Читать книгу Диктатор - Сергей Александрович Снегов, Сергей Снегов - Страница 3

Война шла плохо.

Вначале, конечно, мы побеждали. Патины разбили ламаров, захватили их столицу Ламу, пересекли границу Родера, главного союзника Кортезии. Родеры защищались упорно и умело: старая военная нация, неоднократно наводившая страх на соседей, и теперь, после последней проигранной ими большой войны, после трех десятилетий разоружения, показывала, что не потеряла ни воинской доблести, ни мужества. Патины еще продвигались, но было ясно, что без нашей помощи они скоро остановятся. Наша армия пока стояла на границах, но быстро сформированные дивизии добровольцев вступили в Патину и были готовы вторгнуться в Родер: Артур Маруцзян пока медлил с приказом. Зато Амин Аментола, президент Кортезии, не терял и часа. В портах Родера выгружались оружие и солдаты заокеанской республики. В отличие от осторожного Маруцзяна, бесцеремонный Аментола не камуфлировал хорошими словами нехорошие дела – его солдаты так и назывались солдатами, а не добровольцами, их соединениям присваивались армейские номера, а не воодушевляющие наименования, как у нас.

После первых успехов в Адан, нашу столицу, съехались главы дружественных держав – и победоносной Патины, и Нордага, и Великого Лепиня, и Собраны. Даже Торбаш, политический ублюдок без армии и промышленности, прислал своего главу – он именовался королем и носил наследственный номер: Кнурка Девятый. Я о нем еще поговорю, этот тщедушный мозгляк Кнурка имел в своей маленькой голове, как потом выяснилось, гораздо больше мозгов, чем все правители союзных государств вместе взятые. В Адане устраивались торжественные приемы. Утренние заседания сменялись вечерними банкетами. Артур Маруцзян произносил три речи в день. Речи были отличные – благородные принципы вселенского содружества государств и ужасные угрозы врагам, которым, естественно, обещалось полное поражение.

Конференция союзников закончилась, главы государств разъехались, враги на фронте перешли в контрнаступление. Их отбили, они снова насели. Заранее восславленная победа оборачивалась реальным поражением.

– Не понимаю, Андрей, – сказала как-то вечером Елена. – Где правда? По стерео передают о продвижениях патинов, а в продовольственных очередях твердят, что наши оставляют завоеванные города.

– Передачи врут, слухи преувеличивают. На фронте города переходят из рук в руки.

– Такая недостоверность! По-моему, надо говорить правду. Если наступаем – значит, наступаем, и можно успокаиваться. Если бежим – значит, бежим, и надо утраивать усилия.

– Ты не политик, Елена. Ты не умеешь врать. Для политиков правда – неэффективное оружие. Во всяком случае, так привыкли считать.

– Ты прав, я не политик и никогда политиком не буду. Ненавижу ложь!

Меньше всего мы оба, она и я, могли вообразить, что уже немного осталось до времени, когда мы станем политиками, и если бы кто сказал нам, в какие фигуры мы превратимся в недалеком будущем, мы назвали бы его безумным. Ни во мне, ни в ней не было ни черточки, ни атома того, что могло бы закономерно разрастись в раковую опухоль величия. Мы были средними людьми – и не собирались выплескиваться из обыденности. Все, что свершилось дальше, произошло независимо от нас – командовали обстоятельства, нам неподвластные.

Одно было хорошо для нас с Еленой в те первые месяцы войны. Я стал рано возвращаться домой. Если раньше разрешали засиживаться в лаборатории и я задерживался, насколько хватало сил (эксперименты шли трудно), то теперь вечером институт запирали, чтобы обезопасить его от проникновения диверсантов (ночью в здании оставались только несколько сотрудников – так нам объяснили). Я доказывал: во время войны нужно работать больше – а меня обрывали: директива обсуждению не подлежит, извольте подчиняться. Я подчинялся, Елена радовалась: даже после свадьбы мы не проводили столько времени вместе!

– Что говорят в очередях? – спрашивал я.

– Очень многое! И не всегда врут. Две недели твердили, что уменьшат мясную норму. И что же? В этот месяц мяса вообще не будет: боятся, что второго метеонападения не отразят, и тогда урожая не ждать. Как ты думаешь, будет второе метеонападение?

– Генералы Аментолы не делятся с нами стратегическими планами. Вообще-то наши метеогенераторные станции – предприятия надежные.

Я говорил о надежности метеогенераторных станций, чтобы успокоить Елену.

Они работали хорошо лишь в спокойных условиях – мира, а не войны. Создание циклонов разработали неплохо, но управление ими относилось скорей к искусству, чем к технологии. Казимир Штупа еще до войны говорил мне, что пойманного в сети тигра гораздо легче подчинить своей воле, чем рукотворный циклон: «Веду его с океана на степи для умеренного напоения земли, а он над морем внезапно свивается в дикую бурю и три четверти своих водных запасов обрушивает на воду же. Для каждого циклона существует критическая масса и критический объем, сверх которых он становится неуправляемыми. Но каковы эти масса и объем, никто точно не знает. В трудной ситуации полагаемся на интуицию».

Во время первого – неожиданного – метеонападения метеорологам удалось отразить удар. Привычка к технологической бдительности – без этого можно потерять контроль над буйством воздушных масс – позволила нашим генераторам отогнать внезапно брошенный на нас циклон. Он слишком быстро мчался – это насторожило дальние посты контроля. Буря бушевала всего одну ночь. Уже к утру восстановилось чистое небо.

Зато на суше нас сильно теснили. Соединенная армия кортезов и родеров отогнала патинов и наших добровольцев от границ Родера, продвинулась в глубь Ламарии, отбила Ламу. Война переламывалась в пользу врагов.

Я получил призывную повестку. Мне предписывалось немедля записаться в добровольцы.

– Иду воевать, – сказал я Елене. – Мне присвоен чин капитана-добровольца.

– Почему капитана? – Что я могу быть только добровольцем, она и сама понимала. Артур Маруцзян тысячи раз говорил, что наша профессиональная армия большой быть не может: мы не воинственная страна. Не знаю, был ли в мире хоть один дурак, кого он мог обмануть таким нехитрым враньем.

– Потому капитана, что три года назад выслушал курс военных наук и прошел полевую подготовку, – напомнил я. – Без отрыва от лаборатории и по своему добровольному решению, предписанному специальным приказом. Разве ты забыла, что я в те дни почти не появлялся дома?

– Ты так часто забывал появляться дома, что я уже не помню причин: добровольная ли военная подготовка или вынужденная задержка у лабораторных механизмов. Между прочим, и я мобилизована. Буду синтезировать лекарства на фармацевтическом заводе в Адане. Завтра в десять утра должна быть на месте сбора.

– А я – в шесть утра. Даже поспать не дадут!

Утром на призывном пункте я повстречал моего помощника Павла Прищепу (его забрали от нас в начале войны).

– Андрей, беру тебя, – сказал он. – Я сформировал два добровольческих батальона, с третьим отправлюсь сам. И знаешь – куда? В дивизию «Стальной таран». А ею командует мой отец. Уясняешь ситуацию?

– Ситуация прекрасная. Твой отец профессиональный военный – все-таки гарантия от добровольческих ошибок и невежества. А в качестве кого вербуешь меня?

– По нашей специальности – в радиодиверсанты. Дивизия отца оснащена радиоимпульсаторами, резонансньми орудиями и электроартиллерией. От Гамова на складах ничего важного не утаить.

– От Гамова?

– Да. Он теперь майор – зампотех командира. Прирожденный военный, говорит отец.

Этот вечер, проведенный с Еленой, был последним перед расставанием. Она уезжала в Адан на фабрику медицинских препаратов, я отправлялся на запад, в лесистые горы Патины. Я откинул штору и выглянул в окно – почудились тревожные крики. Забон лежал в темноте: чтобы даже случайно не вспыхнул где-нибудь свет, из уличных фонарей выкрутили лампы. Раньше в нашей квартире их было шестнадцать, сейчас нам оставили четыре – по числу помещений. Снаружи кричали мужчины: там дрались. Шум завершился призывом о помощи.

– Ночной грабеж, – сказал я. – Кого-то придушили или забили насмерть. Нет ночи без разбоя. Надеюсь, ты возвращаешься не одна?

– Мы собираемся по пять, по шесть женщин. Еще недавно нас развозили на служебных автобусах, но все автобусы объявили нашим добровольным пожертвованием фронту. И увезли вместе с водителями.

Мы сидели на диване. В распахнутое окно подмигивала красноватая Капелла, крупная, недобрая звезда. Елена положила голову мне на плечо, я обнял ее. Давно мы не чувствовали себя такими близкими.

– Завтра я уеду, и мы не скоро увидимся, – сказал я.

– Завтра ты уедешь, и мы не скоро увидимся, – повторила она.