Читать книгу Горькая соль войны - Сергей Синякин - Страница 14

В эти последние перед Новым годом дни русские и немцы в окопах двигались безбоязненно. Снайперов можно было не опасаться. Они охотились друг на друга. Им нельзя было допустить ошибку, ошибка означала смерть неосторожного противника. На кон была поставлена жизнь, и снайперы не стреляли. Каждый из них пытался увидеть врага в многочисленных черных бугорках, едва прикрытых снегом. Бугорков па полосе чернело очень много. Все эти бугорки были когда-то людьми. Снайперов было двое – русский и немец. Они занимали позицию еще с ночи, а днем неподвижно лежали, ожидая ошибки противника – неосторожного выстрела, блеска линзы прицела или просто попытки шевельнуться и подтянуть затекшую ногу. Этого было бы достаточно, чтобы засечь позицию и прицелиться в нужный момент. Оба снайпера были профессионалами, оба еще до войны занимались спортивной стрельбой. Василий Зайцев не занимал призовых мест, но был способен выстрелами из винтовки держать в воздухе медный пятак, пока не кончатся в магазине патроны. Его визави Франц Гердер был до войны чемпионом Германии. Азартный охотник, в Восточной Пруссии он принимал участие в забавах рейхсмаршала Геринга, обожавшего охотиться на оленей в своем поместье.

Справа грязным, серым комом высился Мамаев курган, слева бесконечно чадили остатки строений Второго километра. Бурые тучи висели над передним краем. Ненастье было на руку каждому из соперников – солнечные отблески на линзах прицелов не могли выдать месторасположение засад.

«Я надеюсь на вас, майор, – сказал Гердеру командир стрелкового полка, занимавшего позиции у кургана. – Этот русский – настоящий сатана. Он уложит весь полк, если вы его не остановите. Мы уже потеряли восемь старших офицеров».

«Зайцев, – сказал Чуйков. – Сделай эту суку! Не дает поднять носу, стреляет без промаха. Покажи ему, что мы тоже что-то умеем. Ты сможешь, я знаю».

На немецкой стороне печально играла губная гармошка, гремели котелки. Из русских окопов доносился раскатистый смех – там рассказывали анекдоты.

Двое сидели в засаде, каждому из них сейчас был нужен только другой.

Недолгий декабрьский день стремительно катился к закату.

Лиса жила в овраге.

Здесь у нее была нора – глубокая и длинная, нора эта имела несколько выходов, но пока лиса пользовалась только одним – самым безопасным, который располагался на дне оврага. Немцы овраг не занимали. Он был пристрелян русскими артиллеристами, и в первые же дни немцы понесли большие потери, расположившись в нем. Теперь овраг был безлюден, и по нему, посвистывая, гулял холодный ветер.

Лиса осторожно поднялась наверх и побежала по полю. Мины, поставленные на человека, она обходила стороной. Мины виделись ей пятнами земли, пахнущими железом и смертью. К черным бугоркам она не подходила, даже если от них пахло пищей. Бывшие люди казались ей опасными и после своей смерти.

Обойдя стороной окопы, лиса вышла к опушке маленькой рощицы, где летом жила колония полевых мышей. Обнаружив ходы, лисица принялась ожесточенно копать мертвую, неподатливую землю. Первую мышь она проглотила, не разжевывая.

Посмотрев на еле заметное пятнышко солнца, с трудом пробивающееся из-за туч, она поняла, что скоро станет темно. Возвращаться в нору будет труднее, но безопаснее. И все-таки следовало поторопиться. Лиса с удвоенной энергией принялась разгребать землю и снег.

Зайцев некоторое время наблюдал за лисой в прицел, потом увел винтовку в сторону. Рисковать не следовало. Да и жалко ему стало эту грациозную охотницу в рыже-красном наряде с белой грудью и белым кончиком хвоста. Наряд лисицы напомнил о приближающемся празднике. «Новый год скоро», – некстати вспомнилось снайперу. Возможно, удастся отметить его с Еленой. Она не возражала, более того, Зайцеву даже показалась, что она искренне обрадовалась его предложению. Лена снайперу нравилась, она была какая-то необычная, ему такие девушки еще не встречались. Ей бы бегать на свидания в белом платье, с огорчением подумал Зайцев, а не в теплых штанах и в тяжелом ватнике, делающем красивую девушку похожей на неуклюжего медвежонка. Он с тревогой подумал, что напрасно расслабляется, расслабляться сейчас было никак нельзя. Он снова приник к окуляру прицела. Рыжий комочек торопливо скользил по склону холма, изворотливо обегая воронки и неподвижные трупы, уже вросшие в снежный наст.

Гердер тоже наблюдал за лисой. Красива она была, очень красива! Франц вспомнил, как он охотился на одну хитрую лису в Польше. Она его здорово поводила. Но все-таки опыт охотника оказался весомей. Гердер подумал, что неплохо было бы отправить шкуру такой красавицы в фатерланд. Жена конечно же удивилась бы и обрадовалась такому подарку! Но Франц не забывал о русском снайпере, который стерег каждое его движение. Не следовало давать русскому шанс сделать еще одну зарубку на прикладе, Франц Гердер не хотел превратиться в такую зарубку. Он осторожно сплюнул в грязный снег загустевшую слюну и вновь начал оглядывать русскую сторону в прицел своей винтовки. Прицел был цейсовский, он позволял видеть то, что снег и земля скрывали от невооруженного глаза. В перекрестье прицела попадали холмики, каждый из которых мог оказаться замаскировавшимся снайпером. Русский был хитрый, и Гердер с досадой подумал, что их дуэль слишком уж затянулась. Вот в такой позиционной борьбе, как в шахматах, выигрывает тот, у кого крепче нервы. Гердер на себя надеялся. И все-таки он уже боялся русского: у красного снайпера нервы были отличные, да и работал он хорошо.

Лиса наелась. Желудок ее приятно наполнился, по жилам горячо заструилась кровь, и лиса вспомнила о тех, кого она оставила в норе. Тревожное время, в котором невозможно вырастить детей. Инстинкт материнства погнал зверя назад. По тому же полю, где было тесно от воронок, трупов и мин, где лениво каркали редкие вороны, лиса торопливо устремилась в овраг, к тесному земляному дому, где ее ждали.

Майор Шафаров был родом из Узбекистана и никогда не видел живой лисы, но в мирное время он любил поохотиться в горах. Некоторое время он беспокойно наблюдал за ней. На передовой Шафаров оказался не случайно, он возглавлял интендантскую службу и считал своим долгом лично проверять, как обеспечиваются бойцы на передовых позициях. Заметив лису, он некоторое время внимательно следил за ее перемещениями, потом потянул у бойца из боевого охранения винтовку. Круглое лицо стало хищным, в карих, узких глазах загорелся нетерпеливый азарт. Стрелять следовало наверняка. Шафаров внимательно выцеливал лису, уже представляя, какой фурор ее пышная зимняя шкура произведет в штабе.

Франц Гердер заметил, как оружейный ствол блеснул на русской стороне. Спустя несколько секунд он уже держал Шафарова на прицеле. Русский выстрелил. Лиса споткнулась. Гердера вдруг охватила ненависть к незнакомому ему русскому, который так по-хозяйски вел себя на передовой, даже охотился на лису, словно вокруг никого не было, словно его и не предупреждали о наличии снайпера на немецкой стороне. И, прежде чем Гердер овладел собой, раздраженный мозг послал короткий импульс в палец, лежащий па спусковом крючке. Спуск был удивительно легким, Франц сам подгонял и подтачивал детали спускового механизма. Он больше не смотрел в ту сторону, куда только что стрелял, а лихорадочно осматривал в прицел передний край русских, пытаясь засечь своего русского визави.

Зайцев, конечно, видел, как кто-то из бойцов боевого охранения пытался поймать на прицел лисицу. Он даже обложил его шепотом густой бранью, но предотвратить выстрел не было возможности. А вот помочь ему обнаружить немецкого снайпера этот выстрел мог. Если только немец не выдержит.

Немец не выдержал.

Он использовал бездымный порох и пламегаситель, но все равно в момент выстрела обнаружил себя. Кочки не шевелятся. Зайцев заранее разметил ориентиры и обозначил для себя подозрительные направления. Он прицелился быстро. Холмик, в который попала пуля, вздрогнул, на мгновение приподнялся, чтобы тут же неподвижно застыть на ноле. По полю уже кружила злая поземка в поисках живого человека, которого можно было укусить, но немецкий снайпер был уже мертв, в этом Зайцев был уверен, за годы войны он промахов не допускал.

Теперь следовало дождаться темноты, чтобы уйти незаметно. Он представил себе, как в землянке, где располагался командный пункт батальона, ему нальют горячего, крепкого чаю, сладкого от американского сахарина, в алюминиевую кружку плеснут спирта, и восхищенный комбат, хлопнув Василия по плечу, негромко скажет: «Спасибо, братишка, хорошее дело сделал, этот охотничек нам головы поднять не давал».

До сумерек оставалось еще около часа. В окопах боевого охранения майора Шафарова уложили па глинистое желтое дно, накрыли с головой ершащей на морозе плащ-палаткой. Лицо майора и в смерти сохраняло охотничий азарт. Правый глаз был прищурен – майор продолжал целиться в лису.

Лиса пришла в себя. Бок жгло, словно он был искусан соперницей. Не хотелось двигаться. Хотелось лежать под этим серым, прокисшим небом, жалобно и пронзительно потявкивая в пустоту. Но долг заставил хищницу собраться. К поре ее ждали. Теперь она ползла напрямую, падая в воронки, натыкаясь на стылые лица ненавистных и страшных людей. Только там, где земля пахла металлом, лисица сворачивала, хотя сил у нее почти не оставалось. Добравшись до оврага, она покатилась вниз, юркнула в потайной лаз и, повизгивая от боли, доползла до логова, где поскуливали во сне щенки.

Щенки проснулись и азартно принялись тыкаться в раненый бок в поисках сосков. Щенки хотели есть. Слипшаяся шерсть на боку уже побурела, и каждое прикосновение влажных носов причиняло лисе боль. Но она терпела, как терпит боль любая женщина, как каждая самка, которая жаждет продолжения рода и для этого рожает самцов. А самцы, как известно, более всего заинтересованы в самоутверждении. Вот и сейчас где-то наверху затрещали выстрелы, по полю с хриплыми криками побежали люди. Они утверждали себя и во имя этого утверждения нещадно уничтожали друг друга.

Лиса дернулась и тихо заскулила от боли. Она не видела смысла в идущей наверху бойне. Весь смысл заключался в острых мордочках, прильнувших жарко к ее коричневым соскам, разбухшим от белого молока. И умирать не хотелось. Нельзя было умирать. Надо было обязательно, во что бы то ни стало продержаться, пока щенки не окрепнут и не станут самостоятельными.