Читать книгу Зеркало из прошлого - Сергей Пономаренко - Страница 3

– «…Муций начал последнюю песнь – этот самый звук внезапно окреп, затрепетал звонко и сильно; страстная мелодия полилась из-под широко проводимого смычка, полилась, красиво изгибаясь, как та змея, что покрывала своей кожей скрипичный верх; и таким огнем, такой торжествующей радостью сияла и горела эта мелодия, что и Фабию, и Валерии стало жутко на сердце и слезы выступили на глаза…»

Высокий голос Анны звенел медью сопрано, передавая тембром внутреннюю магию слов, будто она находилась там и слушала дивную, волнующую душу мелодию. Ее глаза сверкали, словно алмаз на смычке Муция, личико приобрело нежный персиковый цвет и от этого стало еще прекрасней.

Арсений слушал как завороженный, жадно впитывая по ходу повествования эмоционально изменяющиеся восхитительные интонации голоса девушки. Необычную повесть Ивана Сергеевича Тургенева «Песнь торжествующей любви» он читал раньше и не нашел в ней ничего особенного. Сейчас, покоренный экспрессией голоса Анны, он как будто знакомился с этой повестью впервые. Выражение лица девушки постоянно менялось в зависимости от охватывавших ее чувств – от меланхолично-романтичного до безудержно страстного. Анна, юная и прекрасная, как богиня Венера, читала книгу с тревожным волнением в голосе, очень эмоционально переживая события повести. Порой Арсению казалось, что девушка в книгу не заглядывает, а произносимые ею чужие слова рождаются в ней самой.

История друзей Муция и Фабия, влюбленных в Валерию, теперь для Арсения звучала по-новому. Как было договорено между друзьями, Муций уехал, чтобы полностью излечиться от любви к Валерии, но через несколько лет вернулся. Радостная встреча друзей и удивительные сны Валерии о любовных встречах с Муцием. Небеспочвенные подозрения Фабия, проследившего за находившейся в сомнамбулическом состоянии Валерией, ушедшей ночью навстречу Муцию. Ревность, обида и злость захлестнули Фабия, и он убил друга. Сожаление о содеянном и необычное поведение странного слуги Муция – малайца – заставили его тайно приблизиться и подсмотреть, что же происходит в павильоне, который он предоставил для проживания своим гостям.

– «…Вокруг каждой чашки свернулась, изредка сверкая золотыми глазками, небольшая змейка медного цвета, а прямо перед Муцием, в двух шагах от него, возвышалась длинная фигура малайца, облаченного в парчовую пеструю хламиду, подпоясанную хвостом тигра, с высокой шляпой в виде рогатой тиары на голове. Но он не был неподвижен; он только благоговейно кланялся и словно молился, то опять выпрямлялся во весь рост, становился даже на цыпочки, то мерно и широко разводил руками, то настойчиво двигал ими в направлении Муция и, казалось, грозил или повелевал, хмурил брови и топал ногою. Все эти движения, видимо, стоили ему большого труда, причиняли даже страдания: он дышал тяжело, пот лил с его лица. Вдруг он замер на месте и, набрав в грудь воздуха, наморщивши лоб, напряг и потянул к себе свои сжатые руки, точно он вожжи в них держал… и, к неописанному ужасу Фабия, голова Муция медленно отделилась от спинки кресла и потянулась вслед за руками малайца… Малаец отпустил их – и Муциева голова опять тяжело откинулась назад; малаец повторил свои движения – и послушная голова повторила их за ними. Темная жидкость в чашках закипела; самые чашки зазвенели тонким звоном, и медные змейки волнообразно зашевелились вокруг каждой из них. Тогда малаец ступил шаг вперед и, высоко подняв брови и расширив до огромности глаза, качнул головою на Муция… и веки мертвеца затрепетали, неровно расклеились, и из-под них показались тусклые, как свинец, зеницы. Гордым торжеством и радостью, радостью почти злобной, просияло лицо малайца; он широко раскрыл свои губы, и из самой глубины его гортани с усилием вырвался протяжный вой… Губы Муция раскрылись тоже, и слабый стон задрожал на них в ответ тому нечеловеческому звуку…»

Чтицу, как и ее слушателей – троих молодых людей, расположившихся рядом с ней в плетенных из лозы креслах, охватил леденящий страх соприкосновения с непознанным, теми темными силами, которые подвластны колдунам, ведьмам, магам, желающим с их помощью нанести вред телу и душе христианина. Эффект жуткого содержания повести усиливало выбранное для чтения место – подземелье. Сюда дневной свет проникал лишь через открытую наверху дверь, в проеме которой виднелось сумрачное небо, затянутое темными дождевыми тучами, нагнетающими тоску и меланхолию, да слышались неистовые завывания ветра.

На самом деле это было не подземелье, а всего лишь искусственный грот, сотворенный по причуде хозяев этого сказочного имения. Над ним находилась многогранная, застекленная со всех сторон, словно выкупанная в молоке, беседка, вознесшаяся на вершине зеленого холма. Из нее открывался чудный вид на Майорский пруд и окрестности. Несколько десятилетий тому назад эту беседку облюбовал гостивший здесь композитор Михаил Иванович Глинка. В бытность знаменитого гостя в поместье в гроте располагался винный погребок, содержимое которого, местное вино, и обслуживавшая посетителей веселая крепостная девица весьма способствовали творческому вдохновению. Тогда и родилась музыка к опере «Руслан и Людмила».

Ныне, лишенный стеллажей с винными бутылями, грот напоминал мрачный каземат-застенок, соответствуя антуражу мистического и мрачного рассказа. Из-за тусклого света, проникающего через дверь наверху узкого спуска с каменными ступеньками, и трех горящих стеариновых свечей в канделябре освещение было мерцающим, и причудливые блики падали на неестественно бледные лица собравшихся тут людей – четверых молодых мужчин и девушки.

Анна заканчивала читать повесть; ее голос стал спокойным, безмятежным.

– «В один прекрасный осенний день Фабий оканчивал изображение святой Цецилии; Валерия сидела перед органом, и пальцы ее бродили по клавишам… Внезапно, помимо ее воли, под ее руками зазвучала та песнь торжествующей любви, которую некогда играл Муций,  – и в тот же миг, в первый раз после ее брака, она почувствовала внутри себя трепет новой, зарождающейся жизни… Валерия вздрогнула и остановилась…»

Анна напряглась. Теперь в ее голосе улавливались отчаяние и страх перед неизбежностью:

– Что это значит? Неужели же…

Когда стих голос Анны, в беседке воцарилась тишина.

– Прекрасно! Браво, Аня! – первым нарушил молчание худощавый, длинноволосый по моде людей творческих, красавец-художник Александр Акулов, широко и восторженно улыбаясь.

Поднявшись во весь свой немаленький рост, он захлопал в ладоши. Его примеру последовали остальные. Двадцатилетний изящный Арсений Бессмертный, в английском костюме в полоску, восхищенно смотрел на девушку, размашисто хлопая, будто вызывая ее на бис, а полный, с глубокими залысинами на шарообразной голове музыкант и композитор Платон Войтенко, в потертом темном сюртуке, криво завязанном полосатом галстуке, стучал ладошками, будто деревяшками. Только длинный, словно фитиль, поэт Артем Лисицын, с вытянутым некрасивым лицом, блуждающей презрительной улыбкой и космами темных волос, то и дело роняющими перхоть на синюю блузу, лишь обозначил аплодисменты, сделав несколько вялых движений. Художник Акулов, начинающий литератор Бессмертный, музыкант Войтенко, поэт Лисицын были гостями графа Василия Васильевича Тарновского – хозяина имения Качановка[1].

– Господа, прекратите! – обидчиво воскликнула Анна.  – Я читала вам не из желания продемонстрировать искусство декламации, а чтобы узнать ваше мнение – что хотел сказать автор столь неоднозначной концовкой повести? И каким, по вашему разумению, должно быть продолжение сей драматической истории?

– Лучше об этом спросить у самого автора,  – с ехидцей произнес Артем и тут же хлопнул себя ладонью по лбу – мол, только что вспомнил.  – Виноват – запамятовал, ведь Иван Сергеевич уже давно почил навеки на кладбище в пригороде Парижа.

– Артем, порой вы несносны! – раздраженно заметила Анна.  – Это не делает вам чести!

– Береги честь смолоду! – тут же подхватил Артем. В упор глядя на девушку, он заметил, как обидчиво дрогнули ее губы.  – Великодушно простите, Анна! Да, я не такой, но другим мне не быть! – с вызовом произнес он и повернулся к своим товарищам: – Что скажете вы – мои умные друзья по творческому цеху?

– Не паясничай! – зло отозвался Александр и нежно посмотрел на Анну.  – Неоднозначность окончания повести придает ей дополнительную прелесть, и не следует углубляться – это как вино: приятный вкус, послевкусие и… вы о нем забыли. Содержание – мистика, магия, колдовство, о них лучше не знать и с ними не сталкиваться.

Артем вдруг резко выбросил руку в сторону Александра, выставив указательный палец, словно целился в того из пистолета, и продекламировал:

– Даже за любовь душу не стоит отдавать! – Анна недовольно притопнула ножкой.  – Скажите лучше вы, Платоша!

Двадцатидевятилетний Платон сжал узкие губки на круглом лице с россыпью веснушек на щеках, нахмурил светлые, почти сливающиеся с кожей брови. Он был старше всех здесь присутствующих, но в силу своего скромного положения предпочитал в основном отмалчиваться, а свою точку зрения высказывал, лишь когда непосредственно к нему обращались.

– Задали вы задачку, Анна Дмитриевна! Смею отметить – необычный сюжет для Ивана Сергеевича! Ведь он больше писал о возвышенной любви и охоте, а тут жуткая мистика. Муций стараниями слуги-колдуна становится живым мертвецом, яко упырь,  – допустим и такое.  – Платон задумался.  – Но как мертвец может быть живым? Даже если он передвигается, издает звуки, он все равно не живой, а мертвый! Выходит, и чувств у него не должно быть, как у живого, и любить Валерию он не сможет. Сыгранная им музыка впечатлила Валерию, вот она ее и запомнила. К вашему сведению, Анна Дмитриевна, я ведь тоже запоминаю мелодию с первого раза и могу ее сразу наиграть.  – И он добавил вкрадчиво: – Если желаете, проведем испытание.

– Невелика заслуга повторять уже известное, ты же не попка-дурак.  – Александр смерил презрительным взглядом Платона.  – Ты занимаешься сочинительством музыки – вот и сочини свою песнь торжествующей любви!

– Прекрасная идея! – загорелась Анна и с мольбой заглянула в глаза Платона: – Ведь вы сможете, Платоша?

Тот задумался, затем встал и, ничего не сказав, стал подниматься по ступенькам к выходу из грота. Всем было ясно, что он принял вызов и прислушивается к чему-то зарождавшемуся внутри него. Анна и остальные молодые люди последовали за ним.

Снаружи дул неистовый холодный ветер, мгновенно растрепавший редкие волосы Платона, его лицо раскраснелось. Не оглядываясь, спешным шагом, словно боясь не успеть, Платон поднялся к застекленной беседке, в сером свете ненастной погоды утратившей присущий ей молочный цвет. Сжавшись под порывами ветра, рукой придерживая шляпу на голове, Арсений, следуя за уверенно двигающимся Александром, невольно глянул вниз – по обычно спокойному, с темно-синими водами Майорскому пруду ходили волны непривычного свинцового цвета.

Внутри беседки было тепло и уютно. Платон присел к белому роялю, стоявшему посредине, и, задумавшись, застыл. Вошедшие вслед за ним молодые люди шумно рассаживались на ажурных белых стульях. Аня села ближе всех к Платону и внимательно наблюдала за ним. Наконец Платон уверенным жестом поднял крышку, и длинные тонкие пальцы пианиста, совсем не сочетающиеся с его неказистой внешностью, легко пробежались по клавишам.

– Песнь сочинить не обещаю, а вот передать свое впечатление от повести, воплотив его в музыку, пожалуй, смогу. Извольте!

Мелодия, которую он играл, была печальной, уводящей мысли вдаль, и необычно трогательной. Она находила в душе каждого нечто сокровенное, потаенное – и несбыточное. Закончив играть, Платон остался сидеть с закрытыми глазами.

– Браво! – воскликнула Анна с повлажневшими глазами и захлопала в ладоши.  – Превосходно! Неужели вы это только что сочинили?

Все, за исключением Артема, восторженно захлопали. Презрительно улыбаясь, Артем резко поднялся:

– Где тут торжество любви? Нытье и жалобы! – Артем раскатисто захохотал.  – Скорее, это песнь отвергнутой любви!

– Зачем вы так, Артем? – осуждающе произнесла Анна.  – Эта музыка великолепна! К сожалению, как правило, amour[3]всегда прекрасна и несчастна. Платоша, вы не могли бы еще раз это сыграть?

Платон, продолжавший сидеть с отрешенным видом, с закрытыми глазами, резко их открыл, словно проснулся, и растерянно огляделся по сторонам, не понимая, где он и зачем тут оказался.

– Платоша, сыграйте нам еще раз то, что вы играли,  – повторила просьбу Анна.

Взгляд Платона стал осмысленным, глаза прояснились, и его пальцы быстро забегали по клавишам рояля, однако мелодия, которую он то наигрывал, то резко обрывал, была совершенно другой.

Он остановился, растерянно и печально посмотрел на Анну:

– Похоже, я не смогу – забыл мелодию! Не знаю, что со мной произошло…

Артем саркастически рассмеялся:

– Наш музыкальный гений оказался не гением!

Анна бросила на него осуждающий взгляд и попросила Арсения:

– Помогите мне.

Арсений, следуя ее указаниям, придвинул стул к роялю, и она на него присела.

– Не переживайте, Платоша. Давайте вместе попробуем вспомнить. Я буду напевать вам мелодию, а вы играйте.

Анна стала тихонько выводить мелодию нежным голоском. Платон оживился и мгновенно подбирал музыку. Общими усилиями им удалось в какой-то мере восстановить музыкальную пьесу, однако в ней было утрачено что-то, придававшее ей очарование, вызывавшее желание слушать и слушать.

Девятнадцатилетняя Анна Ступачевская была из родовитой, но обедневшей дворянской семьи, ныне проживающей в селе Власовка, в старинном доме. Некогда Ступачевские имели здесь свои земли, а в селе Ступаковка находилось их родовое имение. При Петре I казачий сотник Остап Ступачевский вслед за гетманом Мазепой перешел на сторону шведского короля Карла ХII, за что был лишен прав на землю, и ему грозила смертная казнь. Перед тем как бежать с семьей на чужбину, Остап собственноручно сжег родовой замок и прилегающие строения. Но уже его внук и последующие продолжатели рода служили российским императорам, отдавая предпочтение воинской службе. По прихоти судьбы и благодаря доброму отношению фельдмаршала Румянцева-Задунайского к своему боевому офицеру праправнук Остапа стал первым управляющим имением Качановка и построил на дарованном ему клочке земли в селе Власовка, бывшей собственности Ступачевских, большой дом. С тех пор прошло более ста лет, старшие сыновья наследовали этот дом и проживали там вместе с семьями, а к владельцам Качановки и к самому имению уже никакого отношения не имели. За это время добротный дом, сложенный из дубовых бревен и снаружи оштукатуренный, с двумя флигелями, мало чем отличающийся от домов помещиков средней руки, порядком обветшал.

У Анны была сестра Лиза, младше ее на шесть лет. Их отец, Дмитрий Петрович, служил в Борзне, главном городе уезда, где жил в казенной квартире и приезжал домой только в выходные и праздничные дни. Пользуясь этим и тем, что их маменька была постоянно чем-то занята, Анна почти каждый день приходила пешком в качановский парк, невзирая на то, что до него было более километра. Эти походы она совершала втайне от родных, о них знала только сестренка Лиза, так как Дмитрий Петрович, несмотря на добрососедские отношения с Василием Васильевичем Тарновским, считал, что у того собирается не совсем приличное для благонравной и воспитанной девушки общество. Мечтой Дмитрия Петровича было выдать Анну замуж за богача. Но где в глухой провинции такого сыскать?

Поняв, что большего успеха в музыке не добиться и что оставшиеся не у дел кавалеры заметно заскучали, Анна закрыла крышку рояля:

– На сегодня хватит. Платоша, не мучьте себя! У вас чудесно получилось, и вы непременно как-нибудь вспомните и сыграете эту мелодию.

– Вы не боитесь, Анна,  – ехидно скривил губы Артем,  – что Платоша и в самом деле сочинил магическую любовную песнь? Задурманит вам голову, вы влюбитесь в него, и что на это скажет ваш папенька? Это же нонсенс!

– По-вашему, Валерия полюбила Муция, сама не ведая того? Колдовская «Песнь» ее приворожила? – воскликнула Анна.  – Разве это возможно – любить не по своей воле?

– Это невозможно! – быстро ответил Арсений.  – Когда любишь, то ощущаешь это всем своим естеством! Знаешь, кого и за что любишь!

– И почему! – едко добавил Артем.

– Разве можно полюбить за что-то определенное? – поразился Платон.

– Ямочки на щечках, изгиб стана, блеск глаз и трепет лани,  – иронизируя, подхватил Артем.

– За что вы могли бы полюбить меня? – Анна лукаво улыбнулась, глядя на Арсения.

Тот вспыхнул, опустил взгляд и вдруг набрался смелости, посмотрел девушке в глаза и произнес:

– Кто вам сказал, что я вас не люблю?

На этот раз смутилась Анна, но быстро взяла себя в руки и сказала:

– Арсений, мы не услышали вашего мнения относительно повести!

Анна смотрела в упор на Арсения, тот не выдержал, отвел глаза.

– Повесть весьма проникновенная, о любви и дружбе. О том, что любовь сильнее всего на свете – даже смерти!

– Как бы вы продолжили повесть?

– Затрудняюсь сразу ответить. В самом деле, живой мертвец…

– При чем здесь это? – с досадой произнесла Анна.  – Почему Валерия вдруг вспомнила волшебную песнь?

– В повести все сказано,  – вмешался Александр.  – Надо быть более внимательными.  – Он взял книгу у Анны и прочитал: – «…она почувствовала внутри себя трепет новой, зарождающейся жизни…» Выходит, Валерия оказалась в интересном положении! Под сердцем носила плод любви колдуна Муция, напоминавший ей о нем. Теперь Муций все время будет рядом с ней в образе ее ребенка.

– Это ужасно! – выдохнула Анна.  – Муций полюбил ее, но ведь она его – нет! Воспользовался подло колдовскими приемами, чтобы ее, одурманенную, завлечь в свои объятия. Все это произошло не по ее желанию и против ее воли!

– Красивая и жуткая история.  – Арсений был поражен тем, что Анна так переживает из-за трагической участи выдуманной автором героини. Ведь это выдумка, фантазия, и надо отдать должное автору – так ярко и реалистично он все это описал.

Арсению Бессмертному шел двадцать первый год, происходил он из состоятельной семьи текстильных фабрикантов, недавно переехавшей из Нежина в Киев. Он был самым младшим, имел двух братьев и сестру. С раннего детства Арсений проявлял склонность к творчеству – занимался стихосложением, писательством, рисованием и музыкой. Его отец, Дмитрий Егорович, зная увлечения младшего сына, не стал перечить, когда тот захотел поступить на историко-филологический факультет Киевского университета Святого Владимира, сделав ставку на старшего сына как на продолжателя семейного текстильного дела. К тому же Дмитрий Егорович знал о превратностях судьбы и ее резких поворотах. Ведь он сам в свое время окончил историко-филологический факультет университета, мечтал о научной карьере, но женитьба и скоропостижная смерть тестя, владельца небольшой текстильной фабрики, заставили его круто поменять жизненные планы, о чем теперь он не сожалел. Благодаря своей энергии, тяге к новым знаниям, он преуспел в текстильном деле и значительно расширил его – владел уже тремя современными фабриками и поставлял их продукцию как в пределах территории Российской империи, так и за границу.

Мечтой Арсения было добиться славы на литературном поприще – он писал стихотворения, поэмы, баллады, небольшие рассказы, ему удавалось их публиковать в малоизвестных газетках, но хоть до какого-то признания было очень далеко. Литературные критики его не замечали, и это угнетало Арсения. Можно было с помощью денег отца купить восторженные рецензии, но Арсений считал это ниже своего достоинства, он реально оценивал свои труды и понимал, что еще ничего стоящего не написал. «Сколько ни лей меда, полынь все равно будет горчить». Единственное, о чем Арсений решился попросить отца,  – представить его своему бывшему однокурснику, известному меценату, любителю муз, в чьем поместье на протяжении уже многих десятилетий собирался цвет творческой интеллигенции,  – Василию Васильевичу Тарновскому – младшему. В огромном имении Качановка со сказочной красоты парком в свое время гостил Николай Гоголь и будто бы даже читал там главы из «Тараса Бульбы»; композитор Михаил Глинка сочинил в Качановке музыку к волшебной опере «Руслан и Людмила», а Тарас Шевченко подарил тогдашнему хозяину поместья, Григорию Тарновскому, знаменитую картину «Катерина», в дальнейшем положившей начало музею произведений и предметов обихода народного кобзаря. И даже один из самых знаменитых художников того времени, Илья Репин, специально приезжал в поместье, чтобы ознакомиться с коллекцией старинного казачьего оружия и одежды, а позднее использовал это при написании своей картины «Запорожцы пишут письмо турецкому султану» и ряда других полотен. Многие известные писатели, художники, музыканты считали за честь побывать в этом поместье, воспользоваться гостеприимством и хлебосольством радушного хозяина, любящего общение с творческими, талантливыми людьми. Это было даже своего рода визитной карточкой, возможностью привлечь к своей особе внимание – посредственностям путь туда был заказан.

Имение Тарновских Арсению чрезвычайно понравилось. Белое здание дворца окружал огромный ухоженный парк, на аллеях было установлено множество мраморных скульптур. С южной стороны дворца имелся спуск к большому пруду с двумя искусственными островами посередине, Дружбы и Любви, соединенными арочным мостиком, к пристани с лодками. Собиравшееся здесь общество было чрезвычайно интересным и разнообразным – художники, артисты, писатели, поэты, музыканты, меценаты. Многие в имении проживали месяцами, а то и дольше, даже почивали и после смерти, как похороненный здесь близкий друг Шевченко художник Григорий Честаховский. Да и Тарас Григорьевич, стараниями Василия Тарновского-старшего, едва не нашел тут свое вечное пристанище – это предложение мецената серьезно обговаривали друзья великого Кобзаря. И когда оно не было принято, Тарновский выделил крупную сумму на похороны и памятник Т. Г. Шевченко.

Здесь Арсений сблизился с художником Александром Акуловым и музыкантом Платоном Войтенко, постоянно бросавшими друг в друга ядовитые стрелы слов. Первое время Арсений недоумевал: что их сближает при взаимной нетерпимости друг к другу? Потом узнал – Анна!

Знакомство Арсения с Анной вышло неожиданным и курьезным. Вскоре после прибытия в имение Арсений забрел в здешние «Романтические руины» и поразился при виде мощных кирпичных стен невероятной толщины, как в настоящих крепостях, глубоких казематов с бойницами для орудий. В одном из подземных помещений он даже обнаружил вмурованные в стену кольца с обрывками цепей – возможно, здесь когда-то разыгралась трагедия.

В Арсении проснулся интерес историка. Отвечая на его вопросы, Александр сообщил, что на этом месте находился древний польский замок, разрушенный во время казацкого восстания.

– Как утверждает местная легенда,  – рассказывал Александр,  – здесь стоял замок-крепость воинственного шляхтича пана Войтека Рагузицкого, вассала князя Вишневецкого. Пан Войтек был храбрецом, незаменимым в бою, за что его очень ценил князь. Однако и в мирное время шляхтич буйствовал, держал при себе ватагу отчаянных голов, таких же, как и он сам, совершал набеги на близлежащие села, грабя дома и воруя женщин. Князь прощал ему такие «шалости», зная, что этот искусный воин в бою не подведет, а время было бурное, и войны следовали одна за другой. Но вот однажды Войтек украл невесту казака из Запорожской Сечи. И так случилось, что в этот момент казак приехал, чтобы повести под венец любимую. Узнав о злодеянии шляхтича, казак собрал своих побратимов и штурмом взял замок, убил изверга и перебил всю его шайку, однако девушку спасти не смог – Войтек, предчувствуя свою гибель, зарезал ее. Казак разрушил замок и вернулся в Сечь. Князь, узнав о воровстве чужой невесты и ее гибели, замок не стал восстанавливать, оставил лежать в руинах.

На следующее утро Арсений отправился к таинственным руинам, чтобы составить план раскопок, а затем испросить на это разрешение у хозяина имения – добрейшего Василия Васильевича. К своему удивлению, он обнаружил прогуливающуюся возле руин юную светловолосую девушку весьма приятной наружности. У нее был чуть вздернутый изящный носик, озорные голубые глазки, пухленькие губки и чистая свежая кожа, говорившая об отменном здоровье девушки. От неожиданности Арсений оробел, не знал, как себя вести с незнакомкой, а та, напротив, нимало не смущаясь, представилась первой:

– Я – Анна Ступачевская. Живу с родителями и сестрой по соседству, в селе Власовка. Василий Васильевич разрешил нам в любое время гулять по его чудесному парку. Вас я уже видела, правда, только издали. Вы гость или родственник Василия Васильевича?

Арсений представился. Вскоре они по-дружески беседовали, ощутив взаимную приязнь друг к другу. Когда Арсений рассказал Анне, что он задумал, та весело рассмеялась, заставив молодого человека смутиться. Он не мог понять, что смешного в его затее.

Анна пояснила свое веселье:

– Никакого замка здесь не было. Эти искусственные руины создали по задумке первого хозяина имения, фельдмаршала Румянцева-Задунайского, при обустройстве здесь парка. Так что в результате раскопок можно будет найти разве что инструменты рабочих, сотворивших это чудо.

Девушка очень понравилась Арсению, и он обрадовался, когда Анна пообещала провести его по парку – показать павильон, где сочинял музыку композитор Глинка. Арсений там уже побывал, но умолчал об этом – общение с Анной пробудило в нем неведомые до сего момента чувства. Душа его пела, внутри все кипело радостью, он ощущал необыкновенную легкость. Арсений был зачарован ее голосом, горделивой осанкой, природной грациозностью и плавностью движений, все это запечатлелось в его сознании с фотографической точностью. Прощаясь, они договорились встретиться на следующий день.

Встретив Александра, неторопливо прогуливающегося и беседующего с поэтом Артемом Лисицыным, Арсений сообщил, что «Руины» вовсе не остатки старинных сооружений – их создали, когда разбивали здесь парк. Александр молча выслушал его и невозмутимо произнес:

– Я это знаю. Думал, тебе будет интересно поковыряться в земле – может, что и нашел бы.

Лишь значительно позже Арсений узнал, что в легенду о злом Войтеке Кальницком свято верят местные жители, а на категорические возражения Василия Васильевича Тарновского заявляют: «Дыма без огня не бывает!» Возможно, археологические поиски на том месте не были лишены смысла хотя бы потому, что могли бы опровергнуть легенду или подтвердить ее правоту, но к тому времени Арсений влюбился в Анну и думал лишь об одном: как проводить с ней побольше времени. Благо Василий Васильевич по просьбе Арсения представил его отцу Анны – Дмитрию Петровичу Ступачевскому, человеку гонористому и своевольному, однако же отнесшегося к молодому человеку из богатой семьи фабрикантов весьма благосклонно. После этого Арсений имел возможность бывать у Анны дома, не в пример своим приятелям. Единственным недостатком Арсения в глазах Дмитрия Петровича было его недворянское происхождение, которое, правда, с лихвой компенсировалось состоятельностью семьи.

– Никак вы готовы сделать мне предложение? – со смехом произнесла Анна, глядя прямо в глаза Арсению.  – Или эти слова только для того, чтобы вскружить голову бедной провинциальной девушке?

– Я готов! – выпалил Арсений и покраснел.

– Так приезжайте завтра – как раз и батюшка будет.

– Непременно приеду! – У Арсения от счастья закружилась голова. «Анна сама предложила мне поговорить с ее отцом!»

– Не бойтесь. Не так страшен сами знаете кто, как его малюют. А мне пора. Приятно было провести с вами время. Хорошо, что и погода наладилась!

Ветер утих, сквозь тучи выглянуло несмелое солнце, посылая на землю пока слабые лучи. Окружающая природа сразу приобрела более приятный вид, капли дождя на листьях деревьев в лучах солнца засверкали, словно драгоценности. Девушка подхватилась, легко и быстро вышла из беседки. Молодые люди, выйдя вслед за ней, начали спускаться, а она уже сбежала по крутому склону холма. Лишь в самом низу обернувшись, Анна сняла шляпку с лентой и помахала ею. Затем она быстрым шагом пошла по узкой тропинке, вьющейся вдоль пруда. Когда приятели оказались внизу, девушка уже скрылась за деревьями.

– Уж слишком ты ловок и быстр, Арсений! – с затаенной угрозой в голосе произнес Александр.  – Гляди не споткнись!

– Я люблю Анну и не скрываю этого! – с вызовом в голосе произнес Арсений.  – Разве любить позорно?

Высоченный Александр грозно навис над щупловатым Арсением, но тот храбрился и не отступил. Платон, вклинившись между ними, попытался развести их в стороны, говоря при этом:

– Что вы, господа, задумали? Уж не петушиный ли бой?

Александр рассмеялся и отступил.

– В самом деле, что нам делить? Не будем же мы договариваться, подобно Муцию и Фабию! Ведь желание Ани более весомо, чем наши!

Александр Акулов происходил из генеральской семьи. Самый младший в добропорядочной многодетной семье, он стал «белой вороной» во время учебы в университете и принял активное участие в студенческих стачках. За это Александр был исключен из университета и отправлен на три года в ссылку под надзор полиции. Отец прекратил с ним всякие отношения и исключил из своего завещания. В ссылке Александр пристрастился к рисованию, и у него стало неплохо получаться. После окончания срока ссылки по рекомендации друзей он стал гостем радушного хозяина Качановки Василия Тарновского. Здесь он написал несколько акварелей, которые собирался захватить с собой в Петербург, куда намеревался вернуться осенью, и не мыслил для себя иной будущности, кроме как стать знаменитым художником.

Некоторое время тому назад Александр уговорил поэта Артема Лисицына, вхожего в дом Ступачевских на правах родственника, хотя и очень дальнего, представить его отцу Анны. На первых порах Дмитрий Петрович очень благосклонно относился к ухаживаниям генеральского сына за своей дочерью, пока не навел о нем справки. Оказалось, что за душой у него ничего нет, что он политически неблагонадежен, а его отец-генерал с ним не знается, одним словом, юноша – отщепенец, нигилист!

Александру было отказано от дома, и он больше не мог бывать у Ступачевских, Анне запретили с ним общаться. Иная история вышла с Платоном Войтенко.

Платон родился в семье военного музыканта, трубача, служившего в полковом оркестре. Сын пошел по стопам отца, однако, перешагнув возраст совершеннолетия, стал строить более амбициозные планы на будущее – положение простого музыканта в полковом оркестре его не устраивало. Платон обладал абсолютным слухом, научился играть на всех музыкальных инструментах, особое предпочтение отдавал скрипке. Он даже пытался сочинять музыку. Однажды, ничего не сообщив родителям, он уехал в Петербург со скромными сбережениями, надеясь поступить в консерваторию. Однако обучение там было платным, а жизнь в столице оказалась очень дорогой. Несколько лет он путешествовал, перепробовал себя во многих профессиях в надежде заработать денег на учебу, однако безуспешно. А время шло, и оно работало не на Платона…

Вернувшись в Петербург, он обзавелся знакомствами с известными музыкантами и преподавателями, зарекомендовал себя талантливым и перспективным молодым человеком. Платон стал давать частные уроки музыки и, в свою очередь, брал уроки у преподавателей консерватории, мечтая научиться сочинять музыку для симфонического оркестра. По протекции людей, знающих Василия Тарновского, он на лето уехал в имение Качановка, мечтая, что там на него снизойдет вдохновение, как на его кумира, знаменитого композитора Глинку, и он создаст гениальную музыкальную композицию. Каждое утро, встав задолго до восхода солнца, Платон шел в беседку и там работал до полудня – однако пока не достиг желаемого.

Прослышав о непростом характере отца Анны, Платон и не пытался стать вхожим в дом Ступачевских, понимая бесполезность этой затеи. Несмотря на добрососедские отношения с Василием Тарновским, отец Анны с предубеждением относился к людям искусства, собиравшимся в Качановке.

Однако случай коренным образом изменил ситуацию. Уездный предводитель дворянства навестил Качановку, и в его честь Василий Васильевич Тарновский устроил музыкальный вечер, на который пригласил помещиков-дворян из близлежащих имений. На званый вечер прибыл и родовитый дворянин Ступачевский с супругой, Зинаидой Ивановной. На вечере демонстрировали свое мастерство несколько музыкантов, однако виртуозная игра Платона на фортепиано, а затем на скрипке поразила присутствующих. Вот тогда к нему обратилась Зинаида Ивановна с просьбой давать уроки музыки ее младшей дочери Лизоньке. С тех пор Платон стал бывать в доме Ступачевских, и не только давал уроки, но и засиживался за чаем. Иногда они с Анной играли в четыре руки на рояле, или он ей аккомпанировал, когда она пела.

Не успели приятели отойти и на сотню шагов от беседки, как Александр заявил, что хочет побыть один, и покинул приятелей. Платон, Артем и Арсений направились к дворцу. Какое-то время они молчали, погруженные в свои мысли.

– Ты завтра пойдешь в гости к Анне? – прервал молчание Артем.

Вопрос совпал с мыслями Арсения – приглашала его Анна шутливым тоном, но смотрела на него так, что он не сомневался в ее серьезности. Он был влюблен в Анну, Аннушку, как мысленно он ее называл. Арсений не сомневался, что, когда попросит у ее родителей руки их дочери, они возражать не будут. Другое дело сама Аннушка, у которой желания и настроение менялись, как погода весной. До сих пор ему казалось, что она более благосклонна к Александру. О своих чувствах до этого дня он даже не намекал из боязни получить вежливый отказ или, и того хуже, быть высмеянным.

Арсений сравнивал свои шансы и соперника – Александра, без сомнения, тоже увлеченного Анной. Александр – красавец, атлетически сложен, весьма умен, его харизма притягивает к нему людей. То, что он не понравился ее родителям, еще ничего не значит. Ведь, несмотря на категорический запрет отца, она по-прежнему проводит время в его обществе.

«Как расценить ее приглашение к себе домой? Она испытывает чувства ко мне?»

– Обязательно пойду!

– Будешь просить руки нашей дорогой Аннушки? – насмешливо допытывался Артем.  – Не получив согласия своих родителей? Милейший Дмитрий Петрович выставит тебя вон, как перед этим нашего Сашку! Может, Аннушка решила так позабавиться?

У Арсения дрогнуло сердце, и чувство радости мгновенно слетело, словно листва с березы в осенний ветреный день. «Аннушка может быть так жестока?!»

– Ты советуешь мне не идти?

– Дело твое,  – пожал плечами Артем.  – Я лишь высказал свои соображения.

– Я обязательно пойду! С разговором с ее отцом, ты прав, не стоит спешить.  – Арсений был серьезен.  – С тобой Анна обо мне не говорила?

– С чего бы ей со мной откровенничать? – ехидно ухмыльнулся Артем.

Учился он в Киевском университете Святого Владимира, на медицинском факультете, увлекался стихосложением и, в отличие от своих приятелей, не имел грандиозных творческих планов, а собирался стать врачом-патологоанатомом. Его забавляла реакция приятелей, когда он пытался рассказать им, как надо проводить аутопсию. В имении Качановка он оказался благодаря дружеским отношениям своего отца с Василием Васильевичем.

Артем приходился Зинаиде Ивановне Ступачевской троюродным племянником. Столь далекое родство тем не менее делало Артема желанным гостем в семействе Ступачевских, опять же, это было связано с его отцом – Сидором Всеволодовичем, известным в Борзне врачом и богачом. Вначале Дмитрий Петрович даже имел какие-то виды на Артема по причине очень дальнего родства. Однако более чем прохладное отношение дочери к молодому человеку поставило на этих планах крест. Анне не нравилось, когда Артем называл ее кузиной, не иначе, чтобы вывести девушку из себя.

– Дай Бог, чтобы у вас все сладилось! – включился в разговор Платон.  – Место и люди тут чудесные, но и бесовщины в этих краях хватает.

– Что ты имеешь в виду? – насторожился Арсений.

– Теряют рассудок люди – то ли воздух тут такой, то ли бесы в них вселяются.

– Не слышал я здесь ничего подобного.

– Дед нынешнего владельца, Григорий Степанович, при живой жене влюбился в свою племянницу, Юленьку, был ради нее готов на все. Из-за сильных огорчений его жена и умерла.

– Что ты такое говоришь? А я вот слышал, что любовь у него к жене Анне Дмитриевне была большая, что не смог он пережить ее смерти и сам на следующий день скончался.

– Люди говорят иное,  – возразил Платон.  – Умерла Анна Дмитриевна от горя, наблюдая за тем, как супруг волочится за дочерью брата! Своими похождениями он жену до смерти довел, и тогда его совесть замучила. В тот же день он переписал свое завещание, оставив все состояние теперь уже не любовнице Юленьке, а ее брату Василию. Бездетными Григорий Степанович с Анной Дмитриевной были. И не сам он умер, помогли ему – отравлен был за то, что завещание переделал!

Услышав о таких страстях, Арсений перекрестился:

– Мало ли что люди говорят!

– Художник известный тут гостил, Павлуша Федотов[4],  – слыхал, наверное?

– Как же – знаком с его картинами. «Сватовство майора», «Игроки», «Анкор, еще анкор».

– В женихах он у Юленьки ходил, а потом узнал о ее амурах с Григорием Степановичем и умом тронулся, в психушке свою жизнь закончил. В картине «Сватовство майора» в образе невесты он Юленьку изобразил, а майор имеет сходство с Григорием Тарновским. Он и поэму написал, чтобы было понятно все изображенное на картине.

– Всякое бывает в жизни, но бесовщина при чем здесь?

– Как – при чем? – удивился Платон.  – Это все происки бесов! Они любят подобные райские места, здесь люди расслаблены и не ожидают ничего дурного. Вот тут бесы и овладевают человеком, проникнув внутрь с питьем, едой или иным способом.  – И с осуждением Платон произнес: – Вот я видел, что ты не крестишь еду перед употреблением, а это лучшая защита от бесов!

Арсений смотрел на Платона и словно видел его впервые. Горячность, с какой тот говорил о бесовской всепроникновенности, его забавляла.

Платон понизил голос:

– Я думаю, что бесы овладели Александром, из-за этого он очень изменился, и, боюсь, не миновать ему беды. Я ему уже предлагал пойти в церковь исповедаться, а он меня на смех поднял. Церковь не посещает, часто куда-то уходит, уединяется, перестал рисовать, а раньше каждый день этим занимался.

Арсений мысленно согласился с тем, что с недавних пор резко изменилось поведение Александра. Но это не значит, что тот одержим бесом!

– Любой творческий процесс требует вдохновения и желания,  – мягко возразил Арсений.  – Возможно, в одиночестве, собравшись с мыслями, Александр ищет сюжеты для своих новых картин.

– Дай Боже, но я все же тревожусь за Александра.