Читать книгу Простые пьесы - Сергей Платон - Страница 8

С. Платон. Шаркунок
Мелодрама для традиционного театра
Сцена 6

Оглавление

Кухня в квартире Марии Александровны. На столе стоит раскрытый чемоданчик проигрывателя «Юность-301» и лежит несколько виниловых пластинок. За столом сидят обе старухи.


Мария Илларионовна (снимая пластинку). Вот тебе твоя Лариса, раз уж любишь так ее. Дарю! А свою любимую Аидку я себе оставлю. Мне Ведищева больше нравится, она проще. Твоя, по правде говоря, какая-то стонотная.

Мария Александровна. Не стонотная она…

Мария Илларионовна. Ну, нудная…

Мария Александровна. Маруся, перестань! Опять поссоримся.

Мария Илларионовна. Прожили век душа в душу, а под старость лет расплюёмся что ли? Нет. Так не бывает. Ты – моя подружайка навовсе! Что уж нам теперь делить? (Вкладывает пластинку в конверт.) На-ка! С днем рождения!

Мария Александровна. Спасибо, Маня! Спасибо, родненькая! Но пусть уж лучше остается у тебя. Буду приходить к тебе и слушать. У меня ведь и проигрыватель то работает, то нет. Сейчас таких проигрывателей уже не выпускают. А песни Мондрус я и так все помню. Не с кем говорить, – сижу-пою, обмен кислорода происходит. (Уходит за кулисы, приносит синий халат с цветочным орнаментом, одевает.) Смотри, что мне Илюшечка прислал на день рождения!

Мария Илларионовна. Фланелевый? Красиво. Будто лён цветёт! Лён-конопель…

Мария Александровна. И пенсию опять еще одну. Теперь он каждый месяц вторую пенсию слать будет. А я не трачу, коплю.

Мария Илларионовна. Телевизор бы новый купила.

Мария Александровна. Да не люблю я телевизор, страшно смотреть. Пакостников народилось много, только их и показывают. Деньги славят, жирную жизнь рекламируют. Темное, сволочное племя у них получилось. Противные, громкие, наглые. Все как тот младший Нуждин с первого этажа. Тревожно рядом с ними жить. Хоть дома их не видеть…

Мария Илларионовна. Что с этим сопляком-то у тебя?

Мария Александровна. Вчера чуть не прибила палкой. Стоит на лестнице, лыбится, окурком в стену тыкает.

Мария Илларионовна. Сволочь какая! Руки оборвать, собакам бросить!

Мария Александровна. Гадина, да… Домой пришла, весь вечер маялась давлением. Они и пьют, и пачкают в подъезде, и девок туда водят. Ночь-полночь – стоят, бубнят, а днем футбол пинают. Значит, не учатся и не работают. Наверное, воруют. Страшные они, эти молодые. Я же палку себе завела не потому, что ноги плохо ходят, а чтоб отбиться как-то было чем. Вот так, Маруся. Испереживалась вся.

Мария Илларионовна. Ты и взаправду не убей там никого. Я тебя знаю. Терпишь, терпишь, а потом как дашь! И понеслась душа в рай, ноги в комендатуру! Подожди, или обыгается он, или в тюрьму поедет. Тогда двор снова тихим станет. Это так всегда бывает: нахлебаешься плохого, вот и будет хорошо.

Мария Александровна. Твои слова, да богу в уши!

Мария Илларионовна. Какому богу? Ты же не веришь.

Мария Александровна. Не верю. Поздно уже верить начинать. Но что-то такое, кажется, есть. Я же крещенная. Когда нас привезли, на мне же крестик был.

Мария Илларионовна. Шаркунок на тебе был!

Мария Александровна. И крестик тоже.

Мария Илларионовна. Не помню крестика.

Мария Александровна. И я не помню. Это мне потом в детдоме рассказали, когда я ездила про день рожденья узнавать, и про наши отчества.

Мария Илларионовна. И что узнала?

Мария Александровна. Как, что? Ты что, забыла?

Мария Илларионовна. Забыла! Расскажи.

Мария Александровна. «Отчество и дата рождения записаны со слов воспитанника». Вот. Одинаковая запись у нас во всех карточках у всего отряда проставлена.

Мария Илларионовна. А фамилия?

Мария Александровна. Савич.

Мария Илларионовна. Да… Савич… На себя нас записала… Крепкая такая была баба, а как быстро умерла…

Мария Александровна. Не ела ничего, всё нас кормила. У хлеба, и без хлеба. (Пауза.) Помнишь, как много умерло в войну, как тяжко было всем в эвакуации, но ведь не страшно было жить? А сегодня – страшно… Не то что боязно, а просто оторопь берет! Жутко бывает даже в поликлинику сходить, или в собес, или к зубному…

Мария Илларионовна. А что такого-то? Всё. Наше время прошло. Мир страшно поменялся, Маша. Новое время идет. Про нашу войну почти никто не помнит. Никто из современных нас с тобой не видит. Ничегошеньки они о нас не знают. Им теперь что Сталинград, что Куликово поле, что Мамаево побоище. История в учебник.

Мария Александровна. Опять запутывается мир… Ой, не довели бы эти молодые до войны опять.

Мария Илларионовна. Не эти, так другие доведут. А мы с тобой наверняка уже помрем к тому времени. Оно и хорошо, новой войны не увидим. Изживает нас время. Ждали-ждали будущего… Прожили в нужде… Робили-робили и ждали… Дождались! (Пауза.) Илья что пишет?

Мария Александровна. Все нормально у него. Работает. Какой-то дорогой проект у него опять. Хорошо зарабатывает.

Мария Илларионовна. Не женился?

Мария Александровна. Нет. Не женится, не хочет…

Мария Илларионовна. Девчат не любит?

Мария Александровна. Наоборот.

Мария Илларионовна. Неужели, бабник?

Мария Александровна. Нет, что ты.

Мария Илларионовна. Точно, бабник!

Мария Александровна. Маня, перестань. У тебя же у самой вон сколько было парней, что-то замуж не пошла ни разу…

Мария Илларионовна. Потому что нормального ни разу не было…

Мария Александровна. Вот и у него нормальной не было ни разу…

Мария Илларионовна. Вот из-за таких как твой сыночек у меня семьи не вышло. Такие замуж не зовут.

Мария Александровна. Не надо, Маня. Разругаемся. Сама же виновата…

Мария Илларионовна. Не надо, так не надо. Пойду-ка, покурю я на лестницу…

Мария Александровна. Курила бы ты в ванной. Там и баночка твоя стоит. А то ворчим на молодежь, а сами…

Мария Илларионовна. Не-не-не. Мне в ванной душно. (Уходит.)


Мария Александровна достает из конверта пластинку, включает проигрыватель. На подиум выходит Аида Ведищева.


Аида Ведищева (поет).

Будет дождь гасить фонари

И мороз под утро придет.

И тогда смотри да смотри —

Гололёд, гололёд.

Экономят дворники соль

И опять у наших ворот

Каждый шаг неверен, как сон —

Гололёд, гололёд.


А люди в городе гуляют по льду

И не считают гололёд за беду.

И только мне одной мешает зима.

А, может быть, я виновата сама?

Лишь я сама, лишь я сама, лишь я сама.

А люди в городе гуляют по льду

И только я как по канату иду.

«Не упади» – предупреждает зима.

А, может быть, твержу я это сама?

Лишь я сама, лишь я сама, лишь я сама.


Снилось мне, что друга найду.

Он под руку крепко возьмет.

Сколько лет одна я иду…

Гололёд, гололёд.

Горький дым разлук и потерь

Над моей дорогой плывет.

Даже летом снится теперь

Гололёд, гололёд.


А люди в городе гуляют по льду

И не считают гололёд за беду.

И только мне одной мешает зима.

А, может быть, я виновата сама?

Лишь я сама, лишь я сама, лишь я сама.

А люди в городе гуляют по льду

И только я как по канату иду.

«Не упади» – предупреждает зима.

А, может быть, твержу я это сама?

Лишь я сама, лишь я сама, лишь я сама.

А люди в городе гуляют по льду

И не считают гололёд за беду.

И только мне одной мешает зима.

А, может быть, я виновата сама?

Лишь я сама, лишь я сама, лишь я сама.6


6

А. Зацепин – Л. Дербенев.

Простые пьесы

Подняться наверх