Читать книгу Близнецы с Алатырь-острова. Дети Мертвой матери. Легенды Севера - Сергей Соловьев - Страница 8

Младшая воспитанница вышла из пещеры, открыв дверь и полог, снаружи было холоднее и неуютнее, чем у теплого очага, но ей надо было сходить к источнику и набрать воды. Девица поправила капюшон на голове, убрала косу под шубу, и взяв кожаные ведра, пошла к ручью. Она оглянулась, ей показалось, что вдали, на берегу, кто-то есть, и присмотрелась, и увидела на шесте рядом с фигурками людей, знамя из знамений. Знамя Грифона, руки разжались у девочки сами собой, и ведра глухо ударились о камни, и она стремительно распахнула дверь прохода, и помчалась по коридору, но не издала ни звука – сказались уроки Мары, и вбежала в горницу, отвесила поклон старшей, коснувшись ладонью правой руки пола, наконец сказала тихо:

– Грифон здесь.

– Ты что, Ута, – говорила тихо, но угрожающе Мара, – Уроков Прях много слышала на ночь? Завтра опять пойдешь ловушки острова обходить, – и все-таки привстала она с сиденья.

– Пошли, покажешь.

И они вдвоем прошли через коридор обители, и вышли наружу, к яркому солнцу из полумрака горницы. Ута показала рукой, где видела знамя, Мара туда повернулась, и увидела жданное- но- нежданное.

– Пошли девочка, взглянем, кого Лада сюда принесла.

И они пошли по камням, кое -где покрытым невысокой травой, и небольшими языками земли, где трава росла гуще. Мара в волнении сняла капюшон, ноги подгибались у нее в коленях, она боялась не удержаться и закричать, но Ута ее отвлекала, и при ней она не хотела показать свой ужас, и боялась увидеть, что должна была. Они подошли к пяти юным отрокам, один из которых держал в своих руках импровизированное знамя, а сам был без куртки на ветру.

– Привет вам, юные мореходы, – она присмотрелась к одежде и кинжалам, и сказала по-другому:

– Здравы будете, отроки избранного воинства, что взыскуете на скрытом острове?

– Пришли мы от Арпада, а зовут нас Гун, – юноша показал на себя, и положил флаг на землю, и одел куртку, – Это Арий, – он показал на отрока справа, – это Сирак, – показал еще на одного, – а это Кнут и Тал, – и указал на последних, и те тоже поклонились ведунье в пояс.

– Меня зовут Мара, – и ведунья заметила, как отроки вздрогнули, -и Ута, – показала на молодшую, которая зарделась под взглядами парней.

– Что за дело пытаете, или от дела лытаете, добры молодцы, – стала говорить она Высоким слогом.

– А отпусти ты с нами Деву – славницу свет Элисию, дабы излечила она брата своего Улля, воина отважного, и просят за это вся дружина могучая Алатырь -острова чудесного. А это, -и он показал на дары, и на чудесный индриков зуб, – дары вам от Семерых и Арпада и всей нашей дружины славной. И письмо от Арпада, – и отдал из кожаной сумы письмо.

– Что ты говоришь? – сразу растерялась Мара и перешла на обычную речь.

– Не узнает никого, наш удалец, как будто Гуси-лебеди его уже унесли в Царство Небесное.

– Понятно, вы лодку перенесите к хижине, и там ждите, – и она указала, куда идти, благо что жилище было недалеко, в пятидесяти шагах.

Отроки поклонились, и положив острогу в лодку, взяв лодку на плечи понесли ее к хижине. Дошли, положили судно кверху дном, чтобы высыхало от морской воды, и пошли в дом греться. Окна, закрытые рыбьей выделанной шкурой, пропускали мало света, но все больше, чем масляные светильники, но Гун достал один, зажег, и поставил за плошкой бронзовое зеркало, так что дома стало светло. Гун и Арий положили мешки с едой на скамьи, и стали доставать хеб, вяленую рыбу, а Сирак расставил черненые лощеные плошки, Тал разлил по деревянным ковшам квас из фляги. Когда все было готово, пятеро храбрецов сели вокруг стола, сняв капюшоны курток. Все наконец-то поели, хлеб и рыба после тяжелой работы-хорошая еда. Гун встал и провозгласил:

– Здесь собрались Ганы и Маны, что бы спасти Улля, который не раз нам помогал, а кого-то и от смерти спасал. За удачу! За нашу удачу!

* * *

Мара тем временем с Утой вернулась в обитель, и села в кресло в крайнем волнении. Всего Семеро ведуний сидели рядом, и одна из них Мара, и сучили шерстяные нитки. Они смотрели друг на друга, и боялись начать разговор первой, лишь у большинства нитки стали получаться неровными. Шана сидела рядом со старшей и шумно вздыхала, а Ирма стала вдруг подкашливать, изредко бросая на Мару выразительные взгляды, и наконец она, сказала:

– Надо мне идти. А то посмотрите, сейчас Пряхи пришлют послушницу, Эля могла что-то почувствовать.

Видела она Эллу очень редко, несколько раз в год, Пряхи ее не пускали к обычным людям. «Все равно надо идти, хоть целый день сидя.»

Тут от Прях прибежала послушница, Любава, и с порога закричала:

– Элисия рассержена, Мара, требует тебя к себе. Я ее такой не видела никогда, то всегда улыбчивая, а улыбается она красивая такая, а тут губы-в нитку, за косу свою держится, говорит глухо, незнакомо.

Все Семеро переглянулись, Ирма ухмыльнулась, но ни слова не сказала.

– Как ты и говорила, – сказала Шана.

– Надо идти, раз зовет, – усмехнулась ведунья, – а ты здесь оставайся, согрейся, Любава.

Она прошла через горницу, подошла к тайной двери, открыла, вышла и пошла по тоннелю в горе, поднимаясь выше. В руке у нее был факел, освещающий путь в кромешной мраке пещеры, и отсветы сталактитов, свисающих сверху, отражали свет факела, делая путь прекрасным и неповторимым. Горные кристаллы светились разноцветными огнями. Несмотря на лето, гора хранила зимний холод, так что шла она в шубе. Вот и подошла она к двери, обитой бронзой, двери спрятанной между сверкающими в свете огня сталактитами, так что отблески от них засвечивали глаза искателя, белыми, красными и золотистыми огнями, и он просто никогда бы не увидел эту тайную дверь. Она прошла, между ними, и три раза постучалась, и ей открыли. Около двери стояла послушница, а в креслах с высокими спинками сидело трое и одна, Пряхи и Элисия. Все были одеты в строгие вязаные льняные темно-серые платья, пожилые носили косынки, покрывающие волосы, и были видны лишь височные кольца на висках, Эля была с непокрытой головой, на лбу была золотая тика, на висках блестели по четыре золотых височных кольца с каждой стороны, на шее ожерелье, а на плече поверх платья золотой браслет в виде двойной спирали, носила она и серьги. Ее длиннейшие светлые волосы ничуть не потемнели от возраста, и были убраны в одну косу сложным плетением. Она смотрела строгими глазами на Мару.

– Привет вам, Пряхи и тебе Элисия, – и поклонилась им в пояс.

– Пришла я вам с просьбой от Арпада атамана Буян – острова. Беда с Уллем, братом Элисии, захворал он, не узнает он никого. Вот и просит атаман прибыть на остров Эллу вылечить брата, посольство прислал, пятеро отроков. Вот и письмо от Арпада, – и отдала ведунья Элле письмо.

Мара взглянула на Элисию, и не узнала, то было лицо рассерженной девушки, а тут вскочила, брови домиком, лицо побледнело, подошла к ней, а скорее подбежала и забрала грамоту не читая. Взглянула в письмо, лицо посерело, даже веснушки пропали, рот скривился, вот-вот заплачет, но сдержалась, выдохнула только:

– Через два дня на третий готова буду, пусть ждет дружина. Спасибо, что пришла сразу, Мара. Как чувствовала, что неладно все. А мне собираться надо.

– Подожди, – сказала при ней одна из Прях, – спросить надо, гадать буду я.

Лицо Мары напряглось, сейчас колдуньи возьмут кости, с особыми, священными буквами на гранях, и будут Змея, или Змею- Скоропею вопрошать, ведь будущее и прошлое никто кроме его не ведает, ибо он сам и Время есть. Отошла колдунья, достала резной дубовый ларец, и вынула из него таблички из кости с вырезанными на них знаками, переложила кости в высокий сосуд, и стала трясти его, обращаясь к богам, Илиосу и Лето, а также к Кроносу-Змею, или Скарапее, что бы раскрыл тайное.

– Подойди, – Пряха повернулась к Эле, – ты гадать станешь, пора уже. Встряхни кости, обратись разумом к богам, спроси о чем думаешь, и ответ проси, и подумав доставай три кости правой рукой, не смотря в сосуд. Приступай, – глухо закончила Пряха.

Элла чуть побледнела, задумалась о чем -то, так что и глаза стали неживыми. Потом взяла сосуд деревянный, встряхнула несколько раз, постояла немного, задумавшись перебирала секунду сосредоточившись и наконец, достала три кости со знаками, и не смотря на них, отдала Пряхам. Те окружив послание божества, долго смотрели, что-то бормотали, наконец, изрекли слово:

Брат разум потерял

И сердце стало ледяное

Что б прежним снова стал

Сердце нужно рядом лишь родное

– Нельзя тебе ехать девица, а нужно, – закончили Безымянные.

– Я пойду, Свет Элисия, прости за недобрую весть, – поклонилась ей Мара.

– Пока не умер, все исправить можно, – тихо молвила Элисия.

Мара повернулась, послушница открыла ей дверь, и подала пылающий факел, и ведунья пошла обратным путем. Вошла к себе в горницу, погасила факел, в покоях горели масляные лампы, зеркала отражали огонь и освещали все в желтоватый свет, сняла шубу, но все равно стало зябко и неуютно. В кого превратилась Элла? Маленькая была хохотушка, а здесь просто кремень стала, воля ее и скалу в пыль сотрет. И Пряхи смотрят на нее- не насмотрятся. Сама бы поплыла, да нельзя ей остров покидать. Спать пойду, утро вечера мудренее. Послушницы смотрели на нее во все глаза, но ни слова не сказали. Она прошла мимо них, и легла спать. Так ничего ей в ночь Лада не показала, знать не ей было Улля спасать. Так и прошло два дня, послушницы обходили остров, собирали рыбу из ловушек, часть добычи Мара велела отдавать ватажникам. Прошел последний день, не спалось ведунье в ночь, и ворочалась, и одеялом меховым укрывалась, а заснуть так и не смогла. Только она умылась, как раздался стук в покои с тайной стороны, и одна из девочек кинулась открывать, и вошла сама Элла, с послушницей, которая тащила короб вязанный из лыка.

– Мара, отправь к Пряхам помошницу, пока я не вернусь, старые они, – вздохнула она, – помогать надо.

Подняла Мара глаза на Близнеца, а краше в Лед кладут, к Матери. Круги легли под глазами девушки, вся бледная стояла перед ней, только глаза ледяным огнем горят.

– Хорошо, все сделаем.

– Веди на берег, я собралась, – сказала Элла усталым голосом.

Но украшения все на ней были, что бы положение не уронить, и впечатление должное на отроков произвести, оделась хорошо, в длинную меховую куртку и на ногах сапоги мягкие меховые.

Мара оделась, и позвала с собой двух воспитанниц:

– Ута, и Вила, соберите поесть короб для отроков, одевайтесь быстрее и со мной пойдете.

Девушки-воспитанницы только таращились на Элисию, никто и ни слова не произнес, только делали страшные глаза, да суетились, собирая еду в дорогу. Но собаки, потомки тех, старых, примчались знакомится к Эле, тыкались ей черными носами в ладони, все вставали на задние лапы, упираясь передними ей в шубу, норовя лизнуть девушку в лицо, и униматься совершенно не собирались, тогда девушка села на корточки, погладила каждую, что -то шепнула на ухо обоим, и те успокоились, легли рядом с ней, только частенько поднимали морды к Эле-не уходит ли? Наконец все было готово, и вышла из горницы наружу целая процессия-впереди собаки, за ними чннно следовали Мара и Элисия, а за ними воспитанницы с коробами. Шли они к хижине, по каменистой почве острова, с кое-где растущей травой. Вот и показалась хижина, дым поднимался над крышей, один из парней был на улице, и увидев женскую процессию мигом влетел в хижину, и из нее одеваясь на ходу, вышли все пятеро отроков держа поклажу в руках, и к ним было кинулись, облаивая собаки, но Элла лишь крикнула: «Стоять!», как мохнатые сторожа вернулись с полдороги к девушке, сразу же признанной хозяйкой.

Элла подошла первая, не замечавшая, как спешат, и другие почти бежали за ней, а послушницы раскраснелись, неся всю поклажу.

– Здравствуйте, добры молодцы, – и она поклонилась им.

– Здравствуй краса-девица, – только и смог проговорить Гун, кланяясь, и другие ватажники поклонились вместе с ним.

– Я – Элисия, та кого вы ждете, со мной поплывет Лия, послушница Прях, – представилась она.

– Это вам всем, на дорогу, – сказала Мара, и жестом указала послушницам положить короб рядом.

– Спасибо, госпожа, – поклонился Гун, – потом очаг послушницы не погасят? Мы бы хотели, прямо сейчас отправится в путь, а то вдруг ветер поднимется.

– Хорошая погода будет, – глухо сказала Элла, – море будет тихое, – повернулась и села на скамью рядом с домом, а послушницы пошли гасить печь, а отроки складывали вещи в лодку. Наконец все было готово, и воины потащили лодку в море, а Элисия подошла прощаться к Маре.

– Вернусь я скоро, спасибо, что помогла, – и неловко подойдя, обняла и поцеловала Мару в щеку, та ответила, и поправила сбившиеся волосы девушки.

– Тебе всегда я рада, – ответила Мара,

– Рада это другая будет, потом она придет, – подняв ставшие на миг неживыми глаза сказала чужим голосом Эля, – вернусь я скоро.

Повернулась, и подняв полы шубы и платья, зашагала вместе с Лией по соленой воде, и будучи по колено в воде, забрались в лодку. Гун и Арий выпрыгнули в воду, подняв тучу брызг и стали толкать суденышко в корму, и вскоре лодка закачалась на спокойной воде, а юноши забрались на борт, и сели на свои места, и начали грести. Элла с Лией сели на скамьи в середине лодки, и ведунья стала проверять вещи в коробе, при этом она откинуля капюшон своей шубы, и Гун смог рассмотреть ее получше. Она была очень высокой, чуть ниже ростом Гуна, и на голову ниже своего брата, волосы очень светлые и необыкновенно длинные, и то бы не мешались, убраны в косу. Лицо красивое, но необычное для ганов и мансов- такие чаще встречались у магов на Каме- курносая, глаза глубоко посажены, брови очень светлые, подбородок чуть скошен, губы красивые, крупные. Сейчас она была очень серьезна, проверяя поклажу, а Лия настороженно смотрела на хозяйку, и облегченно выдохнула, когда ведунья вытащила край грубой рубашки и удовлетворенно кивнула головой, и улыбнулась. Улыбка необыкнвенно красила ее, хоть рот был крупноват. Затем они опять перевязали короб, положив его на место, и вдруг Элла повернулась к Гуну.

– Надеюсь, понравилась, – ехидно улыбнулась Элисия, а старшина вздрогнул.

– Конечно, очень красивая девушка, ты свет Элисия, – выразился возможно витиевато Гун, и как можно изящнее, как ему тогда показалось, и кивнул головой.

Элла кивнула в свою очередь и глаза ее смеялись, но она сдержала свои дрогнувшие губы, и спросила:

– Что с братом произошло? – спросила она уже глухим голосом.

Это произошло после испытанием Лабиринтом, никто его не прошел кроме него, он пошел последний, глаза его были завязаны…

* * *

Улль смотрел на хитрые загородки выше роста человека, что бы испытуемые не могли видеть путь в Лабиринте. Он посмотрел на уставших товарищей, никто из них пройти не смог, и их вытаскивали из Священных путей при помощи лестниц.

– Ну давайте пойду я, буду за вас стараться, – и засмеялся, что бы поддержать друзей, сидевших с хмурыми лицами. Он пошел мягкими шагами по каменистой почве острова, медленно перемещаясь к манящей и пугающей головоломке. Вот отделяет его пять шагов, четыре, три, два и – он очутился внутри загородок, с закругленными стенами выше его роста, и серое небо Буян – Острова было видно, и это с одной стороны его успокаивало, с другой – ему было трудно сосредоточится, освободится от малого, и понять главное, он старался войти в особое состояние, и погрузится в мир чувств из чувства мыслей, и понемногу он смог сделать это, оторвался от давления своего ума, и доверился внутренним ощущениям. сделал шажок влево, закрыв глаза, сделал два шага вправо, то, что нашептывали ему Голоса, и так и двигался, практически в тане, доверившись внутренней музыке, которая звучала в его теле, продвигая его вперед и вперед, Улль шел и шел, будто продвигаясь в масле, в чем- то тягучем и вязком, не торопясь и не медля. Он как будто воспарил к небу, но он не видел узор Лабиринта в явном виде. Его чувства приобрели невиданную легкость, он не чувствовал тяжести своего тела, а уподобился бабочке, или листу дерева, ведомому лишь ветром, и он, влекомый этим ветром, продвигался к выходу, столь желанному многими, и ставшего недосягаемым для всех остальных, кроме него, Улля, одержимого, он шел и шел, и вышел из Лабиринта. Его друзья видели, как он выходит спустя пару часов, идя странной, будто парящей походкой, шаги его стелились по земле, а сам был подобен не человеку, а скорее мотыльку, летящему на огонь.

Друзья бросились к своему высокорослому другу, Улль был выше всех на полголовы, кудри его развивались ветром, сам он никого и ничего вокруг не замечал, обернулся к друзьям, подбежавшим к нему, не узнавая никого больше. Гун попытался хлопнуть его по плечу, в знак восхищения, все улыбались и радовались, что один из них прошел испытание, а Улль, как в борьбе, как в схватке, уклонился, сделав лишь шаг в сторону, и посмотрел на Гуна, не узнавая его. Парень смотрел на друга в ужасе, и попытался ухватить его за плечи, и великан уклонился и тут.

– Что с тобой, – закричал в страхе Гун, – Арпад, иди сюда! Пал, Гнур! Помогите!

– Кто вы такие, – наконец открыл рот Улль, – что вы тут делаете? По какому праву вы со мной речь ведете?

Улль совсем сошел с ума, разговаривал со всеми лишь в повелительном тоне, как господин, и когда старшие подбежавшие дружинники пытались скрутить его, раскидал их всех, и лишь потом сетью удалось его связать и отнести в горную обитель. Семеро подошли к нему, посмотрели, и дали ответ:

– Шлите гонцов к Маре за Элисией, она лед ему из сердца уберет и сердце растопит.

* * *

– Вот как все было, Свет Элисия, нет нашей вины в болезни брата твоего, – закончил рассказ Гун.

– Спасибо что за мной быстро собрались, и вам что меня везете на Буян-остров, – проговорила она, утерев слезы, – надеюсь, вразумлю брата, уберу лед из его сердца. Надорвался он, это место нельзя пройти думая, а можно пройти, лишь чувствуя, а с ним этим никто не занимался, не учил уму-разуму.

– Поешьте, я пироги везу на дорожку, – и она открыла короб берестяной и Лия стала раздавать пироги, а ватажники по очереди, по двое ели, а двое гребли.

– Спасибо тебе, краса девица, – поедая пирожок с рыбой Гун, и делая легкий поклон.

Путь продолжался далее, лодка быстро приближалась к Буяну, как вдруг налетели чайки, и все старались приблизиться, подлететь к Элле, такое видеть никому раньше не удавалось, птицы делали самые немыслимые виражи, стараясь коснуться ее, но не ударить, нет. Она умудрилась погладить одну на лету, что-то сказала, и стая развернулась и улетела. Оставалось недалеко от Буяна, как откуда ни возьмись, они увидели в воде двух играющих касаток, Арий и Гнур бросились к острогам. Отроки были не напуганы, но ошеломлены, рядом с их небольшой лодьей, два огромных зверя, правда, которые не причиняют им вреда.

– Остановитесь, я вам приказываю! – прокричала поднимаясь в лодке Эля, – не смейте!

Она подошла к борту, и мигом, около нее, оттирая друг друга головами, но не наваливаясь на лодку, на поверхности, как бы улыбаясь своими зубастыми пастями две касатки, издавали свой пронзительный писк, и успокоились они только тогда, когда Эля коснулась каждого из гигантов, погладила каждого по мокрому носу, один вдруг нырнул, подняв брызги, и через пару секунд выбросил в лодку здоровенную рыбину, и другая касатка, через минуту сделала тоже самое, потом обе опять поднялись к лодке, пискнули на прощание, и уплыли, лишь вильнув в воде громадными хвостами. Тал опутал рыбин сетью, чтобы не бились на дне лодки, и вся ватага смотрела на Элю бешенными глазами, не зная, плыть ли им лучше всем прочь вплавь, или в ноги ей кланятся, лишь Гун пробормотал:

– Не мудрено, госпожа, что ты у Прях жила, и Мара тебе ни в чем не противится.

– Не вызывала я их с глубины, сами ко мне приплыли, просто я их люблю, и они меня все любят, – ответила им тихо Эля, на острове не пугайтесь, там и лемминги придут, я в горе буду прятаться от них ото всех поэтому.

Дальше плыли молча, лишь Арий йокнул, и стал грести медленнее, и его Гун сменил. Элисия подошла к нему, провела ладонью по плечу, потом погладила по больному месту уже двумя руками, и Арий перестал кривиться, и удивленно посмотрел на девушку, только и вымолвил:

– Спасибо, госпожа.

Элисия прошла вдоль борта, посмотрела на каждого, и добавила тихим голосом:

– У тебя, Сирак, спина болит, у тебя, Тал, колено с прошлой зимы не заживает, ты, Гнур, предплечье никак не вылечишь. На берегу я вам всем помогу.

Сказать ничего ватажники просто не могли, после всего виденного, но все уверились, что сестра поможет брату, это уж точно. Но что сидела ведьма взаперти, пускай такая даже добрая и красивая, тоже было верно. Они так же бодро работали веслами, вздымая брызги, и суденышко летело по волнам, и вскоре они были уже у берега, и они увидели их Гору. Подойдя к берегу, отроки выскочили из лодки, держась за ее борта, и на руках потащили лодку на берег, а когда было уже мелко, Элисия и Лия выскочили из лодки, и пошли рядом с отроками по колено в воде. К ним уже бежали дружинники и еще трое отроков, приветственно махая руками. Со всеми ними был и Арпад, атаман дружины, только он приехал на берег с Катеем на колеснице. Наконец ватажники вытащили лодку, достали из нее груз ведуний и свои пожитки, две остроги, аккуратно все сложили на землю, куда не долетали брызги от морских волн, легко бьющих о берег Буян-острова. Девушки вышли на берег самостоятельно, и сняли капюшоны что быть узнанными, и так довольно было страхов. Арпад смотрели во все глаза на гостий, веря и не веря что они здесь.

– Спасибо, что сделал, что обещал, – обратился Арпад к Гуну, – рад что вы вернулись вовремя и все целы и здоровы.

Арпад подошел девушкам, поклонился, и сказал:

– Спасибо тебе свет Элисия, посвященная и знающая, что почтила нас, и остров Буян своим присутствием. Выбирай любой дом на острове и живи с миром, сколько захочется, – он запнулся на этих словах, закашлялся и с трудом произнес, – а захочешь, и навсегда оставайся, – и поклонился ей в пояс.

Элисия и Лия поклонились в ответ, Элисия с трудом прятала улыбку, губы непроизвольно растягивались в необоримом порыве смеха, а ее послушница Лия сумела в этот момент закашляться, а не рассмеяться.

– Я бы хотела занять пару келий в горе, что бы не создавать никому неудобств, – добавила Элла.

Арпад старался не смотреть пристально на Деву, лишь бросал осторожные взгляды, но не обращать внимания он был не в силах, ведь это была знаменитая ведунья с Алатыря, затворница, воспитанница Прях, самих Безымянных! Он заметил, что она очень красива, волосы у нее очень светлые, даже брови, губы полные, рот большой, подбородок чуть скошен назад, курносая такая, и улыбка красит ее необыкновенно, и по лицу она больше напоминает их соседей, живущих южнее, на Каме. Глаза усталые, круги под глазами, как будто два дня не спала, и не мудрено, ведь как узнала о болезни брата, была сама не своя. Украшения у нее богатые, принятые у гунов и манов, и височные кольца, как принято, и браслет золотой на предплечье со спиралями, и кольцо с печатью, кинжал на поясе в богатых ножнах. Атаман подумал, что надо бы наедине с Гуном потолковать, узнать получше о ведьме с Алатыря, чтобы не испортить все, не наделать ошибок и не рассориться с ведуньями.

– Катей, – обратился он к дружиннику, – отвези дорогих гостий к Горе, и распорядись о покоях для них, – он обернулся, и не поверил глазам- его кони, запряженные в повозку, подошли к Элле, аккуратно обнюхали ее, она смеялась, потом один пристроил голову на ее плечо, а другого она гладила, запустила в гриву свою ладонь и играла конской гривой. Лия подала ей горсть сухарей, и Элла принялась подкармливать коней, а они аккуратно брали сушеный хлеб с ее ладони, а потом весело хрумкали угощением, и были совершенно по- конски счастливы, обмахивая себя хвостами от комаров, которые к вечеру уже стали слетаться, что бы тоже познакомится с новыми гостями поближе.

Ватажники понесли короба Эли к Горе, а ведуньи подошли к повозке, в которую первый встал Катей, и он натянул вожжи, что бы кони стояли на месте. Элисия и Лия шагнули с земли и встали в колесницу, возница послал лошадей сначала шагом, а потом перешел на легкую рысь. Элла с восторгом предавалась незнакомым ощущениям – легкой тряске, небольшим подпрыгиваниям колесницы, когда колеса попадали на валуны, она осматривала картину острова, он был много красивее Алатыря, здесь росли деревья, которых она тоже не видела, только в виде дров дома. Ей здесь конечно нравилось, но было тревожно и незнакомо, и сейчас она собиралась посетить и брата, и это также пугало. Что с ним? Как все произошло и сможет ли она ему помочь? От этих мыслей она с трудом дышала, и чувствовала, что начинают трястись ее руки. Наконец, они приехали, Катей высадил Лию, и к ним подошли дружинники.

– Гнур и Пал, проводите Лию в покои, и следите, что бы отроки отнесли туда и скарб ведуний.

– Катей, – сказала Эля дрожащим голосом, – сейчас я возьму берестяной короб, и отвези меня к Уллю.

– Да, конечно, – ответил он, стараясь не смотреть в ее глаза. Неприятно смотреть на чужую боль. Он осторожно послал коней вперед, и упряжка не спеша понесла их к сторожке, где за загородкой содержали Улля. Вскоре они приехали, девушка поспешно соскочила с колесницы, стараясь через силу не бежать, а идти неспешным, внушительным шагом, сделав три шага вернулась к колеснице и забрала короб, поддерживая его двумя руками. Стражники увидели Катея, и поняли, кого он привез, поздоровались с гостей, и не теряя ни секунды, пустили ее в дом. Эля почти вбежала по лестнице, зайдя в подклет, сложенный из валунов. Она прошла по скрипящему полу, сложенному из половинок бревен, помещение освещалось несколькими лучинами и парой масляных ламп с зеркалами из бронзы. Дружинник открыл перед ней дверь, и она вошла в помещение, освещенное светильниками, но они стояли за толстенной деревянной решеткой, которую бы и силач не сломал. Эля увидела брата, сидящем на лежанке лицом к стене, она увидела, что он сильно вырос, но волос не стриг, но сейчас его рыжеватые кудри были спутаны и неухожены, а девушка вспоминала, как она расчесывала их частым гребнем. Элисия не стала сразу же приступать к обряду, лишь оставила на поставце несколько незажженных светильников на завтра, ей нужно отдохнуть, она ведь два дня не спала. Пряхи учили, что такие обряды может не всякий человек, и тем более не усталый. Главное, что он жив, и она успела к нему на помощь. Элисия развернулась, и взяв с собой короб, вышла так, что и дверь не скрипнула. У дома стояли стражники, и с ними Катей беседовал, и как только дверь открылась, тут же подбежал к девушке.

– Ну как, получилось все? – по-детски непосредственно спросил воин.

– Утро вечера мудренее. С утра, как петухи пропоют, сюда меня отвезешь, готова я буду. Только я одна, и никто больше. Понял ли, свет Катей?

– Как не понять, – сказал воин, а подумал, дело то колдовское, и лезть туда никому не стоит.

Дружинник приготовил колесницу, Эля встала на площадку, и не спеша возница повез ведунью в ее покои. Вскоре были на месте, и Лия, взяв лампу, повела наставницу в их покои в Горе, прошли по коридору, и увидели дубовую дверь, послушница ее открыла, они вошли внутрь. Там было две лежанки убранные немудрящими мехами, горница была согрета, горел очаг, мрак разгоняли четыре светильника. Эля почувствовала, как она устала, с трудом дошла до кровати, скинула сапоги, размотала портянки, сняла и куртку, присела на лежанку, поставив короб рядом.

– Лия, завтра разбуди пораньше.

– Поешь сначала, Эля, ты же два ни кусочка хлеба не ела.

– Завтра, – она стала снимать вязаное шерстяное платье через голову, стянула, поправила косу, повернулась к Лие, хотела что то сказать, но упала на бок и моментально заснула, свернувшись в комочек. Послушница подошла, осторожно взяла платье, что бы не помять, и накрыла спящую меховым покрывалом. Она даже ничего не почувствовала, только ровно дышала во сне. Лия накрыла огонь, посмотрела в порядке ли продухи, и тоже легла спать. Спалось здесь удивительно хорошо. Встали девушки, как будто их кто-то толкнул, умылись, оделись, Эля попила травяного настоя, но есть отказалась.

– Нельзя сейчас, потом можно. Все взяла, надо идти, – сказала она очень тихо.

Лия проводила ее до выхода, и осталась ждать возвращения на воздухе, усевшись на скамью у входа. Катей на колеснице уже был готов ехать, ведунья заскочила в повозку, и они поехали, кони несли ровно, не дергая и не упрямясь вознице. Элла не слишком волновалась, и еще она наконец-то выспалась спустя два дня. У дома их уже поджидала целая толпа, почти все население поселка, свободное от работы, но многие смогли найти, или придумать себе дело рядом с узилищем- кто что-то строгал, кто-то именно здесь взялся оградку поправить, кто землю поравнять, один дружинник чинно выглаживал лук восковкой, другому показалось, что именно здесь ему лучше всего наточить кинжал. Поэтому нельзя сказать, что люди пришли сюда без важного дела, просто поглазеть на ведьмины дела. Возница остановил упряжку, и Дева сошла с повозки. Потом, спустя пару дней все очевидцы утверждали, что приехала она на оленях (много позже говорили о олене), а ледяной дом охраняли инеистые великаны, и шла Элисия, не оставляя следов.

Она подошла к дому, стража ей открыла, и внутри уже горели зажженные огни, разгоняя тьму. Было жарко натоплено, и Эля сбросила шубу, потом нагнулась, и положила ее на лавку. Взглянула на брата, он так все и сидел. Она открыла короб, достала колючую рубаху крупной вязки, и положила рядом с собой. Зажгла в треножнике огонь, и стала бросать туда травы, приготовленные для нее Пряхами. Дом наполнился ароматами лета, терпкими и пряными, Улль встрепенулся, встал в свой огромный рост, но сестру пока не узнавал. Она достала из короба еще и флягу, и налила настой в серебряный ковш. Наконец она запела, так низко как могла, брат встрепенулся, подошел к клетке, морщил лоб, поминутно вскидывал на нее свой взгляд, но пока не приходил в себя, и наконец, она взяла двойную флейту, и заиграла тот ритм, от которого никто не мог устоять, ни живой, ни мертвый.

– Это ты, сестра? – спросил он не своим голосом, а она не прекращала играть, наконец сказала, самым строгим голосом:

– Сними рубаху, – и заиграла опять.

Он подошел к решетке, стянул с себя рубаху, она держа дудки одной рукой подала ему колючую рубаху, он одевал и кривился, наконец вздрогнул, его повело в сторону, и он осел на пол. Через минуту Близнец поднялся, и его лицо осветила улыбка:

– Сестра! Приехала навестить. Как они тебя отпустили? А то я после испытания к тебя собирался, мне только осталось танец с быком, и витязем стану.

Элисия опустила инструмент и убрала его в короб, открыла решетку, и наконец, подошла к брату.

– Здоровенный ты вырос, я только до плеча тебе головой достаю. И Лабиринт прошел, – она посмотрела на него испытующе, а он посмотрел на нее, и улыбнулся, и поцеловал в ставшую розовой щечку.

– Не помню я, сестренка. Надеюсь нам Арпад гостевой дом даст. Ты насколько приехала ко мне, а лучше и навсегда?

– Я здесь в горе живу, как дома. А то вся живность сбежится опять, – и она широко улыбнулась, показав крупные белые зубы.

– Они тебя все любят. Я медвежонка нашего встретил, ты не поверишь, – и он присел на лежанку и посадил сестру с собой рядом, – на Медведьем острове, всю ватагу мою распугал, но потом они обратно сбежались, меня спасать, но Мишка принюхался, узнал, порычал для порядка и ушел тюленей ловить.

Сестра улыбалась, стала приглаживать волосы брата ладонью, потом достала гребень из мамонтовой кости, и стала их расчесывать, проводя сверху вниз, отделяя длинные пряди друг от друга.

– Спасибо, Эля, я стал и так совсем красивый. Пошли, идти пора.

– Эту рубашку три дня не снимай, даже на ночь, – добавила Элисия.

Улль поднял глаза на сестру, знакомо ухмыльнулся, надел куртку, подал шубу сестре, и поправлял ее рукава, когда она одевалась. Закрыл решетку за собой, и они вышли из дома к уже вставшему высоко светилу, и стало теплее, и лучи солнца ярко осветили Близнецов, явившихся перед людьми. Оба они улыбались, а люди и солнце улыбались им. Эля заметила, как Гун что-то рассказывает Арпаду, потом и услышала отрывок разговора: " Потом приплыли касатки, и мы подумали, что наконец увидим подводное царство», и отрок увидел заинтересованное, улыбающееся и радостное лицо Элисии и рядом смеющегося Улля.

– Гун, давай и мне расскажи, – сказал юноша, – будь здрав, атаман, – и Улль поклонился Арпаду, – что там с вами случилось, и расскажите мне, что со мной произошло.

Тут Эля сделала два быстрых шага назад, так что брат ее не видел, и показывала Гуну, что бы не раскрывал правды Уллю.

– Ты мой друг, – и положил руку на ему плечо, – после Лабиринта головой ударился, споткнулся, а мы за сестрой твоей сходили морем, Элла прибыла, тебя вылечила, – и посмотрел выжидательно на своего друга, поверил, нет.

Улль посмотрел на всех вокруг, почувствовал, как колется рубаха, взглянул на сестру, на Арпада, махнул своими кудрями, что голова -побаливает, чуть наклонил голову вправо, и сказал:

– Спасибо тебе сестра, что излечила, и тебе Гун, за то что ее на Буян -остров привезли меня лечить.

– И ты нам помогал Улль, и на Медвежьем острове, и в море, и учил через быка прыгать, из лука почитай всех научил стрелы пускать.

– Улль, я надолго не могу Алатырь -остров покидать, только на чеыре дня я здесь. Потом вернуться будет надо.

– Отвезем, – сказал Гун.

– Угощение готово, Арпад, столы на улицу вынесли, прохладно, но зато все могут праздновать.

– А что праздновать? – поинтересовался Улль.

В ужасе Элисия чуть не закричала, ведь излечение должно было быть тайной, обязательно продлится оно три дня и три ночи, и никто не должен был говорить о его приступе Уллю. Но хорошо, что Арпад все понял и договорил другое:

– Как же? сейчас испытания, тавромахия, будете быка укрощать, а потом праздник будет, праздник в честь вашего посвящения, – сказал слегка медленно и неуверенно атаман.

Все переглянулись, ведь игры с быком должны были быть только через три дня, но дружинники и отроки сделали вид, и согласно закивали, может быть излишне энергично, что эти испытания должны быть именно сегодня.

– Пойти распорядится? – спросил Катей.

– Да, совсем пора, и отроки пусть готовятся к испытаниям, и переоденутся, – но сам Арпад был взволнован, а что скажут семеро?

– Гнур пусть быками займется, в загон их всех определит, и толковых воинов поставит на охрану. Выпускать что бы как надо, по сигналу, поднятому флагу и что бы ничего без приказа не делали.

– Кажется все обдумали. Ну ладно, дружине собираться и идти на поле, не забудьте и сети, если вдруг животные взбесятся, все знают что делать, и как вытаскивать танцоров с ристалища. Пал, подготовь всех, кто с сетями будет стоять и спасать, если надо, испытуемых. Вроде бы все. Через два часа начнем, – и он вздохнул от напряжения.