Читать книгу Возвращено на доработку - Сергей Овчинников - Страница 13

Время: от минус двадцать до минус пять лет.

Я сидел перед своим огромным монитором и тупил вот уже… На часы смотреть я не мог.

На экране из края в край висел один единственный график. Хороший такой график с приличными ходами внутри дня. Сейчас уже точно не помню, что это было. Может Сургут обычка, может ещё что. Помню только, что был полностью парализован. Надо было делать первый шаг. Что-то уже открыть, хоть какую-то чахлую позу. Нет, стоп! Таких слов не употребл..ть! Как вы яхту назовёте… Кошмар! Неужели теперь это и мой кошмар?! На годы! Мне уже чудился телефон, разрывающийся от марджин колов2. По внутреннему экрану бежали лица клиентов. Поразительно! Эти люди, деньги которых чуть было не ухнули вместе с отдавшим богу душу банком. Да какой он бог? А то! Лет на десять бог точняком! Так вот эти люди с такой готовностью вручили мне свои кровные теперь. Безо всякой гарантии. Доверие? Это что, то же самое доверие, о котором постоянно твердил Валера? И где теперь Валера? Я чувствовал теперь, что это и мои кровные отчасти. На них точно кровь, если и не моя, то моей семьи, которой так просто и буднично не стало.

Да, интересно, во что ещё можно конвертировать полученное доверие.

***

У настоящего трейдера должен быть большой монитор. Откуда я это взял? Ну не из кино в самом деле. Любой же график открывается меньше чем за секунду. Чем днями быть прикованным к этому монстру, не лучше ли в кафе за ноутбуком? Ага, скажешь еще может в телефоне? На телефонах тогда были кнопки вообще-то. Телефоны, ноутбуки – я в принципе не об этом. У трейдера должно быть что-то большое. Что-то, сука, очень большое, постоянно напоминающее ему о размере его ответственности. Пусть это будет монитор. Его к тому же есть чем занять – графиков побольше на него вытащить – всё при деле. Да, ответственность. У меня сейчас, т.е. на тот момент ответственности набиралось на несколько миллионов долларов. Если быть точным, то на три с половиной. Ну ладно, без малого. Округлил для солидности. Это при почти нулевом практическом опыте. С теорией у меня всегда было всё в порядке. Только я ничего не умел, но распоряжался вполне приличным капиталом. Любой начинающий вместе со мной трейдер индивидуал располагал в разы меньшими деньгами, а о том, чтобы управлять деньгами клиентов даже и не мечтал. И я в тот момент дорого бы заплатил, чтобы с ним поменяться.

Я твердо помнил инструкции пацанов в Макдачной. «В ближний бой не лезь, работай в корпус. Помни, что коронный твой прямой.»3 Эта песня у меня в колонках тогда надолго прописалась. Синдром самозванца, этакого «ненастоящего сварщика» мной овладел полностью. Как я вообще ухитрился что-то заработать в таком стрессе?! «Эх спасибо заводскому другу – научил, как ходят, как сдают. Выяснилось позже: я с испугу разыграл классический дебют.»4

В инструкции в частности значилось:

– Макс, умоляю, не лезь ты в шорты, хотя бы в первые дни. Помни, нормальное состояние для рынка – рост. Понятно, в какой стране живём, привыкли, что можем в раз всё потерять, но эта психология деструктивна. Если очень невмоготу – ну отмечай в табличке – «как будто открыл позицию». Но не открывай – наблюдай. Это тебе уйму бабок сбережёт. И клиентам.

Да, клиентам. Строго говоря, я не управлял их деньгами. То есть не всеми. С кем-то я банально договорился о займе и процент по нему был повыше банковского. Риски, понятно, все мои. Я не выбирал. С кем-то, кто поотчаянней, договорились о доверительном управлении. Но убытки никто не хотел на баланс брать. Кое-как договорились весь пиэндэль пополам. И прибыля, стало быть, и убытки.

– И всё считай, Макс! Это же всё-таки не казино. Хотя конечно казино. Это плохая новость. Хорошая новость: в этом казино считать не западло! Любой шорт – это кредит. Ты же из банка. Мы с тобой же из банка. А процент, кстати, по этому кредиту совсем не банковский. Сколько придется просидеть в этом шорте, если тренд отскочит – не известно. Брокер в шоколаде, понятно, пока проценты тебя совсем без штанов не оставили. Потом начинают. Позванивать. Типа, довнести обеспечение. Козлы!

Я еще раз взглянул на график, мысленно перекрестился и открыл ту самую короткую позицию, от которой меня долго отговаривали. И застыл. Она и в самом деле оказалась очень короткой. Буквально через двадцать минут вылетела по тейкпрофиту5, принеся мне фантастические десять процентов. Целых, сука, десять за двадцать минут! Я поверить не мог, но почему-то бросился мерить пульс. Как сейчас помню. Казалось, сердце выпрыгнет – типа около двухсот, не меньше. Но намерил всего по нижней границе аэробной зоны. «Теперь что, можно и не бегать? А жаль, только ведь начал.»

А в следующие два часа успел уразуметь, что если бы не тот трусливый тейк6, я смог бы с этого Сургута (или не Сургута?) снять все двадцать. Ещё через полчаса от воображаемой прибыли не осталось и следа, и я снова засомневался. Может не такой уж он был и трусливый. О себе и своей трусости у меня не столь лестные представления были. Непомерно вытянувшееся вниз красное тело сегодняшней свечи между тем стремительно теряло объем, оставляя длинный хвост внизу, у отметки 2,97. Вложи я тогда в этой нижней какую никакую заначку (если бы она тогда у меня ещё была), сегодня их было бы как раз 12 – таких заначек. Это если не докупать на просадках в процессе. За двадцать лет это не такой уж сказочный результат. Не самая сказочная бумажка.

***

Теперь, когда я оглядываюсь назад, мне кажется, что много лет я питался какими-то цифрами. Я натурально их жрал и срал тоже ими. Зелёные и красные столбики. Лидеры роста и падения. Индекс широкого рынка, индекс рынка труда, Доуджонс, его мать, Наждак.

– Макс, почему ты не покупаешь индексы? S’n’P же нормально везёт. Сел, ножки свесил и костяшки на счётах перекидываешь. – Кто-то из первой волны прочухавших, что на фонде менее запарно, чем в реальном секторе, в котором тогда еще постреливали.

Я отвечал обычно так:

– Ребята, у меня нет времени. Вас устроит шестьдесят процентов в год, может даже тридцать. А мне надо не меньше ста. И желательно в месяц. Да, да, я был полным отморозком. Так-то я им завидовал. В иные моменты мечтал забросить эту трейдерскую нервотрепку и перестать уже продавать. Этот рынок же создан покупателями для покупателей. Покупать же с целью дальнейшей продажи антисозидательно. Это путь разрушения. Как я мечтал уже выйти наконец из всех этих суперволатильных7, которые и хороши только были своими ходами8 и сформировать спокойный дивидендный портфель9. В том настоящем меня гнало вперед к алчным высотам процентов безудержная жажда свободы. Тогда я себе её так представлял и ещё на что-то надеялся. Обычно я с точностью до нескольких месяцев мог назвать срок, который отделял меня от спокойного дивидендного будущего.

***

Как-то в пятницу позвонил Эдик. Тогда я еще не знал, ни кто он такой, ни даже имени его не знал. Он, правда, представился:

– Здравствуйте, это Эдуард. Вас предупредили?

– Добрый день, Эдуард. Да, товарищ позвонил. – Помню, я аж весь подобрался. Это чуть позже он стал Эдиком и занял своё место… И освободил его, впрочем, вскорости.

Эдик был инсайдером10 всех и вся. Я со своими объемами, может, и не представлял для него интереса, но у всех своих корешей, кто сидел в теме и мог аккуратно пристроить его десятку в слитую им же схему… Везде, короче, он успел накосячить. Ну и мои ребята услужливо шепнули ему мой телефон.

– Макс, только осторожно. С Эдиком можно, конечно, и одной сделкой все свои вопросы закрыть. Но с ним бывает по-разному. Нет такого человека, который за него бы поручился. Но ты же, один хрен, сумасшедший.

– Да, Макс, инсайд инсайду рознь. Бывает и пустышка, а то и вовсе подстава.

А у Эдика, как выяснилось, случались и видения под коксом, которые он также охотно выдавал за инсайды.

Служил он где-то то ли в самом большом Газпроме, то ли в одной из условно дочерних. Пост, похоже, был серьезный, со всех сторон прикрытый. Так что Эдик главным образом бухал и торчал. Ну изредка ещё торговал фейсом на советах директоров. Чудом уцелевшие зарплаты и бонусы пристраивал под прочуханный «верняк». Без готовой схемы на рынок он не совался и в бумагах не оставался. На выходе он всегда требовал кэш и только в долларах.

«Я чё, дебил? Заработанные кровью и потом отдавать?»

В первую сделку с Эдиком мы обвалили нефтянку накануне саммита ОПЕК. Обвалили, конечно, громко сказано. До сих пор не могу понять, откуда у него информация была. Мы же свои шорты11 открывали (я, понятно, открывал) ещё когда всё росло, цвело и пахло. Аккурат перед выходными. Саммит на субботу приходился. Ну и вслед за нами распродажа понеслась. Нервы сдали у кого-то. По нескольким фишкам, по которым мы входили, курс на пару процентов просел. Вот и весь «обвал». Хотя кто-то где-то стал от этих уровней откупаться – так что кривая даже вверх успела отскочить.

Ну а в выходные произошло, то, что Эдик предсказывал. Наши какую-то поганку завернули, шейхи на принцип. В понедельник открылись чуть не в половину.

– Отсчитай пятьдесят один процент и откупай. – Эдик был трезв.

– Погоди, на самом ходу может не стоит? – У меня горели, помню, даже кончики пальцев.

– Я сказал, на пятьдесят одном фиксируйся. – Он буквально прорычал и бросил трубку.

Я не стал спорить. Пятьдесят один так пятьдесят один.

В следующую пятницу я привез Гене три ляма. Он долго на меня смотрел беззвучно пока ресторатор в подсобке пересчитывал. А потом задал вопрос:

– Сколько, ты говоришь, процентов можно сейчас относительно без риска снимать?

И я понял, что Седой уже по-другому относится к фондовому рынку. Ну и я пустился в долгие и нудные объяснения, суть которых сводилась к тому, что без риска не бывает. И что риск, который надо будет на себя взять, пусть берет кто хочет, но не я. Хватит мне собственного, если его ещё считать собственным – Валерину полташку отрабатывать. Гена выслушал, не перебивая и не меняя выражения лица.

– Убедительно.

Я так и не понял тогда, в чём я его убедил. Я-то для себя версию придумал, что Седой от совсем уж криминальных схем ищет варианты миграции в более тихие гавани. Страна меняется, надо меняться тоже, типа, чтобы выжить. Но перспектива стать той самой тихой гаванью мне не нравилась абсолютно. Да что там, я обсирался липким от одной только мысли, что когда-то вместо того, чтобы отдавать ему деньги, мне придется наоборот брать. У него! Какие обязательства?! Какие гарантии?! Да я просто психологически не был готов с такими деньгами работать. Я столько раз представлял себе этот момент, когда я привожу Гене последнюю котлету. Мы пожимаем друг другу руки. Он улыбается. Я тоже готов выдавить из себя некое подобие радостного оскала, чтобы попрощаться. Но каждый, сука, раз эту воображаемую идиллию нарушал примерно такой же вопрос, который для меня олицетворял животный страх:

– Макс, послушай, есть немного денег свободных, давай мы так поступим…

Я натыкался на это как на бетонную стену с разбега. Получал под дых своим самым светлым мечтам. Препятствие возвышалось непреодолимое и несокрушимое. Оно означало только одно: это не кончится никогда.

***

С Эдуардом мы хорошо поработали. Может даже мне больше повезло, чем остальным. Но после одного эпизода я с ним подвязал. Ну не то, чтобы совсем перестал. Ему позиции открывал на его бабки, но сам в его блудняки уже не лез. В тот раз он явился крайне не к месту. Я готовил очередную отправку для Гены. Можно сказать, резинку уже из трусов вынул пачки перетягивать. Со счёта не успел вывести. А тут Эдик навеселе и на «отличной теме, старик». Как сейчас помню этот его верняк. «Два дня и шестьдесят процентов. Ты с нами?»

– С вами?

– Ну да! Денег умотаться! Чел знакомый, два дня как стекло – сэкономил. – Он хихикнул.

Денег было реально много. Да я еще добавил то, что не успел вывести для Гены. Короче, в позицию я только входил дня два. Бумага – полная шняга! Объемов никаких вообще. Как надо было верить Эдику, чтобы вписаться. Единственная трезвая мысль меня посетила и то только когда поздно уже было заднюю включать: «Как я этот шлак буду продавать?» Вот странно бухал Эдик, а нетрезвым теперь мне кажется я тоже был. Это он на меня надышал, не иначе. Или эта хрень еще как-то передаётся. И похоже, не я один попадал под этот его гипнотический бред. Что он там мне пел про сказочный совет директоров, который порекомендует сумасшедшие дивы12. «Словесные, блядь, интервенции, старик!» Компания – говно полное. Про бумаги те через полгода никто не вспомнит. «Они еще на IPO13 все свои вопросы порешали, а теперь только высокохудожественно отчеты рисуют и бухают. Да не, не в России конечно.» Короче, не успел я пристроить последние гроши… А они и в правду были последние. Ввалил практически всё, что было в деньгах. Из каких-то нормальных бумаг даже вышел ради этой мерзости. И тут эта погань начинает валиться. Я за телефон и Эдику, мол чего делать? А он лыка вообще не связывает. Бабы в трубке фоном визжат – не получился разговор. Думал поседею. Назавтра Эдик очухался, стал этим гандонам на острова их еб..чие звонить. А у нас уже минус девятнадцать процентов и четверг. А это значит – завтра пятница. Поехал к Гене пустой. Очко в кулак, на лице скорбь. Опять долгий безмолвный взгляд. Невыносимый. И вопрос:

– Мне точно не о чем беспокоиться? – Он даже жевать перестал, его рибай совсем замерз и едва не посинел на срезе.

– Нет, то есть да. Не о чем. – С меня только что не текло.

– Ты точно есть не будешь? – он отодвинул простывший стейк и кивнул, чтоб поменяли.

Я помотал головой, но сразу убраться все равно не получилось.

– Макс, по-другому спрошу. У меня есть причины тебе не доверять?

– Нет.

– Я тоже думал, что нет. Так какого же хера ты дергаешься? – Он придвинулся и я непроизвольно отпрянул.

– Да, просто, – слова прыгали и путались, – неделя… неудачная… мда.

– Давай так. Мне кроме тебя заморочек хватает. Ты не дергаешься – я не дергаюсь. Будешь дергаться, Костя с Виталиком составят компанию. Надо?

– Нет.

Дальше неинтересно. Совет директоров провели. Движение даже было. Но такое чахлое, без объема. Да и я, видимо, уже веру в Эдика утратил. Начал закрываться, как только в плюс вылезли. Матерился, крестился – еле ноги унёс. Бумага та потом сразу свалилась куда-то совсем вниз. И через неделю что ли её вообще с торгов сняли.

Примерно в середине пути. Как-то не отложилось, но лет пять-семь торговал уже точно. Засиделся в терминале. Обычно меня американцы не сильно интересовали. Нужны были ходы пошире и почаще и желательно внутри дня. У пиндосов таких бумаг не сыскать14. В этот же вечер ждали каких-то поганок от ФРС15. Плюс статистика вся пухла на негативах. По приметам все должно было просесть – в каких-то особенно нервических – процентов до десяти-пятнадцати, если повезёт. Но и не надолго. Вся долгосрочная аналитика зеленела и плюсовала. Можно было рассчитывать, что искомые десять-пятнадцать отыграются за неделю-две. А мне как раз старый работодатель подогнал ненадолго пару миллионов. Тот «парторг». Теперь в глубокой пенсии, окопался в Барвихах безвылазно. Лично только по телефону – иногда приезжали от него мутные дяденьки с опытом в спецслужбах, но очень проспиртованным. Одним словом, надо было надёжно этот депозит проработать. Человек пожилой, дёргаться и раньше не любил. Да и мне суеты не нужно с его деньгами. Взял на всю котлету несколько бигтехов на наждаке, посмотрел на часы – ну блин, пора сворачиваться. Отдыхать же тоже надо – вся жизнь пройдет в терминале. Выскочил на улицу продышаться. Хорошо, на градусник глянул и пуховик накинул. На дворе стояла зима. Когда успела? Вчера вроде ещё ноябрь был. Перед глазами у меня ещё стоит. Но не этот, а самый первый, когда я оказался один на один с долгом и с рынком этим волатильным. Чтоб его! Будто срок мотаю – сколько лет уже? Но нет, интереснее: сколько осталось? Но тут прямо сейчас настоящая, скрипучая. Воздух аж звенит. Или это трамвай? Конечно не тройка с бубенцами. Нет, трамвай стих. Уже явно не сумерки, небо чёрно. Снизу ярко, к новому году разжигают что-то празднично-наверченное. Воздух прозрачный, а в нем такие микроснежинки. Их и не видно, снег-то не идёт. Но они кружатся. Мееедлено, медленно. Пара минут и носки ботинок припудрило. Что-то забудется, что-то останется. Где там моя Света с Лёшкой? Как им без меня? Мне без них херово. Очень! Но вот прямо сейчас легко. Я издаю то ли стон, то ли рёв. Пальцы в офисных туфлях быстро зябнут. Сгибаю их, скребу внутри ботинок. Кажется доскребусь до асфальта, их ошпарит совсем морозом и станет мне легче.

Припудрит ещё, присыплет память белым порошком забвения. Останутся под ним видны лишь плавные контуры и очертания того, что некогда резко и мерзко отравляло… Зимы укроют. Лета выжгут. Пустота заполнится?

Мою пустоту пока плотнячком заполняла работа. Работа, жёстко привязанная к конечному результату. И до его достижения я не давал себе права на полноценную близость даже с теми, кто и так считался близкими. Я не в праве втягивать… Я всем своим сфокусированным оцепенением был бы слишком токсичен для них. Лёшка жил со Светиными родителями. И со Светой, когда её отпускали.

Но иногда я делал над собой усилие, выгружал изнутри эту нечеловеческую трудовую повинность и ехал к Лёшке. Мы просто гуляли, ели мороженое, катались на аттракционах или на роликах. В одно из таких просветлений я записал его в секцию бокса. Летний тренер-то у него уже имелся. И как-нибудь я их обязательно познакомлю.