Читать книгу Правила абордажа - Сергей Самаров - Страница 4

Он был еще жив...

Желтые и холодные глаза горели диким огнем и леденящей душу ненавистью. Странное сочетание льда, холода и пламени вызывало мороз под кожей, несмотря на окружающую жару.

Леопарда угораздило подорваться на мине, только час назад установленной нашим отрядом. Ему перебило полностью три лапы, разворотило отвислый живот. И теперь он лежал перед нами на боку, гордый и ненавидящий, сильный даже перед приближающейся смертью, и замахивался единственной уцелевшей передней лапой, коротко, с хрипом рычал, предупреждая любую попытку подойти к нему, все равно – со злом или с добром. Помощи он не желал, он желал только одного – умереть спокойно.

Мы вышли сюда, к леопарду, на звук взрыва. Я боялся, что это кто-то из моих бестолковых парней не справился с установкой взрывателя. Местные негры – народ удивительный. Беспечный невероятно. Говорят, что среди них даже профессора встречаются. Но те, с которыми мне довелось работать, умеют только плясать вокруг костра и бить в тамтамы так, что любой ударник самой популярной рок-группы от зависти все патлы себе выдерет. Иногда, правда, они пытаются стрелять. И даже любят это делать. Но не всегда попадают туда, куда им попасть нужно. Более того, редко попадают... И еще они умеют умирать, глядя на тебя совсем разнесчастными глазами. Смерти не боятся, но боятся боли. И потому идут на самую сложную операцию без тени сомнения и страха.

Сколько я ни пытаюсь вбить им в кучерявые головы простейшую до элементарности мысль – пару раз объяснял даже кулаком! – они упрямо начинают установку ловушки с присоединения к усику взрывателя. А это грозит тем, что могут мои разлюбезные негры только чуть-чуть перетянуть провод, и тогда взрыватель сработает. Ну что, казалось бы, в этой деятельности сложного... Все ему объяснишь, все разжуешь.

– Понял? – спросишь с угрозой.

Он скалит белые зубы. Кивает. Он понял.

Но начинает устанавливать мину и делает все наоборот. Возможно, это фатальность дикой натуры сказывается. Или нежелание высчитывать те метры проволоки, которые ему понадобятся. Со счетом у них совсем плохо. Обрежут проволоку, установят, как я им показывал, по правилам – и не меньше, чем на полметра, не хватает до взрывателя. Да обрежь ты на метр, на два метра, в конце концов, больше. Тогда уж точно хватит. А остатки и выбросить не жалко. Но им жалко. Лучше взорваться...

Странная психология. Мне вообще недоступная.

Нашим сборным отрядом командует капитан Ван дер Хилл. Он метис. Приехал сюда из ЮАР молодым еще лет пятнадцать назад. И все пятнадцать лет воюет. Про свою страну давно забыл. И совершенно не интересуется ею. Даже делает вид, что не знает, кто там сейчас правит. Я как-то упомянул в разговоре Нельсона Манделу, так Ван дер Хилл страшно удивился, что тот не в тюрьме. И уж совсем не поверил мне, когда я сказал, что он президент его родины. Или сделал вид, что не поверил. Родину он свою не любит. Говорит, это оттого, что родина не любит его. Там негры не переносят белых, а белые не переносят негров. А у него белый отец и черная мать. Там его не принимают ни белые, ни черные. Он служил в полицейском спецназе. И постоянно чувствовал унижение и от белых, и от негров. Потом плюнул на все и уехал сначала в Намибию, потом в Анголу. И сумел показать свои качества солдата. Его знает и ценит сам доктор Савимби, глава УНИТА. А это в местных условиях много значит.

Ван дер Хилл родился, видимо, для того, чтобы воевать, – есть определенная порода людей, похожих на него. Я сам немало встречал таких. Имеются у него и деньги, где-то есть и недвижимость, вообще, он человек не бедный и не глупый. Но без войны он уже не может, не представляет себе жизни. Он командовал несколькими отрядами, подобными нашему. Ни одного ветерана, при той мясорубке, что в Анголе творится уже на протяжении сорока лет, рядом с ним не осталось. Сам он, как думают местные негры, ньянга – колдун и заговоренный. Его не берет ни пуля, ни нож, мины сами сообщают ему о своем присутствии... Или он их по запаху определяет... Но месяц назад прорывались мы из тылов правительственных войск и нарвались на отряд кубинских коммандос – это только официально их вывели из Анголы в девяносто первом, а коммандос, разбавленные наемниками из других стран, в том числе и из ЮАР, воюют там до сих пор и получают в месяц по десять тысяч баксов. Плата, надо сказать, недурная. На четверть весомее моего оклада. Так вот, нас было втрое больше по количеству. Но наши негры сравниться с неграми кубинскими не могут. У тех подготовка, дисциплина, тактика – все отточено под руководством таких же, как я, русских спецназовцев. Пришлось нам проходить через их строй. Числом задавить было невозможно, тем более что с тылу нас подпирали солдаты МПЛА. Прорываться решили, не ввязываясь. Прошли, потеряв половину состава. У меня на бронежилете следы трех попаданий – ребра ныли почти зубной болью, у самого Ван дер Хилла, я лично потом смотрел, в шести местах рубашка пулями прорвана, рукав прорезан ножом и сорван погон саперной лопаткой. Но на теле ни одной царапины. Не захочешь, но поверишь, что он в самом деле ньянга. Да Ван дер Хилл и сам про это говорит открыто, касаясь с трепетом подвешенного на шею, рядом с католическим крестом, мешочка с амулетами и шепча под нос непонятные слова на неведомом для всех языке. Что-то вроде благодарственной молитвы.

Солдаты в такие моменты смотрят на него не без ужаса. Суеверные они, как истинные негры, до джунглиевой дремучести. Но я-то, я-то не суеверный... Но все, однако, на моих глазах происходило. А потом, когда от преследования оторвались и шли через покрытую кустарниками саванну, Ван дер Хилл вдруг неожиданно остановил отряд.

– Здесь впереди все заминировано. Обходим справа, – и махнул рукой, показывая направление.

Как специалист по подрывному делу, я прошел шагов на двадцать вперед. И насчитал на таком коротком участке три мины. Поставлены они, конечно, не местными неграми – спец ставил. Откуда командир мог знать о них?..

* * *

Ван дер Хилл подошел к леопарду почти вплотную, присел. Зверь даже попытался достать до него мощной когтистой лапой, но не дотянулся сантиметров десять. И тогда командир поднял руку над головой раненого хищника – в полуметре... И леопард прижал уши, сначала сменил хриплый рык на подрагивающее утробное рычание, потом это рычание лишь изредка вырывалось откуда-то изнутри зверя. Леопард замер, глаза его сузились, как у дремлющей кошки. Со стороны казалось, что он покорился человеку.

– Он не выживет... – сказал Ван дер Хилл и позвал снайпера Ниомбе. Ниомбе – негр-наемник из Зимбабве, ходит с «винторезом». Нам ни к чему поднимать лишний шум выстрелами из «АК», и Ван дер Хилл взял винтовку из рук снайпера. Он не выстрелил сразу, сначала наклонился, причем так, что пожелай только этого леопард, он своей мощной лапой, которой быка с ног сбивает, влепил бы нашему командиру приличную затрещину. Склонился и заговорил на незнакомом языке. Вообще Ван дер Хилл – полиглот. Как и положено уважающему себя сыну, он свободно говорил по-голландски, поскольку отец его был буром. Мать же была зулуска, и зулусским языком он владел не хуже. Кроме того, ЮАР как-никак живет под тенью аглицкой короны, и потому английский для Ван дер Хилла долгие годы был языком государственным. Повоевав немного в Намибии, он вполне сносно научился говорить по-немецки. В Анголе он никак не смог обойтись без португальского. Общаясь с наемниками из разных стран, знал и другие языки. Встречи с русскими специалистами привнесли в его лексикон ярко выраженный рязанский акцент. Сначала я не мог понять, почему именно рязанский, пока не сообразил, что судьба сводила его с выпускниками рязанского десантного училища. Мой же сибирский акцент, поскольку училище спецназа я заканчивал в Новосибирске, сначала долго заставлял его настороженно прислушиваться. Но наконец он стал повторять русские слова вслед за мной и по-моему. Ученик способный, что и говорить...

Но сейчас ни я, ни другие бойцы отряда не могли понять, на каком языке говорит Ван дер Хилл. Было такое чувство, что его понимает здесь только одно существо – смертельно раненный леопард. Хищник жмурился, и казалось, что он сейчас замурлыкает, как домашняя кошка. И потрется о протянутую руку жесткими усами.

Ван дер Хилл закончил продолжительную речь, поднял «винторез» и выстрелил леопарду в голову. Чтобы не мучился.

На всех, и на меня в том числе, эта сцена произвела странное впечатление. Было в этом какое-то таинство, совмещенное с суровой необходимостью.

– Разойдитесь, – сурово сказал командир и махнул рукой. – Занимайтесь своим делом...

Солдаты разошлись, рядом с командиром остался лишь я; на правах советника, то есть человека более вольного, я мог себе это позволить. Тем более что сам Ван дер Хилл всячески старался показать мне свое дружеское расположение.

– Что ты ему говорил? – спросил я.

– Я просил прощения у его духа.

– На каком языке?

– На древнем языке духов...

Он достал нож-мачете, почесал им смуглую щеку, пробуя остроту лезвия, и стал разрезать грудь мертвого зверя.

– Шкура уже никуда не годится, – посетовал он. – А то я ее подарил бы тебе... В вашей России такие звери, наверно, не водятся...

Он раздвинул ребра и забрался рукой внутрь. И через минуту вырвал изнутри, не вырезал, а именно вырвал своими сильными пальцами сердце.

Показал мне. Сердце у леопарда оказалось на удивление большое для такого не слишком крупного хищника. Оно едва умещалось на его окровавленной ладони и еще дышало, вздуваясь, брызгало кровью.

– Сегодня мы с тобой будем есть сердце леопарда. Мясо пусть едят солдаты. Оно вонючее, но многим нравится. А сердце – в этом иной смысл...

Я усмехнулся, сознаюсь, слегка криво.

– Надеюсь, что не сырое?

– Сырое... – сказал он. – Ты станешь пожирателем леопардов, и тогда тебе будет незачем бояться пули... Я научу тебя и сделаю тебе амулет из этих когтей... – он указал на бессильные сейчас лапы зверя.

Говорил Ван дер Хилл так уверенно, что я начал верить в то, что он в самом деле ньянга. Я много слышал об их могуществе, но сталкиваться с таким могуществом не приходилось. Впрочем, а разве то, что пули только рвут на нашем командире одежду, а самого его не задевают, – разве это не могущество?

– Я хочу попробовать сырое сердце леопарда, – сказал я твердо.

Он разрезал сердце пополам и положил мне в руку мою долю. На ладонь стекала горячая еще кровь, даже половинка сердца пульсировала...

Подступило к горлу отвращение. Я посмотрел в глаза Ван дер Хиллу. И вдруг понял, что обязательно должен съесть этот кусочек сырого и горячего мяса. И отвращение прошло, и небывалое чувство появилось – уверенность в себе или что-то похожее...