Читать книгу Краткое пособие по изготовлению кукол - Сергей Носачев - Страница 1

Гудкову важно было нравиться людям. Сегодня он чувствовал себя на высоте. Он сошёл с доски, подщелкнул ее с хвоста и, не глядя, поймал рукой. Дешево, но эффектно. Светофор только зажёг красный, и Гудков наслаждался вниманием ожидавших старта по обе стороны пешеходного перехода. Сам он неотрывно следил за обратным отсчётом, но всё же знал – они все смотрят: пристально, искоса, коротко поглядывают, с любопытством, может, с осуждением, но смотрят. Лонг – не самая обыденная штука для города; хоть и мегаполис, но всё же не Калифорния. К тому же доска была огромной и яркой, на неё нельзя было не смотреть. Но больше всего Гудков надеялся, что заметят его кеды – новенькие, до неприличия белые и непозволительно дорогие. Гудков притопывал ногой в такт музыке, гремевшей из колонки в рюкзаке за плечами. Это раздражало, но главное – привлекало внимание. Хотелось, чтобы люди вокруг смотрели на него: красиво и хорошо одетого, неординарного, плюющего на чужое мнение. Позёрство? Ну и что? Они все спешат на работу, а он просто катит куда-то. Они завидуют этой лёгкости, пусть даже самим себе в этом не признаются. Он бы завидовал. И это нормально. И почему «бы»? Вчерашний он завидует тому Гудкову, который будет проживать сегодняшний и завтрашний дни. Два дня без подносов, дежурных улыбок и унизительного ожидания чаевых. Свобода?! Не совсем. Но что-то очень к ней близкое. Гудков отпустил доску, чуть протолкнул ее вперед, запрыгнул и затрясся на бугристой зебре, уклоняясь от встречных пешеходов. Он немного раздражал их, и это было приятно. В конце зебры – невысокий бордюр тротуара. Гудков приподнял передние колёса, но задняя подвеска ударилась о ступеньку, и он едва не грохнулся. Гудков забросил лонг на тротуар, вскочил и спешно поехал. Лицо заливала краска. Он чувствовал, как интерес людей вокруг обернулся насмешками и снисходительными улыбками. Их взгляды жгли в спину. Гудков толкался всё чаще и сильнее, пытаясь скорее сбежать от своего стыда, но лицо горело всю дорогу до парка.

Музыка раздражала. Улыбки прохожих стали казаться ядовитыми и высокомерными. Они не видели его унизительного падения, но всё же… Даже новые кеды не могли унять ощущения собственной никчёмности.

Олег был уже на площадке. Это была не спортплощадка – просторная асфальтированная плешь между павильонами и торговым центром. Каким-то чудом ее не превратили в паркинг.

Гудков подъехал к газону, закинул доску одной подвеской на бордюр и стал распаковывать рюкзак. Выложив колонку и воду на газон, он растянулся на траве и сунул рюкзак под голову. У Олега шло занятие, судя по всему, первое для его ученика. Зрелище так себе. Гудков сделал музыку погромче, прикрыл глаза и пригрелся на солнце. Легкое марево, мерный стук и дребезжание досок об асфальт переплелись в странную колыбельную и Гудкова стало клонить в сон. Засыпать он боялся. Первые весенние дни в парке хотелось проживать полностью, ни секунды не тратя на даже самое приятное забытье. Но и открывать глаза не хотелось.

– Подъем! – Олег стоял над ним, загородив солнце. Гудков сел, растёр лицо и взъерошил волосы. Он всё-таки заснул, и теперь тело била тихая дрожь.

Олег протянул руку, Гудков пожал её и после оперся и вытянул себя.

– Привет. Чёрт… Начнём?

– Не. Перекур.

Гудков рухнул обратно на траву.

– Надо бы размяться.

– Кто у тебя?

Гудков глянул на часы.

– Даня. В зелёном шлеме. Через пятнадцать минут.

– Аааа… Олли, – оба ухмыльнулись. – Ну, с ним сразу и разомнёшься.

– Да уж.

Гудков снова поднялся. Протянул спину, прокрутил стопы, разминая голеностоп.

– Хорош. Уже заметил.

– Класс?

Олег пожал плечами.

– Два дня нормальной катки, и им шандец. А так – классно.

Гудков покосился на раздолбанные кеды товарища.

– Они стоят раз в восемь дешевле и им уже год. А твои ещё приличные были, – поймал его взгляд Олег.

– В них уже стыдно ходить было.

Олег пожал плечами. Его кеды были разодраны наждаком в нечто бесформенное, и казалось, не рассыпались только благодаря вставленным шнуркам.

– Блин, я вот как ты не могу. Ученики, родители, бабы…

– Дело-то твоё, – примирительно улыбнулся Олег. – Кедосы классные.

Гудков завидовал Олегу – ему действительно было плевать, кто и что о нём думает. Он был похож на беспризорника: рваные кеды, тонкие в ссадинах ноги, замызганные артезы на коленях, дурацкие короткие шорты и длинная бесформенная футболка с отрезанными рукавами. Всё это было чистым, и сам Олег был вполне чистоплотным. Издалека казалось, что он воняет, как вокзальный бомж. При этом катался он гораздо лучше Гудкова.

С площадки виделся вход в парк, поэтому Даню Гудков разглядел заранее. Мальчик шёл с сопровождающей, она несла его доску в руках. Набрал номер мальчика, ответила девушка.

– Дай трубку хозяину. И чего это мы доску в руках носим?

Заниматься с детьми Гудкову нравилось. Взрослые чаще были пресыщенными, хотели «научиться чему-то новому», чтобы «получать новые яркие эмоции». Нередко это были одинокие задроты от двадцати до сорока – обоих полов, – уставшие от своей незамеченности миром и брошенные. Первых Гудков презирал, вторых рассматривал как «еду». А с детьми было весело. Свежие и непосредственные, они не пытались ничего залечить или «приладить» давно отрезанную руку к телу, десятками лет обходившемуся без неё. Откровенно классных ребят приходило мало. Большинство были глупыми и раздражающе-капризными, другие слишком наглыми и невоспитанными. Но из-за нескольких хороших ребят можно было и потерпеть остальных. К тому же, найти общий язык можно было и с самым мерзким засранцем. Конечно, гавнюк не становился вдруг более приятным, нет – но хотя бы начинал слушать и слушаться. В такие моменты Гудков верил, что приложил руку к тому, чтобы они выросли хорошими людьми.

Даня катался плохо. Это было четвёртое занятие, а выглядело, как если бы он пришёл впервые. Но Гудков улыбался, подбадривал и хвалил парня за каждый маленький успех. Это раздражало обоих. Ведь на деле всё было хреново. Но оба молчали: Гудкову не хотелось расстраивать или даже терять ученика, Даня понимал, что его просто пытаются подбодрить, но не любил тратить время на капризы, и просто продолжал пытаться.

– Разверни ногу. Ведущую. Вот. Заднюю обратно разверни. Так. Супер. Теперь вес чуть на заднюю. Вес на неё! Теперь на переднюю. Заднюю опускаем и едем на одной ноге. Теперь толчок. Супер. Только не переноси вес на толчковую. И всё по кругу.

Даня едва держал равновесие. И ноги были слабоваты. Нужна была пауза.

– Как дела в школе?

Даня остановился.

– Нормально.

– Долго ещё до каникул?

– Через неделю.

– Куда поедете?

– Не знаю. Мама хочет на море. Папа в горы.

– То есть, у тебя два отпуска.

Мальчик пожал плечами.

– А ты куда хочешь?

– В Норвегию.

Гудков присвистнул.

– А там что?

– Там фьорды.

– Так с отцом туда и езжайте.

– Не. Он хочет в Австрию.

Подобные рассказы Гудкову давались сложно. От них тяжело было защититься. Они ненавязчиво затягивали в фантазии, уютные и несбыточные. И вот он уже грезит, как сам свалит куда-нибудь на шикарный курорт греть пузо на солнце, или в шикарном шале – ноги у камина. Но всё, что ему светило, горящая путёвка в какую-нибудь Турцию осенью и батареи центрального отопления на склоне в Кировске.

Иллюзий на этот счёт он не питал. Он был дипломированным инженером, работавшим официантом.

– Так, ладно. Перекур окончен. Давай теперь пивоты пробовать. Затягивай каску потуже.

– Это шлем, – в очередной раз, смеясь, поправил мальчик Гудкова.

– Да хоть пилотка. Подтягивай ремешок. Как делать, помнишь?

– Ага.

– Рассказывай.

Олег катался поодаль и подкатил к Гудкову.

– Пиндец!.. – сказал Гудков, когда Даня отошел подальше. – Такое ощущение, что ему мозжечок удалили. И ведь видно – старается.

Олег рассмеялся.

– А кукла ничего такая… – мечтательно вздохнул Гудков.

Олег хмыкнул. Оба смотрели вслед удаляющейся парочке – мальчик ехал на доске, женщина семенила рядом

– Я бы от такой не отказался, – сказал Гудков. – Был бы с ней милым и добрым. Как думаешь, за что её?

Олег пожал плечами.

– За что и всех остальных смазливых девчонок…

Олег был против славиков и закрытия тюрем, точнее – против хозяев и плантаторов. Он даже несколько раз участвовал в митингах, но в последний раз ретивые полицейские уложили его в больницу – буквально отбили желание участвовать в протестах. И как многие «тюремщики» он считал, что новая система развязала руки работорговле, и половина славиков ничего не сделала – просто понравились какому-то толстосуму.

– Не нагнетай. Кто-то сочинил все это, какой-нибудь любитель теории заговора, а вы разносите…

Олег с сочувствием посмотрел на друга. Снова спорить с Гудковым ему не хотелось.

– Поехали. Посветишь кедосами, пока не стыдно ещё, – усмехнулся он.

Олег частенько поддевал Гудкова за его потребность во внимании. Родители погибли, когда Гудкову было пятнадцать. Выпивший отец сел за руль и угробил себя и мать. Гудков давно перестал винить его. Папа был отличным мужиком – художником, да и вообще мастеровитым, – но плохо справлялся с трудностями. А они пошли непрерывным товарным составом – сначала заболела мама, потом кризис, съел все сбережения, следом закрыли завод, – запил. Денег всегда не хватало. И чем сильнее, тем больше отец пил. А потом родители умерли. Гудков остался с бабушкой. Пенсии не хватало, пришлось после школы и в выходные подрабатывать – курьером, грузчиком, помощником мастера в автосервисе. Бабушка заболела, когда Гудков учился в институте. Атеросклероз сосудов сердца. Хотелось положить в хорошую клинику, но нужно было продавать квартиру. Но Гудков был несовершеннолетним, а бабушка отказалась: «Я все равно скоро помру, а тебе еще жить». Шунтирование прошло неудачно.

С тех пор бедность для Гудкова стала синонимом смерти. И Гудков всеми силами старался выглядеть с иголочки и не переставать зарабатывать. Чтобы если эта старуха вдруг посмотрит на него – увидела хорошо одетого загорелого парня, а не блеклого нищего мужичка без возраста, и прошла мимо. И когда нужно было решать, идти работать по специальности и пахать там несколько лет за копейки или остаться официантом, но с зарплатой втрое выше, Гудков без колебаний выбрал последнее. В душе он надеялся, что когда-нибудь сама жизнь подкинет ему козырную карту, и он избавится от своей никчемной работы. Но быстро осаживал себя – выглядело так, что судьба его ненавидит и, если ничего не происходит, скорее она готовит ему очередную яму с дерьмом, чем подарок. Олег все это знал, и, кажется, даже понимал. Но продолжал периодически подкалывать Гудкова, называя это «терапевтической постановкой мозгов на место» и «прививкой нормальных ценностей».

Гудков посмотрел на часы. До следующего занятия времени было полно. Он кивнул. Конец весны – самое лучшее время. Запахи яркие, приторные, но дышалось этой густой смесью приятно и жадно; жара днем легче, а вечера свежие; музыка и толпы еще не раздражают, а создают ощущение общности и праздника. Гудков знал, что продлится это всего пару недель, и не хотел упустить ни дня.

К приезду Лизы Гудков расшиб себе локоть и стёр колено.

– Какой ты красавчик! Тебя ограбили? – рассмеялась девушка,

– Привет, Олежек!

Олег кивнул и отъехал в другой конец площадки.

Девушка попыталась поцеловать Гудкова в губы, но отстранился и осмотрелся.

– Не здесь.

Лиза рассмеялась.

– Трусишка.

– Ну, чего сегодня поделаем?

– Есть у меня одна идея…

– Лиз, хватит.

– Ты же у нас инструктор…

Лиза занималась у него второй год. Не то что бы она стремилась чему-то научиться, просто нравилось тусоваться в парке, есть пончики сидя на траве после и делать вид, что она чуть младше, чем есть. На занятия она всегда приезжала в мини-юбках и весьма откровенных топах.

Они заехали в отдаленную часть парка. Лиза соскочила с доски и набросилась на Гудкова. Доска из-под Гудкова вылетела, а сам он едва удержался на ногах.

– Лиз! Бллин! Ты что творишь?

Не обращая внимания на брюзжание, Лиза потянула Гудкова с дороги в негустой лесок.

– Лиз, нет! Хорош!

– Ну что ты такой трусишка?

– Я сто раз объяснял, что это моё рабочее место.

– Тогда поехали к тебе.

– У меня ещё два занятия сегодня.

– Отмени.

– Не могу.

– Я оплачу, – она засунула руку в штаны Гудкова. Он отпрыгнул.

– Прекрати! Не в деньгах дело!..

– Попроси Олега.

– Я не могу каждый раз его просить.

– Мой срочно улетел… Вернётся завтра. У меня нельзя, но у тебя можно. На ночь.

– Ты слышишь меня вообще? У меня два занятия ещё.

– До скольки?

– Лиз, я не хочу… Если муж узнает? Он же меня прибьет.

– А если будешь мне отказывать, я ему сама скажу. Что приставал ко мне.

Гудков побелел. За домогательства и так можно было попасть в куклы на годик. А Лизин муж был какой-то ещё ко всему шишкой в ФСБ.

– Ты всех своих любовников так удерживаешь?

– А кроме тебя никто от халявного секса не отказывается… – рассмеялась девушка. – Ну что ты скис? Я же пошутила. Не скажу я ему, не волнуйся.

Она снова кинулась на шею Гудкову, но он отстранился.

– К одиннадцати буду дома, – Гудков поплёлся за доской. – Только у меня ни еды, ни алкоголя… Вчера лень было. И не на ночь. Мне вставать рано.

Они вернулись на площадку. Олег всё так же тренировался в дальнем конце.

– Ну что, ровно в полночь?

– У нас ещё полчаса с тобой…

– Вот приеду и дозанимаемся, – подмигнула Лиза. Она посмотрела за плечо Гудкова, на Олега.

– Делает вид, что не с нами. – хихикнула Лиза. – Мне кажется, твой друг меня недолюбливает…

– Ну что ты! С чего бы это?! – мрачно хмыкнул Гудков.

– Не паясничай, – строго отрезала Лиза. И Гудков внутренне съежился. Но тут же она снова невинно улыбнулась. – Я по магазинам пока. Всё. До встречи.

Она чмокнула его в щёку.

– Олежек, пока!

Олег сделал вид, что не слышит.

– Ну всё, сладкий. Не задерживайся. И успей принять душ. У меня на тебя большие планы, и не хочется тратить время…

– Опять? – Олег подъехал, когда Лиза уже скрылась из виду.

– Я её боюсь… – признался Гудков.

Олег пожал плечами.

– Сказала, что если откажу, расскажет мужу.

– Не расскажет, – Олег пританцовывал на доске, поднимая и опуская нос лонгборда. – Тебе, конечно, ноги выдернут. Но её лафа тоже закончится. Она не настолько дурная.

– Хорошо хоть красивая.

– Вот смотришь на твоих баб и кажется, что «красивая» – синоним «отбитой». Может, тебе сменить парадигму? Порой дешевые кеды и удобнее, и живут дольше.

– Надо стремиться к лучшему. Живёшь не по средствам, и это стимулирует тебя к переменам.

– Или загоняет в угол, – Олег улыбнулся.

– Может, и так. Надоело всё. Решать, волноваться. В углу проще. Там уже ничего не решаешь.

Олег удивленно смотрел на товарища.

– Такой ты странный, Антох…

– А кто нет?

Было тепло, но сумеречное небо отдавало чем-то зимним и при взгляде на него у Гудкова по спине пробежали мурашки озноба. Зажглась иллюминация, фонари. Теперь стала слышна игравшая в парке музыка: то ли её тоже только включили, то ли в темноте обострился слух. От трескотни проснувшихся цикад всех мастей уши словно чесались. Уезжать не хотелось. Вечер был таким гармоничным, ненавязчивым и уютным, а дома – вынужденность с Лизой.

– Так не едь, – спокойно резюмировал Олег.

Гудков усмехнулся.

– Легко сказать…

– Да не расскажет она никому!

– Скажет – домогался.

– Я буду свидетелем защиты.

– Ага! Херню не городи.

– Ну тогда… хорошего тебе вечера.

Гудков грустно улыбнулся и отбил пятёрку товарищу.

Он пробросил лонг чуть вперед, разбежался и вскочил на доску. Движение унимало дурацкие мысли. Да и мысли вообще. До парковки Гудков добрался быстро. Он убрал доску в багажник, плюхнулся на сидение и открыл все окна – после солнечного дня в салоне было душно. Несколько минут он сидел закрыв глаза, наслаждаясь тишиной, темнотой и бездвижьем. Гудков думал о том, как придёт домой, скинет просоленную одежду, смоет липкую плёнку пыли и пота прохладной водой и душистым ментоловым гелем, выпьет сладкого чаю, наденет чистое бельё и ляжет. Сейчас счастьем казалось просто растянуться на кровати и наслаждаться тем, как расслабляясь, тело растворяется в воздухе. И обязательно на свежем постельном белье. Гудков тряхнул головой. Нужно было ехать. Не дай бог Лиза припрётся раньше.

Гудков завёл машину, и та старчески завизжала – то ли ремень ослаб, то ли генератор издыхает. Гудков покраснел. Было неловко за то, что ездит на старье. Денег на ремонт вечно не оставалось. Он мысленно пожурил себя за слишком дорогие кеды. С другой стороны, тачка всегда находилась на грани поломки, так что он привык. Даже если починить и заменить всё, что можно, приличной машина все равно не станет. Двигатель прогрелся, визг шкивов затих.

Каждый раз, задумываясь о деньгах, не копейках за разнос еды или занятия, а серьёзных деньгах, казалось, что все вокруг зарабатывают больше. Даже Олег. Для него ученики – не заработок. Просто фан.

Олегу повезло. Он рано начал фотографировать, потом переключился на видео и теперь работает оператором на фрилансе. Ничего постоянного, скачет с проекта на проект, и не парится. И имеет втрое больше Гудкова. Гудков ничего не умел. Можно было бы, наверное, подтянуть спецуху, маткад и пойти по диплому инженерить, но одна эта мысль навевала скуку. Но что дальше? Всю жизнь горбатиться, протирая столы? Работай он инженером, у него был бы хоть какой-то рост. Можно было бы освоить новую профессию, но было поздно. Или не поздно. Гудкова ничего не интересовало настолько, чтобы броситься в это дело с головой. Может, он просто неудачник? Человек с покалеченным кругозором? То есть, в самом деле неспособный чем-то глубоко интересоваться, любить? Ведь буквально все вокруг находили что-то, в чём были хороши.

Глаза закололи придорожные баннеры. Реклама Острова с улыбающимися куклами «Все ваши желания для нас – закон», «Остров осуществит ваши самые смелые фантазии». Они перемежались рекламой новых микрорайонов и весенними сэйлами славиков к старту дачного сезона. Гудков вздохнул. Все это для каких-то других людей. Они зарабатывают, покупают вещи и путешествуют… Чёрт! Ведь он хороший человек! И всю жизнь он выживает. Это нечестно. Так быть не должно. Распорядитель мира просто готовит для него нечто фантастическое. За всё, что с ним произошло, должна быть награда? Нет, возможность. Да, возможность всё изменить. От этих мыслей Гудкова охватила привычная тоска, ощущение безысходности и нарастающая паника. Гудков стал снова думать о прохладном душе и о том, как после разляжется перед телевизором.

Гудков любил возвращаться домой, когда за окнами было темно. Квартира была его частью. Вечером это ощущалось острее. Темнота на улице и желтый свет люстр делали ее совершенно отрезанной от мира. Когда соседи и прохожие не сильно шумели, можно было представить, что ты в космическом корабле, один на один со вселенной – ты, немногочисленные мысли и призраки. Последних в этом доме хватало. Родители, бабушка. Пожалуй, они и делали это место особенным. Все здесь Гудков давно переделал, и дом не походил на то место, где он вырос. Убрал перегородку в кухне и большой комнате, сделав современную гостиную, постелил ламинат, вставил стеклопакеты – в общем, постарался осовременить ее. Материалы были недорогие, и лоск быстро исчез, но Гудков был доволен тем, что появился вектор развития. Единственное, что осталось нетронутым – обои на большой стене в гостиной. Отец решил оживить тусклые дешевые обои, и нарисовал на стене ночной пейзаж, с лесом на переднем плане и огромной горой сзади; с вершины горы вниз струилась тонкая тропинка, она приближалась и плавно расширялась, своим началом упираясь в пол комнаты. Гудкова завораживала сказочность этого рисунка. Когда родители умерли, бабушка поставила на вершине горы две точки. Тогда он назвал все это глупостью, наговорил обидных слов. Но потом сам пририсовал еще одну точку. Он мечтал, что во сне часть его отделяется от тела, встает на эту тропинку, бежит до самого верха, где его ждут.

Из-за этого ему часто было неловко ходить по дому голым и водить домой женщин. Но избавиться от нее Гудкову и в голову бы не пришло.

– Ну что, ещё раунд напоследок?

Лиза встала на четвереньки, оттопырила зад и потрясла им.

– Сил нет.

Гудков рухнул на кровать, нашарил под подушкой пульт и включил телевизор.

– … подсудимому вменяется…

– Ой, переключи!

– Мне нравится.

Лиза хмыкнула.

– Хотя бы звук выключи. Терпеть не могу эту мерзость.

– Почему?

– Потому, – отрезала Лиза. Она встала с постели и стала шарить по тёмному полу в поисках одежды.

– Свет?

– Нашла, – огрызнулась она. Успокаивать её всплеск Гудкову не хотелось, он пожал плечами и уставился в телек. Выключенный звук ничего не менял. Говорили всегда приблизительно одно и то же. Все доказательства демонстрировали зрителям; разобрать, что на фото и без звука было несложно.

– А почему ты просто не купишь себе славика? Сделала бы из него куклу…

Лиза натянула лямки лифчика на плечи и заправила грудь в чашечки.

– А зачем?

– Да вот за этим, – Гудков махнул рукой на измятую постель.

– Зачем? Я и так справляюсь.

– Это было бы проще.

– Миша бы ему сразу член отрезал, – рассмеялась Лиза. – Плюс неинтересно, если тебе не могут отказать.

– Неужели?

– Детка, если бы ты действительно не хотел, меня бы здесь не было. Ты просто как маленький. Дуешь губки и винишь всех вокруг, но на самом деле рад, когда за тебя всё решают.

Гудков хотел начать оправдываться, но Лиза его остановила.

– Антош, мне ещё не хватало на отдыхе мозг разборками и «серьезными разговорами» грузить.

Гудков натянул трусы и прислонившись к косяку смотрел, как Лиза обувается и правит причёску и макияж.

– Ну всё, детка. Я готова! До скорой встречи, – девушка поцеловала его в губы и оттянула трусы. – И тебе пока, красавчик!

Гудкову не терпелось закрыть за ней дверь и завалиться на час перед телеком, но на пороге Лиза остановилась и вернулась в квартиру.

– Я ж за занятие не отдала, – она полезла в сумку и выложила на полку для ключей две пятитысячные бумажки.

– Эм… Хочешь абонемент взять?

– Это за сегодня, малыш, – рассмеялась она.

– Лиз, это много! Я не…

– Считай это взносом на ремонт жилища. А то пора уже избавиться от этой нелепой мазни, – Лиза кивнула на стену гостиной.

Девушка уже спускалась по лестнице. Бежать за ней по подъезду в неглиже Гудков не собирался. Он вздохнул и закрыл дверь.

– Я ей шлюха, что ли?! – зло посмотрел на деньги Гудков. Трогать их не хотелось. Он прошёл в комнату, но скоро снова вернулся в коридор. Закрыл входную дверь на щеколду, погасил свет, долго смотрел на деньги и в конце концов брезгливо взял и убрал в лежавший рядом бумажник.

Гудкова снова охватило неприятное чувство, будто родители сейчас отвлеклись от своих призрачных дел и стоят здесь, невидимые, и смотрят на него. По спине прокатилась волна мурашек. Стало не по себе и стыдно. Гудков включил свет. Постояв немного, он зажмурился и выдохнул.

– К чёрту, – он бросил бумажник на место, щелкнул выключателем и пошёл в комнату.

Измятая простынь вызывала отвращение. Гудков поднял с пола подушки и одеяло, и набросил на большое влажное пятно в середине кровати. Пора было ложиться, но спать не хотелось, к тому же, лучше подождать, пока одеяло немного просушит лужу. Гудков отодвинул штору. За окном через дорогу стоял дом. Это была элитная постройка с кичливым гранитным фасадом, собственным фитнес-центром, СПА и небольшим околодомовым сквером, огороженная от простых смертных высоким кованым забором с пиками. Дорога была узкой, двухполосной, поэтому в окнах можно было разглядеть лица людей. Окна квартиры, интересовавшей Гудкова, горели тихим оранжевым светом ночников. Гудков не удивился – хозяйка частенько ложилась поздно.

Гудков торопливо выскочил на кухню, заварил чай и вернулся назад с парящей кружкой. Он забрался на подоконник с ногами и стал наблюдать. Девушка сидела на диване в гостиной с книгой. Книгу Гудков дорисовал – из-за спинки была видна только голова, чуть подсвеченная сбоку светильником. Она могла сидеть так еще час или два. Гудков никуда не спешил. Да и цели никакой у него не было. С тех пор, как они «познакомились», Гудков видел ее всякой – домашней, разряженной, в шикарном белье, голой. Подглядывать было плохо, да, но большую часть времени Гудков даже не смотрел в ее окно – его взгляд расфокусировался, и глаза заволакивал легкий туман. Его фантазии редко касались секса. В ее окно Гудков путешествовал, как на гору в соседней комнате. Эту девушку он не знал, и это в ней было самым привлекательным – она могла быть какой угодно, такой, какой он ее «создаст». Он представлял, как однажды они встретятся – обычно они сталкивались в магазине, реже – на улице, он ее толкает, она что-то роняет…, пару раз он представлял, что она оказывается его новой ученицей. Гудков расписывал в уме их разговоры – неловкий первый, ночные, которые нет сил прекратить, томные, с долгими теплыми прощаниями, представлял, как он скажет ей, что живет через улицу. И вот он уже станет частью того, заоконного мира. И однажды он признается ей, что был влюблен еще до встречи, расскажет, как пытался представить, какая она, и что на деле она оказалась в десятки тысяч раз лучше. У нее есть деньги, это понятно. Но Гудков знал точно, что это здесь не при чем.

Девушка встала. В ее руке появился телефон. Несколько минут она прохаживалась по комнатам. Она улыбалась. Гудков позавидовал тому, кто звонил – да вообще всем, у кого был ее номер. Повесив трубку, она неспешно прошлась по дому и погасила весь свет.

Гудков несколько минут всматривался в окна, ставшие зеркалами, слез с подоконника, отставил кружку с нетронутым чаем, тщательно задернул шторы и лег в постель. Пятно не просохло. Гудков поморщился, отодвинулся чуть в сторону и накрылся одеялом с головой.