Читать книгу Прощание с империей - Сергей Псарев, Сергей Псарёв - Страница 19

Сердце Николая сжималось, когда под сочно щёлкающие звуки машинки на пол скатывались его тёмные волосы. Он словно менял свою кожу и становился другим. Теперь из зеркала на него смотрел незнакомый юнец, с круглой головой и большими оттопыренными ушами…

Это был самый крутой поворот в его судьбе. Ещё недавно они с друзьями беззаботно подметали приморские бульвары расклешёнными брюками и гордо носили прически в стиле своих кумиров из далёкого Ливерпуля. Кто же тогда мог подумать, что они надолго свяжут свою судьбу с армией? Барков и сейчас хорошо помнил, как однажды, тёплым июльским вечером, они вместе сели в плацкартный вагон и отправились в Ростов-на-Дону поступать в военное училище. Их было тогда шестеро. Его попутчики говорили какие-то умные и важные слова о профессии офицера, о своём патриотическом долге. Николай ничего этого про себя не чувствовал. Ему даже стало неловко, что в кругу таких достойных людей он занял чужое место. «Если кто-нибудь из нас и поступит, то это, точно, буду не я», – решил он. У него получалась увеселительная ознакомительная прогулка перед осенним призывом в армию. Самое удивительное, что из всей этой компании в училище тогда поступил только он один.

Отбор кандидатов в Ростовское военное училище походил на многоуровневое сито, где собирали благородный металл и отбрасывали пустую, ненужную породу. Баркову запомнилось заполнение первой в его жизни анкеты. Объяснимо, что можно было не знать о своих родственниках, вынужденно оказавшихся на оккупированной территории, в плену или за где-то границей. В любом случае писать об этом в анкету не стоило. Совсем не важно, что таких людей тогда было почти половина населения страны. Выходило, что всем им почему-то не доверяли. Училище готовило офицеров для Ракетных войск стратегического назначения. Для службы на таких режимных объектах анкета должна была быть абсолютно чистой. Значит, кому-то из них следовало отказаться от части своей биографии. Многие из кандидатов принимали такие правила игры, писали туда, чего было нужно. Это, как договор с государством, жить по предложенному им стандарту.

Вступительные экзамены Николай сдал довольно легко, набрав нужный для прохождения конкурсный балл. Неприятности случились позже, когда Барков их совсем не ждал, на отборе кандидатов по состоянию здоровья – военно-врачебной комиссии. До этого он без малейших проблем проходил такие проверки в своём родном городе и краевом центре. Николай засыпался в самом последнем медицинском кабинете, у врача-терапевта. По-видимому, от волнения артериальное давление у него резко скакнуло вверх. «Как же вы кроссы бегать будете в училище, молодой человек?» – спросила у него врач, пожилая женщина. Николай принялся объяснять, что он занимался лёгкой атлетикой, и повышенные физические нагрузки ему помехой в училище не станут. Врач не сделала никаких записей в медицинской карте и предложила ему успокоиться, а потом зайти в кабинет ещё раз.

Нужно сказать, что сдача экзаменов и медкомиссия тогда проходили в летних лагерях на берегу Дона. Быстро оценив обстановку, Николай решил приводить себя в порядок в водах Тихого Дона. Полежав там с полчаса, синий и дрожащий от холода, он снова явился в кабинет врача. Осмотр показал, что давление у него упало, а пульс почти не прощупывался, как у утонувшего человека.

– Вы так сильно хотите поступить в военное училище?

– Обратной дороги у меня нет, доктор. Лучше опять в воду. Домой я, точно, уже не поеду…

Терапевт рассмеялась и, махнув рукой, подписала ему медицинскую карту: «Годен…»

Теперь он курсант Ростовского высшего командно-инженерного военного училища имени Митрофана Ивановича Неделина. Наконец, им выдали военную форму. Это была не нынешняя, кроенная по натовским стандартам мешковатая роба. Они примеряли самые настоящие гимнастерки с курсантскими погонами и высокие яловые сапоги, которые носило не одно поколение русской армии. Напрасно многие из них сразу старались приобрести вид бывалого служаки. Всё это, конечно, тоже пришло, но гораздо позже. Стриженные под машинку, в одинаковой форме, они стали очень похожи, словно кто-то большим ластиком стёр всю их индивидуальность. Сейчас курсанты поставлены в общий строй и превратились в однообразную массу защитного цвета. Оттуда Баркову виден только чужой затылок или грудь четвёртого стоящего справа. Строй качнулся, и волею одного человека двинулся вперёд, словно огромная мохнатая гусеница. Новые сапоги через полчаса превратили строевые занятия в настоящую пытку, но все терпели её до самого конца.

Вдоль строя неторопливо прохаживался замкомвзвода, сержант Маркелов. Волею судьбы в жилах сержанта кровь донецких шахтеров смешалась c цыганской, превратив его в сгусток бешеной энергии. Маленькая фигурка Маркелова являла собой совершенный образец строевой выправки, а сверкавшие круглые карие глаза не сулили новобранцам скорой пощады. Так оно и случилось в дальнейшем.

Со слов своего младшего командира, курсанты поняли, что раньше тратили время зря и ничему не научились в жизни. Теперь из них обещали сделать настоящих людей, защитников Родины. Многие требования сержанта сразу вызвали стойкое неприятие и показались молодым курсантам бессмысленным издевательством. У Николая, с его обострённым чувством справедливости, это и вовсе, вызывало болезненный протест. Армейская служба с её бесконечной муштрой подавляла и угнетала его совершенно. В казарменном помещении военнослужащему было невозможно уединиться даже на одну минуту. Специальными наставлениями всё расписывалось до мелочей, даже положенное количество вещей в прикроватной тумбочке. Число полученных нарядов на вечерние и ночные работы у Николая катастрофически зашкаливало, что только добавляло парадного блеска умывальнику и туалетной комнате. Это притом, что бессонницей среди курсантов никто не страдал. Было тогда о чём задуматься. Даже отец, в прошлом профессиональный военный, с большим сомнением относился к его желанию стать офицером, считая своего сына глубоко штатским человеком, совершенно неспособным к воинской службе. Нужно сказать, что в военные училища во все времена шла далеко не самая обеспеченная и привилегированная часть молодежи. Многих молодых людей просто привлекала сама возможность получения достойного высшего образования на государственном обеспечении. Как следствие, курсанты, не имевшие серьёзных семейных военных традиций, в новой среде быстро ломались и начинали искать пути для увольнения из армии.

По мере того как гражданский дух выходил из молодых курсантов, отношение командиров к ним стало постепенно меняться. Нет, это были не равные отношения, но в них появилось больше уважения и товарищества. Особенно заметно это стало с началом планового учебного процесса, с его зачётами и экзаменами. У многих сержантов, пришедших в учебные подразделения из армии, общеобразовательная подготовка заметно хромала. Как-то рассматривая пожелтевшие фотографии этого времени, Барков заметил, что они с сержантом Маркеловым на снимках часто оказывались рядом. Со временем их отношения переросли в дружбу, несмотря на различия в служебном положении, характере и возрасте. Он подумал, что без его поддержки, едва ли тогда смог продолжить свою учёбу в военном училище.

Порой, навязчивая организация жизни по уставам и инструкциям, имела свою полезную оборотную сторону. Она приучила курсантов к чёткому внутреннему порядку и требовательности к себе, привычке толком организовать любое порученное дело. Даже занятия спортом, необходимые для преодоления больших физических нагрузок, со временем становились частью повседневного образа жизни. Венцом учебных занятий была штурмовая огневая полоса препятствий и марш-броски с полной армейской выкладкой. В этом всегда присутствовало что-то из области психологии. Любому курсанту здесь требовалось делать усилие над собой. После этого можно хоть в огонь, хоть в воду. Особенность марш-бросков заключалась в том, что кроме выполнения индивидуального норматива в зачёт шло и общее время учебного взвода. Это значит, что отстававших в учебном подразделении быть не должно, их на бегу тащили за собой на поясных ремнях. У ослабевших курсантов сослуживцы забирали и несли автоматы. Барков помнил, что он тоже помогал так своему товарищу. Желание и возможность помочь, даже прибавили ему сил. Ноги сами начинали попадать в такт игравшему задорную польку оркестру. Помогая ему, Барков пересёк заветную черту финиша. Они оба тогда уложились в заданный норматив.

Как здесь не вспомнить изнуряющие своей монотонностью занятия по строевой подготовке. Ею с курсантами занимались специальные строевые офицеры. На первом году всех готовили по общевойсковой практике, и поэтому особое внимание уделялось заучиванию уставов и исполнению строевых приёмов. Два раза в год, в марте и сентябре, начиналась общая ежедневная многочасовая подготовка к военному параду, в котором непременно участвовало их училище. Курсанты – ракетчики были любимцами в городе, и военные парады с их участием собирали немалое количество зрителей на центральной площади. Её облик определяло здание драматического театра, похожее на циклопический трактор – довоенный шедевр эпохи конструктивизма. Украшенный кумачовыми транспарантами и огромными портретами вождей, город встречал очередную годовщину Великого Октября. На Театральной площади застыл развёрнутый парадный строй воинских частей гарнизона. В полной тишине над площадью раздалась команда: «Парад, смирно! К торжественному маршу, поротно, дистанция на одного линейного»… «Первый батальон прямо, остальные напра-во!.. «Равнение на право, шаго-м – марш!»

Началась главная часть военного праздника – торжественное прохождение батальонов. Оркестр выдвинулся на свою позицию, скорым строевым шагом заняли места на площади линейные. Всё это отрабатывалось на многочасовых тренировках до автоматизма. Вот уже и их батальон единым движением впечатывал свой шаг в асфальт, сверкали на солнце сабельные клинки, развивалось на ветру боевое красное знамя. Сколько восторженных глаз и романтических надежд обещали курсантам такие праздники! Барков шёл третьим справа в последней шеренге своего батальона. Ему казалось, что все вокруг смотрели только на него. Сам, он, вообще ничего не видел, кроме двигавшейся впереди него шеренги. Николай старательно тянул вверх подбородок, косил глаза на своих соседей слева и справа, чувствовал их надёжные локти. Кажется, потом всем им объявили благодарность от командующего округа…

Даже спустя многие годы выпускники училища узнавали друг друга по манере говорить и военной выправке. Они превращались в особую, уважаемую касту людей в обществе, они были офицерами и теперь оставались ими до конца своих дней.

Со временем, учебные занятия из классов всё больше переносились на учебную и боевую технику, учебно-технические базы и полигоны. Курсантов готовили к службе в частях ракетных войск стратегического назначения с особыми группами допуска и боевым дежурством. Тогда это была главная ударная сила войск, ядерный щит сдерживания и защиты страны. Их учили серьёзно и основательно, поскольку ответственность здесь была очень высока. Ракеты по характеру их эксплуатации – оружие коллективное. За просчёты и оплошности на технических позициях и стартовых комплексах ракетчики платили не только собственной жизнью, но и жизнью своих товарищей. Наконец, от этого зависела способность расчёта выполнить важную боевую задачу.

С каждым учебным курсом напряжённость занятий возрастала. Свободного времени оставалось совсем немного. Нередко это приводило к тому, что отдыхать интересно и пользой для своего культурного уровня, курсанты не слишком умели. Денежное довольствие курсанта первого курса едва превышало 4 рубля, а концу учебы составляло около 15 рублей в месяц. Даже в то время это были очень небольшие деньги, которых едва хватало на самые дешёвые сигареты и пирожки в курсантской чайной. Кормили в училище сытно, но есть хотелось всегда, до самого конца учёбы. Кому-то деньги высылали родители, но чаще всего, курсанты зарабатывали их сами на овощных базах и разгрузке вагонов. После такого «отдыха» в увольнении учёба на занятиях не слишком шла в голову, на последних рядах в лекционных залах курсанты откровенно спали. Зато после этого можно было смело идти в очередное увольнение отдыхать, словно Крёз сорить деньгами в местных пивных, приглашать девушек на танцы и позволять себе прочие незатейливые развлечения того времени. Кто-то из курсантов ходил в филармонию, но таких было не много. Ближе к выпуску их стали чаще приглашать в другие местные учебные заведения на вечера. К таким «выходам в свет» им, будущим офицерам, следовало серьёзно готовиться, как к настоящему балу.

Особое внимание курсанты уделяли своей военной форме и умению её носить. Это последнее, всегда ценилось в армии очень высоко. Выданное повседневное обмундирование, парадную форму и шинель всегда тщательно подгоняли по фигуре, старались придать нужный вид головным уборам, погонам и нашивкам. Но и это было ещё далеко не всё: будущему офицеру следовало уметь «правильно вести себя в обществе». В этом отношении курсанты, пришедшие с «гражданки», по-доброму завидовали выпускникам суворовских училищ, у них всё это было уже в крови. Баркову пришлось провести немало времени перед зеркалом, чтобы научиться отдавать воинское приветствие легко и с некоторым изяществом, «по-офицерски». Манеры и стиль своего поведения они искали у своих курсовых офицеров, иногда откровенно копировали их.

Находясь в обществе, не следовало позволять себе бурно выражать эмоции. Движения курсанта в танцевальном зале должны быть уверенны и несколько медлительны, в лице непременно изображалась холодность и скука. Всё это означало «уметь произвести нужное впечатление». По счастью, курсантов вне основной учебной программы и совершенно бесплатно обучали танцам. Для этого в училище регулярно приглашали девушек из культурно-просветительного училища. Занятия не были обязательными, но многие курсанты с удовольствием посещали их, и потом на всех вечерах могли выглядеть вполне достойно. Преодолевая стеснение и неловкость, Барков тоже посетил несколько таких занятий, после которых научился сносно вальсировать со своей рыженькой партнёршей.

Военная форма обычно диктовала вполне определённый стиль поведения. Получалось так, что военнослужащие практически никогда не садились в общественном транспорте, дабы не подскакивать постоянно в присутствии женщин или пожилых людей.

В те времена гарнизонная военная комендатура отличалась особой строгостью. Среди курсантов устойчиво ходили слухи об установлении неких планов на количество задержанных в городе солдат и курсантов. Получить замечание и запись в увольнительную записку можно было за любую мелочь. В военной форме, например, не приветствовалось даже ношение каких-либо авосек или сумок вольного гражданского покроя. Вследствие этого, многие вообще старались избегать хождения по центральным улицам города, чтобы не отдавать воинскую честь офицерам и не получать замечания от патруля. В случае последнего, курсанта могли надолго лишить увольнения в город.

Однажды, к Николаю Баркову на первом курсе приехала матушка. Он получил увольнение, и они вместе отправились бродить по городу. На Будёновском проспекте его задержал патруль за не отдание воинского приветствия и прервал ему увольнение. Нужно было немедленно возвращаться обратно в училище. Матушка со слезами просила начальника патруля не делать этого, но офицер оставался непреклонен. Николаю было ужасно стыдно и обидно, но извиняться и просить офицера он не стал.

Барков учился довольно прилично, но требования воинской дисциплины у него плохо сочетались с неуёмной жаждой новых приключений и романтических похождений. Следовало отметить, что курсанты училища неизменно пользовались благосклонностью местных донских барышень. Это нередко кружило головы молодым людям в военной форме. Некоторые курсанты гордились чередой сменяемых знакомств с девушками, порой бывали не слишком разборчивы. Как-то раз, Николай вместе со своим другом однокурсником Владимиром Мыльниковым отправились провожать своих фабричных подружек, живших на окраине города. Что-то не сложилось, и они не пригласили их к себе домой. Взятое с собой спиртное, курсанты выпили прямо на тёмной улице, потом вспомнили, что уже опоздали в училище.

По совокупности, за оба нарушения воинской дисциплины, они с другом получили по трое суток ареста и были препровождены на гарнизонную гауптвахту. Сырые, холодные камеры с узкими лавочками, на которых не то, что лежать, сидеть нормально нельзя; деревянные щиты «вертолёты» для короткого ночного сна, а самое главное решётки и часовые с автоматами, всё это показалось им самой настоящей тюрьмой, Трубецким бастионом Петропавловской крепости. Володя Мыльников, без всякой надежды, взывал к гуманности и просил для себя в камеру «перо, бумагу и чернил». Он хотел записать свои новые стихи, в которых каялся и благодарил «суровых стражников сырой темницы за спасение его души».

Девочки фабричные узнали об их аресте и принесли им передачу. Дежурный офицер на гауптвахте принять их отказался, о чём с иронией сообщил наказанным курсантам: «Пришли сюда, с горячей картошечкой и солёными огурчиками, вертихвостки крашенные. Да ко мне жена сюда не ходит, сроду такого не видел. А вам, добрые молодцы, надо было раньше закусывать!»

Такой встряски Баркову и его другу хватило до самого выпуска. Подобных проступков он больше никогда не совершал. Происшедшее, заметно сблизило вчерашних арестантов. Однажды, уже как очень близкому другу, Мыльников рассказал ему, что является потомком старейшего княжеского рода Юсуповых и «того самого», Феликса Юсупова, который участвовал в убийстве Григория Распутина. Будто, мать ему про это подробно рассказывала. Насколько такая версия соответствовала действительности или была плодом творческой фантазии юного поэта, установить было невозможно. В любом случае всё это произвело должное впечатление на Баркова. В те времена никто о себе ничего подобного не рассказывал. Возможность пребывать в друзьях у отпрыска княжеского рода льстила его самолюбию.

Каждое утро командованию училища шёл подробный доклад обо всех происшествиях. Нередко такие сообщения были похожи на горячие фронтовые сводки. Они пестрели известиями о драках военнослужащих с курсантами речного училища, уличных дебошах и пьянстве. Арест и гауптвахта в таких случаях были самым меньшим наказанием. Можно предположить, что этим курсанты заметно портили училищу общие итоговые показатели в гарнизоне. Реакция командования всегда была взвешенной и хорошо продуманной. Возможно, именно с этой целью в училище регулярно объявлялся холерный карантин, который изолировал курсантов в казармах на долгие месяцы.

Оказавшись отрезанными от мира высоким забором с колючей проволокой, курсанты просто изнывали от безделья в выходные дни. Молодые здоровые организмы требовали действия, и они придумывали для себя довольно необычные мужские развлечения. На курсе нашлись боксёрские перчатки, и было решено организовывать поединки. Далее принимались меры, чтобы привести возможных соперников к желанию выяснить свои отношения в «честном бою». Для этого не гнушались лжи и разного рода сомнительных сплетен. Случилось так, что и Николая Баркова тоже столкнули со своим однокурсником именно таким, самым бессовестным образом. Когда все слова были сказаны, для защиты своей чести и репутации оставалось одно последнее средство – поединок. В случае отказа от него соперников могли публично объявить трусами и подвергнуть обструкции. Такое всеобщее осуждение любому курсанту было вынести трудно.

Его соперником оказался Виктор Новицкий, вполне подходивший ему по росту и весовой категории. Нельзя сказать, что они были близкими друзьями, но и сильной неприязни друг к другу тоже не испытывали. Правда, Новицкий отличался довольно вздорным и заносчивым характером. Этот рыжеватый, с узкими злыми глазами юноша, умел на ходу придумывать эпиграммы и обидные прозвища своим сослуживцам, которые потом быстро и прочно прилипали к адресатам. Похоже, что на этот раз его решили немного проучить руками Баркова. Некоторые другие курсанты утверждали, что причина этого поединка была связана с историей какой-то прекрасной незнакомки, студентки архитектурного факультета РИСИ. К чести лиц, посвящённых в эти таинственные обстоятельства, имя девушки никто вслух не упоминал.

Бой назначили в комнате для курения, где всё тонуло в сизых клубах табачного дыма. Собравшаяся на бесплатное представление публика жалась к стенам. Поединок начинался с соблюдением всех установленных правил. Вначале они оба публично подтвердили, что не намерены прощать так просто обиду, и заявили о своей готовности драться. После объявления правил поединка они, приняв боевую стойку, начали кружить в центре комнаты. Бой шёл как-то вяло, но нанеся друг другу по нескольку чувствительных ударов и подбадриваемые азартными зрителями, «дуэлянты» разошлись не на шутку. После нескольких пропущенных ударов, у Новицкого получилось рассечение, из носа хлынула кровь. Бой был прекращён по обоюдному согласию к исходу второго раунда. Баркову после поединка пришлось более недели ходить с синяком под глазом и оправдываться перед командирами из-за его появления: «Ничего личного, это же просто спорт!»

Кроме этого на курсе были ещё и две спортивные шпаги, принесённые из увольнения местным курсантом Александром Векличем. Однако такой способ выяснения отношений особого развития не получил по причине недостатка навыков фехтования. Спустя две недели весь этот спортивный инвентарь у курсантов изъяли, а поединки в казарме были категорически запрещены под угрозой отчисления из училища.

Вот уж где, как не «сидя на карантинах», курсанты учились эпистолярному жанру, вдохновенно сочиняли письма своим близким и особенно девушкам. Содержанием переписки часто становились их мысли и чувства, в ней открывали душу, радовались, смеялись и плакали.

Письмо для военного всегда значило много, это была его духовная связь с далеким родным домом, любимым и дорогим человеком. Иногда курсанты для этого даже помогали друг другу писать стихи. Особой популярностью пользовались карандашные рисунки, сделанные с фотографий. У Баркова даже устанавливалась очерёдность на исполнение таких заказов от сослуживцев. С этим был связан один курьёзный случай. Сидя на занятиях, Баркову как-то пришло в голову изобразить шарж на своего командира учебного взвода капитана Конова. Уважаемый своими подчинёнными командир, получился похожим на волка из популярного мультфильма. Удачный шарж был неосторожно отправлен автором по рядам сидевших курсантов: самолюбие художника требовало немедленного признания. Оно действительно наступило, когда рисунок неожиданно попал руки самому капитану Конову. Изображённый волк ему понравился, и он заявил, что забирает его на память «о своих зайцах». Будучи человеком весёлым и открытым, Конов показал этот рисунок начальнику курса. К несчастью, дальше всё было расценено как злостный подрыв авторитета командиров.

Спустя много лет Барков с удивлением узнал, что его курсовой офицер, впоследствии старший преподаватель кафедры Анатолий Викторович Конов, всю свою жизнь писал стихи, стал автором поэтических сборников, посвящённых непростой службе ракетчиков и марша родного Ростовского училища.

Повествование о курсантах было бы неполным без рассказа о самом необычном сокурснике, Игоре Золотницком. В училище он пользовался особыми негласными привилегиями, как сын высокопоставленного аппаратного чиновника из состава военного отдела ЦК КПСС. Для удобства обучения и воспитания всех отпрысков высоких начальников свели в одно учебное подразделение. Там они жили по отдельному распорядку дня, свободно ходили в увольнения и были несчастьем для своего командира.

Золотницкого, или как его здесь все называли, Игорька, на курсе невзлюбили сразу и крепко. Случилось так, что он довёл до слёз молоденькую преподавательницу немецкого языка Инну Павловну, нагло заявив, что «его мать вытащила её из грязи, а она теперь пытается делать ему какие-то замечания». Бить тогда его сослуживцы не стали, но серьёзно предупредили о возможности такого исхода.

Инночку в училище любили все. Курсанты даже спорили между собой, кто сегодня будет ей докладывать о готовности учебного отделения к занятиям. В момент очередного дежурного доклада, она всегда сильно краснела и скромно опускала глаза. При миниатюрных размерах Инночки, даже самый тщедушный курсант чувствовал себя рядом былинным богатырём. Для Инночки они рвали на клумбах цветы и писали любовные записки. На весь период обучения вокруг Золотницкого образовался вакуум недружелюбного молчания. Игорёк платил окружающему его «плебейскому большинству» холодным презрением.

Тут, наверное, следовало рассказать, чем занимался на лекциях Игорёк, щуплый юноша в очках с массивной оправой. Он постоянно что-то записывал в свою большую чёрную тетрадь, похожую на старинную амбарную книгу. Игорёк мог часами оставаться неподвижным, хмурить брови и смотреть в потолок. Однажды, он с важностью сообщил Баркову, что пишет научно – фантастический роман и предложил его посмотреть. Похоже, Игорёк не случайно остановил на нём свой выбор. К тому времени Барков числился нештатным корреспондентом училищной многотиражки и имел две публикации в окружной газете «На страже Родины».

Баркову было любопытно, и он принялся разбирать корявый почерк автора, пытаясь вникнуть в содержание его тетради. Плотно исписанные листы не поддавались. К своему стыду, Барков совершенно ничего там не понял. Это была какая-то мудрёная смесь философских рассуждений о высшем космическом разуме и истории управления мира существами особой избранной породы. Признаваться в своей полной неспособности было как-то неловко, и он невнятно промямлил, что такая книга не для всех, но она наверняка найдёт своего читателя среди тех, кто разделяет основную философскую концепцию автора. Игорёк внимательно выслушал и одобрительно кивнул головой. Потом заметил, что его литературный труд требует более вдумчивого чтения и специальных философских знаний о строении мира, происхождении и эволюции жизни, смысле и цели существования человечества. Главная цель его книги – в увлекательной популярной форме подготовить человека к будущей встрече с космическими энергиями на этапе переходного периода. В общем, после такого глубокого авторского пояснения, Барков стал понимать ещё меньше.

Судьба снова столкнула их уже на последнем курсе. Приближался выпуск, Золотницкому срочно требовалась рекомендация комсомольской организации для вступления кандидатом в члены КПСС. Это связывалось с его будущей должностью. Барков был секретарём бюро ВЛКСМ курса и поэтому получил накануне комсомольского собрания соответствующий инструктаж. В кабине начальника курса он отмолчался, хотя точно знал, что будет голосовать против Золотницкого. Комсомольское собрание тогда проводили дважды, и каждый раз ему отказывали. Игорьку ничего не забыли. Комсомольцы курса были против дачи рекомендации, несмотря на сильное давление со стороны командиров и политработников.

В училище назревал неприятный скандал, с курсантами беседовали индивидуально, намекали, что у каждого из них скоро будет выпуск и распределение. В рядах курсантского сопротивления больше не было прежнего единства, начались разброд и шатания. Всё чаще стали слышны голоса, что пора уступить отцам – командирам, что курсанты свою настоящую силу уже показали. И вообще, не надо было браться за оружие. Перед последним, третьим комсомольским собранием, Баркова намеренно поставили во внутренний наряд. Потом, без него, большинством голосов, провели нужное решение. «Дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут», – смеялись курсанты и шли в ленинскую комнату изучать политическую карту СССР. Дорога на южный космодром для многих стала ближе. Никакого «разбора полётов» после собрания не было, скандал старались поскорее забыть.

О Золотницком рассказывали, что он продолжил свою службу в центральном аппарате МО, а позднее, представлял военное ведомство при дипломатической миссии в Ливии. После выхода в отставку Золотницкий возглавил в столице одну из известных телекомпаний.

Ещё на первом курсе Николая потянуло в библиотеку училища. Фонд у неё был достаточно обширен, но многие интересные книги выдавались только для читального зала. С некоторого времени всё его свободное время стало проходить именно там. Своё чтение он начал с потрясающих дневниковых записей юного Льва Толстого, затем пришёл черёд полного собрания сочинений Александра Куприна. Николай читал русскую и зарубежную классику запоем, но совершенно бессистемно, выбирая книги по какому-то своему внутреннему чутью.

Это не осталось без внимания некоторых сотрудников библиотеки, в частности самой юной, Светланы или Светика, как её называли между собой курсанты. Светлана была девушкой строгих правил и умело скрывалась от назойливых мужских взглядов за стёклами своих тонких красивых очков. Она первая предложила ему длинный список литературы для чтения. Это сблизило их, и они продолжили встречаться за стенами родного училища. Николай и Светлана много времени проводили вдвоём, посещали драматический театр и филармонию, но не строили серьёзных планов на будущее. Так продолжалось до самого окончания учёбы. Наступил момент, когда получив назначение на космодром Байконур, Николай посчитал себя обязанным сделать Светлане предложение. Взяв тогда время на раздумье, она отказала ему, сославшись на свою неготовность к жизни в дальнем гарнизоне. Через год Светлана стала женой другого выпускника, продолжившего свою службу в стенах училища в качестве курсового офицера.

Годы учебы пролетали незаметно, начались войсковые стажировки. Впервые, после благополучных кубанских и донских станиц, Николаю Баркову довелось увидеть настоящий быт русской деревни с покосившимися чёрными избами. Затерянные в лесной глуши населённые пункты, где даже электричество появилось только следом за постановкой на боевое дежурство ракетных полков. Быт, страшный своей нищетой и вековой безысходностью, которую они видели в опустевших посёлках и глазах женщин, становившихся старухами уже в 40 лет. Получалось, что они тоже нуждались в защите могучего ракетно-ядерного щита, но теперь это плохо укладывалось в сознании повзрослевшего Николая.

Самым ярким событием того времени для Баркова и его товарищей стало вручение дипломов и присвоение офицерского звания. По очереди, чеканя шаг, они выходили из строя и прощались со знаменем училища. На глазах седых командиров, этих вечных нянек-воспитателей, теперь стояли слёзы. Взводный командир, капитан Конов, нашёл время каждому из них пожать руку и пожелать что-то особенное, своё. Он станет первым офицером, на которого они обязательно захотят быть похожими. Так оно и случилось, позднее. Все они будут чем-то неуловимо походить на своего первого командира и повторят его в своих поступках. Потом, в «Белой акации», где молодые офицеры собрались в складчину по случаю прощания с училищем, говорили капитану Конову уже они. Конечно, в кафе опять не всё обошлось гладко, видно разбередили душу крепкое вино и трио певших цыган. Посреди ночи, главный забияка и стихоплёт курса Евгений Романовский разгуляется, поймает такси и вместе с цыганами поедет из Ростова на свою родину, в Новочеркасск. Он остановится в донской степи, и плача, будет обнимать каменную бабу у скифского кургана. Утром следующего дня, он же, бледный как полотно, встанет на службе в войсковом Вознесенском кафедральном соборе, поминая своего деда фронтовика…

Мало ли чего не было тогда у каждого в жизни! Так состоялся союз с армией у Николая Баркова, который потом продолжался долгих 27 лет. Был ли он только по любви или расчёту? Скорее всего, в нём имелись обе эти составляющие. Любовь к армии пришла у него заметно позднее, как зрелое чувство, через осознание своей новой ответственности и те немалые трудности, с которыми пришлось столкнуться во время службы. Зато такое отношение к армии оказалось очень прочным, и оно не отпускает его до сих пор…