Читать книгу Краткое пособие по изготовлению кукол - Сергей Носачев - Страница 4

Утром в камеру вошли санитары. Не церемонясь, они взяли кровь, мочу и мазок на венерические сначала у Интеллигента. Гудков панически боялся уколов в живот и озвучил готовность сделать все более естественным образом.

– Не дергайся, больнее будет, – рявкнул один из них и за горло прижал Гудкова к койке.

В предбаннике мини-тюрьмы стояли четверо знакомцев-таджиков. Их уже взвесили и обмерили, и они дожидались, пока то же самое сделают с Интеллигентом и Гудковым. Санитары толкнули одного к весам, второго к ростомеру. После – каждому выдали по герметичному сегментированному подносу с пайком и стаканчику с водой – вместо крышки он тоже был запаян полиэтиленовой пленкой.

– На еду три минуты.

Галеты, корытца с джемом и паштетом, булочка, яблоко. Все живо отодрали полиэтлен и, голодные, стали пихать в рот все разом. Гудков несколько раз едва не подавился, но от страха, что выкашляет всю еду, торопливо пробил крышку стакана пальцем и запил. Завтрак продлился не больше минуты.

Каждому выдали персональный чипированный браслет, напоминающий половину наручников.

За дверью "тюрьмы" их ждал спецтранспорт. Грузовой электромобиль с кузовом-клеткой.

– Ну, хоть не пешком, – хмыкнул Интеллигент и почесал свежую повязку.

Когда рассаживались, Гудков заметил, что он, да и все свыклись со своей наготой и вполне расковано сидят на лавках. Теперь прикрыться хотелось разве что из-за прохлады коридора. Кар тронулся, и от ветра стало еще прохладнее. Кожа ощетинилась мурашками и антеннками прозрачных волос. Гудков сжал ноги и обнял себя за плечи. Волнения почти не было. Удивительное свойство – движения, разговор, даже бессмысленная суета, как мелкий кожный зуд, унимают большую перманентную боль.

Но ехали недолго. Коридор расходился Т-образно. Направо – продолжение однообразного чередования серо-зеленого уныния стен с дверными нишами. Они свернули налево и уперлись в высокие ворота.

"Внимание! Ворота автоматические! Дождитесь полного открытия створок!"

Ворота распахнулись просторное, приятно освещенное пространство. Коридор тоже был светлым, но здесь помимо электрического был еще дневной свет. В первое мгновение Гудков почувствовал в нем легкость, надежду на счастливый исход. Гудели сотни беззаботных голосов, приятная музыка задавала тон настроению. Здесь было хорошо. Лучше, чем в тесной камере. Здесь была жизнь. Даже воздух был здесь другой – духи, человеческое тепло, еда. Но когда они проехали через ворота, все разом ушло.

Огромное пустое пространство, рассекавшее все пять этажей рынка на отдельные сегменты, открывало взгляду бесконечную витрину, забитую людьми. Живые манекены демонстрировали один единственный товар – самих себя, свои тела. Простор, безмятежность интерьера никак не состыковывались с людьми в ошейниках, запертыми в ящиках.

Их повезли по центральному проспекту. Здесь все было как в обычном торговом центре – слоняющиеся толпы. Водитель сбросил скорость. Большинство посетителей ходило от витрины к витрине, внимательно оглядывая товар. Всем хотелось оптимального сочетания здоровья, внешности и цены. Были и те, кто просто приходил сюда регулярно поглазеть на обнаженных беспомощных людей – в основном прыщавые подростки и плешивые эротоманы в застиранных брюках и очечках.

Впереди сгрудилась толпа, и кар остановился.

– Еще чего! Пока меня нет, ты ее будешь трахать! – завизжала девушка за спиной Гудкова.

– Милая… – с улыбкой проговорил парень. – Перестань… Ну, давай выберем страшную. Главное, чтоб была еда и чистота. Если бы мне нужна была другая, я бы не стал жениться на тебе. И здесь мы только потому, что я не хочу, чтобы моя любимая ползала на карачках с тряпкой и часами кухарила, стирала и мыла.

Парень говорил спокойно, ласково. Видимо, привык к всплескам партнерши.

– Это ты щас так говоришь. А потом будем аборты этой шлюхе оплачивать… – не унималась взбалмошная девушка.

Кар тронулся, и окончания разговора Гудков не расслышал. Гудков видел Рынок только по ТВ и теперь ошеломленно вглядывался в витрины. Люди без одежды в большинстве своем были отвратительны. Одни угловатые, другие наоборот заплывшие, слишком бледные, родинки, веснушки, целлюлит, волосы… Некоторым явно было плевать на свое несовершенство. Им слишком тесно было в акариумах. Завидев потенциального многообещающего хозяина, они как мартышки в зоопарке хвастали белизной зубов, размером гениталий, кто мог – мускулатурой и гибкостью.

Глядя на них, Гудков укреплялся в уверенности, что здесь ему равных не будет. Те, кто долго не пользовался спросом, становились дичью или мясным набором. Кормить задарма взрослую особь никто не собирался. Но ему это не светит. Его обязательно купят. Среди этих пожеванных тел его торсу, да и другим частям конкурировать будет не с кем.

– Что расплылся, – Гудков и забыл, что с ними Толстяк. Он слишком долго молчал и перестал соотноситься с разудалым хамом из "Скотовозки". – Это нижний ценовой сегмент. Тебя выставят повыше. Там таких как ты навалом.

Гудков хотел ответить ему резко и грубо, но, встретившись с уверенным игривым взглядом Толстяка, струсил.

Гудков презрительно отвернулся и уперся взглядом в женщину. Она стояла напротив витрины, спиной к Гудкову, но было понятно, что она молода и что плачет. Мужчина за стеклом развернулся боком и прикрывал промежность, стараясь скрыть свою наготу от единственной, для кого оставался человеком. Девушка плакала всем телом, мужчина – одними глазами. Неловкой пантомимой он просил ее уйти, а она продолжала стоять.

Они проехали парочку, но Гудков долго еще вглядывался в оставшуюся позади тонкую дрожащую фигуру.

– Родственники. Обычно охрана быстро их разгоняет, чтоб покупатели вдруг не расчувствовались и не увидели в Славиках людей. А то они здесь, как гринписовцы в зоопарке, – прокомментировал Интеллигент.

У Гудкова никого не было, и к нему так вот никто не придет. Разве что бывшая любовница коротко кивнет или ткнет пальцем, узнав, и многозначительно подмигнет уходя.

– А что будет с вами?

– Не знаю точно. Но ничего хорошего – это факт. Скорее всего выкупит кто-то из друзей семьи… А они все – те еще гандоны. Если повезет – стану дичью и умру быстро.

Интеллигент был как обычно спокоен и надменен.

– Вам совсем не страшно? Ну, умирать.

– Страшно. Очень страшно. Но это единственный способ стереть из памяти все, что я знаю и видел за последние три года. Прожить со всем этим в своей голове еще пять-десять лет – это пугает меня гораздо сильнее. Теперь. Можно было оборвать все это тогда же. Дуло в рот и… Струсил, – поморщился Интеллигент, стыдясь своей нерешительности.