Читать книгу Возвращено на доработку - Сергей Овчинников - Страница 10

Доверяю жить. Роман
Глава 9. Когда не во время значит совсем

Оглавление

Время: минус двадцать лет.

Здесь герою прилетает ещё, а он и сам хорош


Я открыл дверь квартиры и, чуть не сбив с ног, с воем и слезами на меня бросилась Света!

– Где ты был? – Она пыталась сказать что-то ещё, но не могла, только ревела и всё время повторяла: «Где ты был?»

– Да что случилось-то? Где Лёшка?

– Спит. – Она истерично всхлипывала, словно задыхалась.

– А эти двое?

– Ушли. – Она вдруг успокоилась и перестала рыдать.

– Максим, я дала здоровому! – Она буравила меня заплаканными глазищами и поджимала губы, а они всё норовили высвободиться распуститься и опять заплакать и всё здесь зареветь.

Я успел подумать, что хватит уже с меня женских слёз, надо научиться и другие чувства приносить и вызывать, хотя бы у самых близких.

Потом звук у меня будто выключился, хоть я не сразу осознал.

– К-как д-дала? – Я вдруг стал заикаться.

Она будто разозлилась, что приходится объяснять:

– Как дают, Макс?! Так и дала!

– Что? Он тебя?..

– Нет! – Она меня перебила. – Я сама!


Она отстранилась. Я стоял не в силах сказать ни слова, да даже промычать, наверное, не смог бы – в каком-то ступоре глядел на неё, ничего не понимая. Она больше не плакала, стояла, выпрямившись, даже слишком прямо. Временами, импульсами, по её телу проходила – пробегала дрожь. Да её прямо колошматило изнутри!

– Тебя же не было, Максим! – Она говорила отрывисто, то ли оправдываясь, то ли просто выпаливала что-то, как в бреду. – Он вообще сегодня один явился. Костя только вечером пришёл.

– Тебя не было. – Она повторила. «Где-то я это уже слышал» – Он не мог тебе дозвониться и стал наседать: «Где ты? Когда придёшь?» Потом стал угрожать. Лёшка спал днём. Этот достал пистолет свой. Подошёл, ну и …

– Замолчи. – Я не выдержал. Чуть не влепил ей. Увидел потом, что у нее уже есть пара кровоподтёков… замазанных.


Два вечера мы промолчали – разговаривали только при Лёшке. Я ничего не чувствовал. Совсем. Только какая-то тупая боль внутри и она же будто дыра. Как может болеть пустота? Всё было предельно понятно и противно от того. Нельзя было винить Светку, да я её и не винил. Но и с собой поделать ничего не мог. От всех последних приключений я словно отупел – перестал чувствовать. Хотя боль я же чувствовал. Да, только её, но повсюду.

На третий день я сказал:

– Давай я вас к твоей маме отвезу.

Она кивнула. И отвёз.

Стало полегче. И за неё спокойней, и за Лёшку. Работа отвлечёт. Она теперь от чего угодно отвлечет. На следующее утро я проснулся в пять. Ворочался – гонял в голове всё, что за последние дни произошло. Перед глазами проносились Валера, Гаврилыч, Седой, крузаки с фэсэошниками, Света в слезах, Алла тоже в слезах. Молодец, кстати, проверка началась чуть не на той же неделе.

Ощущения были непривычные. Рядом никого. Всё, на что раньше опирался, как на твердь, на фундамент, разрушилось распалось. Ещё вчера вообще болтался и барахтался. Сегодня уже что-то твёрдое под ногами попадается, но каждый шаг, как первый раз в жизни.

Нехотя встал, посмотрел на градусник за окном. Плюс десять. Для октября теплынь. Нашёл кроссовки, спортивный костюм и спустился. Начинало светать, но фонари ещё горели. Ну что, Арам Герасимович, физкульт-привет! И побежал.

По Олимпийскому до входа в Екатерининский, пересек до театра Советской Армии и почувствовал, что запыхался и взмок. Всё-таки очень тёплая осень. Я перешёл на шаг. Движение уже набирало обороты. Город раскачивался, выходя на учащенную деловую частоту. Пульс немного припал и я снова побежал, но уже слегка трусил – по сути делал вид, что бегу. Вот только для кого – я и сам не знал.


***

Я очень быстро вспомнил все мучительные стычки в период, когда мы только сходились и я готовился назвать её своей. В мыслях-то давно уже считал. Влюблён был – да! А в самых смелых мечтах всё было взаимно! Ну а на деле моя очередная претензия на безраздельное господство в сердце избранницы оборачивалось очередным же щелчком по носу: «А ты что это распоряжаешься? Нам батюшка свечку пока не держал!» Это была её обычная манера выражаться. Грубость, хоть и лишенная традиционных нецензурных звуков, оглушала своей пронзительностью, попирая что-то глубинное и уязвимое и, самое главное, без малейшей необходимости.

За это «неформатируемое хамство», как он утверждал, Валера с ней и расстался. Мне же в пылу одной из сор – уже семейной – довелось услышать, что я всё за дружком своим подбираю, как верная, но мелкая собачонка. В форме вопроса, дескать: «Доколе?» Это я тоже припомнил – в момент ужаснулся не по одному пункту. Но и понял – почуял, скорее, страх, что поглавней и глубже сидел. «Не дай бог, выкинет она чего-то такого, что я не смогу не то, что простить, а и даже принять.» Я далёк от Валеркиной щепетильности, религиозные чувства мои тоже сложно оскорбить. Такой весь очень удобный, неконфликтный, а по сути бесформенный – то есть без единого острого края – да вообще без углов. Хм, неужели даже сравнение с собачонкой меня не задело: «По крайней мере удобно» – первое, что пронеслось в голове, хватило ума не улыбнуться. А всё почему? А теперь я знаю: потому что главный страх мой меня держал: «Терпи, это ещё фигня! Сможешь ли дальше пройти на следующий уровень?» На нём всё и держалось что ли? Или держится до сих пор? «Господи, зачем?» – Неужели же только от того, что на ней лежала, догорала, тлела незримая печать, что ей обладал сам великий Валера? А я? Где же я в этой схеме? Может в этом проблема? Что со мной сделал этот страх, который я же к себе и подселил незадорого? Если уж он настолько силен, верно он и стал причиной того, что произошло. Так кого мне теперь винить?

Не помню уже в какую ночь мне приснилось будто мы с Валерой собеседуем очередного кандидата. Только вижу я всё из-за спины этого, стало быть, соискателя. Вижу его ровно стриженный затылок. Вижу вальяжно развалившегося Валеру в нашей козырной переговорной. Вижу себя, скрючившегося над ежедневником, в отутюженном костюме и чуть ли не ниже Валерки ростом. Хотя у меня честные метро восемьдесят пять, а у него и ста восьмидесяти отродясь не было. Если спрашивали (да когда спрашивали-то), говорил: метр восемьдесят – округлять никогда не стеснялся. И вот этому мини мне, в отглаженном костюме, Валера задаёт свой излюбленный вопрос, не смущаясь присутствия кандидата:

– Как думаешь, Макс, можем мы ему доверять?

Ну мне во сне очень любопытно стало, насколько деформируется выражение лица собеседника и я облетаю эдаким дроном мизансцену и вижу, что кандидат-то вроде как сам Валерка и есть. А потом лицо его поехало, как силиконовая маска и оппа: уже Светка вместо него! А потом у Светки волосы вдруг поседели, и уже Гена ухмыляется. Тут меня вот прямо замутило и наизнанку вывернуло аж до кишок! Проснулся и простыню щупаю: «Сухо!»

***

Я сколько раз представлял себе этот идиотский разговор (если бы только он состоялся):

– Я теперь не понимаю: мы вместе или до сих пор в том состоянии: «А ты чё тут распоряжаешься?» Или тебе свободы мало? – Это, значит, я выдаю – ну или что-то на подобие – уже без кулаков и криков само собой. А в ответ прилетает нечто в духе:

– Да я вот тоже теряюсь, вместе ли? Ты в своём банке вечно! Я одна – с Лёшкой вот теперь. – Ну что ещё она может сказать? Может, конечно, и ничего не сказать – просто зареветь, но это для неё было бы слишком дальновидно, даже предусмотрительно. Светка всё же обязательно что-то вякнет – не смолчит! Ну и я вслед:

– Ага, значит, ты нашла выход, как не быть одной? Нравится? Вовремя к тому же! – Ну и дальше сценарий уходит в тупик. Нет уж! Лучше молчать!

Зачем я их тогда отвёз? Ну для начала я себе врал. Врал, что им так безопасней. Типа, разосрались-разбежались – они теперь со мной не связаны. Если вдруг чего, убивать придут только меня. «Ну да? Думаешь, кто-то в это поверит? Особенно, если ты и сам-то не слишком…» Поверить-то, наверное, поверят. Правда, если действительно предъява серьезная возникнет, факт расставания вряд ли будет учтен. Ну а уж если мне вздумается в прятки играть. От такой аналитики мне как правило дурнело. Я быстро прикидывал, что прятаться не мой вариант. Но в ту же секунду надо было уже признаваться во вранье. Конечно, ни о какой безопасности речи не шло. Я её отталкивал, отторгал. Странно, я продолжал надеяться, что она не по своей воле. Хотя логика и прагматичность безжалостно топили за то, что да, по своей. Я же наивно рассчитывал, что это ее извечный протест. Что и в такой момент, ей необходимо было меня задеть побольнее. Ну как же, не обеспечил же безопасность. Увы, не обеспечил.

Я приезжал забрать сына на выходные, но со Светой мы не разговаривали. Я пару раз в порыве минутных эмоций издавал какие-то неловкие нечленораздельные звуки типа заговорить. Но всякий раз натыкался на стену, ощетинившуюся. Взгляд ещё этот её! Гордость, что ли такая? Мне начинало казаться, что она сама вещи собрала и свалила с сыном. А я провинился в чём-то непоправимом.

*** Мы возвращаемся в день сегодняшний, но не надолго ***

Туарег несся сквозь чащу. Я снова сидел, расправляя одеревеневшие конечности, в диком возбуждении, не замечая, болит ли плечо – да бог с ним! Потом! Главное выбраться!

Ветки хлестали по стеклам, заросшая колея скребла чем-то твердым днище. Но уехал я недалеко. Аккуратно притормозил перед перегородившим путь еловым стволом. Ствол выглядел темным и замшелым – ровесником той просеки. «Ща отпихну трухляшку» В животе неприятно затянуло, словно кто-то потуже зашнуровывал на всякий случай. Я пару секунд помедлил – хотелось исчезнуть или проснуться – дёрнул сумку и мягко спрыгнул в листья и хвою. Бревно не шелохнулось. То ли почувствовав, то ли от страха и возбуждения перекатился через преграду. Выстрел эхом дал под ребра и глухое «тук» отдалось в затылке – пуля ударила в лежащий ствол, ставший теперь мне укрытием. Я лихорадочно распахнул свой арсенал.

Возвращено на доработку

Подняться наверх