Читать книгу Проклятие скифов - Сергей Пономаренко - Страница 8

Затяжной дождь, ливший целую ночь и все утро, утих к полудню, и вскоре выглянуло солнышко. Василий не усидел в доме, отправился к раскопкам, хотя знал, что работы сегодня не будет – почва слишком пропиталась водой. Уже более трех месяцев он находился в научной экспедиции, организованной Киевским университетом святого Владимира, занимавшейся археологическими раскопками древнего поселения на территории Одесской губернии близ села Ямки.

Идея организовать археологическую экспедицию принадлежала ординарному профессору истории Владиславу Филипповичу Ольшанскому, который подбил на это дело двух младших преподавателей и наиболее ответственных студентов, не зараженных духом политиканства и митингов. Владислав Филиппович считал, что настоящий ученый-историк должен быть обязательно человеком аполитичным и заниматься только своим делом, иначе в исторической науке можно наломать дров. Подобное кредо не помешало ему отправиться к бывшему, «опальному», профессору истории, а ныне председателю Центральной Рады, Михаилу Сергеевичу Грушевскому просить помощи в финансировании экспедиции. Произошедшие затем быстрые смены власти в Киеве, сопровождавшиеся пальбой и артиллерийским обстрелом города, не убавили оптимизма Владислава Филипповича, считавшего, что все это временно, и когда в марте войска Центральной Рады вернулись обратно, вновь напомнил Михаилу Сергеевичу о задуманной экспедиции. Уважаемый историк не выдержал натиска коллеги, хотя его занимали более важные проблемы государственного масштаба, и наилучшим образом отрекомендовал эту затею главе правительства Всеволоду Голубовичу, пообещавшему в течение месяца-двух найти средства для экспедиции. Окрыленный Владислав Филиппович тут же добился кое-каких денег от университета, и в середине апреля экспедиция отправилась в путь. Сам профессор пока остался в городе, мудро посчитав, что вопрос финансирования нужно решать до победного конца, а для этого было необходимо его личное участие.

Временно руководителем экспедиции он назначил младшего преподавателя Василия Добрынина – человека надежного, исполнительного и хозяйственного, хотя особого таланта в исторической науке не проявившего. В помощники ему определили младшего преподавателя Корицина Николая, недавнего студента.

Выбор профессора оказался верным – Василий рьяно взялся за работу, нашел в селе дешевое жилье и организовал пропитание для членов экспедиции – эти места были ему знакомы еще по экспедиции прошлого лета. Работали с раннего утра и дотемна, Василий все находки складировал у себя, дотошно описывал их в полевом журнале, помня крылатое выражение профессора: «В исторической науке мелочей не бывает!» Кроме того, он зорко следил, чтобы студенты не баловали и с местными красавицами амуры не крутили.

Несмотря на уверения старого профессора, напутствовавшего Василия перед отъездом, что наука – это одно, а политика – совсем другое, и если на это другое не обращать внимания, то жизнь будет протекать без изменений, в прежнем русле, вскоре оказалось, что это не так. В село явилась немецкая карательная команда во главе с прямым как палка обер-лейтенантом. Офицер грозно поигрывал стеком, то и дело трогая усики с загнутыми кончиками «а-ля Вильгельм», словно проверяя, на месте ли они. Целью германцев было восстановление попранной справедливости: несмотря на демократический Декрет о земле правительства УНР, вернуть оную (землю) прежним хозяевам – помещикам. А чтобы это требование лучше поняли, объяснили доходчиво – выпороли самых горластых и тех, у кого в хате нашли вещи из разграбленного имения, то есть всех без исключения мужиков. После этого мужики с облегчением перекрестились – «пронесло!», так как в соседнем селе пару заводил без лишних разбирательств вздернули на деревьях. Прижимистые германцы даже виселиц не стали строить для таких смутьянов.

В Ямках обошлось без смертоубийства благодаря заступничеству местного помещика Радисного, человека просвещенного и либерального, но не до такой степени, чтобы полностью простить селян за разграбление поместья.

Офицер дотошно проверил у Василия документы на раскопки и потребовал предъявить ему находки, с помощью переводчика придирчиво сверив их с записями в полевом журнале. Глиняные черепки, изъеденные ржавчиной мечи и наконечники стрел его разочаровали, и он, презрительно обозвав Василия свиньей, несмотря на то что тот был весьма тощ, хотя и ростом с каланчу, удалился, ничего не взяв. Василий только тогда спокойно перевел дух, так как гнева профессора боялся больше, чем немецких шомполов. После ухода германцев крестьяне втихую переговорили между собой, пожалев, что раньше не догадались имение сжечь, а либерального помещика утопить в пруду, – тогда бы и землю некому было возвращать. Но теперь делать этого было нельзя – германец больно лют. Потеря земли озлобила крестьян, и они стали недобро поглядывать на археологов из Киева, то и дело вызывая их на политические словесные баталии, а потом взвинтили цены на продукты и за работу, когда требовалась их помощь.

Василий ввел для членов экспедиции жесткий режим экономии, и тут подоспело сообщение о том, что немцы разогнали Центральную Раду, а нескольких бывших министров будут даже судить.

Несмотря на оптимизм Василия и уговоры, сразу несколько студентов отправились домой, а к исходу второго месяца в экспедиции осталось двое – Василий и его помощник Николай. Последнее письмо от профессора было получено месяц назад, тот сообщил, что есть надежда получить деньги от правительства Скоропадского, поэтому ни в коем случае не сворачивать работы, а он, как только утрясет финансовые вопросы, незамедлительно приедет. При всем своем желании Василий не мог покинуть раскопки, так как отвечал за множество привезенного с собой инвентаря, а вдвоем доставить его обратно было невозможно, да и денег на это не было. Василий и Николай продолжали ходить на раскопки, но уже особо не старались, понимая бесполезность своих усилий и ощущая грозное дыхание наступившего времени перемен. Теперь они в полной мере смогли оценить мудрость высказывания древнего китайского мудреца: «Нет ничего хуже, чем жить во времена перемен».

Местные крестьяне, люди практичные и интуитивно мудрые, снова изменили к ним свое отношение, оставив враждебность и перейдя на ехидство и насмешки, будто перед ними были юродивые. Порой они развлекались тем, что приходили на раскопки и, присев на корточки и закурив самокрутку самосада, в клубах вонючего дыма мудрствовали обо всем на свете, пока красные от злости, но молчавшие Василий и Николай упражнялись с лопатами. Особенно в этом усердствовал Тимоха – хозяин дома, где они квартировали, с легкой руки которого их прозвали «ерологами». Тимоха был невысоким костлявым мужичком с побитым оспой лицом и необыкновенно мощным голосом как для такого неказистого тела. В отместку археологи прозвали его Шаляпиным, на что тот чрезвычайно обиделся, несмотря на то что сравнение со знаменитым басом России должно было бы ему польстить.

Однажды археологов накрыл весенний ливень – и не дождь, и не град, а что-то среднее. Чертыхаясь, мокрые, они добежали до натянутого между деревьями брезента и спрятались. Желания продолжать работу у них не было, они мечтали поскорее оказаться в доме и для начала выпить по стопке самогонки из наполовину полной бутылки, недавно купленной у Тимохи по баснословной цене. Когда закончился дождь, они вернулись на место раскопок и собрали лопаты, кисточки, совочки, сняли спасительный брезент, пропитавшийся влагой и поэтому плохо сматывающийся в рулон, сразу многократно утяжелившийся. Оставлять здесь ничего было нельзя, так как крайне хозяйственные крестьяне любой вещи нашли бы применение.

Василий захотел сходить по малой нужде и, так как был человеком интеллигентным, решил для этого использовать дальний прошлогодний ров, заброшенный ввиду бесперспективности. Только он стал на край траншеи, готовясь спрыгнуть вниз, как влажный грунт мягко поехал под ним, и не успел он сообразить что к чему, как оказался внизу, пребольно уткнувшись носом в противоположную глинистую стенку. Чертыхаясь и кляня себя за свою воспитанность некультурными словами, Василий попытался привести в порядок выпачканную глиной одежду, что в таких условиях было делом невозможным. И тут он заметил, что вызванный им оползень приоткрыл край известковой плиты. Почувствовав, как участилось биение сердца в ожидании чуда находки, он позвал Николая, и вдвоем они углубили яму и расчистили плиту. Теперь уже не было никаких сомнений: перед ними какое-то сооружение, сложенное из неровных известковых плит, похоже, очень древнее.

Находка их чрезвычайно заинтриговала, и когда стемнело, они остались здесь ночевать. Опять развесив между деревьями брезент, они полночи просидели у костра.

На рассвете вновь принялись за работу, не чувствуя усталости, горя желанием поскорее узнать, что скрыто за этими плитами. К полудню им удалось расчистить сооружение настолько, что они даже попытались сдвинуть верхнюю плиту и заглянуть внутрь, правда, безрезультатно.

Тут пришел Тимоха, обеспокоенный ночным отсутствием постояльцев, которые вносили некое разнообразие в его жизнь хотя бы своей, по его мнению, недоумковатостью. Увидев, что откопали «ерологи», он крайне заинтересовался находкой, забыв об ожидающих его дома делах. Попытки археологов отвязаться от непрошеного свидетеля не увенчались успехом, Тимоха даже предложил свою помощь бесплатно. Поразмыслив, археологи поняли, что Тимоху домой лучше не отправлять, иначе сюда вскоре прибежит половина села, а вслед за ней и другая. Тимоху загрузили земляными работами, а Николай сам сходил за керосиновой лампой. Когда он вернулся, они общими усилиями сдвинули плиту, и Василий, на правах первооткрывателя, проник внутрь. Через мгновение из подземелья раздался вопль, от которого у Николая и Тимохи застыла кровь в жилах. Они уже собирались прийти Василию на помощь, решив, что он обнаружил там нечто ужасное, когда показался он сам, сияющий, и торжествующе произнес:

– Это погребение воина! И похоже, что скифа!

При свете лампы Василий обнаружил в подземелье человеческий скелет, среди костей которого было разбросано множество золотых бляшек со звериными ликами, видимо ранее украшавших его одежду, истлевшую за такое длительное время. На черепе чудом держалась царская диадема с каплевидной пластинкой посредине, на которой было что-то изображено. На шейных позвонках лежала массивная золотая гривна, на костях рук – золотые браслеты, фаланги пальцев украшали кольца и перстни. Рукоятка меча, по форме акинака, была отделана золотом, как и потир со стрелами. У изголовья находились два погребальных золотых сосуда-ритона и чаши. Плечевые кости воина были раздроблены, и это указывало на смерть от страшной силы удара. Несмотря на обилие золота, что свидетельствовало о высоком статусе покойного, Василий сразу почувствовал, что здесь что-то не так. Украшения и вооружение были подобны царским, но захоронение очень отличалось от царского своей скромностью и, видимо, поспешностью при погребении. Электровые диадемы попадались в скифских захоронениях, но в основном они были частью украшения женского головного убора, а эта изготовлена из чистого золота, весила не менее двух фунтов и принадлежала явно мужчине, судя по остаткам убранства, оружию и более мощным костям скелета. Не сопровождали этого воина в Нижний мир невольницы, телохранители; погребальных предметов, должных служить ему в подземном мире, было очень мало; не был насыпан поверх могилы земляной холм. Все указывало на то, что хоронили этого скифа тайно и поспешно, хотя было известно, что даже тело простого кочевника-номада на протяжении сорока дней родственники возили по всем скифским селениям, а в могилу к нему клали множество необходимых в Ином мире предметов. В боковой нише обнаружили лишь череп лошади с золотыми украшениями, оставшимися от истлевшей уздечки.

Василий пришел к выводу, что этот скиф занимал важное место в иерархии скифского царства, но затем в силу каких-то обстоятельств, возможно, борьбы за власть, был убит и тайно похоронен близкими друзьями или родственниками, которые не смогли в полной мере совершить погребальный обряд. На пластинке диадемы был изображен бородатый мужчина, стоящий в просительной позе перед сидящей женщиной с зеркалом в руке. С внутренней стороны диадемы они увидели надписи на древнегреческом, и Василий прочитал:

– Базилевс Скил, Агаст.

– Василий Иванович, это тайное захоронение скифского царя Скила, о котором упоминал Геродот, – заулыбался Николай. – Его убили сами скифы, поэтому его похоронили тайно, без почестей.

– Так, да не так, – покачал головой Василий. – Согласно Геродоту, царю Скилу отрубили голову, а у этого скифа она на месте. Скорее это один из последующих неудачливых претендентов на царскую власть. Скила убил Октамасад, он и взял в свои руки царскую власть. О последующих царях вплоть до знаменитого Атея почти ничего не известно. Есть только доказательства царствования Орика, но ничего не ведомо о периоде его правления. Возможно, это захоронение связано со вторым именем – Агаст, но мы не знаем, кто он такой.

– Возможно, Геродот ошибся, описывая способ убийства Скила. Ведь он о тех событиях двадцатилетней давности знал только по рассказам, – неуверенно предположил Николай, не в силах расстаться с собственной версией.

А у Василия радость открытия заслонила тревога – время было неспокойное. Ему вспомнился германский офицер, бесцеремонно роющийся в археологических находках и сверяющий их перечень с записями в журнале. Василий не сомневался: если бы офицер в прошлый раз обнаружил, на его взгляд, что-либо ценное, то незамедлительно забрал бы себе. А тут столько золотых и серебряных изделий! Он не стал вносить перечень найденных предметов в полевой журнал, а все это записал на отдельных листах.

С Тимохой археологи заключили соглашение, что тот за оговоренное вознаграждение в ночное время обязуется охранять найденную могилу скифа, чтобы там никто не похозяйничал.

– А чего? Бердана у меня есть – пусть кто-либо только попробует туда сунуться! – воинственно заявил он.

За три дня археологи полностью обследовали захоронение, сделали зарисовки на листах – что, где и в каком положении находилось, забрали оттуда все предметы, оставив лишь скелет скифа. Несмотря на попытки сохранить находку в тайне, весть о золоте скифов облетела село, и теперь вокруг раскопок крутилось множество людей – детвора и мужики. Они уже не насмехались, а молча, с горящими глазами наблюдали за работой археологов. Столь пристальное внимание к их работе археологам не понравилось, и теперь на раскопки они отправлялись по очереди, в компании с Тимохой. Другой в это время, запершись в доме с берданкой хозяина, охранял найденные сокровища и делал их опись.

– Ой, не нравится мне все это, Василий Иванович! – сказал как-то вечером Николай, вернувшись с раскопок. – Надо бы профессору сообщить о найденном могильнике, чтобы он незамедлительно приехал, а то тревожно на душе. Хорошо, что мы находимся в глубинке – народ здесь относительно спокойный, особенно после проведенной германцами экзекуции. Но плохо то, что телеграф есть только на станции, до которой верст тридцать будет. Правда, посылать телеграмму опасно – возле железной дороги болтается много вооруженного люду, у которого неизвестно что на уме. Если узнают про золото, то берданка Тимохи не поможет.

– Верно говоришь, Николай. Я тоже думал об этом. Наверное, собирайся и завтра же отправляйся к профессору в Киев, а мы с Тимохой будем здесь охранять находки.

Этим утром Николай должен был отправиться в путь, но из-за затянувшейся непогоды пришлось отложить отъезд, и как только дождь прекратился, Василий упросил его еще ненадолго задержаться, пока он сходит на раскопки. Неожиданная находка захоронения скифа вселила в Василия уверенность, что подобное чудо может повториться. Теперь, после дождя, он с особой тщательностью обследовал раскопки в надежде обнаружить под землей нечто не менее ценное. Он уже преодолел большую часть пути, когда услышал позади топот копыт и, обернувшись, увидел всадника, скачущего галопом со стороны села. Плохое предчувствие кольнуло его сердце, и он остановился в ожидании. Когда всадник приблизился, Василий узнал его – это был озорной сынишка соседей Федька, ловко удерживающийся на лошади без седла.

– Агов, дядько Василий! Мне дядька Тимофей велел передать вам, чтобы вы срочно шли назад – он хочет вам сообщить что-то очень важное.

Василий бросил взгляд в направлении раскопок – до них оставалось совсем немного.

– Хорошо, Федя. Я скоро вернусь и зайду к нему.

– Он велел, чтобы вы как можно скорее пришли к нему. Даже дал Вороного, – мальчишка нежно погладил лошадь по шее, – чтобы я вас привез.

Василий вздохнул – видно, в самом деле произошло нечто очень важное, раз уж Тимоха прислал к нему мальчишку на своей лошади. Вот только Василий никогда верхом не ездил, а тут еще предстояло трястись на лошади без седла и стремян – и он вздохнул еще тяжче, посмотрев на хрипевшую, нетерпеливо перебиравшую на месте тонкими жилистыми ногами лошадь, которая испуганно косила на него темным глазом.

Парнишка, поняв, что этот чудной «еролог» боится ехать верхом, рассмеялся:

– Да не бойтесь, дядька Василий! Сзади садитесь и держитесь за меня крепко – вмиг домчу.

Василию стало стыдно за свой страх, и он неуклюже, с помощью парнишки вскарабкался на лошадь. Ему сразу показалось, что земля находится далеко внизу, а его положение крайне неустойчивое, несмотря на то что он сжимал ногами теплые бока лошади и буквально слился с худеньким телом парнишки, обхватив его обеими руками.

– Дядька, вы только не задушите меня своими ручищами, – пошутил мальчишка и озорно, звонко крикнув, пустил лошадь вскачь.

В голове у Василия закружилось, его мотало в разные стороны, и он мог в любой момент рухнуть вниз, на стремительно двигающуюся землю, словно магнит, притягивающую к себе. Его сердце обрывалось от ужаса, и он попробовал закрыть глаза, но стало еще страшнее. Уже ничего не соображая, он закричал в панике на ухо мальчишке:

– Немедленно останови!

Видно, в его голосе было нечто такое, что заставило мальчишку тут же выполнить не то просьбу, не то приказ.

Василий незамедлительно сполз с лошади, ему было очень плохо – внутри все переворачивалось, и земля, казалось, уплывала из-под ног, а еще он почувствовал, что набил зад. Даже собственные ноги стояли как-то нетвердо, раскорякой.

– Я лучше пешком пойду, – заявил он Федьке, с насмешкой наблюдавшему за неуверенными движениями «еролога».

– Как хотите, дядька, – обрадовался парнишка, оставшись без неловкого попутчика, с которым не почувствуешь настоящей быстрой езды, когда жесткий ветер в лицо, а сердце замирает от восторга и пьянящей крови.

И он умчался вперед.

Только минут через десять Василий немного пришел в себя. Степь оборвалась за лесополосой, дальше уже пошли поля и стали видны хатки-мазанки с аккуратно выбеленными стенами.

Войдя в село, Василий ощутил, что к нему вернулась тревога – улочки были безлюдны. Впрочем, это было объяснимо: в светлое время дня его жители праздно не шатались, а занимались работой. Но не было видно ни стаек малолетней ребятни, обычно вихрем проносившихся с одного конца улицы в другой и в мгновение наполнявших пространство весельем своих голосов, ни древних немощных старушек, греющихся на солнышке возле своих дворов. Вокруг стояла необычная тишина, ее нарушил лишь лай пса-пустобреха, который тут же испуганно замолк.

Василий поспешил к Николаю и там застал Тимоху. Николай возился с двумя огромными странными баулами, и только присмотревшись, Василий понял, что это скатанные одеяла, обвязанные веревками. Николай недовольно оглянулся на вошедшего:

– Некстати ты надумал гулять пешком, Василий Иванович. Время сейчас дорого – возможно, даже дороже наших находок. – И он кивнул на баулы.

– Что случилось? – Василию не понравилось, что помощник ему выговаривает, ведь все же он был начальником экспедиции.

– Бандиты ночью объявились в имении помещика Куропатова, что верстах в двадцати отсюда. Похоже, это шайка солдат– дезертиров, их человек десять. Ограбили господский дом, но в село не сунулись. Не исключено, что они могут узнать о наших находках и, не ровен час, явятся сюда. Мужики на всякий случай готовят отряд самообороны, их человек семь– восемь, вооруженных допотопными охотничьими ружьями и берданками. Сам понимаешь, они не смогут противостоять обученным солдатам, хоть и дезертирам, да еще с трехлинейками. Мужики на сходе порешили, что обороняться они будут лишь в крайнем случае – если нападут на сельчан. Так что если бандиты придут к нам, никто нас не защитит. Правда, Тимоха?

Тимоха виновато отвел глаза в сторону, горестно крякнул, но все же сказал:

– Моя бердана против этих бандюг – ровно рогатка против волка. Да и девки у меня совсем еще малолетки, а я хочу дожить и погулять на их свадьбе. Сбегать вам надо отсюда, да как можно скорее. Вон я Вороного уже заложил – отвезу вас на станцию.

– Мы же не сможем увезти с собой все! Оборудование экспедиции, столько находок – это просто невозможно! – категорически заявил Василий.

– Мы с собой возьмем лишь те предметы, которые нашли в могиле скифа. Остальное оставим Тимохе – он сбережет их до нашего приезда, тогда мы с ним и рассчитаемся, – так же твердо сказал Николай и уже мягче добавил: – Пойми, Василий Иванович, иного выхода у нас нет, и времени тоже нет. Тимоха повезет нас на станцию не прямой дорогой, а в обход – это верст на десять дальше будет, но и безопаснее – если вдруг бандиты в погоню за нами кинутся.

– А если они сюда не придут? – упорствовал Василий, хотя понимал, что Николай прав.

– В таком случае мы ничего не потеряем, но вот если останемся, а бандиты здесь появятся, то потеряем все. Вещи я уже собрал, надо отправляться в путь.

– Хорошо, Николай, – нехотя согласился Василий. – Пусть будет по-твоему! – последняя фраза у него неожиданно прозвучала несколько зловеще, словно он предостерегал своего напарника.

Приняв окончательное решение об отъезде, они совместными усилиями закончили сборы и тронулись в путь на дребезжащей телеге, которую уныло тянул Вороной. Василию вспомнилось, как совсем недавно этот конь вихрем мчался по степи, унося на себе вихрастого мальчишку, а теперь он еле плелся, то и дело понукаемый Тимохой. Ему было жаль уезжать отсюда, и хотя он прожил здесь всего несколько месяцев, казалось, что они растянулись и заполонили всю его жизнь. Василия совсем не тянуло в строгие стены университета, где требовалось ходить в мундире преподавателя с жестким стоячим воротничком, постоянно натиравшим шею. Зная суровый нрав профессора, Василий не сомневался, что тот раскритикует все его действия в экспедиции, разве что находка богатого скифского захоронения заставит расщедриться на скупую похвалу.

Ну и пусть, профессор сгоряча отчитает, а затем успокоится. Все лишь суета сует. Главное в том, что этой находкой он уже внес свое имя в анналы исторической науки на вечные времена, а в дальнейшем будет написана не одна научная монография со ссылками на найденные им предметы и само захоронение. Вокруг этого возникнет множество предположений, будут вестись горячие научные дискуссии. Одной из обсуждаемых гипотез будет его собственная – о том, что эта диадема является короной скифских царей. Видимо, Агаст – это один из скифских царей, правивших после Октамасада, и он использовал диадему Скила в качестве царской регалии, но его тоже постигла трагическая участь. Он явно погиб не от руки внешних врагов, а в результате внутренней смуты, из-за чего был похоронен тайно. Эту гипотезу нужно не спеша, взвешенно обосновать, а уже затем вынести на суд научного мира. То, что на диадеме нет имени Октамасада, следующего после Скила царя, указывает на то, что его царствование было непродолжительным, а смерть внезапной. Возможно, в царстве скифов это был период смут и борьбы за власть. Работы предстояло много – ой как много! Но это было то, о чем он раньше даже не мог мечтать. Судьба ему благоволила, и нельзя было упустить этот шанс, который дается небесами, а претворяется в жизнь упорным человеческим трудом.

Вечерами, закрывшись в своей комнате, разложив золотые предметы из скифского захоронения, они устраивали горячие споры, и однажды Василий озвучил свое предположение в отношении диадемы. Николай сразу бросился в атаку, пытаясь разнести его в пух и прах, и даже вспомнил о лжекороне скифского царя Сайтаферна. Когда слов не хватило, Николай надел на себя диадему и спросил:

– От того, что надел ее, я не стал царем, так и Агаст мог быть не царем, а тайным сторонником убитого Скила, сберегшим этот обруч в память о нем. У скифов не было короны и быть не могло!

У Василия даже дыхание перехватило от такого кощунственного отношения к древнему предмету. Он заорал:

– Немедленно снимите и больше не позволяйте себе этого! Имейте к древним предметам уважение, Николай! Этой диадеме две с половиной тысячи лет, а вы с ней обращаетесь, как модница со шляпкой!

Оробевший Николай послушно снял диадему и остаток вечера промолчал. Василий счел это переживаниями из-за своей провинности. После той посиделки Василий запретил Николаю без надобности трогать найденные золотые предметы, и теперь вечерами они больше занимались чаепитием и беседами, далекими от археологии.

Николай, осматриваясь, вертел головой, словно она была на шарнирах. Особенно часто он оборачивался назад и всякий раз убеждался, что позади все тихо, но успокаивался ненадолго. Внутри у него уже давно зрело недовольство Василием, своим начальником. Разве можно быть настолько близоруким, чтобы не замечать, что творится вокруг? Василий ему напоминал страуса, который, как известно, в случае опасности прячет голову в песок, и таким песком Василий сделал для себя науку. Те известия, которые доходили до Ямок, были подобны просто крику о том, что в стране царит хаос, все больше разрастающийся и готовый вскоре поглотить ее всю. Была бы его воля, он давно последовал бы примеру студентов, да хорошо знал характер профессора и боялся из-за этого потерять в это смутное время работу преподавателя, с трудом им полученную.

Родом Николай был из Василькова, родители не имели средств на его обучение, и только настойчивость и усердие помогли ему получить университетское образование и даже остаться здесь в качестве младшего преподавателя.

Особой радости от открытия захоронения скифа он не ощутил, так как знал, что все полагающиеся лавры достанутся профессору и Василию как руководителям экспедиции, а его доля – это лишь мозоли и тяжкий труд – перелопачивание многих тонн земли. Ко всему прочему, найденное золото грозило многими бедами в столь тревожное время. Он уже ругал себя за то, что убедил отвезти ценные находки профессору. Было бы гораздо спокойнее одному отправиться в дорогу налегке, как предполагалось по первоначальному плану, а Василия оставить охранять скифское золото. Ведь ему самому от этого золота никакой радости, а только смертельная опасность. Но в глубине души он понимал, что ни за что так не поступит с Василием, с которым за это время сблизился и испытывал к нему дружеские чувства, несмотря на то что тот при каждом случае принимал начальственную позу. И было еще нечто непонятное, недавно произошедшее с ним, вызывающее у Николая и страх и восторг.

Когда во время спора он надел на голову золотую диадему, то вдруг весь мир стал другим. Он смотрел на покрасневшее от злости лицо Василия, отчитывавшего его, и каким-то внутренним взором одновременно увидел множество всадников, несущихся по степи, и от топота их копыт содрогалась земля. Это было необычно, совсем не так, как в синематографе. Он слышал ужасающий звук, сопровождавший их движение, видел экипировку воинов до мельчайших деталей, даже улавливал вонь от разложившихся частей тел – рук и голов, которые это воинство несло на шестах вместо стягов. Один вид этого грозного войска вызвал у него смертельный ужас, а затем все исчезло и до сознания с трудом дошли слова Василия.

После Николай долго раздумывал над происшедшим с ним, но удержался и не поделился этим с Василием. Утром, только Василий отправился на раскопки, он достал диадему и надел ее на голову, но видения, как в прошлый раз, его не посетили. Вскоре пришел Тимоха и рассказал о бандитах.

Николай стал спешно упаковывать золото из захоронения, но не смог положить туда золотую диадему. Она его манила не своей исторической или материальной ценностью, а чудом удивительного видения, которое ему вновь хотелось пережить. Золотую диадему он спрятал на себе, под рубахой, припеленав ее к телу льняным полотенцем, сразу от этого пополнев. Это не было кражей, в таком случае он взял бы себе больше золотых предметов. Николай ощущал приятную тяжесть золотого обруча, и это вызывало в нем необычное чувство сродни возбуждению от прикосновения к обнаженной женщине. И как с любимой женщиной, он уже не мог расстаться с древней диадемой.

Без сомнений, Василий, как только они окажутся в безопасном месте, сразу обнаружит пропажу самой ценной находки, но последствия этого проступка Николая не волновали. Важно было то, что диадема у него, и он ее никому не отдаст, даже если от этого будет зависеть его жизнь. Как поступит в дальнейшем, когда они приедут в Киев, Николай не загадывал. Он без сожаления расстанется с должностью младшего преподавателя и научной карьерой, рассчитывая взамен получить нечто более важное. Что именно? Этого он и сам не знал, но был уверен, что не пропадет в раскручивающемся водовороте революционной неразберихи.

Свой проступок Николай не отнес к проискам лукавого, так и норовившего подтолкнуть христианина к нарушению Божьих заповедей, а воспринял его как некое озарение.

Тимоха то и дело подгонял Вороного, спеша доставить «ерологов» на железнодорожную станцию, хотя понимал, что туда они смогут добраться лишь затемно – уж слишком поздно выехали. Как ни крути, а придется на станции ночь коротать, чтобы не ехать по темноте обратно. По уму было бы поехать на станцию утром, пораньше, но известие о появлении бандитов в соседнем селе и чувство ответственности за своих постояльцев, к которым он привязался, вынудили его отправиться в дорогу в столь неурочное время. Эти «ерологи» хоть и блаженные от своей учености, но добрые христиане. С собой он захватил берданку, которая могла послужить защитой лишь от дикого зверя – за годы войны расплодилось волчье племя, – но не от вооруженных бандитов.

Узкая грунтовая дорога, закончив петлять среди ухоженных крестьянских полей, вышла на просторы степи и тут же затерялась. Движение телеги сразу замедлилось, а тряска усилилась. Василий соскочил с телеги, чей дребезг не давал ему сосредоточиться, и пошел рядом. Ему тут же стало спокойнее, но идти по неровной почве быстрым шагом было нелегко, и мысли, вместо того чтобы вернуться к задуманной статье о найденном скифском захоронении, перескочили на древних кочевников вообще. Этому способствовала широко раскинувшаяся дикая ковыльная степь, которая, казалось, не имела конца-края, степь с множеством укромных балок, оврагов и небольших возвышенностей, называемых здесь Могилами.

А если это народное название правильно передает их суть? Может, не только в рукотворных курганах надо искать следы прошлого, но и в них? Сколько тайн и будущих находок хранит степь, ожидая своего исследователя! Василию было жаль, что с каждым годом дикая степь, беспощадно распахиваемая человеком, катастрофически уменьшается, и не факт, что будущие находки попадут в руки археологов, а не людей несведущих и ценящих лишь драгоценные металлы, из которых они сделаны, все прочее безжалостно уничтожающих. Может, пройдет не так много времени, и Дикое поле в первозданной красе можно будет увидеть только на заднем дворе Екатеринославского краеведческого музея, о чем позаботился профессор Дмитрий Яворницкий. И перед затуманенным взглядом Василия просторы степи ожили – по ним начали нестись на небольших, но очень выносливых лошадях грозные бородатые всадники в остроконечных кожаных шапках, вооруженные копьями и короткими мечами, несравненные стрелки из лука, использующие для вытирания рук скальпы врагов.

– Всадники! – ворвался в его фантазии испуганный голос Николая. – Нас догоняют!

– Кто – скифы?! – радостно воскликнул Василий, еще не вернувшийся из мира грез в действительность.

– Боюсь, что вы правы, – скифы, но только современные. – Голос у Николая дрогнул – его страхи материализовались в реальность, и у него было такое чувство, как будто он сам в этом виноват.

Василий насчитал семь точек, быстро увеличивающихся в размерах.

– Э-эх! – только и сказал Тимоха, оглянувшись, и скомандовал: – Садись, еролог! Авось Бог поможет и не даст пропасть христианским душам!

– Может, это не бандиты? – с надеждой спросил Василий, но на телегу залез.

Тимоха прошелся кнутом по спине Вороного, тот с укором обернулся, но ходу прибавил. Явно не приспособленная для быстрой езды телега качалась из стороны в сторону, подпрыгивала, иногда на ухабах угрожающе наклоняясь, так что пассажирам приходилось крепко держаться, чтобы не выпасть. Несмотря на все старания Тимохи, грозные пощелкивания кнутом, усилия Вороного на пределе возможного, расстояние между ними и всадниками быстро сокращалось, но впереди уже показалась лесопосадка, за которой начинались огороды, а дальше виднелись жилые постройки, приютившиеся возле самой станции. Тимоха слышал, что там находится карательный отряд германцев, прибывший туда для наведения порядка после проведенной рабочими стачки. Те заблокировали паровозное депо сброшенным с рельсов паровозом, так что эшелоны с зерном и скотом не могли отправиться в Германию. Тимоха с удовлетворением отметил, что они успевают достичь станции раньше, чем…

Колесо телеги попало в глубокую яму, непонятно как здесь оказавшуюся – может, кабан ее вырыл, ища поживу? Как бы то ни было, а резвая езда по ухабам до добра не довела, телега, вдруг дернувшись, резко остановилась и накренилась влево. Василий и Николай в одно мгновение кубарем слетели с повозки на землю, но не ушиблись.

– Чего разлеглись?! – налетел на них коршуном Тимоха. – Скорее подымайте телегу – будем колесо ставить!

Колесо они поставили быстро благодаря умелым рукам и командам Тимохи, но когда вновь отправились в путь, всадники были уже совсем близко, и их внешний вид отмел еще оставшиеся сомнения в том, что это бандиты.

Шестеро из них были в полевой форме, а пятый, явно моряк, – в бушлате, на его голове непонятным образом держалась бескозырка с развевающимися ленточками. Кто-то из них выстрелил, и мимо беглецов просвистела пуля.