в кабинет.

– Мы тоже с вами, – присоединились к ним Саша и Маруся.

В кабинете Семён Александрович обнаружил беспорядок. Все вещи лежали не там, где обычно, а на письменном столе стояли стопки книг.

– Кто тут книги поставил? – с недовольным видом спросил хозяин кабинета.

– Это наши новые квартиранты, – пояснила Катя. – Они бесцеремонно везде лезут, надо замки на наши комнаты вешать, а замков нет.

– Это можно будет сделать, что-нибудь придумаем, – отодвигая книги, сказал Семён Александрович. Он вдруг почувствовал боль в области сердца и, отвернулся к окну, чтобы дочери и Саша не заметили его состояния. Ещё в больнице он жаловался врачам на боль в сердце, и они поставили диагноз – инфаркт. Возможно, они ошиблись, потому что сердце болело не всегда. А вот, одышка теперь его не покидала. Он продолжал смотреть в окно на фруктовый сад, с ещё не окрашенными осенью листьями и слушал, как Мария и Катя торопливо сообщали ему все семейные новости. Они рассказали о письмах от Павли из Петрограда. Их Петроградскую квартиру из восьми комнат всю заселили новыми жильцами, и Павле с трудом удалось отвоевать одну комнату, в которой они теперь живут втроём с Соней и Ларисой. Девочки опять учатся в той же гимназии, где учились шесть лет. Павля устроилась на работу в детский сад заведующей и приглашает к ней работать воспитателем Катю. Семён Александрович это одобрил, и они решили, что в пятницу Катя уедет в Петроград. Далее Катя сообщила:

– Петя из леса приходит часто по ночам. Калачёвы не знают, что это он застрелил Василия. Но Петя не хочет показываться им на глаза и велел сказать, что он уехал жить в Данилов. Петю пока не разыскивали, видимо, свидетель ещё его не выдал.

Разговор в кабинете прервался стуком в дверь. Стучала одна из девочек Калачёвых, она звала ужинать в столовую. Катя похвасталась отцу, что приучила старших детей Калачёвых стучать в двери, прежде чем зайти.

В столовой собралось много народу; от Верещагиных, Серёжа, Коля, Мария, и пришли Семён Александрович, Катя и Саша, от Калачёвых мать семейства Дуня, сорокапятилетняя женщина, и восемь девочек от восемнадцатилетней старшей дочери до трёхлетней младшей. Дуня явно чувствовала себя неловко перед появившимся хозяином. Она старалась не смотреть в его сторону, держала на руках малышку и уговаривала её не хныкать. Все разместились за двумя длинными столами. За один стол сели Калачёвы, а за другой Верещагины.

На кухне стала командовать Катя Верещагина, она велела Дуне раздать своим девочкам манную кашу с мёдом, а Верещагиным она положила в тарелки кашу сама. Матрёна, тем временем принесла кипящий десятилитровый самовар и раздала всем к чаю чашки с блюдцами, в том числе и Калачёвым. Трём младшим девочкам чай наливали в металлические кружки, а то они могут фарфор разбить. Такая большая семья напомнила Семёну Александровичу свою многодетную семью, только тут было явное отличие: у Верещагиных в то далёкое время дети были ухоженные, а эти детишки были плохо одеты и не умытые.

«Надо бы их почаще мыть в бане», – подумал Семён Александрович, и тут же вспомнил, что не успел заготовить на зиму достаточно дров. Ведь только в барском доме было четыре печки, плюс две печки в бараке, одна в амбаре, да ещё баню надо топить.

Печки раньше топил специально нанятый человек, но теперь нанимать работников стало не на что. Деньги бумажные у Верещагиных закончились. Большую сумму пришлось отдать волостному Совету в качестве налога, за то, что нанимали наёмных работников. По этой причине пришлось уволить вторую служанку Люсю. Служанка Матрёна теперь считалась членом семьи Верещагиных.

Саша, после ужина, когда Калачёвы ушли, предложил отцу отметить его возвращение с того света. Сердце, после того, как Семён Александрович поел, ныть перестало, и он согласился. Саша привёз с собой две бутылки вишнёвой наливки.

– Ты не будешь против, пригласить соседей, – спросил сына Семён Александрович, – ведь они принимали активное участие в сборе подписей за моё спасение.

Сын поддержал это предложение и хотел послать Матрёну за гостями, но потом передумал и пошёл к соседям сам. Вскоре он вернулся с Черновым Михаилом (бывшим управляющим) и его братом Константином. Для угощения принесли из подвала и погреба солёных грибов, солёных огурцов, которые солили в деревянных бочонках, и всё, что имелось на такой случай. Керосин заканчивался, но, не смотря на это, поставили на керосинку кастрюлю с картошкой, чтобы сварить быстрее. Черновы принесли с собой пирожки с капустой и большую, пятилитровую, бутылку, медовухи. Женщины Верещагины отведали пирожков, и ушли. В столовой остались одни мужчины.

– Семён Александрович, расскажите, как в тюрьме было, – попросил Константин.

– Давайте сначала выпьем под картошечку, – сказал хозяин, – а потом я всё расскажу. Он встал, сам налил всем наливки в хрустальные бокалы, и сказал:

– Предлагаю тост за наших деревенских людей, чтобы все жили хорошо, и были здоровы, особенно детишки. После тоста мужчины встали и выпили.

– Эх, хороша наливка, – крякнул Чернов старший, когда осушил бокал, и, вытирая усы, закусил ядрёным грибочком, подцепив его на вилку. Костя и другие присутствующие тоже закусывали душистыми грибами, пахнувшими чесноком и укропом.

Когда выпили обе бутылки наливки на шестерых, (тут были ещё Серёжа и Коля Верещагины) Семён Александрович почувствовал себя совсем хорошо, нервы успокоились, и он начал рассказывать.

– Смерть в любом случае ужасна. Но ещё хуже, когда её ждёшь и знаешь, что вот сейчас тебя убьют. К нам в камеру несколько дней никто не заходил. Пищу нам тюремщики не давали, пить давали мало, и мы постоянно хотели пить и есть. Воду давали, наверное, из лужи, она была с душком и грязная. Спать заключённым было негде, так как спальных мест имелось четыре, а людей посадили в камеру пятнадцать. Под конец я так измучился, что уснул прямо на полу. Сначала все в нашей камере надеялись, что разберутся и нас отпустят, но потом поняли – расстреляют. Было ясно слышно, как стреляли, вначале где-то за тюрьмой, а потом прямо в тюрьме, расстреливали даже в камерах, потому, что арестованные не хотели выходить, а многие не могли, ведь среди помещиков, в основном, были старики.

– Неужели большевики способны на такое? – с удивлением воскликнул Михаил. – Я очень верил им. Все за столом начали высказывать своё возмущение. Они понимали, что Семён Александрович не преувеличивает. Да и другие действия большевиков тоже разочаровывали крестьян. Продразвёрстка превратилась в поборы, поэтому крестьяне решили прятать свой урожай. У Михаила Чернова хозяйство было самое крепкое в деревне Гарь, и волостное руководство обложило его большим налогом, как кулака. В кулаки он попал в связи с тем, что нанимал батраков. Силами своей семьи он с делами в хозяйстве не справлялся, хотя у него пришёл с войны старший сын, да и двое следующих сыновей подросли. И всё равно приходилось нанимать работников, а это по нынешним законам считалось почти преступлением и облагалось дополнительным налогом. Он говорил Верещагину то ли в шутку, то ли всерьёз:

– Вы мне сослужили, Семён Александрович, медвежью услугу тем, что добавили мне лошадей, коров и землицы тоже. Я уж думаю пустить скотину под нож, да продать мясо, а деньги припрятать. Всё равно прибыли от них нет, приходится большие налоги отдавать.

Семён Александрович отвечал ему тоже шуткой:

– Так отдай мне скотину обратно. Ну, выручишь ты деньги от продажи мяса, а бумажки, царские деньги, большевики печатают, и они с каждым днём обесцениваются.

Михаил хитро посмотрел на собеседника и ничего не ответил, а перевёл разговор на другую тему. Его интересовало, как себя ведут Калачёвы, куда уехал Пётр. Разговоры затянулись надолго, так как медовухи было много. Семён Александрович уже стал отказываться от лишнего бокала медовой бражки, к ночи ему стало тяжело, клонило ко сну, да и сердце ныло. Сын Александр заметил это:

– Что-то ты, папа побледнел, тебе плохо? – забеспокоился он. – Ты иди, приляг, а я посижу с гостями.

Гости тоже посоветовали ему идти лечь и, когда он встал, чтобы уйти к себе в спальную комнату, Михаил вдруг спохватился:

– Я забыл вас спросить, вам нужен третий амбар, он же пустует?

– А, почему ты спрашиваешь?

– Я мог бы его купить. Мне уже зерно негде сушить, двух амбаров не хватает, – пояснил Михаил. Гость и хозяин недолго торговались: сначала Михаил предложил за амбар 10 тысяч рублей, но это было дёшево, учитывая инфляцию. Договорились о цене в 15 тысяч рублей, и решили что, отдаст Чернов эту сумму Верещагиным по частям, в рассрочку.

Лёжа в своей комнате в кровати, Семён Александрович слышал, как мужские голоса гудели в столовой. Он хотел спать, но не мог уснуть от ноющей боли в сердце. «Зря я пил вино, – думал он, – с больным сердцем нельзя». До 1915 года, Семён Александрович возил с юга фрукты и виноградные вина. Каждый день, в обед перед едой, он выпивал по бокалу красного вина для аппетита. Это примерно, по 100 граммов слабого виноградного вина. Были дни, когда он пропускал такой ритуал, по какой-нибудь причине. Алкоголиком он себя не считал. После 1915 года он перестал ездить на юг из-за войны, и перестал пить вино для аппетита. Других спиртных напитков ему не хотелось, а вот о виноградном вине Верещагин скучал.

Вспомнил он сейчас о Шурочке, о любимой жене, раньше она спала на этой кровати, на которой он лежал. Стал он вспоминать других детей, которых не было рядом, особенно пропавших Костю, Ваню, Семёна. Всей душой он верил, что эти парни живы.

Было слышно, как уходили гости, они старались не шуметь, думали, что Семён Александрович спит. Но он не спал. Вскоре в доме стало совсем тихо. Он подумал о Пете: «Как-то он там, в лесу живёт. Наверное, у него с друзьями построена землянка, не удобная, сырая. В наших заболоченных лесах невозможно построить сухую землянку».

Вдруг, в его окно тихонько постучали. «Это Петя», – подумал он. Его сердце радостно билось, он с трудом встал и начал всматриваться в темноту за окном. Там едва вырисовывался силуэт человека, но по его фигуре Семён Александрович узнал сына. Он зажёг свечку, вышел в коридор и отворил засов. На пороге появился Пётр. Они обнялись.

– Пойдём в столовую, – тихо сказал отец, – ты, наверное, есть хочешь?

После гостей осталось немного картошки и солений. Самовар тоже был ещё тёплый. От еды Петя не отказался, но ел не спеша, словно сытый человек. Отец поинтересовался, чем они там, в лесу, питаются. Петя похвастался, что еды достаточно, дело в том, что из пятерых дезертиров, которые в лесу скрываются, четверо из окрестных деревень, и они приносят всё необходимое для жизни. Землянка у них хорошая, с печкой, но живут они в большом сарае, который приспособлен для хранения зерна.

– Мы можем часть своего зерна тоже в лесном сарае хранить, – сказал Петя. – Парни своё зерно в мешках уже перевозят в лес, чтобы большевики не отобрали.

– Это хорошо, – согласился отец, – но у нас урожай зерновых культур убран только наполовину. И ты сбежал. Зря ты застрелил Василия, что теперь собираешься делать? – спросил отец, и с тревогой посмотрел на сына.

– Я застрелил его в отместку за тебя. Он предал нас всех, а ты мог погибнуть. Буду бороться с большевиками, – решительно сказал Пётр, – будем с друзьями создавать партизанский отряд. Уже по всей стране идёт недовольство политикой большевиков.

– Эх, Петя, наивный ты парень. У них есть организация и дисциплина, и они ваши разрозненные отряды перебьют поодиночке, как это случилось с восстанием в Ярославле. Лучше живи спокойно, поезжай в Петербург, а там никто тебя не найдёт.

– Ты, папа, не знаешь, туда мне не добраться. Ведь везде на вокзалах и в поездах чекисты вылавливают молодых парней и, в лучшем случае, забирают в армию, а в худшем, если что-то заподозрят, расстреливают без всякого суда. Витю, который сейчас со мной в лесу, тоже так же забрали из поезда в Красную армию, но он удачно из армии сбежал. Насчёт уборки урожая ты не волнуйся, мы с моими друзьями всё зерно уберём и дров вам привезём. У нас и лошадь с телегой есть.

Семён Александрович не знал, что сказать сыну. Они некоторое время сидели, задумавшись, а потом решили идти спать. Рано утром Петя тихонько встал и опять ушёл в лес.