Читать книгу Диктатор - Сергей Александрович Снегов, Сергей Снегов - Страница 7

К утру все изменилось.

Дивизия «Золотые крылья» сложила оружие – об этом нас известил в очередной депеше маршал Комлин.

– Ваше мнение? – спросил, вызвав нас в штаб, генерал Прищепа.

Первым ответил Гамов:

– Родеры формируют из пленных колонны, чтобы отвести их в свой тыл. Они не будут атаковать нас с севера, имея за спиной латанов, пусть и сдавшихся. «Крылышки», даже обезоруженные, осложнят бой с нами. А когда наших уже не будет, они ударят и с севера, и с юга, а с востока к ним присоединится четвертый корпус патинов, который пока сохраняет удивительную неподвижность. Думаю, его бросят на нас – и это будет первый акт войны Патины с Латанией.

– Вы сказали – атака родеров с севера и юга, а если поддержат патины, то и с востока. Почему не упоминаете атаку с запада? Фронт нашей дивизии обращен туда.

– Именно потому, генерал, что наш фронт обращен на запад, там безопасней всего. Только идиоты ринутся через такую реку, как Барта, в лоб на электробатарею, когда появилась возможность атаковать нас с флангов и тыла.

– Что скажете, майор? – спросил генерал меня.

Я рассматривал карту с обстановкой. Карта открывала неожиданные возможности. Но надо было хорошенько их продумать. Я ответил:

– Согласен с полковником.

В комнату вошел дежурный по штабу и доложил, что вокруг машин с калонами собралась толпа солдат и требует, чтобы деньги выдали всем, а не только диверсионной группе. Они просят командира дивизии. Генерал сердито посмотрел на Гамова.

– Полковник, эту странную раздачу кредиток начали вы. Теперь сами наводите порядок.

– Порядок будет, – заверил Гамов, вставая.

Я вышел с ним. Машины с деньгами стояли на площадке за обратными скатами двух опорных холмов электробатареи.

Вокруг них скопилось сотни две галдящих солдат. Охрана машин – с десяток рядовых вместе с сержантом – держала наготове ручные резонаторы. Я быстро прикинул, что вооруженного отпора разрешать нельзя: на таком расстоянии первый же залп превратит напирающих солдат в толпу обезумевших бестий, от боли способных на все.

Нас с Гамовым встретили криками:

– Где генерал? Мы просили генерала! Пусть придет генерал!

Гамов влез на ступеньку машины и сделал знак, что будет говорить. В толпе медленно затихла.

– Генерал Прищепа ранен, – начал Гамов. – Ему трудно ходить, еще трудней толковать с неорганизованной толпой. Он привык командовать солдатами, а не оравой. Буду говорить я.

Взрыв негодующих голосов покрыл его слова. Гамов спокойно ждал, пока шум снова утихнет. Толпа умножалась. Среди бегущих к машинам я увидел и солдат диверсионного отряда, после рейда получивших в лесу денежные выдачи. Почти все они были с лучевыми импульсаторами. Я не труслив, но меня охватил страх. Конечно, я понимал, что они собираются защищать машины от грабежа, а не участвовать в нем. Но если они применят оружие, площадку усеют трупы.

– Раздачу наград я предпринял на свой риск, – продолжал Гамов. – И поэтому вы должны объясняться со мной, а не с генералом. Но я не умею орать, и мои два уха не вместят тысячи ваших криков. Выделите одного представителя, и пусть все слышат наш разговор.

Из толпы кого-то выталкивали, несколько голосов уговаривали: «Иди, Семен, да иди же! Доказывай полковнику! Валяй, пока по шее не схлопотал!» Из толпы выбрался высокий солдат, белобрысый, краснощекий, усатый.

– Ну, я буду! – выдавил он из себя.

– Докладывай по форме! – приказал Гамов.

Солдат оглянулся, толпа поддержала его криками.

– Рядовой второго батальона Семен Сербин. Что-нибудь еще?

– Еще – то самое, ради чего сюда явился. Доложи претензии.

Сербин опять оглянулся на толпу – в толпе опять одобрительно зашумели. Теперь он говорил свободней. Претензия одна – обидели солдат. Такую гору денег раздобыли, а раздали только двум сотням. Для кого остальные? Для себя? Берите и себе, только нас не обделяйте. Надо по совести – военную добычу всем поровну. Все воюем – всех и награждать.

Снова заговорил Гамов:

– Все верно, Семен Сербин. Все воюем, и всех надо награждать. Но ведь воюем неодинаково, один смелей и удачливей, другой осторожней и боязливей. Почему же давать поровну? Диверсионный отряд вчера воевал, кое-кто погиб, многие ранены. А ты в эту ночь спокойно стоял в карауле или дрых в палатке. За что же тебя награждать? Вот отличишься в сражении, получишь калоны.

– А если в бою меня прихлопнут, на хрена мне тогда деньги? – зло крикнул солдат. – Мне сейчас нужно, за окопы, за перестрелки, за ночные переходы… Мертвым не повеселишься. Кончай уговоры, открывай машины! – Он повернулся к толпе. – Верно говорю, братцы?

В ответном шуме я не услышал единодушия. Кто-то заорал:

– Полковник, а в других боях награждать будут?

– Будут! Сами же видите: денег гора. Она принадлежит вам, но за реальные заслуги, а не потому, что стоите рядом с этими машинами. Я не позволю, чтобы раненный в бою получил то же, что и прячущийся за спины товарищей.

Теперь из толпы слышалось: «Верно! Правильно говорит полковник!» Но большинство еще поддерживало Сербина. Один из солдат диверсионного отряда протиснулся вперед и крикнул:

– Семен, ты меня знаешь: я Варелла! Что можно шлепнуться в любом бою – точно, можно. А ведь не шлепнулись пока. А ты и не ранен. Все в твоем отделении с ранами, а ты, вот же счастье, – нет!

Сербин понял, что настроение в толпе меняется.

– За мной! – заорал он. – Кто не трусит, выходи!

Из толпы стали протискиваться недовольные. Один за другим они выбирались наружу, кучка вокруг Сербина густела. Сержант охраны приказал своим солдатам поднять резонаторы. Взмахом руки я запретил ему стрелять. Солдаты опустили оружие. Жестом я подозвал поближе солдат из диверсионного отряда и вынул свой импульсатор. Если дойдет до схватки, сам уложу Сербина, решил я, а остальных одолеют мои диверсанты. Гамов стоял невозмутимо, он только повернулся ко мне и кивком поблагодарил.

– С дороги! – крикнул Сербин. – С дороги, полковник! Поперек не становись!

Гамов поднял руку, показывая, что хочет говорить.

– Не слушайте! – надрывался Сербин. – Нужна мне награда, когда я, мертвый, буду валяться в дерьме! Я сыт им по горло! Прочь с дороги!

– Взять его! – крикнул Гамов.

В диверсионный отряд подбирались не только смелые, но и сильные. Сербин отчаянно забился в дюжих руках. Он попытался что-то крикнуть, но удар Вареллы усмирил его. Охрана машин снова взметнула резонаторы. С десяток диверсантов, став между ней и толпой, стали теснить недовольных назад. Солдаты под дулами резонаторов, сдерживаемые стенкой схватившихся за руки людей, недобро молчали. Любое неосторожное слово могло вызвать новый взрыв. Я боялся, что Гамов не сдержится. Но и тени гнева не было на его лице.

– Семен Сербин, по закону военного времени я должен расстрелять тебя перед строем за попытку поднять бунт, – сказал Гамов так громко, что его услышали даже тугоухие. – Но я не буду этого делать. Я верю в тебя, Сербин. Ты человек смелый, к тому же ни разу не ранен, не ослаб – значит, будешь страшен врагу. Убежден, что ты еще проявишь себя в бою – и я пожму тебе руку и вручу ценную награду. Но за сегодняшнее буйство тебя тоже надо наградить. Ты сказал, что сыт по горло дерьмом. Нет, Сербин, ты еще не пробовал настоящего дерьма. А сейчас испробуешь – и точно досыта! – И Гамов властно приказал: – Бросить его в отхожий ров!

На склоне холма, позади электроорудий, был вырыт отхожий ров с наклоном в быстротекущую Барту. Несколько диверсантов потащили туда отчаянно забившегося Сербина. Толпа, не сразу разобрав, что произошло, зашевелилась, загомонила, стала распадаться. Прошла минута или две – и все бросились к отхожему рву. Вокруг машин осталась охрана и мы с Гамовым.

– Посмотрим, – хмуро сказал Гамов. – Это противно, но надо видеть, что делаем.

Надо рвом взметнулось тело Сербина. Его вопль потонул в разноголосом реве толпы. Все теперь теснились к обрыву, чуть не валясь в ров. Сербин упал в зловонное месиво, вскочил, поскользнулся, опять упал, опять вскочил. Он дико ругался, а ему отвечали хохотом: очень уж смешон был человек, стирающий грязными руками грязь с лица и одежды и что-то со слезами орущий сквозь коричневую маску, облепившую всю голову. Вероятно, были и осуждающие голоса, но их заглушал безжалостный хохот развеселившейся толпы.

Гамов подозвал одного солдата.

– Разыщи командира его отделения. Пусть проследит, чтобы Сербин отмылся в Барте и выстирал свою одежду. И пусть передаст Сербину, чтобы до первого боя даже случайно не попадался мне на глаза.

Мы вернулись к машинам. Гамов был мрачен и подавлен. Перед лицом бушевавшей толпы он выглядел куда спокойней, чем после так своеобразно ликвидированного буйства. Я подумал, что его мучает стыд за унизительную расправу с солдатом, и сказал:

– Я ждал, что вы прибегнете к военной классике и расстреляете Сербина. Но вы применили неклассический метод усмирения.

– А что толку его расстреливать? Многие кинулись бы его защищать. И разве это отбило бы у солдат желание попользоваться колонами? Угроза бунта осталась бы. А на выручку барахтающемуся в дерьме никто не придет, еще посмеются. И никто не захочет оказаться там же. Теперь нападения на машины не будет.

– Почему же вы так мрачны, если недовольство подавлено?

– Я давно уже не думаю о нем. Эта трагедия «Золотых крыльев»… Скоро и нам драться в окружении! Маршал не пришлет нам настоящей помощи. И не по причине военной своей бездарности, а в соответствии с реальными обстоятельствами. К нам не пробиться ни с востока, ни с юга.

– Гамов, у меня есть план спасения, – сказал я. – Идемте в штаб.

В штабе я попросил у Пеано карту с последними данными и доложил свой план. Какая сложилась обстановка? С востока – четвертый корпус патинов, с юга – дивизии Родера, на севере родеры поспешно уводят пленных «крылышек». Эта эвакуация создает непредвиденные возможности. Посмотрите на дороги севернее нас. Они идут в обход наших позиций на Барте. В определенный момент колонны пленных будут проходить всего в полусотне километров от нас. Почему бы нам не рвануться наперерез и не освободить своих? Конечно, к тому времени родеры займут позиции на противоположном берегу Барты, но вряд ли большими силами. Дороги на север, на юг и на восток если и не вовсе закрыты, то чрезвычайно опасны. А на запад прорваться легче. Конечно, прорыв на запад равносилен тому, чтобы поглубже засунуть голову в пасть врага. Но сейчас там движутся разоруженные «Крылья». Освободив их, мы удвоим свои силы. Став корпусом из дивизии, мы повернем обратно и пробьем себе выход на восток, к своим армиям.

Гамов воскликнул:

– Великолепный план! Я – за!

Пеано, Гонсалес, Павел Прищепа и другие офицеры тоже высказались за операцию. Но генерал задумался.

– Генерал, неужели вы против? – удивился Гамов.

Генерал медленно проговорил:

– Против не я, а маршал Комлин. Он предписывает нам насмерть стоять на нашей позиции.

– Генерал, снова спрашиваю: вы против?

Прищепа грустно улыбнулся.

– Трудный вопрос вы задаете, Гамов, своему дисциплинированному начальнику. Я всю жизнь приучал себя исполнять приказы. Вот мой ответ: я за прорыв на запад. Капитан, – обратился он к сыну, – успех операции зависит от вашей разведки. Если вы ошибетесь, неверно определив скорость движения колонны пленных и степень их концентрации, поход дивизии будет равносилен удару кулаком в воздух.

– Можете положиться на разведку, генерал, – сказал Павел.

– Пойду отдохнуть. – Генерал выглядел измученным. Мы догадывались, что причина не в слабости после ранения, а в том, что обстоятельства заставили его идти против приказа командования. – А вы подработайте операцию.

– Предлагаю отложить детальную разработку до получения данных об эвакуации пленных, – сказал Гамов после ухода генерала. – Есть другой срочный вопрос – захваченные деньги. Солдат волнует судьба бумажек.

– Вы обещали им, что награждение будет продолжено, – напомнил я.

– Но вы на это согласны? Нужна точность.

Я бы жестоко соврал, если бы сказал, что мне безразлично, как распорядятся калонами. Всей душой я восставал против того, чтобы разбрасывать деньги, принадлежащие всей стране, а не одной нашей дивизии. Но отмена обещаний Гамова вызвала бы возмущение среди солдат и перед рискованным походом в тыл врага уменьшила бы нашу боеготовность.

– Снимаю возражения, – сказал я.

– Тогда разработаем ценник, – сказал Гамов. – Я раздавал деньги по наитию. Теперь надо установить, чего объективно стоит каждый успех в бою. А завтра развесим список денежных выплат во всех полках, чтобы каждый знал, на что рассчитывать.

– Прейскурант на героизм, – невесело пошутил я. Это была моя последняя попытка поиронизировать над включением банковских кредиток в штатное вооружение дивизии.

– Меня ценники не интересуют, пойду организовывать разведку, – объявил Павел.

Вместе с ним ушли в свои подразделения и другие офицеры. Остались Гамов, Пеано, Гонсалес и я. Гамов вписывал в лист бумаги наименование подвига и объявлял цену. Он уже заранее продумал каждую цифру. Мы сразу согласились, что за трофейную машину, уничтоженную или сильно поврежденную, надо платить в два раза меньше, чем за целую или требующую небольшого ремонта. То же и для всех видов ручного и стационарного вооружения. Но когда перешли к живой силе, разволновался Аркадий Гонсалес. Я уже говорил, что этот долговязый майор, наш второй оператор, добросовестно работал с картами, но был непостижимо равнодушен к сути своих разработок. Он признавался, что ненавидит войну. Такое отношение к своей службе – а его службой было планирование военных операций – не могло способствовать ее успеху. Между тем у нас не было нареканий на уровень его боевых планов. Но если можно было не высказывать своего мнения на советах, он неизменно молчал. А сейчас разбушевался.

– Вы предлагаете платить за убитого врага в пять раз меньше, чем за пленного? Никогда не соглашусь! – кричал он. – Убитый больше не встанет. Его смерть – облегчение для нас. Древние говорили: убитый враг хорошо пахнет. А пленный? Это же обуза! Корми, лечи, охраняй… И он потенциально опасен, потому что может вырваться и опять пойти против нас. А вы хотите платить за потенциального убийцу наших солдат впятеро больше, чем за того, кто уже не причинит нам никакого вреда? Это же абсурд!

Гамов возразил:

– Враги такие же люди, как и мы. Большинство из них насильно погнали воевать, они не ответственны за войну, хоть и страшны для нас, когда воюют. Я повышаю плату солдату, берущему врага в плен, за то, что он сохранил человеческую жизнь. Вывел из строя врага, но спас человека. Гонсалес, вы часто говорите, что ненавидите все формы войны. Убийство войны не ликвидирует: за убитого будут мстить. За пленного не мстят. Наоборот: за то, что сохраните ему жизнь, вам будут благодарны. Если враг знает, что мы только убиваем, он и в безвыходной ситуации станет отчаянно сопротивляться, неся нам смерть. А если узнает, что нашим солдатам за сохранение жизни мы платим больше, чем за убийство, то разве тогда ему, попавшему в трудное положение, не захочется самому пойти к нам с поднятыми руками, чтобы разделаться с опостылевшей войной? Это же логика, Гонсалес! Не только простая человеческая, но и военная! Как же вы этого не понимаете?

Мы с Пеано поддержали Гамова. Гамов прочел вслух прейскурант на подвиги.

1. Захват водолета – 2 000 000 калонов

2. Уничтожение водолета – 1 000 000

3. Захват электроорудия – 200 000

4. Уничтожение электроорудия – 100 000

5. Захват ручного резонатора – 10 000

6. Уничтожение ручного резонатора – 5000

7. Захват автомашины – 20 000

8. Уничтожение автомашины – 10 000

9. Захват метеогенератора – 4 000 000

10. Уничтожение метеогенератора – 2 000 000

11. Захват в плен генерала – 500 000

12. Уничтожение генерала – 100 000

13. Захват в плен офицера – 50 000

14. Уничтожение офицера – 10 000

15. Захват в плен солдата – 1000

16. Уничтожение солдата – 200

17. Раненому за ранение – 2000

18. Наследникам убитого – 10 000

Захват и уничтожение остального боевого снаряжения и материалов, не упомянутых в настоящем списке, оценивается каждый раз особо – с учетом важности его для успеха в бою.

– Вот и перешли к неклассическим методам войны, – сказал я. И на этот раз не иронизировал.

– Это только начало нашей войны против войны, – отозвался Гамов.

Все мы – и я, и Пеано, и Гонсалес, а до нас еще Павел Прищепа – уже искренно поддерживали то новое, что вносил Гамов в методы войны. Он мог уже и тогда назвать нас своими учениками.

Но ни один из нас и отдаленно не догадывался, до каких границ продумал он эти «неклассические методы», какие исполинские цели перед собой поставил и с какой опаляющей энергией будет их добиваться.