Читать книгу Запах жизни - Сергей Рулёв - Страница 2

«…Город спал.

Все жизненные процессы в нем затормозились, хотя и не прекратились совсем. Город – это такой же сложный организм, как и любое другое высокоразвитое существо. Человек спит, но часть его мозга все равно работает. Сердце, не останавливаясь ни на секунду, продолжает гнать кровь по артериям и венам. Легкие вбирают кислород, питая им каждую клеточку тела. И пусть во сне эти процессы идут медленнее, чем во время бодрствования, но они все-таки идут.

Именно этим отличается сон от смерти.

Как и любому другому существу, городу был нужен сон, ну а жизнь в нем не замирала ни на мгновение.

По улицам ездили редкие машины, горели фонари и неоновые вывески над магазинами. По проводам всевозможных размеров мчались токи больших и малых напряжений. Насосы качали из реки воду, загоняя ее в трубы, чтобы она попала в каждый дом. Текли под землей полноводные потоки канализации, неся обратно в реку отходы жизнедеятельности человека через неуспевающие справляться со своими обязанностями очистные сооружения.

Город жил.

По ярко и плохо освещенным улицам спешили домой запоздалые прохожие.

Возле ресторанов и гостиниц расхаживали не первой свежести проститутки, несмотря на уже поздний час все еще надеясь подцепить клиента.

Наивный алкаш матерился возле круглосуточного ларька, пытаясь добиться от продавца сдачи, а тот в ответ только усмехался и грозился вызвать милицию.

На пятом этаже одного из домов при свете настольной лампы вдохновленный полной луной поэт строчил стихи своей очередной возлюбленной. А в том же самом подъезде, только на первом этаже, в закутке возле лифта, трое молодых оболтусов за шоколадку по очереди забавлялись с четырнадцатилетней девчонкой, родители которой в это время лежали в пьяном угаре среди пустых бутылок.

В подворотне на позднего прохожего, и не спится же некоторым, накинулась одичавшая, озверевшая от голода и постоянных побоев собака. Прохожий пинками и воплями отогнал ее, но в зубах у собаки остался изрядный кусок материи от его штанов, который она сначала выплюнула, а потом, словно опомнившись, с остервенением стала рвать на мелкие кусочки. Пользуясь моментом, прохожий поспешил убраться подальше от места, где глупое животное посмело нарушить многовековую субординацию

Хозяева одной из квартир па первом этаже панельной пятиэтажки неосмотрительно уехали в отпуск, и двое малолеток, воспользовавшись этим, осторожно, без лишнего шума, выдавили форточку и залезли внутрь, чтобы поживиться какой-нибудь мелочевкой. На перерабатывающем заводе, находящемся до неприличия близко к жилым кварталам, уснул измученный домашними неурядицами оператор ночной смены. Через час после аварийного выброса заметались в своих кроватках младенцы, задыхаясь от приступа аллергической астмы и доводя своих ничего не понимающих родителей до состояния истерики.

Город спал, ничего не подозревая…»

Не прекращающийся вот уже минут пять лай Цезаря, временами переходящий в завывания, заставил Кравцова отложить ручку. Мысленно выругавшись, он встал из-за стола и, накинув на плечи куртку, хоть и середина мая, но по ночам все еще прохладно – вышел во двор.

Тусклый свет лампы, включаемой на ночь над верандой, освещал небольшое пространство внутреннего дворика перед крыльцом.

Кравцов осмотрелся.

Полуночный мрак надежно укрывал все, что находилось чуть дальше десяти-пятнадцати шагов от крыльца. Туда не доставал свет стоваттной лампочки над верандой, а такие же лампы во дворах соседей вообще выглядели далекими и недосягаемыми, как звезды.

И все равно – ни странной тени, ни подозрительного шороха, как ни вглядывайся и не вслушивайся. Вроде бы все спокойно, но Цезарь продолжал лаять… Кравцов подошел к нему.

– Цезарь, успокойся. Что это с тобой сегодня случилось?

Пес замолчал, недоверчиво повел мордой, после чего, ни о чем больше не раздумывая, бросился к ногам хозяина, которого уважал и любил все шесть лет, прожитых с ним, начиная с щенячьего возраста. Кравцов подобрал его в городе, жалобно скулящего, на груде объедков возле мусорных бачков. Тогда в маленьком пушистом комочке не было даже намека на будущую немецкую овчарку. Кравцов выкармливал его, обмотав марлей кусок хлебного мякиша, обмакивая все это хозяйство в молоко и давая щенку. Говорят, еще не так давно подобным способом выкармливали человеческих младенцев, у чьих матерей по каким-либо причинам пропадало молоко, или которые вообще лишились своих матерей. Страна за каких-то полстолетия прошла не через одну войну. Все это промелькнуло в голове Кравцова, пока Цезарь ласково, словно кошка, терся об его ноги. Он сел перед псом на корточки, взъерошил ему загривок и снова спросил:

– Что случилось, Цезарь?

Пес издал скулящий звук и несколько раз лизнул щеку хозяина, потом сел на задние лапы, и положил голову ему на колени.

– Успокойся, малыш, успокойся…

Кравцов гладил Цезаря, бока которого вздымались от напряженного дыхания, а глаза бегали из стороны в сторону, избегая прямой встречи со взглядом хозяина. Пес был чем-то сильно встревожен, если не сказать больше – напуган. Кравцов видел это, но никак не мог понять – почему? Ни человек, ни зверь не смогли бы напугать его верного друга. Кравцов снова внимательно осмотрел двор, пытаясь сообразить, что же могло заставить до такой степени перенервничать собаку. Никакой видимой причины он не нашел и еще раз взъерошив псу загривок, встал, собираясь идти обратно в дом. Однако через пару шагов внезапно остановился. Какая-то смутная догадка шевельнулась в сознании. До него, наконец, дошло, что он упустил одну деталь, когда осматривал двор. Одну-единственную, но, тем не менее, важную.

Тишина.

Абсолютная, неправдоподобная тишина. Не слышно даже шороха молодой листвы, обдуваемой легким ночным ветерком. Собственно говоря, и сам ветерок тоже отсутствовал.

Все это, конечно, было странным, но не настолько, чтобы разбудить настоящую тревогу.

Кравцов вновь посмотрел на своего пса. Тот сидел, плотно прижавшись одним боком к деревянной будке и задрав морду вверх и повернув ее в сторону города. Непроизвольно Кравцов тоже перевел туда свой взгляд.

Он даже и не сразу понял, что его так поразило. Небо 6ыло чистое, глубокое, без единого признака облачности, но… над городом не было видно ни одной звезды. Тьма в небе над городом как-то странно колебалась и казалась живой.

Кравцов перевел недоуменный взгляд на луну и не увидел ожидаемого ярко-желтого света. Словно сквозь невидимую полупрозрачную дымку она светила фиолетовым. Все звезды на западе имели точно такой же оттенок, а вот на востоке, где находился город, звезд не было видно вообще, хотя нет.., вот фиолетово мелькнула одна, но тут же пропала. Кравцов подумал было, что это ошибка напряженного зрения, однако вслед за первой в стороне моргнула еще одна звезда. Через несколько минут Кравцов убедился: звезды очень редко мигали, а не светили, как им положено.

От созерцания непонятного небесного явления Кравцова оторвал жуткий вой, раздавшийся, казалось, возле самых ушей. Кравцов вздрогнул и посмотрел на своего пса, нарушившего тишину.

– Цезарь! – окликнул он собаку. – Цезарь!

Вой давил на психику.

– Цезарь! – крикнул он через пару секунд. – 3амолчи!

Пес не слышал. Он продолжал выть, и этот вой не просто действовал на нервы. Кравцов почувствовал, что начинает терять над собой контроль.

– Заткнись! – рявкнул он.

Однако и на этот раз слова не подействовали. Собака просто не желала его слушать. Задрав голову к небу, пес самозабвенно выводил мотив древней песни своего племени, в которой были тревога, страх и тоска.

Кравцова охватило страшное раздражение, за которым, как не убеждай себя в обратном, скрывались те же эмоции, что слышались и в вое собаки. Он нервно прикрикнул на пса еще раз, но окрик утонул в оглушающем вое. Это вслед за Цезарем все соседские собаки подхватили заунывный мотив.

Неизвестно откуда появившаяся волна первобытного ужаса, граничащего с паникой, захлестнула сознание Кравцова. Он пошатнулся и, затравленно оглядываясь, кинулся в дом. Дрожащими руками защелкнул замок, прислонился спиной к двери, дыша так, будто за ним только что гнались все дьяволы ада. Вполне возможно, так оно и было, ведь потусторонние силы не всегда облекаются в материальную оболочку.

Привычная и родная обстановка дома постепенно успокоила его, и он с содроганием подумал о только что пережитом чувстве.

А собачий вой не прекращался, пробиваясь сквозь стены и закрытые двери, и вызывая неприятный кожный озноб.

Кравцов выругался про себя и, пройдя в свою комнату, сел за стол. Он взял ручку и тут же отбросил ее в сторону. Взгляд скользил по строчкам, не улавливая в них никакого смысла. Буквы, слова, снова буквы. Ничего больше.

В голове носились какие-то обрывки мыслей, но все они служили только фоном для видения задранной в небо морды Цезаря.

Внезапно вой прекратился. Словно кто-то всемогущий легким поворотом пальцев выключил звук. «Или я оглох», – как-то безучастно подумал Кравцов.

Буквально через секунду сильный порыв ветра распахнул окно и, ворвавшись в комнату, разметал по ней сотни листов рукописи. Кравцов поднялся было из кресла, чтобы закрыть окно, но вновь вырвавшийся из тысяч собачьих глоток вой кинул его обратно в кресло, заставив сжаться и закрыть руками уши.

В эти мгновения Кравцову показалось, что внезапно ожили все те кошмары, о которых он столько писал в своих книгах.

Тысячи собак в городе и его окрестностях, домашних и выкинутых на улицу, задрав к небу морды, выли на свою судьбу. Сотни тысяч ворон и голубей покинули свои убежища на чердаках, чтобы огромной живой тучей закрыть над городом небо. Даже крысы в своих норах метались так, словно сошли с ума.

Что-то произошло в природе, заставив все живое содрогнуться и затрепетать от ужаса.

А город еще спал.