Читать книгу Проклятие скифов - Сергей Пономаренко - Страница 4

Подойдя к своему шатру, Скил оставил четверых телохранителей, которые должны охранять его сон. Последствия легкомысленности отца, попавшего в ловушку агафирсов, научили его осторожности, и даже находясь среди сколотов, он помнил: «Спящий лев – уже не лев».

– Великий царь! Царица Опия хочет поздравить тебя с победой и преподнести подарок. – Наполовину обнаженный, словно вырезанный из черного дерева, раб-эфиоп опустился перед царем на колени. – Что передать царице?

Скил задумался: перенести встречу с Опией на завтра – значит отдалить свидание с Иридой, а каждая минута промедления отдавалась болью в сердце.

– Передай, что я навещу ее сегодня. Пусть она будет к этому готова.

– Будет исполнено, великий царь!

Скил вошел в свой шатер, и воспоминания прошлого нахлынули на него.

Набальзамированное тело вероломно убитого агафирсами царя Ариапифа еще не закончило ритуальный сорокадневный путь по землям сколотов, а страсти – кто станет новым царем – разбушевались подобно осенней буре на Понте Эвксинском. Претендентами на царский титул были трое его сыновей. Старший, Скил, в свои девятнадцать зим уже был известен как храбрый и опытный воин. Сбрую его лошади украшало множество скальпов врагов, а из их кожи ему сшили парадный плащ молочно-белого цвета, но Скил был рожден от невольницы эллинки из Истрии. Средний – Октамасад, семнадцати зим от роду, но уже отведавший по обычаю вкус крови первого убитого врага, – был рожден от дочери фракийского царя Тереса I, а матерью младшего сына – Орика, восьми лет от роду, – была юная царица Опия из знатного паралатского рода.

Орик в силу своего малолетства не мог быть царем скифов, но и старший Скил, несмотря на проявленную им отвагу в боях, не устраивал сколотов – сын невольницы, к тому же свободно разговаривающий на языке эллинов. Большинство родов было за то, чтобы объявить царем Октамасада, особенно этого добивались безбородые, женоподобные жрецы-энареи. Главный жрец, энарей Матасий, даже пророчествовал, что царствование Октамасада принесет многие блага народу сколотов, но тут вмешался старейший жрец Кадукай, несмотря на преклонный возраст и болезни пришедший на собрание старейшин родов.

– Воля царя священна, а царь Ариапиф сумел передать нам свою последнюю волю – кого следует почитать вслед за ним верховным царем, – произнес старец дрожащим голосом, с трудом удерживаясь на больных ногах. Он показал золотой перстень. – Этот перстень своего отца, царя Аргота, вместе с царской властью передал Иданфирс своему сыну, в подтверждение этого раб-эллин начертал внутри его имя – Ариапиф.

– Да, так и было! – закивали старейшины.

– Видно, боги сообщили царю Ариапифу о недолговечности его пребывания в этом мире, и он заранее начертал внутри этого перстня имя будущего царя. Услышьте это имя!

Энарей Матасий протянул руку, но старый жрец передал перстень жрецу Локанту.

– Аргот! Ариапиф! – громко прочитал жрец первые надписи, а затем тише: – Скил!

Несмотря на бурные протесты энарея Матасия и его сторонников, авторитет жреца Кадукая, предсказавшего поражение персидскому войску, победил, и царем сколотов провозгласили Скила.

– Я благодарен богам и тебе, мудрый жрец Кадукай, за то, что стал царем. – Скил склонил голову перед старцем.

– Ты еще не всех поблагодарил, царь Скил, – усмехнулся старый жрец. – Ведь этот перстень не с неба свалился, а имел земной путь… Ты должен жениться на жене своего отца – Опии, матери Орика. Мне было видение: благополучие твоего царствования связано с этой женщиной. Всегда помни это!

Скил понял, кто передал этот перстень Кадукаю. После избрания его верховным царем он тайком пришел в кибитку Опии и спросил, чем может отблагодарить ее за оказанную помощь. Верховный жрец Кадукай сказал, что он должен взять ее в жены, но согласна ли она? Опия не замедлила с ответом:

– Таков наш древний обычай – в случае смерти старшего брата его брат берет в жены его жену. Я не мать тебе, а ты мне – не сын. Я согласна, но при одном условии: что ты ответишь добром на добро, которое сделала тебе я.

– Я слушаю тебя. – Скила переполняла радость оттого, что он стал верховным царем, и он был готов на все.

– Поклянись именем Табити, хранительницы домашнего очага, что царицей буду только я. Ты можешь иметь сколько угодно невольниц и даже жен, но царицей, до своей смерти, должна оставаться я.

– Клянусь змееногой Табити, громовержцем Папаем, богом войны Ареем, что царицей будешь только ты, – сгоряча поклялся Скил, пожирая женщину взглядом.

В его глазах Опия была подарком небес – прекрасна собой, обладает нежной кожей, гибкая и грациозная, и к тому же очень умна. Скил знал, что трагической ошибкой его отца было то, что он не прислушался к ее предостережениям в отношении Спаргапифа.

На протяжении долгого времени Опия была советчицей Скила, и часто он благодарил богов за то, что она находится рядом. Она чутко реагировала на настроения среди влиятельных номадов – глав родов, которым не нравилось то, что все более усиливается власть царя. Прислушиваясь к ее советам, ему удалось вместо строптивых Сагилла и Напа, стремящихся к возвращению старых времен, когда не было верховенства царя паралатов, сделать царями своих братьев – Октамасада и Орика.

Появление Ириды в жизни Скила Опия сначала почувствовала, а лишь затем узнала правду.

– Скажи мне, царь Скил, – стала она допытываться у него, – разве дочь архонта Ольвии согласна быть у тебя простой наложницей? Не забыл ли ты о клятве, данной мне, что другой царицы у сколотов не будет?

– Я помню о клятве, – нахмурился Скил. – Пока ты жива – ты единственная царица!

Его ответ прозвучал как предупреждение, и она это поняла. С тех пор старалась не видеться со Скилом, пока он сам не изъявлял такого желания, а это случалось весьма редко.

Опия была старше его на семь зим. За одиннадцать последних зим кожа ее потеряла прежнюю упругость, щеки поблекли, и он совсем перестал навещать ее ночами.

До него дошли слухи, что она часто беседует с верховным жрецом Матасием, его давним и могущественным врагом. Примирить двух заклятых врагов могло лишь одно: ненависть к нему, верховному царю. Опия была права – Ирида все настойчивее требовала, чтобы он сделал ее царицей, а это означало, что прежняя царица должна умереть. Но Скил никак не мог решиться на это, помня слова Кадукая: «…благополучие твоего царствования связано с этой женщиной».

Опия встретила царя в большом шатре, разбитом перед ее шестиколесной кибиткой. Пол устилали толстые шерстяные ковры, в ворс которых нога погружалась чуть ли не по щиколотку, а стены были обтянуты цветными расписными тканями. Горящая масляная лампа не давала достаточно освещения, и в шатре все казалось окутанным легкой дымкой. Царица была одета в платье-халат с длинными рукавами, расшитое золотом, на голове кожаный колпак с золотым навершием и подвесками, сзади почти до пояса ниспадала накидка, а шею украшали крупные бусы из зеленого шлифованного камня.

В полумраке она выглядела прежней, как одиннадцать зим назад, стройной и красивой; дневной свет был ее врагом, так как показывал, что время не пощадило ее.

– Мой повелитель, я рада, что ты навестил меня! – защебетала она и хлопнула в ладоши.

Из-за занавеси, скрывающей дальнюю часть шатра, выбежала невольница, закутанная в одежды с ног до головы, так что нельзя было определить, молода она или стара, и пала на колени.

– Принеси царю бузат! – приказала Опия и посмотрела на пояс мужа, где висел обрамленный в золото и кожу кубок, сделанный из черепа первого убитого им врага, когда Скилу было всего четырнадцать лет. – Скоро у тебя будет новый кубок – череп Спаргапифа достоин этого.

– Он был сильным врагом и достоин такой чести, но не пристало воину для кубка брать череп зарезанного на жертвеннике. У меня пока не будет нового кубка.

– Ты, как всегда, прав, царь Скил.

Невольница вошла в шатер с кувшином-ойнохоя с расписными боками и выжидающе застыла у входа.

– Я не хочу пить. Отошли ее прочь, – приказал Скил.

С недавних пор он остерегался принимать еду и пищу у Опии. Не то чтобы он подозревал, что царица способна причинить ему зло, но ее сближение с Матасием было непонятно и настораживало. Хорошо, что теперь жрец мертв и больше в царстве сколотов у него нет другого такого опасного врага. Царица хлопнула в ладоши, и невольница спряталась за занавеской.

– Может, ты хочешь выпить вина? Я прикажу принести кратер[15].

– Вина я тоже не хочу.

– Как тебе будет угодно, повелитель. В честь твоей победы я приготовила тебе подарок. Негоже тебе, как простому кочевнику, подвязывать волосы кожаным ремешком. – Царица два раза хлопнула в ладоши, и вновь появилась невольница, неся на подносе золотой обруч.

– У меня не настолько длинная шея, чтобы носить две гривны, – рассмеялся Скил.

– Это не гривна. Персы называют ее диадемой. Их царь носит на голове тиару – знак царского достоинства, показывающий его превосходство над другими персами. Посмотри на диадему внимательно.

Подобно гривне, золотой обруч не был цельным и заканчивался застежками в виде грифонов. Но в отличие от гривны, он был плоским, и посередине имелась каплевидная пластинка, на которой была изображена богиня Табити, сидящая в кресле с зеркалом в руке, а рядом с ней – бородатый мужчина в одежде сколотов: в подпоясанной рубашке и узких штанах, внешне кого-то ему напомнивший.

– Точно такое изображение есть на моем перстне, который мне даровал царство, – негромко заметил Скил.

– Совершенно верно. Ты умеешь читать – прочитай с внутренней стороны.

Царь перевернул обруч и увидел надпись на эллинском языке: «ΒΑΣΙΛΕΩΣ ΣΚΥΛ».

– Имя следующего царя ты напишешь рядом со своим, и у глав родов не будет сомнений, кто унаследует после тебя царство сколотов. Этот золотой обруч будет твоим знаком царского достоинства.

– Может, ты даже знаешь имя моего наследника? – со скрытой угрозой в голосе спросил Скил.

– Знаю, ты его также знаешь, царь Скил. Я родила от тебя двух девочек, так что наследником по мужской линии остается Орик – твой брат. Ты перестал посещать меня ночами, и я уже не подарю тебе другого наследника. А ведь я – единственная царица. Не правда ли, царь Скил? Или ты забыл о клятве и у тебя уже есть на примете другая царица, более молодая? – Опия выжидающе уставилась на Скила.

– Я помню клятву, Опия. – В душе царя зрел гнев, но он не давал ему выхода.

Царица хлопнула в ладоши, вызвав невольницу.

– Принеси зеркало.

Невольница быстро вернулась с серебряным зеркалом и кратером с водой.

– Ты разрешишь мне надеть на твою голову мой подарок, царь Скил?

И царица, поправив волосы, сняла с головы царя кожаную повязку с золотой пластинкой, изображающей сову, и небрежно отбросила ее в сторону. Надев золотую диадему, Опия обмакнула серебряное зеркало в воду и протянула его Скилу.

– Вглядись в зеркало, мой царь. Ты видишь себя?

Затем она убрала зеркало и протянула ему золотую монету с его изображением. Тут Скил понял, что ему хотела сказать Опия. Он увидел себя в зеркале с золотой диадемой на голове, и на монете его лоб украшало подобие диадемы, хотя до сих пор это была лишь обычная кожаная повязка с золотой пластинкой посередине. Так его изобразил грек Антиох, отвечающий за чеканку монет в Никонии.

– Посмотри на дарик, – Опия протянула Скилу монету Дария I. – Здесь персидский царь изображен в виде лучника, и у него на голове царская тиара. А у тебя – царская диадема, которую ты передашь своему наследнику, а он – своему. Могущество царства – в наследственности власти!

Скил с удивлением посмотрел на Опию – ведь это были слова грека Эвнея! Выходит, она запомнила их.

– Ты доволен, царь Скил? Не отвергай мой подарок – этот золотой обруч поможет тебе укрепить царскую власть.

Скил, подумав, решил, что Опия права. Кожаная повязка более удобна, но этот золотой обруч и в самом деле будет выделять его среди других царей сколотов, особенно если он станет знаком наследственной царской власти. И не обязательно его все время носить – можно надевать лишь в торжественных случаях.

– Мне понравился твой подарок, Опия. Я принимаю его. – Скил поднялся, собираясь уйти.

– Ты не хочешь провести эту ночь со мной, Скил? – почти жалобно спросила Опия.

Скил на мгновение заколебался, но затем вспомнил о страстной ненасытной Ириде, которую надеялся увидеть в самом скором времени, и молча вышел из шатра.

Если бы он через минуту вернулся, то очень удивился бы перемене, происшедшей с царицей. Ее лицо исказила гримаса гнева, она бросила монету с изображением Скила на пол и стала топтать ее.

– Ненавижу! Какой же он глупец, хоть и царь! Я хотела подарить ему ночь и жизнь, а он выбрал смерть!

Успокоившись, она подозвала невольницу-служанку, которая все время находилась поблизости и которой она не опасалась, хотя та знала многие ее тайны. Фатима – так звали невольницу – была лишена языка много лет тому назад. Эта идея возникла у Опии очень давно, когда она наблюдала за дойкой кобыл, которую проводили специально ослепленные рабы. «Они не видят, что делают, и этим сохраняется тайна дойки, хотя было бы проще лишить их языка, чтобы они не смогли об этом рассказать». По ее велению у понравившейся ей юной невольницы был вырезан язык, и лишь после того она взяла ее к себе в услужение.

Дружба с верховным жрецом Матасием у нее возникла гораздо раньше, чем об этом узнал Скил, еще до его знакомства с Иридой. Опия очень переживала, что не может родить от Скила сына и что он все реже навещает ее ночами. Ее стал преследовать страх – она боялась, что Скил нарушит клятву и возьмет в жены наложницу, которая родит ему сына. Так поступил его отец Ариапиф, женившись на невольнице, матери Скила. Все это могло привести к тому, что Орик, ее сын, не унаследует после Скила верховную царскую власть, которая должна принадлежать ему по праву.

Узнав, что одна из наложниц Скила беременна, в то время как он находился в походе, Опия ночью тайно пришла к Матасию и попросила, чтобы тот заглянул в будущее – кто должен родиться?

Матасий недобро на нее посмотрел, памятуя, какова была ее роль в избрании Скила верховным царем, но ее просьбу исполнил. Опустившись на колени, он начал крутить между пальцами кору липы, удивительно быстро и ловко, одновременно выговаривая какие-то незнакомые слова. Неожиданно глаза у него закатились, и он замолк, словно окаменел. Опия терпеливо ожидала, пока энарей придет в себя и расскажет, что ему удалось увидеть в будущем. Наконец он открыл глаза и произнес:

– Невольница родит мальчика, но твоему сыну Орику не следует его опасаться. Хотя я думаю, что это тебя все равно не остановит. – Он бросил на женщину пронзительный взгляд, и ей показалось, что жрец читает ее мысли.

Поблагодарив, Опия ушла.

Несмотря на уверения жреца, она не стала испытывать судьбу и подослала к беременной невольнице безъязыкую Фатиму. Вскоре невольница умерла в страшных мучениях, а ее тело почернело.

После этого уже Матасий навестил Опию ночью.

– Трупный яд ехидны, которым наши воины смазывают стрелы, не очень годился для того, что ты сделала. Вот этот яд более подходит для таких целей – человек умирает, словно от лихорадки. – И энарей достал из-под одежды плотно закрытый маленький лекиф.

– Ты ошибаешься, жрец. Смерть ниспослана ей богами, а не мной, – гордо вскинулась царица.

– Бывает, боги доверяют делать свою работу людям.

И жрец сразу удалился, оставив ей сосуд с ядом. Еще несколько раз Опия приходила к Матасию, чтобы узнать, кто должен родиться у той или иной невольницы, на которую обратил внимание Скил, но всякий раз энарей видел, что будет девочка, и ни разу не ошибся.

Когда в жизни Скила появилась Ирида, Опия после долгих раздумий пришла к Матасию и попросила заглянуть в ее будущее.

– Прости меня, царица, но я уже знаю, что тебя ждет впереди. – Матасий холодно посмотрел на нее.

– Что ты можешь мне рассказать об этом, жрец?

– О твоем будущем? Ничего. Ты рано умрешь, и царицей станет чужеземка. У нее родится много детей, и Орик не будет верховным царем. Продолжить?

Опия вздрогнула – острая боль пронзила ей сердце, тело сразу обессилело, и она почувствовала, что не хватает воздуха.

– Человек не может противиться воле богов, выполнять их волю – его священная обязанность. – Жрец изобразил на лице подобие улыбки.

– Что ты этим хочешь сказать, жрец?

– Боги недовольны Скилом, а ты можешь изменить и свою судьбу, и судьбу Орика.

– Ты предлагаешь отравить Скила тем ядом, который ты мне дал? – зло вскинулась Опия. – Я не верю тебе и твоему пророчеству. Скил мне поклялся именем богов – и он не отступится от своего слова.

Опия подумала: «Лживый жрец, хочешь моими руками погубить Скила и, объявив отравительницей, тут же избавиться от меня».

Матасий внимательно на нее посмотрел, и его бородавчатое безволосое лицо напомнило Опии отвратительную жабу. Жрец после минутного размышления ответил ей:

– Ты знаешь, что я сказал правду, и времени на раздумья у тебя нет. Тебе не надо подсыпать яд Скилу – хотя так было бы надежнее… Мне достаточно получить ненадолго любую вещь царя, с которой он не расстается и носит на теле.

– Это невозможно, – заявила Опия.

– Ничего нет невозможного для человека, которого в скором времени ждет смерть. Хорошенько подумай, царица, и приходи. Однако не медли – Скил возвращается с победой из похода. – Жрец сразу же отвернулся от нее, словно она уже покинула его шатер, и ей пришлось уйти.

Опию охватила тревога – она поверила Матасию. Для того чтобы Скил, не нарушив клятву перед богами, получил новую царицу, она должна умереть. И Скил рано или поздно на это пойдет…

Взять что-либо из его одежды, а потом вернуть – невозможно, так как он сразу заподозрит неладное. Привлечь кого-нибудь из его слуг – опасно. А время идет, и неизвестно, что он предпримет, вернувшись из похода. Вот тогда у нее возникла идея с подарком – диадемой.

Золотой обруч, перед тем как подарить Скилу, Опия отнесла Матасию. Тот повертел его в руках и недоверчиво спросил:

– Ты уверена, что он будет его носить?

– Я найду для этого нужные слова, жрец. Делай свое дело, а я сделаю свое.

– Придешь завтра ночью – он будет готов.

– Это будет особый яд? – опасливо спросила Опия, не представляя, как можно отравить через вещь, а не через кровь.

– Нет. Проклятие действует не хуже яда, хоть и гораздо медленнее. Мы видимся с тобой в последний раз. Запомни – наши судьбы крепко связаны. После того как я сойду в Нижний мир, и тебе недолго быть в этом мире. Так что поспеши – мы еще можем повлиять на наши судьбы!

Теперь, после расправы Скила над Матасием и ночного разговора, Опия пожалела, что не прибегла к яду, – ведь еще неизвестно, когда сработает проклятие, наложенное жрецом. Она отыскала лекиф, некогда подаренный Матасием, решив пустить его в ход при следующей встрече со Скилом. Днем она узнала, что Скил уехал, желая посетить дальние кочевья, но не сомневалась, что тот поехал в Ольвию, на встречу с Иридой.